Лейтенант империи. Часть вторая

Глава 16

Сердце ёкнуло от его слов. В голове пронеслись разные мысли. От рядовых, до самых страшных. А Ерастов вновь замолчал. Плечи его опустились, и он старался не встречаться со мной взглядом.

— Ну? — просипел я, ноги предательски дрожали и, чтобы удержаться пришлось крепче сжать отворот его куртки. Получилось, будто я его за грудки дёрнул. — Что там, дядь Саш?

— Вам с Лирой запрещено покидать расположение академии, — выдохнул он скороговоркой и, собравшись с духом, добавил: — никакой женитьбы, пока всё не уляжется. Сейчас нельзя.

— Всего-то? — словно плита с плеч, я аж вздохнуть смог полной грудью. Тоже мне, развёл интриг! Только пугает.

— Ну, — Ерастов посмотрел на меня удивлённо и робко улыбнулся, — да.

— Пофиг, дядь Саш, нельзя, так нельзя — улыбнулся я в ответ, — поехали домой, а?

Как ехали не помню. Только смутные отрывки остались в памяти: голову тянуло вниз, а глаза закрывались сами собой. Постоянно проваливался в забытье сна. Сказывалась общая усталость и медицина от Гусарова. Ох, сколько же обезбола Миша вколол в меня за последние полгода….

Очнулся когда приземлились перед лужайкой пансиона. Ребята отправились к себе, а мы с Ерастовым, доковыляли до крыльца, заползли на ступеньки и, открыв дверь, оказались в гостиной.

— Ростик! — Лира сбежала по лестнице, взмахнула руками и кинулась мне на шею.

Отпустил плечо Ерастова. Опёрся одной рукой о стену и устоял. Поймал Лиру другой рукой. Прижал к себе.

— Ты вернулся, люба мой, — шептала любимая.

Глаза её блестели от влаги. Голос выдавал волнение. Она обвила мою шею руками. Встала на цыпочки. Вжалась в меня и стала целовать.

Часто-часто целовать: и щёки, и губы, и лоб, и нос. Целовать с такой страстью и пылкостью, будто мы год не виделись, а я с фронта вернулся. И никто её не смущал. Ни Ерастов, застывший рядом. Ни Родион, появившийся из кухни. Ни Лиза, застывшая у лестницы на площадке второго этажа.

— Я испугалась, — шептала она в перерывах, — не знаю почему, но испугалась.

— Всё хорошо, родная, — произнёс я мягко, а внутри, в груди, снова поднималась волна ярости и злости. Злости на тех, кто заставил любимую волноваться, кто её напугал.

Откуда-то вновь появились силы. Сердце забилось чаще. Захотелось встать за неё против всего мира. Против вселенной. Закрыть её собой. Лишь бы она не плакала и не волновалась.

Отнял руку от стены. Обнял Лиру крепче. Зарылся лицом в её волосы и, вдохнув, погладил по спине.

— Всё хорошо, душа моя, я вернулся, я здесь, — я говорил нежно, ласково, а сам приподнял голову и так глянул на Ерастова, что он вздрогнул.

— Приказ Меньшова, Ростислав, — дядя Саша сразу понял к чему я: — ты поймёшь, что это правильно, когда остынешь.

Возможно. Но сейчас я осознал, что мне запретили жениться. Отняли возможность назвать любимую женой. Гнев накрыл с головой. Силы всё прибывали и прибывали, даже сломанная рука не беспокоила — работает как здоровая и боли нет. Так что медкапсула подождёт. А пока пластырем заклею.

— Душа моя, — я поймал лицо любимой в ладони и поцеловал, — мне надо к генерал-адмиралу. Скоро буду.

— Хорошо, — кивнула Лира покорно, её глазасверкнули изумрудами, губки растянулись в робкой улыбке, и любимая прошептала: только возвращайся скорей, хорошо?

В тот день я Меньшова не нашёл.

Не нашёл его и на следующий день.

И через день.

И через два.

Секретарь исправно оказывалась вежлива, открывала дверь в его кабинет, но генерал-адмирал отсутствовал на месте и всё, что я мог видеть — это пустое кресло. А всё, что мог слышать — то, что он в командировке. Если не считать шепота дяди Саши на ухо, что Меньшов всё это предвидел. Сказал, что так и будет, что я начну ездить к нему, чтобы выразить негодование, но, в конечном, счёте, соглашусь с его приказом.

Я отмахивался и продолжал делать по-своему.

Пятый день. Шестой. Даже в выходные. А потом я остыл. До меня дошло, что это смешно.

Вот, зачем я его ищу? Чтобы вылить возмущение из-за вмешательства в мою личную жизнь? Чтобы отказаться от всей этой эпопеи против ордена?

Так, толку от первого, если второе невозможно? Орден сам на меня нападает, почему-то. Плюс великий князь Михаил Владимирович лично просил меня участвовать в этом деле. А возмущение само по себе штука бредовая. Представил, как лейтенант высказывает за приказ генерал-адмиралу, и самому стало смешно.

Только я успокоился, как объявился Меньшов. Дядя Саша пришёл утром следующего дня и горестно сообщил, что Валентин Севович на месте, он его видел.

— Вернулся? Вот и славно, — хмыкнул тогда я и, зевая, отправился досыпать свой законный выходной. Ерастов же потоптался на месте, расцвёл улыбкой и….

Без понятия, куда он двинул, но напились они на пару с Родионом в драбадан. Весь вечер от них несло самогоном.

Да, поволновал я их знатно. Приятно осознавать, что не безразличен им, как и они, мне, конечно же.

Но Меньшов, вот же хитрец, а! Вместо конфликта с подчинённым. Вместо того, чтобы прямо указать на моё место. Продавить своей волей. Он выбрал тактику понимания. Моего понимания ситуации.

Он дождался, когда я сам осознаю ситуацию и приму её.

Неожиданно, если честно. Если, в столице он произвёл на меня смешанное впечатление, то после этого я зауважал его. А ещё, этот ход указывал на мой статус, но тут я не обольщался.

Знакомство с великим князем, членство в клубе ордена Андрея Первозванного — вряд ли это играло для него большую роль. Так, плюсик в карму и на весы отношения. Суть в том, что я ему нужен. Он хочет уничтожить орден, и, думаю, знает, почему двуликий приказывает меня убить.

Более того, подозреваю, он в этом замешан. Без понятия как, но такое ощущение, что он не столько по указу Михаила Владимировича оберегает нас с Лирой, сколько из соображений совести.

Хах. Совесть и Меньшов — мне самому смешно от таких выводов, но не могу от них отделаться. Почему-то кажется, что причина где-то в этой стороне, но пока она мне не известна. Так что, будем копать.

Кстати, Лира моё возмущение, хоть и поддержала, но не приняла. К запрету она отнеслась философски. Прижалась, обняла меня и сказала:

— Главное, мы рядом, и можем проводить тихие дни вместе, а остальное — вопрос времени.

Любимая как в воду глядела.

Да и предсказание Меньшова сбылось.

Орден залёг на дно. Местные аристократы отстали от Лиры с предложениями руки, и сердца. Отстали они и от меня с вызовами на дуэль, и моя жизнь на пару месяцев вернулась в «привычную» колею кадетской жизни.

Хех. В «привычную». Отвык я от неё. Первый курс, казалось, закончен давно, а привычной стала совсем другая жизнь.

Насыщенное схватками лето внесло коррективы в картину мира и мои личные предпочтения. Теперь лекции стали скучными и пресными, а работа со старыми делами в офисе СБФ превратилась, в мутную трясину. Спасали положение только: прыжки с орбиты, тактическая практика и тренировки у Мангуста.

— Туров, ты в сортир хочешь или шар огненный создаешь⁈

Окрик Воислава Доброславовича сбил концентрацию. Рука дрогнула, и пламя зажигалки погасло.

— Никак нет, Ваше высокоблагородие! — рявкнул я и незаметно для него потряс ладонью: на пальцах зудели ожоги от раскалённого металла.

— Что именно нет, Туров? — Мангуст подошёл ко мне и, проводив взглядом моё движения (блин), рявкнул: — упор лёжа, сто отжиманий.

— Есть! — я вытянулся по струнке и, под сочувственные взгляды моих бойцов отправился в угол зала.

Там я встал над специальным турником. Взялся за вбитую в пол трубу, которую Мангуст подключил к генератору тепла, и, стиснув зубы, стал отжиматься.

— С прихлопом Туров! — скомандовал Мангуст, — не то руки до костей сожжешь.

Прижаться. Толкнуться. Хлопнуть. Прижаться. Толкнуться. Хлопнуть.

Момент прихлопа, как подарок судьбы. Счастливое мгновение, когда ладони не горят от боли.

И так сто раз.

— Двести, Туров! — Мангуст встал рядом и следил за упражнением. — Триста. Пятьсот.

Да ёпт!

— Что, больно? Устал? — процедил Воислав Доброславович, и махнул в сторону моих бойцов, — хочешь к ним?

Ребята отрабатывали прихваты локальных щитов. Учились их пробивать. Легкотня, и никаких ожогов.

— Никак нет, — бросил я, на миг разомкнув зубы.

— А то смотри, — оскалился Мангуст, — хоть за тебя и договорились, но ты можешь плюнуть на все эти врачебные заморочки. — Он посмотрел на Лизу, тихо сидящую в уголке, и добавил: — кому нужна эта сила за сорок? Зачем эти техники? Лучше стать профи в одном направлении. Так?

— Никак нет, Ваше высокоблагородие! — рявкнул я на подъёме. — Мне нужна!

— Тогда семьсот отжиманий, Туров, — хмыкнул Мангуст, — и потом снова к зажигалке.

— Есть!

Мангуст ушёл, а я продолжил пыхтеть над трубой. Привычное дело. Привычный диалог. За последний месяц он повторялся каждый день.

Вниз.

Вверх.

Хлопок.

Вниз.

Вверх.

Хлопок.

Плечи начинают ныть. Тянет в грудных мышцах. Глаза заливает потом.

Вниз.

Вверх.

Хлопок.

Вниз.

Вверх.

Хлопок.

Глаза зажмурены. Руки привычно забиваются. Наливаются свинцом. Начинают дрожать. Форма, хоть выжимай, и противно липнет к телу. Раздражает кожу.

Ввниз.

Ввввверх.

Ххлоппок.

Вввниз.

Ввввверх.

Ххллооооппок.

Зубы стиснуты. Тело прекращает слушаться. Спина, словно деревянная и одновременно из холодца. Горбится. Прогибается. Извивается, как змея.

Вввнииисс.

Вввверхх.

Нннииисс.

Ееррххх.

Иииииссссс.

ЕееррРРРРРх…. Всё!

Семьсот!

Я рухнул в сторону от трубы. Тело отказало. Вообще не чувствую, только ладони горят от боли. Последнюю сотню отжиманий делал без хлопков: сжёг их к хренам — здравствуй капсула регенерации.

Но это позже, а сейчас вссстать! К барРРьеру!

Ноги подгибались. Спина не держала. Голова всё норовила свалиться на грудь. Я подошёл к зажигалке и понял, что не смогу даже наклониться за ней. Тупо не выпрямлюсь после.

Бросил взгляд в сторону, туда, где шумели ближе всего, и словил дежавю. Пруха катал Феймахера по полу. Хирш улыбался, вскакивал на ноги, выставлял локальный щит и снова падал, когда Байрачный проводил бросок.

— Прух, — прохрипел я и старший матрос тут же оказался рядом со мной, будто специально ждал призыва. — Дай прикурить.

Ясные мысли из моей головы с трудом пробивались через пересохшее горло. Хрипы и сипы мешали нормально говорить, челюсть свело, но нельзя отвлекаться. Даже на попить. Время просветления дорого.

Пруха подхватил зажигалку. Чиркнул и над ней заплясало пламя.

— Туров, лови! — раздался сзади крик Мангуста и мой затылок обдало жаром.

Оборачивался я медленно. Сначала левую ногу отставил в сторону. Перенёс на неё вес тела. Затем двинул правую. Меня качнуло. Пруха дёрнулся помочь, подхватить за плечи, но я одними глазами показал ему — не надо.

Тело, казалось, со скрипом поворачивалось за ногами. Сквозь зубы вырвался сип дыхания. В боку кольнуло. Живот свело судорогой. Но я справился. Развернулся за целую минуту, и замер перед огненным щитом. Щитом, в который Мангуст уже выпустил три огненных шара.

Все три в нём и растворились.

— Атакуй! — закричал Воислав Доброславович с другого конца зала, а мои бойцы прекратили тренировку и с интересом уставились на нас.

Убрал щит. Подхватил исчезающие искры и, раздув их до крупных снежков, метнул в тренера. Только один оставил, чтобы от него «прикуривать» техники.

Лесников поймал шары голой рукой. Погасил их и крикнул:

— Ещё! Злее! Что, как девочка метаешь!

Пять шаров. Ещё пять.

— Больше огня, Туров, больше жара! На этих даже яйца не пожарить!

Я думал, что вспотел? Нет, вспотел я сейчас. Ощущение, что последние микрокапли жира растаяли. Потекло так, что, боюсь, анализ тела покажет состав воды в один процент.

Огненный снежок резко раздулся до размеров футбольного мяча. Опалил мне лицо. Запахло жжёным волосом. Но я не отшатнулся. Остался стоять, как стоял.

Запах остался со мной, а шар полетел в Лесникова. Один, второй, третий — мой максимум, как по размеру, так и по скорости с количеством.

— Пошла потеха! — Мангуст встретил шары локальным щитом и, когда они разлетелись на тысячи искр, рассмеялся, и крикнул: — всё? Выдохся? Хреновый из тебя морпех, Туров. Думаю, умей ты это раньше, толстожопы из гвардии всё равно бы тебя одолели! Слабак!

То, что у него пунктик по видео наших схваток я знал и раньше. Ребята говорили, что он злится, и на первом занятии, после возвращения, я долго объяснял, почему так вышло. Признаться, думал, он простил. Как оказалось, нет. Он постоянно припоминал мне тот спарринг.

Вроде ничего страшного. Ну, зубоскалит. Подумаешь. Но сегодня чаша терпения переполнилась.

После ареста и дуэлей я стал остро реагировать на любую напраслину. На любое лукавство. Да, что на лукавство, на откровенное враньё! Но самое старшное — приступы боевой ярости приходили неожиданно и я не всегда успевал с ними совладать.

Тот спарринг я мог легко выиграть, будь у меня силы. Зря он это отрицает. Зря давит на эту мозоль. Сегодня он перегнул палку.

Захотелось сделать ему больно. Достать его сквозь щиты, но около меня больше не было огня. Зато искры от шаров разлетались вокруг Лесникова.

Взгляд зацепился за них. Воля толкнула ауру вперёд.

Сила потекла от меня к затухающим молекулам. Дала тепла. Раздула пламя.

Принцип! Всё дело в принципе! Что такое огонь? Это процесс. Высвобождение энергии.

Что горит? Дерево, бумага. А что плавится? Пластик, воск….

Почему одно плавится, а другое горит? Вернее не так, они все деформируются под воздействием огня, но одно горит, другое нет.

Да потому что они не горят в том смысле, который мы в это вкладываем.

Я могу путанно объяснять, но мне самому так говорили. Так что, за что купил, за то и продаю — горение это физика и химия в одном флаконе. Это экзотермическая реакция окисления (например кислород и углерод) или пиролиз когда выделяются горючие газы и раздувается пламя без участия кислорода (именно так горит дерево, вернее, не дерево, а газы).

Так вот, мало понять принцип, надо его увидеть и освоить! Но это сложно. Сложно выделить из окружающего мира нужные вещества молекулы. Сложно дать тепла при помощи индекса. Такое под силу тем, кто за пятый или шестой десяток пунктов переступил. Там запредельный уровень концентрации, неимоверная чуткость ауры. Не зря такие техники называются высокими. Но есть варианты проще — источник готового огня.

Зажигалка — это костыль. Уже готовое пламя. Мы можем ощутить аурой сам процесс и скопировать его. Даже видоизменить в размерах и температурах. Создать другое визуальное воплощение. Получить разный результат. Но, главное, это легко!

Надо только захватить процесс силой и выжать из него все соки. И здесь я пролетаю: техника захвата похожа на телекинез, поиск и «аурное видение» вместе взятые, только здесь она называется «аурным ощущением».

Разница в названиях, но схожий принцип. Из-за этого, пока люди нарабатывают навык, постоянно скатываются в старые силовые техники. Набивают шишки, учатся на ошибках. Мне же нельзя использовать старый арсенал приёмов, иначе аура схлопнется и сформируется полностью. И всё. Об огне можно забыть.

Поэтому два с лишним месяца я учился странным образом. Пытался пользоваться высокой техникой в причудливом сочетании с костылями. Делал всё, чтобы не скатиться к старым приёмам.

Практика показывала, что мне недостаточно концентрации и чуткости. Что картина меняется только, если я валюсь от усталости. Тогда оперировать силой становится легче. Мозг прекращает обращаться к физическому телу и органам чувств. Старается заменить их другими способами, и тут на помощь приходит техника «аурного ощущения». Но, правда, в сильно урезанном варианте.

Чтобы не допустить ошибок — Лиза и Мангуст сильно постарались, и у них родилась новая техника. Специально для меня. Хотя, можно ли новой назвать деградацию старой? Неважно.

Важно, что получилось. Пусть слабо и неказисто. Пусть нормально выходили только щиты и то на короткое время. Но у меня получилось, и потянулись дни изматывающих тренировок. Дни наработки аурного тела, так сказать.

И вот, сегодня Мангуст перегнул палку. Зная всё, перегнул. Так что, пусть не обижается.

Пламя от искр превратилось в странную мембрану. Вытянутую, словно линза. Она колыхнулась пару раз туда-сюда. Вогнулась, выгнулась и накрыла Лесникова с головой. Спеленала его. Закружилась вокруг него.

Всё это длилось миг или два. Всего секунда и мембрана раздулась, как гигантский шар. Моргнула пару раз белым цветом и лопнула, раскидав по сторонам огненные брызги. А передо мной предстал Мангуст. Целый и невредимый, будто ничего не произошло.

Он глянул на меня. Усмехнулся и показал средний палец. Это выбесило меня ещё сильнее. Накатила злость. На глаза стала опускаться багровая пелена.

Ухватил искру от взорванной мембраны. Раздул, удлинил. Замахнулся рукой. Удар!

Он принял на щит. Я взмахнул ещё раз. Надо отвлечь, обойти с фланга. Нужно ещё…. На глаз упала капля пота. Смахнул её силой — вода — то, что нужно. Она проще огня. Собрать, удлинить — удар!

Целых пять ударов сердца я гонял Мангуста по спортзалу. Два кнута, водяной и огненный, рассекали маты. Поджигали их. Пробивали стены.

Воздух гудел. Пахло палёным, а Мангуст скакал, уворачивался и громко смеялся.

Три секунды и силы оставили меня. Всё. Кончилось топливо. Техники развеялись. Взор затянуло туманом. Ноги подкосились, и я рухнул на пол.

— Всем отойти! — прокричала Лиза, перекрывая гомон взволнованных бойцов.

— Красавец, — первым около меня оказался Воислав Доброславович и показал мне большой палец, — молодец.

— Вам понравились кнуты? — просипел я, не находя сил даже улыбнуться.

— Ну, до кнутов этим ниточкам, как до Пекина на древнем звездолёте, — хмыкнул Мангуст, — но прогресс пошёл. Нащупал я твои болевые точки. Нащупал.

— Да ну вас, — просипел я и меня скрутило в приступе кашля.

Голова закружилась. Затошнило.

— Да чтоб тебя, Туров, — Лиза упала на колени рядом со мной, схватила за подбородок и я ощутил дуновение её силы.

— Миша укол ему сделай, синий тюбик, — расслышал я сквозь шум в ушах её голос, — он снова в истощение пошёл.

— Снова на месяц выпадет? — голос Мангуста.

— Не знаю, — голоса отдалялись. — Я же просила вас….

Голоса то приближались, то отдалялись. Картинка то исчезала, то появлялась вновь. Всё стало какое-то дёрганное, мутное. Суета бойцов и Лизы слились в нелепое пятно мутанта. Последнее, что увидел отчётливо, это лицо Герасимова младшего:

— Туров, — заикась причитал он, — вас вызывает Растеряшев Виктор Маркович. Срочно…

Да ну вас. Наконец-то темнота.