Раз уж время назначили без меня, то уж место я выбрал самостоятельно. С чувством, с толком, с расстановкой... С сигареткой, опять же.
— Мёрдок, почему мы должны разговаривать с сортиром? — донеслось из-за двери.
— Это один из этапом просветления, Ник, — сказал я, балуясь с дымком круче Гэндальфа. — Сначала тебе нужно постичь мудрость сортира, а уже потом ты поднимешься до высочайших степеней познания и преисполнишься истины.
— А почему на участке Сандры? — спросил Федька.
— Это хэзэ, — честно признался я. — Тут уютнее. Так вы чего хотели-то? Излагайте, что ли, пока у меня приёмные часы не закончились.
Они закряхтели, озадачились. Я довольно улыбнулся. Всё-таки я гениален, что ни говори. Скоро все директора и прочие деловые люди начнут перенимать мою стратегию: вести деловые переговоры исключительно на очке. Так всякая мелюзга, которая решила потревожить тебя своей хернёй, впадает в ступор и задумывается: «А так ли уж важна моя херня, чтобы поверить её сортиру?»
Важный вопрос. Вот ты! У тебя есть какие-то предъявы к кому-то? Подойди к своему сортиру и попробуй изложить. Если нормально изложится — значит, иди к кому надо, а если на середине поймёшь, что ты — долбо*б, несущий херню перед сортирной дверью, то и нехер людей отвлекать по беспонту.
В моём случае, правда, ребята попались упорные. Покряхтев и посмущавшись, они преодолели психологические барьеры (Ник, сука, опытный в этом деле) и затеяли говорить:
— Слушай, я понимаю, что ситуация за гранью идиотизма, но я хочу просто попросить за своего брата, — сказал Федька.
Я озадаченно пёрднул, и Федька по интонации сообразил, что я требую пояснений.
— Короче... Мёрдок, у тебя ведь всё хорошо, ведь так, да?
— Да я по жизни в шоколаде, — не стал я спорить.
— Ты здесь, в виртуале, строишь свою жизнь... Или ломаешь её. В общем, делаешь с нею всё, что захочешь.
— И у тебя на меня встал? — предположил я. — Федь, ну это... Ну — нет. Ни при каких обстоятельствах. Я высоко оценил тот факт, что ты ради моего высочайшего расположения ё**ул Мудайкла-Дристана, которого я предлагаю с этого момента называть Мудристан Великий, но всё равно — нет. Мне жопа нужна для совершенно других дел. Вот как, например, сейчас.
— Да я не об этом! — заорал обозлённый Федька и даже стукнул по двери кулаком.
Ишь, как возбудился. Опасный пидарюга. Точно пора валить из города, пока до беды не дошло. Вот прям чувствую зов Мэйтаты. Ментальный, астральный — такой какой-то. Ждёт он меня. Бухла по-любому затарил столько, что крышей поехать можно.
— Мёрдок, — перехватил безвольно повисшую нить переговоров Ник, — пойми, Иван Воронцов — инвалид, чудом вернувшийся к жизни. Благодаря... тебе... Ну да, благодаря тебе — он сейчас богат и знаменит. Но ты сейчас уроешь его. Понимаешь? Ты закопаешь его в землю. И он больше не сможет подняться. Он потеряет всё.
— Вот именно об этом я и говорил, — буркнул Федька. — Подумай, насколько маме больно будет на это смотреть. Подумай, что с ним будет, если он осознает себя неудачником, который потерял все лучшие годы, у которого больше нет ни единого шанса. Что бы сделал ты?
— Забухал бы, — не задумываясь, ответил я.
— А у него всего одна почка. И здоровье уничтожено двенадцатилетним запоем и десятилетней наркоманией. Ну и двухгодичная кома тоже ни разу не прибавила очков.
Я затянулся.
— И что вы предлагаете? Чтобы я сказал: «Ладно, Вань, ты крутой, я сдаюсь?»
— Нет, — снова вмешался Ник. — Это не сработает. Я ведь знаю тебя, Мёрдок. Ты... Помнишь, ты показывал мне картину, которую подарил тебе Дерек?
— Нет.
— Это было когда мы пили вместе с Экси.
— Не исключаю.
— Эта надпись — «А он, мятежный, просит бури», или как-то так. Ведь это верно и для тебя, и для него. Он не примет подачки, это его только подкосит. Ты, Мёрдок, ты уже перешагнул этот рубеж, ты смотришь на себя без розовых очков, ты научился работать с первоосновами, ты великий и...
— Тихо! — прикрикнул я. — От таких речей встаёт у меня, а я на очке сижу. Если у меня балда в фаянс упрётся — я ж расстроюсь, Ник. Тебе и огребаться. П**ды получишь по-взрослому.
— Ваня совсем не такой, — вмешался Федька. — Он не хочет верить, что он — никто. Он хочет верить в победу, в себя. В то, что он способен легко и просто одолеть тебя одной левой. Но это ни разу не так. Ты, благодаря разработанной мною системе прокачки...
— Так! — оборвал я его. — А вот это уже негативно влияет на потенцию в целом. На твою потенцию, Федя. Потому что если ты мне ещё про свои очки и уровни хоть слово скажешь в этот прекрасный ясный день, я тебе х*й оторву и скормлю Лимузину.
Я встал, преисполненный решимости, смыл бычок и прочее в унитаз и произвёл гигиену. После — вышел и радостно запел:
— Somebody once told me,the world is gonna roll me, I ain’t the sharpest tool in the shed...
И двинулся обратно, в направлении арены, позволяя этим двум недоумкам грустно смотреть мне вслед. Грустно им было потому, что они понимали: живи ещё хоть четверть века, а такими крутыми, как я, им не стать. Это врождённое, на уровне генетики, и поддержанное долгими упражнениями.
***
— Тебе не кажется странным, — сказал Ник, провожая Мёрдока взглядом, — что в этом томе не было эпизодов в третьем лице?
— Думал об этом, — кивнул Теодор. — Но подумал, что это — композиционное решение. В первом томе тоже не было эпизодов в третьем лице. Как бы... история сделала круг и замкнулась сама на себя. Это видно во всём. В том числе и в структурных решениях.
— Да, но мне не хочется думать, что эта история совсем уж закончена. Ведь... виртуал — вечен. Сколько всякого дерьма может случиться с каждым из нас! А уж с Мёрдоком — тем более.
Теодор грустно покачал головой:
— Если из-за его действий погибнет в реале Ваня, он уйдёт на самое дно. В его жизни не останется ничего, кроме беспробудного пьянства. Он всю дорогу реагирует на всё именно так.
— А мне кажется, мы до него достучались, — задумчиво сказал Ник.
— Это вряд ли.
— Я психолог. И я успел неплохо узнать Мёрдока. Он никогда на словах не признает чью-либо правоту, но в итоге поступит — правильно.
— Думаешь? — усомнился Теодор.
— Уверен. Вернее, поступит он не совсем правильно. Он поступит странно, непонятно, аморально, даже чудовищно, все о**еют и проклянут день и час, когда они родились. Но в итоге каким-то неуловимым образом всё выстроится в нужном порядке...
Они оба замолчали, глядя на опустевшую уже улицу. Пожалуй, весь город опустел. Все сейчас были на арене, смотрели величайшее шоу в истории города, а то и всего виртуала.
Кроме вот этой вот женщины с ником «Доротея». Она шла откуда-то с рынка и, поравнявшись с Ником и Теодором, прошипела сквозь зубы:
— Из-за выродка этого у меня сегодня ни одной булки не купили!
— Да и х*й на твои булки, — сказал Теодор.
Доротея подпрыгнула от неожиданности и вытаращилась на Теодора.
— Ты-ы-ы?! — взвыла она.
— А ты х*ли думала? — усмехнулся Теодор. — Хорошего человека должно быть до**я! А ты — исчезни, мразь блевотная, пока я тебе убивающим мечом не пере**ал.
Доротея, взвизгнув, убежала.
— Не прочитала ник, — заметил Ник.
— Да она вообще не семи пядей, прямо скажем, — фыркнул Теодор. — Ладно. Идём на арену. Мы сделали всё, что могли.