На чужой войне 2

Глава 7

В отличии от своих бойцов, которые в данный момент с криками и улюлюканьем преследовали разбегающихся воинов противника, я своего коня придержал. Ведь если кто-то из вражеского войска и уцелеет- это, по большому счёту, мало повлияет на общий итог, — так что и пусть разбегаются. Понимаю и соратников- кураж, адреналин играет, и алая пелена перед глазами ещё не рассеялась, но я то не простой солдат- у меня есть и другие обязанности. Узнать о потерях, отделить от них ещё живых и попытаться их спасти- хотя в отряде есть свой коновал, но посмотрев на его лечение, от которого становишься лишь ближе к кладбищу, начатую ещё под Лионом практику- накладывать лубки и зашивать раны- продолжил. Я вроде как нашего отрядного лекаря, в качестве которого выступает недоучившийся студент из самого Парижу, насчёт стерильности проинформировал, но тот- да, да- и дальше, — по старинке, как в местных вузах учат. Нынешнее врачевание основано на так называемых гуморах (четыре жидкости- чёрная желчь, жёлтая желчь, слизь и кровь), и выделения которых, их дисбаланс якобы провоцирует возникновение заболеваний. Соответственно, главное лечение от всех болезней- кровопускание, которое якобы восстанавливает баланс жидкостей. Ну, прямо кислотно-щелочной… Не менее важно прикладывать к больному месту мощи святых и другие подобные же предметы культа, говоря при этом особые слова и молитвы. Шарлатанство чистой воды, после наблюдения за подобным процессом, становится страшно за обратившихся с просьбами о помощи к нашему недоучке. И потому, как не оправдает он пока моего доверия, ему отходят для лечения только те, кто полегче, и то некоторых после перелечивать приходится, но тут уж ничего не поделаешь- других ресурсов у меня под рукой нет; а сам занимаюсь тяжёлыми. От постоянной практики вроде как даже и опыт кое-какой специфический появился, по крайней мере, от вида вылезших наружу костей и кровавой струи из порубленной артерии руки почти не трясутся…

Что ты будешь делать- только подумал было о том, какой молодец, а руки опять возьми и заживи своей жизнью, но причина такому явлению вполне объяснима- принесли бойца с раздробленной ногой, — вероятно под копыта коня попал. Такое уже не собрать (или собрать, но не в моих условиях, и точно- не мной) и остаётся лишь ампутация- вот мандраж и напал. Однажды я уже проделывал эту процедуру и потому, честно говоря, хотел бы избежать повторения-мероприятие это сильно на любителя… или, что желательнее- на профессионала. Тогда я долго не мог решиться (хотя, вроде бы- чего такого?), пришлось принять успокоительного из бутылки в очень больших объемах- иначе никак- почти до состояния нестояния. Дальнейшее помню смутно, но, тем не менее, задачу тогда выполнил- почерневшую конечность кривой пилой отпилил, отпилю и сейчас. Наверное…

Вспоминается мне в связи с этим обстоятельством некая книга про пиратов, уже и сюжет позабылся, и автора не помню, а может и не книга то была- фильм… Не существенно, суть в другом- в присутствующем в данном произведении некоем постоянно пьяном докторе. Когда читал, пытался понять- как же можно себя доверить в руки пьяного в зюзю дока, а теперь, попав в сопоставимые времена, осознал, что по другому здесь и невозможно. Когда из анестезии только деревянный молоток, а из инструментов ампутации тупая и сделанная кривыми руками пила, кинжал и мясницкий топор. Только от взгляда на этот набор хочется приложиться к горлышку, а надо ведь ещё и принцип соблюдать- не навреди… Как?!

Пока я вынужденно мучался и мучал других- из благих побуждений конечно же, прискакал радостный Марк.

— Ваша Светлость, виктория!

Ну, победа… И что? Зачем под руку-то орать? У меня ведь дрогнуть может, и в результате случится нечто непоправимое, например, отрезанное то, вместо этого.

Потому жестом попросил обождать. Вижу же- распирает моего соратника от переизбытка положительных эмоций. В такой ситуации всегда присутствует желание поделиться радостью, лучше, конечно, с другом, но такое не всегда исполнимо… Но это несколько о другой ситуации- потому как вернее товарища, нежели Марк, поискать…

Трое тяжёлых, один из них с ампутацией- не заметил как час пролетел. Хорошо всё-таки- как однако быстро меняется мнение, когда жареный петух в темечко клюнет- что хотя бы коновал в наличии имеется, и можно раненых с некритичными порезами на него спихнуть, — хоть какое-то послабление. Когда заканчивал зашивать ампутированного, тот пришёл в себя. Жаль человека, инвалид в эти времена- звучит как приговор. Вроде как Полем зовут его, знаю про него, что муж правильный и воин хороший… был. Очень жаль… Ладно, если Церковь теперь приютит, но это вряд ли, при всех своих гуманистических лозунгах- это не более, чем коммерческая организация. Руки рабочие им всегда требуются, но желательно полноценные: чтобы загружать работой- побольше, а платить- поменьше. И если никому не нужен- остаётся подобным обрубкам лишь на паперти стоять…

Когда мои "добровольные"- почти, тут, как и в будущем, всё по приказу- помощники, подхватив Поля под микитки, собирались оттранспортировать того к прочим пострадавшим, он остановил их рукой и обратился ко мне:

— Капитан…

— Слушаю, Поль…

— Капитан, оставьте меня в отряде- я ведь многое умею: за конями ухаживать, за оружием… Оставьте, капитан!

Чёрт! Человек понимает, что его ожидает… Вообще-то, компания рутьеров так-то тоже не благотворительная организация. Здесь всё подчинено военной необходимости достаточно жёстко: мы совместно воюем, зарабатываем как можем своим мечом средства к существованию, но если случилась неприятность, подобная этой- выделив пострадавшему лишь долю малую на первое время, без жалости избавляемся от такого балласта.

Я задумался: как-то не до того ранее было, но сейчас выдалась свободная минутка, и мысли в голове закружились-а почему бы и не приделать тому же Полю протез, хотя бы самый примитивный- деревянный, — как у одноногого Сильвера. Протез, даже на вид тяжёлый, видел только у одного рыцаря в войске графа де Фуа, используемый, надо полагать в виду его массивности, интересным способом- только при посадке на коня с целью помощи при её управлении, — и это единственный увиденный мною случай использования подобного девайса за всё время пребывания в этом мире, а ведь безруких и безногих- многие тысячи… Пользуются разными приспособлениями, вроде костылей и стульев с колёсиками, но вот именно с протезами, как я понял, здесь большой напряг. И даже если не думать о прочих, мне по сути абсолютно чужих, то ведь и в нашем компании случаи подобные этому нередко случаются. Отчего, хотя бы простую деревяшку вместо ноги не приделать- это же легко можно сделать. Я же сам инвалид… эээ, был, и не понаслышке знаю как тяжело жить без конечности, даже одной, и какое у пострадавшего имеется желание подспудное снова ею обладать. Встрепенулся- что-то весьма я глубоко задумался- мда, а люди-то ждут ответа. И я немного поспешно ответил:

— Я подумаю. Появились у меня, знаешь ли, мысли на твой счёт, просто- подожди.

— Ваша Светлость, да я…

— Подожди немного, Поль.

--

Наконец, покинув это обиталище скорби, представленную на время сортировки раненых времянкой в виде натянутой от солнца и других погодных неприятностей материи, и лежанок в виде набитых сеном мешков- с намерением передохнуть отправился в замок. По пути в солар (специальная комната для уединенного отдыха, обычно располагаемая в донжоне на самом верху, но за его- третьего этажа- отсутствием находящаяся у меня рядом со спальными покоями) посетил гардеробную. Я знаю, какие мысли вас посетили при этом названии и потому поспешу развеять ваши заблуждения- гардеробом здесь именуют место, где мы привыкли справлять свои естественные потребности. В будущем это место назовут туалетом или гальюном, а пока приходится при произношении слова гардероб старательно скрывать свои истинные эмоции. Руссо туристо…

Есть такая поговорка- у дураков мысли сходятся… Это я к чему- поднялся в солар, а там уже Марк дожидается. Возможно, и меня. По крайней мере, все атрибуты этого присутствовали: две скамейки возле стола, бутылка из мутного стекла и бокал на ножке с блестевшим внутри подозрительным (делать денатурат не в двадцатом веке придумали) содержимым, которое мой товарищ изредка, наслаждаясь эстетически видом из узкого окна и задуваемым в него свежим воздухом, задумчиво отхлебывал.

Прошёл к стоящему тут же буфету и, открыв одну из створок, снял с полки похожий на стоящий на столе- как из одной коллекции- бокал. И, всё также молча плюхнувшись на скамью, но уже с противоположной стороны стола, пододвинул свою емкость к его близнецу. Намёк Марк уловил правильно и поспешил плеснуть красное содержимое бутылки и в мой сосуд. Вот теперь идиллия стала полной…

Посидели некоторое время, релаксируя душой и, одновременно, нагружая печень. Наконец, голос Марка разорвал тишину комнаты:

— Как Поль?

— Жить будет. Правда, уже не так хорошо, как прежде…

Опять помолчали, погрузившись в грустные думы. По крайней мере, именно такими они были у меня- о чём и последовал мой следующий вопрос:

— Какие потери? — Имея в виду таковые в общем для отряда.

— Шестеро. И… Поль?

— Он ещё пригодится. Хочу кое-что проверить- если получится, то многих одноногих можно будет на ноги поставить.

— А?

Марк в страхе аж отшатнулся. Да, тфу, ты…

— Ты чего? Думаешь колдовство? Брось… Ничего такого- обычную деревяху к обрубку примотаю. Ну, может быть, не совсем обычную… А, неважно. Долго объяснять- потом сам всё увидишь.

— А…

Марк с облегчением вытер выступивший на лбу пот и, схватив бокал, как утопающий- спасательный круг, в несколько глотков опустошил его. И не нужно смеяться над этим страхом- здесь с таким серьезно. Боятся колдовства до усрачки и больше смерти.

Было дело: проезжали мы как-то через одну деревеньку, ещё удивились- скотина, хозяйство на месте, а люди отсутствуют. И лишь позже деревенские обнаружились на берегу реки за интересным занятием- топили женщину, — одну из своих. Мысли об утоплении появились только в моей голове, но местные думали иначе: для них бросить связанную по рукам и ногам в омут- провести Божий суд. По его итогам, если всплывёт- это значит вода не приняла нечистую ведьму, которую, стало быть, надлежит сжечь. А если нет- утонула- слава тебе, Господи, — это была не ведьма. Упокой, Господь её душу- мы будем за неё молиться… Странная логика, не оставляющая обвиняемой даже тени шанса на оправдание, но какой ещё логики можно ожидать от людей даже и слова такого не знающих…

С другой стороны, если топят и сжигают, значит, есть причина- ведь так? Но я пока что- увы мне- таковой не обнаружил. Не считать же за подобное бормотание какой-то приведенной моими соратниками бабки на мой разболевшийся зуб. Который, кстати говоря, после этого болеть почти сразу перестал… Но не сжигать же за это?! Или всё же- на всякий случай…

Между тем, успокоившийся было Марк, постепенно возбуждаясь от собственной речи, принялся перечислять наши трофеи, третья часть которых- львиная доля- принадлежит мне. В принципе, я и раньше знал, что война- дело очень опасное, но в такой же мере оно и прибыльно. Особенно осознал это сейчас, когда надо мной командиров нет, и, соответственно, ни с кем делиться не требуется- то есть вся капитанская доля отходит мне одному. Да, так-то можно воевать…

А после, хитро прищурившись, Марк добавил:

— Есть ещё кое-какая особая добыча…

И с ожиданием уставился на меня- типа интригует. Ладно- подыграем, и, якобы с огромным интересом, спросил:

— Да? И что же это за добыча такая?

— Пока не скажу. Вот чуть позже доставят сюда и тогда узнаешь- думаю, рад будешь…

Блин, да он смеётся надо мной что ли, так я этого точно не одобряю:

— Марк, ты бы заканчивал со своими шуточками…

— Даниэль, клянусь мощами моего святого покровителя- есть трофей. И скоро ты сам убедишься в этом!

Ну, если он костями святого Марка принялся клясться, то скорее всего- это правда. Подождём, твою маму…

Он куда-то убежал, наверное, с целью поторопить сюрприз, а я погрузился в размышления. Вроде всё прекрасно и враги наказаны, но резонанс от этого события по-любому разойдётся широкими кругами по Бургундии, а может и дальше, и как оно аукнется- никто не знает. Нужно будет, в этой связи, интенсифицировать переход на огнестрел. Разговор с кузнецом по этому поводу уже был, но там такой мастер… Придётся опять всё самому и методом тыка пробовать. Эх…

А потом мне резко стало не до высоких материй: вернувшийся Марк, открыв дверь, с поклоном пропустил в солар даму. Хорошо знакомую мне даму- Маргариту де Люньи- вдову покойного шевалье Жоссерана, сеньора де Люньи. Да, покойного, его уже опознали, когда собрали воедино две половинки черепа. Он оказался одним из тех трёх рыцарей, первыми ворвавшихся в наши боевые порядки, и, соответственно, первыми же и попавшими под топоры алебард. После такого не выживают… Но причём здесь эта дама?

Я поднялся и лёгким поклоном ответил на её реверанс, после чего вопросил:

— Сеньора?

Дама, ныне стоящая передо мной сильно отличалась от извлеченной некогда из застенков этого замка. Она поменяла предыдущую одежду на весьма пышное платье цвета индиго с красным лифом из дорогих материалов и более ярких расцветок, довольно откровенного по нынешним временам содержания с обнаженными плечами, сделала причёску и, судя по видневшимся из-под трессуара (сетка из металлических нитей, украшенных жемчугом) кудряшкам, завивку, но главное- она поменялась внутренне. Изменилась осанка, поведение, став более соответствующими владетельной сеньоре.

Мой вопрос она проигнорировала, и лишь гордым взглядом обожгла. После чего решительно повернулась всем корпусом к Марку, требовательно уставившись на него. Я тоже взглянул в ту сторону, начиная уже кое-что подозревать. Это ведь не то, что я думаю… Но, если это так, тогда с чего он решил, что это мне понравится?

— Сеньора де Люньи оказалась в захваченном нами лагере, и таким образом… стала нашей пленницей, — подтвердил Марк мои догадки.

Однако…

Под моим взглядом Маргарита выпрямилась, но даже сквозь надетую на лице маску высокомерия явственно проступал страх: ещё бы- дважды за короткое время оказаться в плену, — да, этого и врагу не пожелаешь. Особенно, вспоминая в каких условиях она была найдена мною в первый раз… А если она узнает, что стала по моей милости вдовой- то точно проклянёт…