Музейные истории

Глава 7

История седьмая. Итоги и последствия

1

Я проснулся ночью. Дом спал. Проснулся я довольно странно: просто рывком сел на кровати. Нет, ничего странного не случилось. Никаких громких звуков, вспышек или ещё чего-нибудь такого, чем бы я мог объяснить внезапное пробуждение. Никакой бессонницей я не страдаю и до этого момента спал в своей комнате как убитый.

Видимо, что-то случилось.

Я надел тапочки и, мягко ступая, подошёл к двери и прислушался. Тихо. Так тихо, как должно быть тихо в спящем доме.

Я открыл дверь. Ничего не скрипело, Дом спал. Я спустился вниз, аккуратно и оглядываясь по сторонам. В этих сторонах ничего не происходило и было темно. Ступеньки тоже не скрипели. Из окон шёл ровный белый свет уличных фонарей.

В прихожей было темнее, чем в коридоре и на лестнице. Так темно, что если бы со мной рядом стоял бы другой человек, то я бы мог почувствовать его только если бы он себя как-нибудь выдал. Но никто себя не выдавал. Думаю, это потому, что там никого не было.

В Выставочном Зале тоже никого не было. Тут можно было не вглядываться и говорить об этом уверенно: через стекло во всю стену поток белого света буквально заливал самую большую комнату Дома. Спрятаться здесь можно было разве что за диваном, но я сразу пришёл в этот сгусток темноты. Если бы тут кто-нибудь был, то я бы с ним столкнулся.

Ощущения такой пустоты Дома я не испытывал никогда. Как правило, было наоборот. Мне всегда мерещилось и слышалось, что здесь кто-то ходит и что-то происходит. Вроде бы за мной даже кто-то наблюдает.

А вот в те минуты такого ощущения не было. Тишина и пустота.

Мутное Зеркало было непроглядно чёрным. Я даже успел подумать, что оно тоже спит, хотя было очевидно, что экземпляры никогда не спят, но и никогда не бодрствуют. У них просто нет этих категорий.

Я шумно вздохнул и мой вздох растворился, и ничего не произошло.

Я сделал несколько шагов к стеклянным витринам. Сквозь безупречно отполированное стекло на своих местах лежали Безымянные Монеты.

Ничего не происходило.

Конечно, ничего не происходило. Что могло происходить в этом Доме? Здесь появление какого-нибудь случайного посетителя становится целым событием. А до этого появления здесь никогда ничего не происходит.

Хотя, нет. Тут я всё-таки ошибаюсь. Пыль здесь всё-таки образуется. Я ей занимаюсь каждый божий день, точно знаю. Но, признаюсь, если человек начинает задумываться о появлении пыли как о событии, то надо бы серьёзно подумать о своей жизни. Возможно, с ней что-то не так.

Но в моей жизни всё хорошо.

Я поднял стеклянную раму (не скрипит! Значит, и тут всё хорошо) и достал первую попавшуюся Безымянную Монету.

Должен признаться, для меня это самые странные экземпляры. Маленькие, одинаковые. Не знаю и не могу предположить, как они сюда попали.

Тут мне показалось. Я приблизил Безымянную Монету к глазам, потом наклонил на ровный белый свет. Не показалось: на этой Безымянной Монете была изображена открытая книга. На другой стороне – стрела. Я стал вертеть эту Безымянную Монету в руках. Всё верно! У меня в руках оказалась Безымянная Монета, на которой есть изображения! На одной стороне – раскрытая книга, на другой – стрела! Я долго вертел Безымянную Монету, чтобы удостовериться, что изображения по-настоящему существуют и никуда не пропадут.

Они были раньше, и я их не заметил?

Я стал смотреть другие Безымянные Монеты. Ничего подобного! Все остальные были пусты. Я полез в другую витрину, осмотрел все, но и там никаких раскрытых книг, стел или чего-либо ещё.

Получается, это мне?!

Я аккуратно закрыл витрины, забрал свою Монету, поднялся к себе и лёг спать.

Утро вечера, как говорится, мудренее.

2

Утром я сразу понял, что вернулся Александр Иванович. Не надо меня спрашивать, как я это понял. Было бы странно, если бы я этого не понял. Дом сразу же стал другим, никак иначе объяснить, увы, не могу.

Я оделся и радостно поспешил в его кабинет. Постучал, но никакого ответа не получил. Подёргал за ручку – заперто. Ладно, не здесь. Побежал вниз. Прихожая изменилась. Сразу стало понятно, что здесь совсем недавно были люди. Поспешил в Выставочный Зал. Тоже никого. Я даже обогнул диван с той стороны, что ближе к окну, как будто Александр Иванович был невидим для тех, кто ходит с другой стороны дивана. Нет, тут тоже никого. Я даже, признаться, волноваться начал. Неужели нет?

Забежал в Столовую и замер: здесь были и Александр Иванович, и Советник, и Коровьев. Александр Иванович сидел, как на троне, в своём массивном деревянном стуле во главе стола. Советник сидел справа, а Коровьев радостно ожидал меня у двери. Александр Иванович завтракал, перед ним теснились тарелки со всем, чем только можно. Советник положил перед собой высокий чёрный цилиндр, возле него стоял наполовину тёмный бокал вина, надо думать, трость была где-то рядом внизу. Коровьев радостно всплеснул руками, ощетинился коротенькими усиками и приветственно что-то визгливо крикнув, кинулся меня обнимать.

Коровьева, если честно, я побаиваюсь. Мне не свойственны такие смены настроения, я не понимаю, как человек может звонко смеяться, а через минуту плакать на коленях от отчаяния, когда я стою рядом с ним и не чувствую ни того, ни другого.

– Как я рад! Как же я рад! – кричал мне в ухо Коровьев, обнимал, чмокал в щёки и нос. Я тоже был рад, хотел поздороваться с Александром Ивановичем, но из-за Коровьева не мог, стоял и терпел все эти странные возлияния душевной привязанности. Вдруг Коровьев резко отстранился и грозно, почти ругаясь, спросил:

– Почему не в костюме?

Я на самом деле был не в костюме. Если бы мне сказали, что произойдёт встреча с Коровьевым, я бы, конечно, был в костюме, но мне же никто не сказал. Но такое говорить, наверное, не следовало, поэтому я растерялся и стал оглядываться по сторонам. Пока оглядывался, заметил Гуамоколотинга, сидевшего на спинке левого от Александра Ивановича стуле. Гуамоколотинг был мрачен, словно бы одинок в этой невероятно наполненной Столовой.

– Да ладно! – радостно вскричал Коровьев, замахал руками, создав вокруг себя, а потом и вокруг меня целый вихрь. – Это шутка! Шутка!

И он захохотал страшно и громко, как только он и умеет.

– Здравствуйте, господин Сказочник! – довольно холодно произнёс Советник без лишних движений. От такого приветствия сердце моё замерло. Потом ушло в пятки.

– Здравствуйте, Иван! – хоть и официально, но с теплотой в голосе поприветствовал меня Александр Иванович, прекратив что-то жевать, но подхватывая вилкой что-то длинное и переправляя это в свою тарелку. – Думал сначала позавтракать, а потом пригласить вас в кабинет, но раз вы здесь, по приглашаю присоединиться к нам.

Сказано это было как-то нейтрально, как будто мы простились вчера вечером, а сегодня утром уже увиделись. Видимо, я никак не реагировал какое-то время, потому что Коровьев стал меня толкать в спину, приговаривая:

– Конечно, он сейчас сядет! Он ещё не завтракал!

Он приговаривал что-то ещё, толкал меня в спину, двигал стул, похлопал по плечам, усаживая за стол, откуда-то взял тарелку, вилку и нож и сделал так, что громадной белой тарелке оказалась яичница в два яйца, зелень, салат из огурцов и помидоров, маленькие круглые гренки.

– Он ещё не завтракал! Не завтракал! – крутился Коровьев.

– Пусть позавтракает, – откликнулся Советник. Я испугался, потому что вообще не понял интонацию, с которой он сказал эту фразу.

– Иван, к завтраку обязательно нужно что-то горячее, – ласково почти что замурлыкал Александр Иванович, не прекращая есть и дирижируя вилкой. – Прикажите господину Коровьеву подать вам кофе или чай.

Сердцу моё радостно стукнуло и вернулось на своё место от этих слов.

– Александр Иванович абсолютно прав! – орал Коровьев, а я никак не мог понять, справа от меня этот безумец или слева. Казалось, он появляется то там, то здесь. – И не надо ничего приказывать! Не надо!

Чай и кофе появились у меня рядом с тарелкой почти сразу же.

– Пожалуйста, завтракайте! – сладко пропел Коровьев, и понял, что он замер в почтительном поклоне, поддерживая мой локоть, таким образом требуя, чтобы я начинал завтрак. Александр Иванович ел и, казалось, не обращал на меня внимания. Советник откинулся на спинку стула и, как мне показалось, чего-то ждал. Гуамоколотинг сидел как статуя.

Я взял вилку, одну из двух гренок и стал есть. Коровьев радостно захлопал в ладоши, как будто случилось что-то хорошее.

– Дом не рухнул, Музей функционировал, – ни с того ни сего сказал Советник, никуда не смотря и не меняя своего положения.

– Костюмчик сидел? – радостно спросил Коровьев и тут же захохотал в свойственной ему манере.

– Идея с объявлением оказалась не так уж плоха! – как-то глухо, словно нехотя, произнёс Гуамоколотинг, тут же захлопал крыльями и в момент вылетел в открытую дверь, пронёсшись у меня над головой. Александр Иванович выдержал небольшую паузу (хотя, возможно, он просто дожёвывал кусок во рту) и спокойно поставил точку:

– Хорошо.

3

Все поднялись в кабинет Александра Ивановича, где нас уже ждал Гуамоколотинг. Совершенно непонятно, как птица уже оказалась в комнате, но над этим я не стал думать. Хозяин кабинета занял своё место, Советник сел на одно круглое кресло, я на другое. Коровьев прислонился к косяку двери. Меня удивило, что никто не предложил ему хоть куда-нибудь сесть или принести откуда-нибудь стул. Гуамоколотинг расположился на шкафу за спиной Александра Ивановича.

– Давайте теперь поговорим обо всём обстоятельнее и подробнее, – сказал Александр Иванович. Он смотрел на меня с полуулыбкой, почти усмехаясь, но как-то по-доброму, поэтому я решил, что говорить должен я. Я собрался с духом, можно сказать, глотнул воздуха, но в этот момент зазвенели слова Советника:

– Я пришёл с Оливером. Иван светился от радости, постоянно улыбался. В Выставочном Зале нёс бред о Мутном Зеркале и Безымянных Монетах. О Доме тоже ничего не знал.

Как мне показалось, Александр Иванович не ожидал, что говорить будет Советник. Поэтому только в конце этих слов хозяин кабинета перевёл взгляд на говорившего. Советник, почувствовав взгляд Александра Ивановича, сделал паузу. Мне хотелось непременно возразить, защититься, я даже открыл рот, чтобы сказать что-нибудь, чтобы прикрыться, как щитом, каким-нибудь объяснением после всех этих словесных ударов, но никакого щита у меня не было. Ровные, почти плоские и безэмоциональные слова Советника ложились ледяными плитами на мои плечи, гнули меня под землю, в мрак и забвение.

– На Балконе предложил мне чай, – сказал Советник и сделал ещё одну паузу. Уже более выразительную, чем ранее. Я был уверен, что Коровьев сейчас начнёт в свойственной ему манере хохотать, но нет, он не хохотал. Из-за того, что Коровьев находился у меня за спиной, я не мог его видеть, не мог даже взглядом поблагодарить за столь милосердное молчание. Молчал и Гуамоко. Птица вряд ли молчала из милосердия к моей персоне (я помню разговор Гуамоко и Советника, видимо, что-то не так сделала и сама птица), но какое-то облегчение от того, что Гуамоко не добивает меня, рождало какое-то чувство благодарности.

– Тогда я и понял, что вы взяли его по объявлению, – сказал Советник. Александр Иванович опустил тяжёлый взгляд в свой стол и стал задумчиво поглаживать бороду.

– Ничего не понимает в розах, – по-прежнему безэмоционально продолжил Советник. – Почти спровоцировал меня заморозить три чёрные розы, там справа…

– Я понял где, – как-то легко принял уточнение Александр Иванович.

– Я успел, – как-то мрачно вставил Гуамоко. Странно, я ожидал от птицы большей словоохотливости.

Александр Иванович перестал поглаживать бороду, упёрся руками в стол и, глядя весёлыми искорками мудрых чёрных глаз, произнёс слово так, как будто бы оно было длинным и его надо было произносить на нескольких вдохах:

– Хорошо.

После этого слова стало понятно, что никакие мои комментарии не нужны, да и не интересны.

– Потом был одиночка с острова, – продолжил Гуамоко. – Я его не люблю!

– Ты никого не любишь! – внезапно отозвался Коровьев из-за моей спины.

– Это не показатель! – резко оборвал Советник. С Советником тяжело спорить, но готов заметить, что Гуамоко не так часто объявляет, что он кого-то не любит. При мне он о посетителях никогда так не высказывался. Обо мне – да! А о посетителях при мне – никогда!

Разумеется, я не сказал этого вслух.

– Рассказывал о том, как оказался на необитаемом острове? – спросил меня Александр Иванович.

– Да! – радостно ответил я, радуясь, что могу дать такой однозначный ответ.

– Чего хотел? – спросил Гуамоко.

– Он думал над тем, чтобы обменять свою Безымянную Монету на пустую из нашей коллекции.

– Поменяли? – резко спросил Советник.

– Нет.

– Он сильно злился? – продолжил Советник.

– Нет.

Тут я почувствовал, что от меня хотят пояснений.

– Мы поговорили, и он решил, что его Безымянная Монета должна остаться у него и другая ему не нужна.

После такого моего ответа я понял, что Александр Иванович, Гуамоко, Советник и Коровьев многозначительно переглядываются друг с другом, но из-за своего места я не могу за ними уследить, и даже если бы хотел, то не смогу понять, что всё это значит.

– Хорошо, – привычно уже сказал Александр Иванович.

– Приезжал Павел Иванович, – сказал Гуамоко.

– Надо было не пускать! – громко взвизгнул Коровьев.

– Нельзя, – мягко возразил Александр Иванович, всем своим видом приглашая Гуамоко продолжить рассказ.

– С ним тяжело, – услышал я странную реплику от Гуамоко. – Уверен, что он что-нибудь купил…

– Он с чем-нибудь ушёл из Музея? – резко спросил Советник.

– Нет, – сказал я. Мне показалось, что все выдохнули.

– Хорошо, – сказал Александр Иванович.

– Больше никого не было, – сказал Гуамоко. После этих слов птицы Александр Иванович и Советник стали подниматься из кресел.

– Вообще-то был ещё один посетитель, – сказал я. Все сели и замерли на мне глазами. Должен сказать, что это очень тяжело, когда на тебя со всех сторон так пристально смотрят. Похоже на то, что тебя связали верёвками и хотят куда-то тащить, но ещё пока не решили, куда именно и поэтому тащат сначала в одну сторону, потом в другую, а потом в третью.

– Кто? – спросил из-за спины Коровьев.

– Я не помню имени, хотя он мне карточку дал. Не знаю, куда я её дел, наверное, потерялась…

– Чего он хотел? – прервал меня Советник.

– Да ничего особенного… Ходил, смотрел. Я ему рассказывал о Мутном Зеркале… Как вы мне рассказывали, – я кивнул на Советника.

– А он что? – ещё раз спросил из-за спины Коровьев.

– А он всё сомневался, что это правда. Просил меня шепнуть ему, что мне это всё в каких-то инструкциях сказали рассказывать!

– Это называется «скептик», – сказал Советник.

– Да, наверное, – согласился я, чтобы заслужить благорасположения Советника. – Я его на Балкон привёл, он там посмотрел на розы, и он там решил, что смешно будет сказать «розы-морозы»!

– Каламбурил, – сказала птица.

– Да, наверное, – согласился я, чтобы и с Гуамоко быть в чём-то согласным. – Поэты ему не нравятся, что-то о дуэлях говорил…

– Кого-нибудь искал? – спросил Коровьев. На этом вопросе я понял, что Коровьев постоянно спрашивает что-то серьёзным тоном, чего до этого не делал, и мне стало страшно.

– Нет, – сказал я.

– Вы не признались, что здесь что-то ненастоящее и он ушёл? – спросил Советник.

– Да, можно так сказать, – закивал я.

– Хорошо, – сказал Александр Иванович и стал второй раз подниматься в кресле. Советник последовал за ним.

– Он даже свою вещь оставил! – гордо сказал я.

– Где?

– В дар Музею! – поспешил оправдаться я.

– Где?! – страшно крикнул Гуамоколотинг.

– На Балконе… Я не трогал! – испуганно крикнул я.

Все кинулись на Балкон.

4

К Пистолету загадочного посетителя я не притронулся. Этот подарок Музею так и лежал посреди маленького стеклянного столика. То, что он там лежит, я просто знал. Когда я, разумеется последним, прибежал на Балкон, Пистолет я не увидел. Все обступили его (Гуамоко цокал лапками по поверхности столика). Что обсуждали до моего прихода я, конечно, знать не мог. Я оказался в тот момент, когда из общего шума донеслось:

– Его надо вернуть!

Странно, но я по голосу не мог определить говорящего. Странно это потому, что голоса у всех присутствующих очень разные. Готов был биться об заклад, что сумею каждого из тех, кто находился на Балконе, определить по голосу с закрытыми глазами, но вот он выкрик, а определить сказавшего я не смог. Если бы у меня был заклад и я бы об него бился, то в тот момент я бы всё проиграл. Возможно, это было бы и хорошо, потому что что такое заклад и как об него бьются, я не имел никакого представления.

– Легко сказать! – шумел Коровьев. – Кто его возьмёт? Кто повезёт? Да и каков шанс на успех этого предприятия?

– Где мы найдём такого идиота? – шумела птица и била крыльями.

– Даже если кто-то возьмётся, – начал говорить Советник какую-то длинную мысль, но Александр Иванович деловито, почти спокойно перебил:

– Иван отвезёт.

Гуамоко, Коровьев и Советник замерли на мне взглядами. В глазах Советника и Коровьева застыл ужас. Бусинки Гуамоко ужас не выражали. Возможно, птица тоже была в ужасе от этой идеи, но по её глазам я ничего никогда не понимал.

Тут хочу отметить ещё одну особенность. Когда Александр Иванович сказал, что я поеду отвозить Пистолет, лично я никакого ужаса не испытывал. Надо, что называется, я отвезу. А вот когда на меня стали смотреть с застывшим ужасом Коровьев и Советник, то мне стало страшно. В горле пересохло. Голова закружилась. Стало тошно. Плохо.

– Оформим как командировку, – сказал Александр Иванович тем самым тоном, которым произносил в своём кабинете слово «хорошо». Все застыли и молчали. Как будто превратились в статуи.

Слово «командировка» пока ещё не встречалось в моей жизни, но я как-то догадался, что означает всё это поездку.

– Куда? – спросил я.

– Как куда? – удивился Александр Иванович. – В Питер, разумеется!