Красавчик. Часть 3

Глава 13

Около приоткрытой двери служебного входа в «Универсам» замерла большая ворона. Она заглядывала в магазин, словно интересовалась, когда привезут свежее мясо. При виде меня ворона недовольно каркнула и будто бы нехотя отбежала к кустам. Не взлетела — склонила на бок голову, посмотрела на меня и снова озвучила мне своё недовольство. Ей звонко и активно поддакнули прятавшиеся в кронах деревьев воробьи.

Я повернулся к вороне спиной, скрипнул дверными петлями и шагнул через порог. Вдохнул запашок подгнивших овощей и протухшей плоти. Увидел сидевших на деревянных ящиках мужчин. Трое в рабочих халатах — работники магазина. Рядом с ними я разглядел на полу пустые пивные бутылки. Мужчины заметили на полу мою тень, повернули в мою сторону лица. В одном из мужчин (темноволосом и носатом) я узнал Нарека Давтяна.

— Серик! — воскликнул Давтян.

Он радостно улыбнулся, вскочил на ноги. Задел ногой бутылку — та повалилась набок и покатилась по бетонному полу. Давтян поспешно вытер о грязный фартук руки и поспешил ко мне.

— Рад тебя видеть! — заявил Нарек.

Мы обменялись рукопожатиями.

Давтян погасил на своём лице улыбку, взглянул на меня снизу вверх и спросил:

— Серик, ты тоже из-за Валентины пришёл?

Он покачал головой.

— Серик, тут не о чем говорить, — заявил Давтян. — Кто, как не ты, Серик, поймёт, что любовь не вечна. Сегодня она есть, а завтра сгорела дотла. Такое бывает, ты же знаешь. Вот и у нас с Валентиной так случилось.

Нарек пожал плечами.

— Наша любовь вспыхнула, как порох, — сказал он. — И так же быстро сгорела. Это было прекрасное чувство. Печально, что всё так быстро закончилось. Ничего уже не изменишь. Жизнь продолжается, Серик. Несмотря ни на что.

— Прекрасно, что продолжается, — ответил я. — Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда.

— Замечательные слова! — сказал Нарек. — Знал, что ты, Серик, меня поймёшь.

Я усмехнулся и предложил Давтяну выйти на улицу. Потому что запахи в подсобном помещении магазина «Гастроном» мне не понравились. Нарек согласился, снова мазнул ладонями о фартук.

Ворона встретила нас возмущённым «кар».

Дявтян остановился в тени под деревом и повторил:

— Серик, тут больше не о чем говорить…

— Согласен с тобой, — сказал я. — О чём ещё тут говорить? Не о Валентине же. Забыли о ней. Есть дела поважнее.

Нарек приподнял брови. Но тут же кивнул.

— Вот за что я тебя люблю, Серик, — заявил он, — так это за мудрые слова. Забыли! Конечно, забыли! Давно забыли!

Давтян улыбнулся.

— Я пришёл к тебе за советом, Нарик. Как к мудрому и знающему человеку. Как к другу.

Я описал Давтяну суть проблемы.

Нарек пожал плечами и ответил:

— Цветы — это не проблема! Цветов сейчас много. Ведь ещё не зима!

— Розы, Нарек. Мне нужны большие шикарные розы. Не тот ужас, который продают в магазине.

Давтян кивнул.

— Понял тебя, Серик. Есть у меня один земляк. Он как раз торгует цветами. У него самые красивые цветы в городе! Сам у него цветы беру! Будут тебе замечательные розы. Они не дешёвые, как ты сам понимаешь…

— Деньги не проблема, — сказал я.

Похлопал ладонью по карману и добавил:

— Цветы мне нужны сегодня. Сейчас.

— Будут у тебя цветы! — пообещал Нарек. — Сколько роз тебе нужно? Три? Пять?

— Пятнадцать, — сказал я.

Давтян снова пошевелил бровями.

— Пятнадцать больших и шикарных роз, — повторил я. — Лучше: красных или белых.

Наблюдавшая за нами ворона озадаченно каркнула.

Давтян провёл ладонями по халату.

— Серик, — произнёс он, — ты же понимаешь, что пятнадцать роз стоят… очень дорого?

— Понимаю, Нарек, — ответил я. — Конечно, понимаю. Дешёвые цветы я бы купил в магазине. Не побеспокоил бы тебя по такому пустяку. Но мне нужны хорошие розы, а не низкие цены. Это особый случай, Нарек. Тут экономия неуместна.

Давтян улыбнулся.

— Понял тебя, Серик, — ответил он.

Он стрельнул взглядом в притихшую ворону (будто удостоверился, что та отвернулась и не подслушивала).

Снова посмотрел мне в лицо и сказал:

— Серик, подожди меня две минуты. Никуда не уходи. Я прогуляюсь к телефону.

Солнце замерло почти в зените. Тени во дворе были совсем небольшими. Та, в которой я дожидался Нарека, походила на влажное пятно на земле около ствола дерева. Ветер лениво покачивал листьями у меня над головой, из приоткрытых окон доносились человеческие голоса и позвякивание посуды.

Давтян вернулся через десять минут. Он убедился, что ворона сбежала, взглянул на меня и кивнул.

— Серик, я с земляком обо всё договорился, — сообщил он. — Будут тебе пятнадцать роз. Самые лучшие из тех, какие есть сейчас в Москве. Земляк привезёт их через час к Рижскому вокзалу. Как ты и просил: большие и шикарные. Ни копейки лишней он с тебя не возьмёт. Как своему другу продаст. Но букет всё равно получится недешёвым.

Нарек шагнул вперёд и едва ли не на ухо шепнул мне стоимость роз. Он тут же взглянул мне в лицо — убедился, что я устоял на ногах. Я кивнул, поблагодарил Давтяна за помощь. Сказал, что «с меня причитается».

Нарек развёл руками и сказал:

— Серик, какие долги⁈ Мы же с тобой друзья! Кто ещё выручит в трудную минуту, если не друг? Хотя, есть у меня к тебе одна просьба, Серик. Как к моему очень хорошему другу. Поговори с Ариком, пожалуйста.

С дерева вспорхнули шумные воробьи и умчались в дальнюю от нас сторону двора.

Нарек вздохнул.

— С Ариком мы примерно месяц назад не очень хорошо пообщались, — признался он. — Серик, ты же его знаешь. Арик… мечтатель, романтик и фантазёр. Ума не приложу, почему он служит в милиции, а не стихи пишет.

Давтян прокачал головой и сообщил:

— Арик на меня обиделся. На меня: на своего друга. Из-за женщины. Из-за Валентины. Трудно ему будет жить. Переживаю я за него. Но всегда ему помогу в трудную минуту. Так ему и передай, Серик. Когда его увидишь. Пожалуйста.

Около Рижского вокзала я простоял почти полчаса. Прохаживался мимо ведущих к входу в здание ступеней, посматривал на прохожих. Задерживал взгляд на улыбчивых женских лицах и на лицах мужчин, походивших на «земляков» Нарека. Невысокого черноволосого носатого мужчину я заметил, едва только он выбрался из остановившейся у вокзала «Волги». Вот только я не заметил у него в руках цветы. Увидел, как мужчина огляделся. Отметил, что он задержал взгляд не на проходивших мимо меня комсомолках, а на моём лице. Черноволосый рассматривал меня секунд тридцать, словно перепутал меня с памятником. Затем он направился в мою сторону.

Черноволосый мужчина остановился в двух шагах от меня и спросил:

— Ты, что ль, от Нарека? Сергей?

Я кивнул и ответил:

— От Давтяна. Сергей.

Мужчина бросил взгляды по сторонам (словно изобразил поведение Штирлица, явившегося на встречу со связным из «Центра»). Пропустил мимо себя мужчин с чемоданами. Снова взглянул на меня.

— Ты, что ль, Сергей, цветы хочешь? — спросил он.

— Хочу, — сказал я. — Розы. Пятнадцать штук.

Мужчина улыбнулся — сверкнул золотой коронкой на верхней челюсти. Он вскинул руки, будто бы решил меня обнять.

Но не шагнул ко мне, а сообщил:

— Есть у меня для тебя розы! Как и договорились. Пятнадцать.

Он развернулся на месте, поманил меня к себе рукой и поспешил к своему автомобилю. Оглянулся на ходу, будто заподозрил слежку. Я последовал за ним — тоже взглянул на стоявших около края проезжей части мужчин с чемоданами.

Черноволосый мужчина подошёл к «Волге», распахнул заднюю дверь. Заглянул в салон, сдвинул в сторону лежавшую на заднем сидении газету «Правда». Повернулся ко мне.

— Вот, смотри, Сергей, — сказал он. — Пятнадцать восхитительных роз! Красивые, как молодая невеста. Свежие, как утренний воздух. Только сегодня утром их срезал. Сам их вырастил: вот этими самыми руками!

Мужчина растопырил пальцы и показал мне свои ладони.

Я усмехнулся, кивнул. Заглянул в салон, увидел лежавшие на сидении цветы с длинными стеблями: белые розы.

— Беру, — сообщил я.

Протянул черноволосому свёрнутые в трубочку банкноты. Мужчина выхватил их у меня из руки, сжал в кулаке. В очередной раз огляделся и лишь затем пересчитал деньги; улыбнулся. Он сунулся в салон и аккуратно достал оттуда цветы. Протянул их мне. Я принял букет, тут же склонил голову к белым бутонам роз и вдохнул их аромат. Одобрительно кивнул и протянул руку черноволосому. Мы обменялись рукопожатиями — скрепили сделку. Мужчина передал привет Давтяну и посмотрел на розы — будто бы попрощался с ними взглядом. Я заметил, что проходившие мимо нас к вокзалу женщины первым делом взглянули не на меня, а на белые розы.

Домой я поехал на такси (нашёл его там же, около Рижского вокзала). Баюкал по пути в руках цветы. Хорошо рассмотрел их за время поездки. Признал, что земляк Нарека меня не обманул: розы выглядели превосходно.

Восхитился букетом и встретивший меня дома Юрий Григорьевич. Он покачал головой и спросил, «сколько же такая красота стоила». Я усмехнулся и сказал прадеду, что лучше ему цену этих цветов не знать.

Юрий Григорьевич хмыкнул, потёр грудь и покачал головой. Он принёс из гостиной стоявшую на подоконнике вазу, наполнил её водой. Когда я вернулся на кухню, розы уже красовались в вазе на столе.

На этот раз я прадеда не послушал. Решительно отклонил предложение Юрия Григорьевича «качественно отутюжить» мои брюки и «начистить» туфли. Потому что сегодня я выбрал для похода в театр иной образ: кроссовки и джинсы. От идеи надеть футболку с найковским логотипом я всё же оказался — в пользу купленной уже в семидесятом году рубахи. Надел часы, брызнул на себя привезённой из двухтысячного года туалетной водой. Причесался, сунул в карман «котлету» советских денег. Ко всему этому я добавил в свой сегодняшний образ главное: аккуратно завёрнутые Юрием Григорьевичем в газету «Правда» белые розы.

Спустился к дожидавшемуся меня около подъезда такси. Заметил любопытные взгляды сидевших на лавке во дворе женщин. Невольно вспомнил фразу из популярного советского фильма: «Наши люди в булочную на такси не ездят». Я усмехнулся и подумал: «Наши люди ездят на такси в театр». Я забрался на заднее сидение украшенной «шашечками» «Волги», озвучил водителю цель поездки. Баюкал на руках по пути к площади Маяковского букет цветов. Посматривал на проплывавшие за окном московские улицы. Рассматривал будто бы нарочно расположенную почти на самой вершине букета надпись «Правда» и два чёрно-белых изображения орденов Ленина.

Около Московского театра сатиры сегодня вновь собралась толпа. Нарядно одетые граждане заглядывали в лица проходившим мимо них людям и спрашивали «лишний билетик». Я свой билет лишним не посчитал. Поэтому подобно ломавшему льды ледоколу проследовал напрямик к входу в театр. Расталкивал преграждавших мне путь граждан локтями и плечами. Бережно прижимал к груди цветы, спрятанные за отпечатанными на бумаге чёрно-белыми орденами. Уже в театре убедился, что мне в толпе не подчистили карманы. Снова отметил, что взгляды женщин теперь привлекало не только моё лицо и плечи, а ещё и торчавшие из газеты стебли.

Сан Саныч и Варвара Юрьевна уже сидели на своих местах. Они поприветствовали меня, с любопытством взглянули на обёрнутый газетой букет. Варвара Юрьевна вручила мне программку сегодняшнего спектакля. Начало спектакля я просмотрел с интересом. Хотя следил не сколько за сюжетом пьесы, сколько за игрой актёров. Снова восхитился талантом Андрея Миронова и Михаила Державина. Полюбовался на Лебедеву. Во время антракта остался в зале. Потому что помнил: кофе в буфете не найду, а настроения для шампанского у меня сейчас не было. Съел под строгим присмотром бабушки Вари купленный Сан Санычем в буфете пирожок.

Вторая часть спектакля мне тоже понравилась. Я почти не сводил глаз со сцены, придерживал руками упиравшиеся стеблями в пол спрятанные под газетой цветы. Едва не уронил букет на пол, когда по окончании спектакля в едином порыве вместе со всеми зрителями вскочил на ноги и захлопал в ладоши. Артисты выстроились в шеренгу, поклонились публики. Мужчины и женщины поднимались из зала на сцену, дарили артистам цветы. Я заметил, что и Алёна не осталась без букетов. Я встретился с Лебедевой взглядами — мы обменялись улыбками. Актёры в первый раз покинули сцену — унесли с собой полученные от поклонников цветы.

Лишь тогда я сорвал с роз газету, неспешно сложил её и положил рядом с собой на кресло. Посмотрел на розы — они выглядели сейчас будто пришельцы из другого мира: из памятных мне девяностых годов, когда подобные цветы продавались в многочисленных палатках и магазинчиках на улицах Москвы. Я расправил на цветах листву. Заметил, как замер увидевший мой букет Сан Саныч. Александров перестал аплодировать, покачал головой и одобрительно хмыкнул. Удивлённо взмахнула ресницами стоявшая рядом со мной Варвара Юрьевна. Она улыбнулась и что-то мне сказала — шум не смолкавших зрительских оваций заглушил её слова.

Овации зрительного зала вызвали артистов на повторный поклон. В этот раз актёры выходили парами, но снова выстраивались в шеренгу. Елена Лебедева появилась рука об руку с Михаилом Державиным. Алёна тут же отыскала меня взглядом. Она увидела у меня в руках букет — вскинула брови. Я улыбнулся и пошёл к ведущим на сцену ступеням. Стоявшие в первом ряду мужчины и женщины замечали розы — удивлённо замирали, провожали меня взглядами. Я поднялся вместе со своей ношей на сцену. Артисты повернули в мою сторону лица. Я прошёл вдоль их шеренги, выслушал ироничные шепотки, положил свой букет в Алёнины руки.

Лебедева чуть пошатнулась под тяжестью букета. Сказала мне: «Спасибо, Серёжа! Не уходи из зала. Дождись меня. Пожалуйста». Я едва расслышал её слова (овации в зале заметно усилились) — качнул головой. Заметил добрую улыбку на лице Державина. Увидел иронию в глаза Миронова (он о чём-то шепнул своей соседке по сцене — та хихикнула). Я прошагал под прицелом многочисленных глаз по сцене и спустился в зал. Зрители первого ряда встретили меня любопытными взглядами. Мне почудилось, что их аплодисменты прозвучали сейчас и для меня. Я снова улыбнулся смотревшей на меня со сцены Алёне.

Вернулся к дожидавшейся меня на сидении кресла газете «Правда».

Сан Саныч указал на сцену и спросил:

— Красавчик, дождёшься её?

— Нет, — ответил я. — Это лишнее. Поеду домой.

Сан Саныч и Варвара Юрьевна подвезли меня до дома прадеда. Бабушка Варя по дороге ворчала. Твердила, что я напрасно не остался в зрительном зале до возвращения Лебедевой. Назвала меня бестолковым. Сказала, что я пожалею о своём поступке. Сан Саныч слушал бабушкино ворчание молча, лишь изредка усмехался и сочувствующе посматривал мне в лицо.

Юрий Григорьевич не удивился моему раннему возвращению. Словно предполагал, что я не останусь сегодня на ночь у Лебедевой. Мы с ним выпили чай с мятой, обсудили сделанные прадедом сегодня записи. Я немного дополнил их устно своими воспоминаниями — прадед пообещал, что обязательно завтра внесёт мои дополнения в тетрадь.

Сегодня вечером Юрий Григорьевич почти беспрерывно потирал свою грудь. Да и покашливал он чаще, чем прежде. Заявил, что чувствует себя нормально — просто устал. Лёг в кровать раньше, чем обычно. Я занял своё «рабочее» место в кресле. Лишь через два часа после полуночи услышал отрывистое похрапывание Юрия Григорьевича.

Похрапывание прадеда стало для меня сигналом к работе. До него я просто сидел в кресле, смотрел на подсвеченный лампой аквариум и вспоминал сцены из просмотренного вечером спектакля (те, где появлялась Лебедева). Сидя в прадедовском кресле я будто бы просмотрел спектакль заново. И снова вручил Алёне букет белых роз.

Я зажёг свечу, взглянул на чуть дрожащий язычок пламени. Поправил на запястьях сделанные из носовых платков широкие браслеты. Сжал между ладонями платок с кровью Вадима Петрова. Подумал о том, что сам лишил себя возможности провести эту ночь иначе: рядом с Алёной. Усмехнулся и покачал головой. Взглянул на тёмный прямоугольник окна.

Мне почудилось, что в этом прямоугольнике (точно на экране телевизора) я вновь увидел стоявшую на театральных подмостках Лебедеву. Алёна посмотрела мне в глаза, улыбнулась. Прижала к груди букет из пятнадцати белых роз. Наши взгляды встретились. Я будто бы наяву увидел ярко-голубые Алёнины глаза. Пристально посмотрел в них…

…Почувствовал, как по рукам в сторону головы пробежали мурашки. Они пощекотали мою кожу воображаемыми лапками. Мурашки добежали до плеч (бесчисленные, невесомые, невидимые) и вдруг замерли. Будто бы испугались того, что я их заметил. Мурашки остановились. Но не исчезли — я понял это, когда прислушался к своим ощущениям.

Смотревшая на меня с экрана-окна Лебедева приподняла букет и спрятала улыбку за розами. В своём воображении я всё ещё видел поверх белых цветов Алёнины глаза. Сейчас они были синими, словно поверхность моря на детском рисунке. Мурашки на моих плечах нерешительно перебирали на месте лапками, точно ждали мою команду.

Я не отвёл взгляда от глаз воображаемой Алёны. Опустил веки — Алёнино лицо не исчезло, а стало даже чётче. Я улыбнулся — потому что почувствовал собравшуюся на моей коже чужую энергию. В моём представлении она была сейчас живой и состояла из огромного количества живых существ: тех самых «мурашек», живых и… послушных.

Мурашки охотно повиновались моей воле. Они дружно переместились по моим плечам ближе к тряпичным браслетам на запястьях — потому что я так захотел. Вновь остановились: подчинились моему желанию. Я увидел, что воображаемая Алёна тоже следила за мурашками. Я похвастался: провёл волну из мурашек из стороны в сторону по своим рукам.

Лицо Лебедевой пошло рябью и растаяло подобно туману. Я открыл глаза, посмотрел на тёмный прямоугольник окна. Он чуть дрожал — то покачивалась штора. Я опустил взгляд на пламя свечи. Услышал потрескивание фитиля и звучавшее далеко-далеко от меня (будто в другом мире) похрапывание прадеда. Сдвинул на плечах орду мурашек и повёл их к моим ладоням.

Невольно улыбнулся. Торжествующе. Потому что не сомневался: мурашки меня не ослушаются. Ощутил, как все щекотавшие кожу воображаемые создания пересекли границу из тряпичных браслетов. Они не задержались на моих запястьях — послушно пошли дальше. Я почувствовал направление их перемещения так же, как обычно ощущал «стрелку компаса».

Мурашки дошли до зажатого в моей руке платка. Посыпались в него, точно песчинки внутри песочных часов. Пламя на фитиле чуть вздрогнуло — поторопило. Я спрятал его от своих глаз за веками. Сосредоточил внимание на касаниях бесчисленных ножек, маршировавших по коже запястий к ладоням под чёткий ритм марша, который отстукивало в моей груди сердце.