Крестьянский король

Глава 15

Май встал без громких слов. Земля отпустила воду, дороги подсохли пятнами. Утро тянуло дымком от печей, речка шумела ровно, птицы перекликались в кустах, и было ясно: начинается новый круг.

Во дворе у Никиты кипела обычная работа. Гаврила проверял упряжь, Никита примерял на телегу поперечины. Я положил на лавку мешочки с семенами, разложил их как всегда по кучкам, чтобы не путаться, и сел с блокнотом. Планшет лежал рядом, подзаряженный за последние ясные дни. Я включил его ненадолго, только чтобы сверить прошлогодние пометки по срокам и нормам, и тут же убрал в тканевый чехол. В мае важнее руки.

Матвей зашёл без стука, сел краем на скамью и сказал коротко: пора собирать людей, дел невпроворот. Я кивнул. Сегодня у нас три главных дела. Первая пахота под овёс и пшеницу на тех участках, что готовили с осени. Разметка под гречиху на прошлогодней целине, её бросим после тепла, но границы надо наметить сразу. И огородные работы у дворов: рассадники, дуги, укрытия, чтобы потом не метаться.

Мы вышли на улицу. У ворот уже стояли Роман и Пётр, рядом Ефим поправлял ремень у плуга. Подтащили мешки, проверили лемех, посмотрели, как держится накладка на носке. Всё живое, всё на месте. Дарья подошла с корзинкой, в ней тканевые пакетики с подписями. Горох, второй оборот. Бобы на край полей. Редис на ранний стол. Пакетики лёгкие, но важные. Рядом Ульяна принесла связку колышков и бечёвку, Параскева — тонкую ткань на укрытия. Марфа, как всегда следила, где кому стоять и что за кем идёт.

Матвей объявил: собираем три звена. Первое звено с плугом и лошадью — Роман у рукоятей, Ефим и Пётр по бокам, а я у головы. Второе звено — борона из берёзовых веток и жердей, поволока за лошадью, чтобы прикрыть разбросанное зерно. Никита повезёт. Третье звено — сев. Я показываю, где бросать, женщины и дети идут следом, поправляют, где густо.

Роман спросил спокойно: с чего начнём. Я ответил: овёс первым, он любит холодок. Пшеница рядом, но мы не ломимся — держим ровный шаг. Гречиху позже, в тёплую полоску, зато сегодня мы для неё участок выверим, чтобы потом не спорить.

Встали на край поля. Я провёл верёвку вдоль межи, чтобы линию не уводило. Роман поднял на меня глаза и сказал тихо: держим так, как договаривались. Лошадь взяла первый проход. Земля ложилась послушно. Мы шли за плугом молча, у каждого было своё дело. На развороте Матвей кивнул: глубина ровная, пласт идёт мягко. Мы сделали второй проход и третий, чтобы было куда бросать зерно.

Когда подошла очередь сева, я показал на ладони простой приём. Берёте горсть, кидаете легко, как корм курице, чтобы зерно падало не кучей, а росой. Марфа фыркнула: да кому ты это объясняешь, мы не первый день живём. Я только улыбнулся: ладно, говорю для себя. Когда бросили первые пригоршни овса, я прошёл следом, посчитал на шаге, как он лёг, и махнул Никите. Тяни борону. Жерди зашуршали, прикрыли зерно лёгкой крошкой. Ветер был спокойный, ничего не уносило.

Пшеницу сыпали рядом, поплотнее. Пётр подбрасывал из мешка, Ульяна подправляла край, где проседало. Лёнька держал верёвку на другом конце и гордо не уступал взрослым. Я подошёл, поправил ему хват, он усмехнулся: знаю. Я сказал: вижу, что знаешь, держи так и дальше.

К полудню мы прошли половину участка. Сделали привал. Никита сел на колесо, снял шапку, промокнул лоб. Марфа вынула из корзинки куски хлеба, луковицу, кувшин с молоком. Разговор потёк сам собой. Параскева сказала: огород у меня готов, ткань нарезана, дуги стоят, как только отработаем в поле, перейду к рассаде. Дарья добавила: помидоры пока не трогаю, пусть ещё потеплеет. Огурцы накроем тканью на первую неделю, чтобы не прихватило ночью. Я сказал: правильно, май любит проверять терпение.

После привала мы перешли на другой край поля, туда, где гречиха будет. Я взял колышки, прошёл с Марфой и Лёнькой по границе. Марфа спросила: зачем отмечаем сейчас, если сеять будем позже. Я ответил: чтобы не спорить потом, когда в руках мешки, а в груди спешка. Граница любит тишину. Параскева прищурилась: а и верно.

К нам подошёл Матвей, посмотрел на колышки и сказал: спорить будут всё равно, ты готов. Я пожал плечами: пусть спорят, лишь бы руками делали. Он усмехнулся и пошёл к плугу.

В этот день на селе было людно. С раннего утра показалась телега Пахома. На скамье рядом с ним сидела Аксинья, и ещё две подводы катились следом. Люди с соседнего хутора. Мужчины везли инструмент, женщины — сундуки и посуду, дети жались к тюкам. Пахом слез с телеги, обнял Матвея, поздоровался со всеми. Он сказал: полы и стены будем ставить по уму, а на время приютили бы нас по дворам. Матвей кивнул: места хватит, расселим. Никита согласился взять у себя одного мальца с матерью, у Марфы нашлось место для пары девочек, у Петра — для старшего парня, что привык к работе. Аксинью поселили у Параскевы, там тёплый угол и чисто.

Я сказал: строиться начнём не завтра и не послезавтра, строиться начнём между полевыми днями. С утра в поле, после полудня на бревно и стройки. И чтобы не было хаоса, делим работу по неделям. Первая неделя — подвалы и углы под избами, вторая — стены, третья — крыша, четвёртая — печи и полати. Пахом поскрёб затылок: ты и тут всё по порядку кладёшь. Я ответил: иначе не справимся.

На вечер мы с Романом пошли на берег, посмотреть, как держится каменная обвязка у будущей мельницы. Камень мы уложили ещё до марта, и за весну он показал себя честно. В одном месте вода снова пыталась подрыть край. Я присел, потрогал глину под камнем, поднялся и сказал: нужен отвод, короткий, с пологим входом, чтобы лишняя струя уходила в боковой карман, а не била прямо. Давайте сделаем ровный вход и выход. Если не сработает — забросаем обратно, потеряем полдня и пару корзин камня.

Матвей посмотрел на меня внимательно: ты уверен. Я сказал: да. Он кивнул: делаем. Роман с Ефимом взяли лопаты, Лёнька таскал корзины. За час мы вырезали боковую ложбину, выстелили её галечником, сверху притрусили глиной и мелким камнем. Поставили два плетня для направляющей. На следующий день вода пошла через новый ход и перестала бить в край.

Дни пошли густые. На третий день мы закрыли основной посев овса, добили пшеницу и перешли к огородам. У Никиты под окном стояли ящики с рассадой помидоров, у Параскевы — лотки с зеленью. Дарья ходила от двора к двору, смотрела на укрытия, спрашивала, не душно ли под тканью, и говорила: приподнимайте на час в полдень, давайте воздуху ходить. Марфа устроила обмен ростками, чтобы у всех был набор, а не по одной культуре. Ульяна учила девочек аккуратно подсыпать к стеблю, не ломая корень. Аграфена смастерила из прутьев дуги, лёгкие и крепкие, поставила их над грядой кабачков и дынь. Мы говорили мало, но смеялись чаще, чем зимой, потому что на глазах зелень росла.

Параллельно шли стройки. Пахом с мужиками вкапывали углы под будущие избы. Ефим с Петром рубили пазы, Роман привозил брёвна, иногда брал лошадь у Матвея, если та была свободна. Женщины готовили на общий куток горячее, в каждой дворовой печи что-то да пеклось. Детвора тёрла мох на прокладки, чтобы не дуло между венцами.

В один из дней я вывел людей на участки под гречиху. Солнце встало уже тёплым, и было время. Я прошёлся, проверил влагу на ладонь, подбросил крошку в воздух, посмотрел, как она падает. Сказал: завтра утром кидаем гречиху, она любит мягкую землю и не любит глубину. Дарья спросила: как будем прикрывать. Я ответил: лёгкой бороной, и там, где ветер, пройдём катком из бревна, чтобы верх прихватить. Никита кивнул: каток есть, вчера катали полоз, годится.

Гречиху бросали тихо, без суеты. Я шёл вдоль, смотрел, чтобы лента держалась. Марфа, как водится, комментировала каждую мелочь, но в нужный момент молчала и делала. Ульяна держала наготове бечёвку, если надо было поправить край. Лёнька бегал с котомкой, подносил семена, не лез в центр, работал по краю. К полудню лента легла вся. Мы не праздновали, просто перешли на другой участок и занялись горохом под второй оборот.

Вечером у Матвея собрался круг. Пахом говорил неторопливо: людей у нас на хуторе трясёт, то сено не успели, то огород оставили на случай. А тут смотрю, у вас не пышно, но всё ровно.

Слова про изобилие никто не говорил, но на общий стол в тот вечер вынесли простое. Лепёшки, гороховую похлёбку, тушёные бобы, копчёную рыбу из осенних закладок, немного мяса. Пахом удивлялся не блюдам, а тому, как всё разложено и подписано, где чья очередь мыть, где чья прибирать. Марфа фыркнула: мы ещё и ругаемся. Пахом улыбнулся.

Через несколько дней потянулись ещё подводы. Не толпой, по двое-трое. Кому-то мы отказали, если видели наглость. Кого-то приняли, если видели желание работать. Матвей сказал: у нас не ярмарка, а село. Я добавил: кто встаёт с рассветом — тот наш. Кто сидит и ждёт готового — тот гость на один день. Люди понимали и не обижались. Земля не любит тех, кто ждёт, что она сама поднимет хлеб.

Пока шли стройки и посев, мы не забывали о мелком, но важном. Края полевых троп мы поправляли сразу, как только колея начинала резать межу. Подсыпали крошку, клали пучки травы, придавливали ногой. Колодезную площадку мы расширили на две доски, чтобы не месить грязь. Вывод с крыши на общий ручеёк обложили камнем, чтобы не размывало путь. Я больше не объяснял каждую мелочь, как зимой. Люди взяли на себя часть моего языка и стали говорить им без меня.

В огородах тем временем закипела своя жизнь. Дарья вывела на солнечную кромку кабачки и тыквы, накрыла их тканью, чтобы ветер не сушил. Ульяна разметила место под морковь и свёклу, попросила мальцов аккуратно протянуть бечёвку, чтобы ряд получился прямым. Параскева следила, чтобы вода уходила под корень, а не разлеталась лужей.

Лёнька крутился везде. Утром держал бечёвку, днём носил колышки, к вечеру глядел на меня, и я понимал: ждёт похвалы. Я сказал при всех: молодец. Не за суету, за умение стоять там, где нужно. Пётр усмехнулся и погладил сына по голове. Такие вещи в деревне важнее подарков.

В один из вечеров мы с Матвеем и Никитой сели у края будущего колеса. Я развернул блокнот, положил рядом планшет, включать не стал. Матвей сказал: ты стал людям как ориентир. Я ответил: я просто предлагаю порядок. Он покачал головой: порядок тоже кто-то должен положить на стол. Никита добавил: ты говоришь коротко, но по делу. Люди слушают не потому, что ты громче, а потому, что потом легче жить. Я помолчал и сказал: мне с вами легче, чем одному.

К концу месяца первые новые избы поднялись по венцу выше плеча. Крыши пока открыты, но стены уже держались. На одной площадке ребята засыпали пол черновой глиной, на другой ставили подпечье. Женщины носили воду, песни звучали негромко, так лучше работа идёт. Я на минуту отошёл к окраине, посмотрел на поле. Овёс ровной шубой, пшеница легла густо, гречиха только показалась, огороды тянулись зеленью. И я впервые за долгое время подумал не об одном сезоне. Мы перестали быть захолустьем. У нас появились люди, у которых глаза смотрят не в пол, а вперёд.

В тот же вечер, когда свет начинал опадать, я достал планшет. Заряда было немного, но хватало. Я открыл схему, где у меня отмечены участки, и аккуратно поставил новые отметки: новые избы, площадка под колодец для новых дворов, дорожка обходная, чтобы телеги не резали молодую межу. Рядом сделал короткие пометки по посевной: овёс завершён, пшеница завершена, гречиха в работе, горох и бобы в росте, по огородам укрытия держать до тёплой недели. И ещё одна строка, очень простая: говорить с людьми каждый вечер по пять минут, чтобы все знали общий план. Когда я писал, я слышал за спиной разговоры, смех, бряцанье вёдер, и это было лучшей музыкой, которую я знал.

На другой день с утра Матвей вывел всех к полю и сказал без громкости: новая жизнь не начинается с трубы и боя барабана. Она начинается вот так, когда у каждого в руках по делу и в голове ясность. Сегодня заканчиваем то, что начали, завтра не оставляем подешёвленных концов, послезавтра помогаем тем, кто строится. Я добавил: и не забываем убирать за собой, за этим тоже стоит порядок. Марфа усмехнулась: слышали.

Под вечер подошёл Пахом. Он глянул на поле, потом на новые избы и сказал: когда мы ехали сюда, думали, что сильные. А оказалось, что сильный не тот, кто кричит, а тот, кто у себя на месте. Я ответил: мы только начали. Он кивнул: и я рад, что начал с вами.

Перед сумерками в селе поднялся лёгкий ветер. Запах свежей земли, тёплого дерева, дыма из печей смешался во дворе Никиты. Дарья несла корзину с зеленью, Аксинья выносила кувшин к столу, Марфа бранила девчонок за разбросанные верёвки, Ульяна, как всегда, работала молча, но быстро. Параскева остановилась на минуту, глянула на людей, и я увидел, как у неё изнутри разливается тёплое спокойствие. Оно было без слов.

Я вышел за ворота. Поле тянулось до кромки леса, новые дома стояли намеренно и прямо, дорога была не идеальной, но приемлемой. Я подумал то, что, наверное, должен подумать каждый, кто сюда пришёл и остался. Мы теперь не край света. Мы место, куда идут. И это не про славу. Это про дело.

Я вернулся к лавке, взял карандаш и в блокноте крупно написал: май, посев, дом, люди. Под этими четырьмя словами оставил пустое место. Для того, что впишется само. В следующем сезоне будет больше полей, больше рук, больше задач. Но и больше смысла. Потому что у нас есть то, с чего всё начинается: общая работа и ясный взгляд.

На этом месте первые мои шаги в этом мире заканчиваются без громких речей. Мы сделали ровно то, на что хватило сил и ума. Мы посеяли, подняли стены, поставили воду на место, приняли тех, кто пришёл. Дальше пойдёт дорога длиннее. Будет круг на мельнице, будут новые поля, будет хлеб из своей муки. Будут и трудные дни — без них не бывает. Но теперь у нас есть главное. Мы не ждём, что кто-то придёт и скажет, как жить. Мы сами знаем.

И это знание простое, как майский вечер. Вышел во двор, огляделся, поздоровался с соседями, сделал свою часть. Сложил лопату, снял шапку, сказал детям, где завтра собираться. Поставил точку в блокноте и свет погасил. Завтра встанем рано. Начинается новая веха.