Красавчик. Часть 3

Глава 22

На железнодорожном вокзале мы не задержались. Я и Алёна вошли в прокуренный вагон электрички, следовавшей до Керчи, уже через полчаса после прибытия на вокзал Джанкоя поезда «Москва-Симферополь». Расписание гласило, что поездка от Джанкоя до Керчи займёт почти четыре часа. Из Москвы до Джанкоя мы ехали значительно дольше. Вот только тот путь мы проделали в купейном вагоне. Путешествие же до Керчи мы совершили, сидя на холодной деревянной лавке. Посматривали в окно на крымские красоты. Алёна по-прежнему сжимала в руках букет гвоздик (одну гвоздику мы «потеряли» по дороге, уменьшив суммарное количество цветов до пяти штук). Лебедева будто бы прятала за цветами свою приметную родинку под губой.

В электричке я часто посматривал на часы — прикидывал, в какое точно время мы прибудем в Керчь. Пояснил Алёне, что Керчь — не конечная точка нашего путешествия. Там мы лишь сделаем очередную пересадку. До Керчи мы добрались даже раньше, чем я рассчитывал: все мои поправки на возможные задержки и опоздания не понадобились. Не пригодился и выделенный мною в расчетах запас времени на поездку от железнодорожного вокзала до аэропорта. На такси мы доехали до аэропорта примерно за пять минут. Таксист при этом не спешил, развлекал нас рассказом о горе Митридат, с которой открывался «прекрасный обзор» сразу на два моря: на Чёрное море и на Азовское. Проезд в такси нам обошёлся дороже, чем поездка в электричке.

В здание аэропорта мы сразу не пошли. Полтора часа подышали свежим осенним крымским воздухом и полюбовались небом. Я объяснил Алёне, что дальнейший путь мы совершим на аэротакси. В Краснодар. Лебедева подивилась странностью нашего маршрута. Спросила, почему мы не полетели самолётом в Краснодар из Москвы. На Алёнины вопросы я ответил: «Так надо». Подробности своей затеи снова не сообщил. Посматривал на часы, поглядывал на самолёты и на подходивших к зданию аэропорта людей. Невольно вспомнил о том, как в ночь с тринадцатого на четырнадцатого июля двухтысячного года примерно вот так же… ожидал. Только не посадку на самолёт, а прибытие поезда. Рядом со мной тогда была не Алёна, а Сергей Петрович Порошин.

К кассе аэропорта я подошёл ровно в четыре часа после полудня. Пристально посмотрел молоденькой кассирше в глаза, улыбнулся. Заявил женщине, что «моя судьба» сейчас находилась в её руках. Сообщил, что мне и «моему спутнику» нужно вылететь в Краснодар. Потребовал, чтобы мне продали два билета на ближайший рейс. Ожидаемо услышал, что билеты на этот рейс уже распроданы. Я обрушил на женщину всю мощь своего обаяния и красноречия. Выяснил, что в лёгкомоторном самолёте, отправлявшемся через четверть часа в Краснодар, всего четыре пассажирских места. Стребовал с кассирши обещание: если вдруг купившие на этот рейс пассажиры сдадут билеты или просто не пройдут регистрацию — их места достанутся мне.

Я вернулся к стоявшей около наших вещей Алёне и сообщил:

— Всё в порядке. Ждём. Недолго осталось.

Два из четырёх пассажиров рейса до Краснодара регистрацию не прошли. Ожидаемо. Кассирша продала билеты на аэротакси мне и Лебедевой. Хотя сегодня «спешили» в Краснодар не только мы. Помимо нас «опаздывал» ещё один пассажир (тот самый, которому «повезло» в прошлый раз). Вот только теперь ему место в самолёте не досталось. Мы с Лебедевой прошли регистрацию и прошли к дожидавшемуся нас легкомоторному самолёту чехословацкого производства L-200 «Морава». Там нас уже дожидался пилот и два явившихся раньше нас пассажира. Пилот нас поторопил. Пассажиры (молодые мужчины) встретили нас недовольными взглядами. Я настоял на том, чтобы один из пассажиров пересел в кресло рядом с пилотом.

Уселся в кресло между Алёной и вторым пассажиром.

Взял Лебедеву за руку. Склонил голову к Алёниному уху.

— Ничего не бойся, — прошептал я. — Что бы сейчас ни случилось. Слушайся меня. Поняла?

Лебедева кивнула.

— Поняла.

Я улыбнулся и сообщил:

— Товарищи, мы готовы! Поехали! То есть… полетели.

Пилот хмыкнул в ответ на мои слова. Сидевшие в салоне самолёта вместе с нами пассажиры обменялись недовольными взглядами. Я мысленно окрестил наших попутчиков «блондин» и «брюнет». Хотя волосы «блондина» были лишь чуть-чуть светлее, чем у «брюнета». Оба эти пассажира выглядели напряжёнными, словно нервничали перед взлётом. Я боязнью полётов не страдал. Хотя в легкомоторном самолёте до сегодняшнего дня не летал ни разу. Алёна тоже выглядела спокойной. Пилот исполнил все положенные перед взлётом ритуалы. Пообщался с наземной службой. Самолёт покатился по взлетно-посадочной полосе, стремительно набирая скорость. Оторвался от земли и устремился в небо, словно нацелился на облака.

Я выждал примерно минуту.

За это время самолёт набрал высоту. Внизу, под нами, уже блестела морская поверхность.

— Ничего не бойся, — шёпотом повторил я Алёне. — Молчи. Не шевелись.

Я заметил, как вновь переглянулись «брюнет» и «блондин». Они явно нервничали. Я медленно поднял руки и показал пустые ладони своему соседу по креслу (блондину).

— Товарищи, — сказал я, — спокойно. Мы не сопротивляемся. Обойдёмся без ненужной крови. Драки не будет. Сразу вам это говорю. Иначе разобьёмся все. Это без вариантов.

Именно керченский аэропорт фигурировал сразу в нескольких полученных мною от Сергея Петровича Порошина газетных статьях.

Ещё при первом осмотре папки с газетными вырезками я сообразил, что вырезки с упоминанием Керчи Порошины положили туда не случайно. Они явно не планировали предотвратить описанные в статье события. Слишком уж незначительными те события выглядели в сравнении с прочими статьями о преступлениях, преступниках и катастрофах. Я сообразил, что именно те керченские события октября тысяча девятьсот семидесятого года Порошины выбрали в качестве пропуска за советский железный занавес.

Я ещё в пансионате решил, что теперь описанное в старой заметке происшествие станет моим билетом на Запад.

На первой газетной вырезке было написано: «Происшествие. Крымская область. 27 октября в 16 часов 20 минут из аэропорта Керчь в Краснодар вылетел самолёт „Л-200“ под управлением пилота Краснодарского объединённого авиаотряда. В 19 часов 45 минут УКГБ Краснодарского края сообщило, что указанный самолёт в Краснодар не прибыл. Спустя несколько часов из радиоперехвата стало известно, что указанный самолёт с тремя пассажирами на борту совершил посадку на аэродроме Синопа (Турция). По отрывным талонам авиабилетов вылетевшими указанным рейсом значатся три пассажира…»

Я ещё тогда, в пансионате, понял, ценность именно этой короткой заметки. В ней значилось точное время отправления самолёта из аэропорта Керчи. Видимо, именно по этой причине с виду безобидная и не сулившая никому крупных неприятностей «бумажка» и оказалась в папке Порошиных.

Вторая статья из папки Порошиных разъяснила мне причину случившегося тогда, двадцать седьмого февраля тысяча девятьсот семидесятого года, происшествия. А что важнее, она дала мне понимание хронологии тех событий. Автор статьи сообщил, что в тот самый день (который фигурировал в предыдущей заметке) два крымских студента совершили угон курсировавшего по маршруту Керчь-Краснодар легкомоторного самолёта L-200 «Морава». Самолёт был небольшим, рассчитанным на четверых пассажиров. Этот факт сыграл угонщикам на руку. Они приобрели все четыре билета на аэротакси (так в то время «в народе» называли подобные самолёты, перевозившие малое количество пассажиров на относительно небольшие расстояния).

Немалый объём статьи был посвящён причинам, по которым советские студенты пожелали выехать из СССР. Автор статьи подробно описал способы бегства за границу, которые перепробовали студенты до угона самолёта. Прочие попытки не принесли желаемого результата. Но и не привлекли к студентам внимание правоохранительных органов. Поэтому следующим способом бегства из Советского Союза студенты избрали угон самолёта. Журналист сразу заявил, что новая попытка пересечь железный занавес стала успешной. Вот только этот угон самолёта в итоге окрестили «самым бессмысленным». Уже через год угонщики самолёта по собственному желанию вернулись из Турции в СССР, где были приговорены к проживанию в колонии.

Судьбы угонщиков меня не заинтересовали. Хотя я и подивился суровости понесённого студентами наказания: с учётом того, что воздушные пираты обошлись без человеческих жертв и добровольно вернулись в СССР. Не запомнил я и то, какие именно способы пересечения советской границы уже опробовали до октября этого года будущие угонщики самолёта. В памяти лишь отложились моменты, связанные с несостоявшимися путешествиями по морю. А вот всё то, что автор статьи рассказал о действиях крымских студентов во время совершения ими запланированного на двадцать седьмое октября преступления, я заучил наизусть. Как и то, что один из будущих угонщиком заблаговременно получил навыки управления легкомоторным самолётом.

Журналист в своей статье утверждал: подготовку к совершению задуманного студентами преступления ускорил произошедший пятнадцатого октября тысяча девятьсот семидесятого года угон пассажирского самолёта Ан-24, следовавшего из Батуми в Сухуми. Тот самый угон… который на этот раз не случился. Студенты тогда испугались, что меры безопасности в аэропортах Крыма будут значительно усилены. Поэтому ускорили подготовку к преступлению. Этот момент я посчитал самым хрупким в моих нынешних планах. Рассчитывал теперь лишь на то, что студенты слушали иностранные «голоса» и понимали: две попытки угона самолётов за полгода обязательно подтолкнут руководство Советского Союза к усилению тех самых мер безопасности в аэропортах.

Автор статьи утверждал, что крымские студенты всячески избегали возможного кровопролития. На борт самолёта они в тот день пронесли ножи (или нож) и некие «муляжи оружия» (то ли игрушечный пистолет, то ли учебную гранату). Студенты рассчитывали, что останутся с пилотом наедине. Третий пассажир тогда едва не спутал их планы. Третий пассажир тогда сел рядом с пилотом, а студенты расположились на заднем ряду. Пилот легкомоторного самолёта едва успел взять курс, как ему на голову набросили мешок и оттащили от штурвала. Третьему пассажиру угонщики пригрозили оружием, связали его. Обучившийся на курсах пилотов студент принял управление самолётом и направил транспортное средство на юг, в направлении Турции.

Пилот и «третий пассажир» оказались вменяемыми людьми: драку на борту самолёта не устроили. Пассажир позволил себя связать. Полёт над Чёрным морем длился около трёх часов. Уже у берегов Турции угонщик вернул управление самолётом опытному пилоту. Потому что усомнился в своей способности совершить посадку в сумерках. Пилот Краснодарского объединённого авиаотряда принял решение подчиниться требованию угонщиков, чтобы не допустить авиакатастрофы. Он с разрешения угонщиков связался по радио с турецкими властями. Сообщил им, что управляет советским легкомоторным самолётом, у которого почти закончилось топливо. Попросил разрешение на посадку. «Добро» получил, указания ему давали на русском языке.

«Вскоре показалась взлётно-посадочная полоса, — написал автор статьи, — на которую „Морава“ и приземлилась». Горючего на борту оставалось мало, но для успешного завершения полёта его хватило. Посадка прошла успешно. Никто из находившихся у него на борту людей травм не получил. После того как самолёт L-200 «Морава» остановился, к нему «подъехала машина с военными». Оба угонщика вышли к военным навстречу. Пилот и «третий пассажир» покинуть самолёт отказались. Они заявили, что не будут вести переговоры без «советских представителей» и объявили салон самолёта территорией СССР. «Из беседы с военными захватчики самолёта узнали, — говорилось в статье, — что приземлились на территории американской военной базы близ Синопа».

В этой, в новой реальности пассажиров на борту легкомоторного самолёта L-200 «Морава» было четверо. К тому же, я не выглядел «лёгкой жертвой». Поэтому я сразу расставил все точки над «Ё». Чтобы вероятные угонщики самолёта не пошли на попятную. И чтобы студенты с испугу не отважились на «крайние меры». Студенты оказались решительными. Хотя поначалу моё поведение сбило их с толку. Угон самолёта состоялся. Пусть он прошёл и не в точном соответствии с известными мне из статьи событиями.

Нож, о котором говорили в статье, я увидел. Его направил на меня блондин. После того, как он набросил на голову пилота мешок (как это случилось и в прошлый раз). Брюнет пригрозил нам гранатой РГД-5. Заявил, что он и его друг не сдадутся и пойдут «до конца». Я сам настоял на том, чтобы студенты мне связали руки. После этого угонщики немного расслабились. Уже не целили ножом в мою шею. Я снова шепнул побледневшей от испуга Алёне, что «всё нормально». Лебедева кивнула мне в ответ и неуверенно улыбнулась.

Брюнет управлял самолётом вполне уверенно. Полёт проходил нормально (это я понял по лицу следившего за показаниями приборов пилоту Краснодарского объединённого авиаотряда). Хотя в кабине было тесновато. Заднее сидение явно не было рассчитано на комфортное размещение четверых пассажиров — теперь на нём рядом с нами сидел и связанный по рукам и ногам пилот. Мешок с его головы сняли. Ножом ему никто не угрожал. В руках блондин держал гранату, внешне выглядевшую вполне настоящей.

Студенты явно нервничали. Слова сыпавшего угрозами пилота лишь накаляли ситуацию. Поэтому я предложил всем успокоиться и не делать резких движений. Обрисовал дальнейший ход событий. Сказал, что кабина легкомоторного самолёта не лучшее место для драки. Победивших в таком сражении не будет: разобьёмся о поверхность моря все. Пояснил, что ответственность за угон самолёта полностью ляжет на студентов — вины пилота в этом происшествии нет, поэтому его даже не отстранят в будущем от полётов.

Для студентов мои слова откровением не стали. Пилот немного поворчал и успокоился. Я призвал брюнета следить за полётом, поинтересовался у блондина его дальнейшими планами. Выяснил, что после пункта, где значилась посадка на турецкой территории, планы угонщиков были весьма смутными и нереалистичными. Внимание на этом не заострил. Сказал лишь, что пока студенты выглядели для «турецкой стороны» жертвами «советского режима» — лишь до тех пор, пока в самолёте не пролилась кровь.

Мой спокойный голос добавил спокойствия и угонщикам, и заложникам. Хватка Алёниных пальцев на моей руке чуть ослабла, брюнет больше не оглядывался, пилот притих, блондин спрятал нож и уже не размахивал гранатой. За бортом самолёта белели облака, внизу блестела морская поверхность, желудок внутри меня подпрыгивал и недовольно урчал. Я сказал Алёне, прятавшей за букетом бледное от испуга лицо, что сейчас самое время вздремнуть. Лебедева послушно закрыла глаза и положила голову мне на плечо.

С угонщиками я во время полёта почти не общался — всё больше разговаривал с пилотом. Выяснил у того, как скоро «на земле» обнаружат пропажу самолёта. Выразил сомнение, когда пилот угрюмо заявил, что смену нашего курса уже обнаружили. Специально для ушей угонщиков предположил, что в ближайшие часы «советская сторона» пропажей нашего рейса не заинтересуется. Заявил, что турецких пограничников мы заинтересуем не раньше, чем окажемся на их территории. А это случится ещё не скоро.

Я посматривал за борт самолёта поверх Алёниной головы (не пугал своим вниманием блондина). Поглядывал и на циферблат наручных часов. Алёна так и не задремала. Я заметил, что она успокоилась. На мои вопросы отвечала односложно — чаще лишь качала или кивала головой. С недовольством посматривала на мои связанные руки. Я шёпотом успокаивал её. Говорил, что «всё в полном порядке», что ничего плохого с нами не случится. Обещал, что мы скоро приземлимся — это обещание я озвучил громко: не только для Алёны.

Через два часа полёта я сделал вывод, что точка невозврата уже позади. О чём проинформировал угонщиков и пилота. Пилот неохотно подтвердил мои слова: сказал, что для полёта до советских аэропортов нам уже не хватит горючего. Я поинтересовался у блондина, насколько хорошо его компаньон управляет самолётом. Обратил его внимание на то, что скоро начнутся сумерки. Спросил, справится ли наш новый пилот с посадкой самолёта в таких условиях. Предложил передать управление самолётом профессионалу.

— … Тут без вариантов, — сказал я. — Обратно без посторонней помощи уже в любом случае не вернёмся. Единственный вариант не бултыхнуться в море при нынешних условиях — доверить управление опытному пилоту. Уверен, что он не возьмёт грех на душу и намеренно не утопит самолёт вместе с пассажирами. Зато наши шансы на удачную посадку заметно увеличатся. Да и с турками пора поговорить. Сказать им, кто мы такие, куда направляемся и чего хотим. Если не хотите, чтобы нас сбили их вояки.

На моё предложение угонщики сразу не согласились. Но вспомнили о нём, когда сумерки действительно наступили. Студенты посовещались и озвучили пилоту своё требование — то самое, о котором я читал в статье из папки Порошиных. Я поторопил принятие решения лётчиком из Краснодарского объединённого авиаотряда. Пояснил ему, что он по-прежнему отвечает за наши жизни, и эту ответственность с него никто не снял. Пилот-любитель уступил место за штурвалом самолёта пилоту-профессионалу.

Финальная часть нашего полёта прошла по уже известному мне сценарию: почти в точности так, как это описал в своей заметке журналист. Пилот вышел в эфир — турки откликнулись. После более чем трёхчасового полёта наш самолёт приземлился. К тому времени за бортом почти стемнело, на небе алел закат. Студенты совсем по-детски радовались своему успеху. Поздравляли друг друга «со свободой». Мы увидели спешивший к нам автомобиль — он хлестал по взлётно-посадочной полосе светом фар.

Угонщики поспешили навстречу иностранцам. Алёна развязала на моих руках верёвки. Она растерянно посматривала то на меня, но на приближавшийся к самолёту автомобиль. Хмуривший брови пилот заявил, что мы останемся в самолёте. Сказал, что внутри самолёта — территория СССР, и что иностранцы сюда «не сунутся». Я поблагодарил пилота за успешную посадку, пожал ему руку. Вручил ему нашу сумку с презентами Алёниных поклонников. Сообщил, что она ему пригодится. Заявил: мы устали от перелёта и «разомнём ноги».

Повернулся к Лебедевой.

— Алёна, раз уж мы всё равно сюда прилетели, — сказал я, — так давай посмотрим, как живут люди за границей.