Не в этот раз

Глава 21

После уроков я — в кои-то веки никуда не надо! — решил пройтись с Иркой. Типа проводить. А то что это получается — бесплатно «женихом и невестой» дразнят, что ли? Непорядок, надо соответствовать народным чаяниям. Хотя, вообще-то уже и не вспомню, когда кто-то прямо вот навязчиво дразнился — в лицо, по крайней мере. Даже всякие обидные Иркины прозвища как-то потихоньку отмерли, что интересно! Хочется погордиться — явное отличие от «моей» истории налицо, и причиной тому, скорее всего, я. Новый. Надеюсь, это положительное изменение, так ведь? И пусть главным сдерживающим фактором для всех и всяких являются незримо стоящие за моей спиной «заводские», не важно: результат есть результат.

У меня вообще неделя результатов: Барин, не успев толком обжиться в своей комнате (ему даже дали однушку, без соседей!), свалил на «дальний кордон», в другую область, Тюменскую. Там ещё только самое начало, нулевой цикл. Эта шарманка года на три, не меньше — идеальный вариант в его положении: почти уверен, что тут всё окончательно забудется, пока он там комаров кормит. Глядишь, и технарь закончит параллельно.

Даже удивительно, насколько гладко проскочил весь мой «проект» — проблемы с самим прапором оказались последними. Дядя Витя, как мне кажется, всё же меня подстраховал с общагой — уж очень быстро у Кости всё получилось, положительным решением он меня обрадовал уже в выходные — позвонил домой, не поленился. Ну и я устроил алаверды — демонстративно горячо и громко благодарил его при всех на следующей тренировке.

Вопрос с пропиской тоже решился, видимо, ещё до того, как получилось устроить всё остальное. Барина просто отправили в паспортный стол прямо из общаги, в приказном порядке, и он управился сам, я даже и не знал, не то, чтоб за какие-то ниточки дёргать. В довершение, для папы, возникло такое ощущение, вся эта конструкция тоже новостью не оказалась, уж очень легко он согласился, буквально с первых слов. А вот в технарь задним числом его брать отказались, с сентября пойдёт, как все.

Так что, теперь наш прапор снова в гражданских правах и при деле. Я не успел с ним даже увидеться, когда всё окончательно устроилось, так быстро его выпихнули из города. Что ж, может, так оно и к лучшему. Конечно, с шкурной точки зрения, было бы полезнее иметь обязанного тебе человека под рукой, в городе, но… делай добро и бросай его в воду. Воды у нас тут вокруг — хоть залейся, а вот добра вечно не хватает.

Ещё один результат — математичка внезапно опомнилась и устроила моим подопечным фулюганам внеплановую проверку. Тут нам всем, можно сказать, повезло: в город внезапно и резко пришла весна, каток закрыли, и мы, от нечего делать, устроили натуральный штурм, занимаясь почти каждый день. Парни даже домашнее задание делали! То есть, училка, сама того не зная, взялась их проверять на самом что ни на есть пике формы. А когда они со свистом сдали минимум буквально с листа, удивилась и дала полный вариант контрольной. Которую, вообще-то, должна была устраивать ближе к концу года, в мае. Всё сложилось как надо — оба «моих» подопечных показали себя с наилучшей стороны. Миха, правда, шепнул мне потом, что в паре мест он Дюше чутка пособил. Допускаю, что если б их рассадили по разным партам, успех мог оказаться не столь впечатляющим, но что есть, то есть: эпопея завершена, задание признано выполненным досрочно.

Больше того: освободившись от нависшей угрозы, мои приятели расслабились и сдали меня как стеклотару. Вывод Любочка в очках сделала решительно неожиданный: она воплотила в жизнь то, чего я безуспешно пытался добиться от Светланы Ивановны — организовала кружок! Конечно, это совсем не то, что у настоящих школьников в настоящих школах, никакие «Ленинградские математические кружки» у нас не появились, тем более, нет преподавателей этих дел. Но! У нас есть время и место, зарезервированные, наши. Официально. Есть руководитель, пусть и формальный. И — чудо! — нам даже выдали подшивку журнала «Квант»! Подшивка, конечно, была хиленькая, так, одно название: десятка три номеров за разные годы откуда-то из семидесятых. Но ни в школьной, ни в городской библиотеке не было и этого, так что — живём! Пока в «кружке» всего четверо, если вместе со мной, я самый младший. Но и это уже неплохо! Приятно чувствовать себя не единственным ненормальным в школе.

Первое заседание клуба было целиком посвящено моей областной. Поскольку лишних людей в аудитории не было (математичка нас только свела, посадила и технично испарилась), таиться я не стал и выложил всё, что имел. И мы шикарно провели время, спорили до хрипоты, сгрудились все вчетвером возле доски, трижды бегали за мелом и разошлись только после того, как техничка стала в буквальном смысле швыряться в нас тряпками.

Дальше мы пойдём по программе районок, в которых все участвовали. Если честно, мне самонадеянно кажется, что я сильнее всех остальных членов клуба, и как бы не вместе взятых. Но это не важно, я просто наслаждаюсь общением, без каких-либо шкурных мотивов. Всё хочу как-нибудь отловить Александрова, попросить набрать как можно больше задачников, если он всё же поедет поступать в МФТИ — там этого добра должно быть навалом. Но это не горит, время до лета ещё есть.

А сейчас все серьёзные дела как-то неожиданно кончились, потому, наслаждаюсь свободой: никому ничего не должен. Впрочем, ой… это Ирка ощутимо толкнула меня локтем в бок:

— В понедельник — в парадном! Не забудешь?

Ну да, ну да. Опять возвращаясь назад: я ж налошил тут неделю тому. Явился 12 апреля в рабоче-крестьянском виде, а это ж День Космонавтики! Как-то не помню, чтоб особенно отмечали… или это я недостаточно социализированный был? Ну, тогда ничего не поменялось: в повседневном на общешкольной линейке были три двоечника и я. За что удостоился целого дня шипения от нарядных девочек и учителей.

Даже Лыкова сподобилась критически высказаться пару раз, что вообще-то для неё нехарактерно. Хорошо — пятница, уроков мало, долго терпеть не пришлось, а с собственно праздничных мероприятий я технично слинял, отговорившись головной болью. Благо, следующим днем был выходной, кто проверит? Хотя, с Ирки станется явиться с визитом к болящему… но пронесло. Теперь вот заботится.

В понедельник обойтись повседневкой у меня уже ни за что бы не вышло: 22 апреля, день рожденья Ильича. Десяток самых-самых из октябрятской мелочи будут в пионеры принимать торжественно, на линейке, а я ж знаменосец дружины, тут без белой рубахи никак. Я даже галстук в такие дни не завязывал, не полагаясь на своё умение, просто гладил и нёс аккуратно свёрнутым в сумке, поскольку ответственный вопрос формирования идеологически правильного узла мне не доверяли.

В этот раз, кстати, снова проявилось микро-изменение: в «той жизни» галстук мне всегда завязывала наша классная, а сегодня за него с каким-то жадным рвением схватилась Ирка. По-моему, завязала ровно так же, впрочем, я специалист невеликий, по мне — все эти узлы на одно лицо. А вот Лидия Антоновна, увидев меня уже в полной боевой готовности (и с Лыковой бок о бок), была явно недовольна!

В спортзал набилось порядочно народу — явно больше, чем стоило бы, душно будет. Неужели всех пионеров школы согнали? Даже хуже: вон и комсомольцев стоит кучка, как бы не целый класс. Хорошо, что знамённая группа заходит последней, хоть выигрыш, к сожалению, и невелик: ладно пионерская клятва и повязывание галстуков, но ведь сейчас как начнутся речи…

Печатая «кремлёвский строевой», я нечаянно поймал глазами взгляд одного из взрослых в сурьёзных синих костюмах, стоящих под праздничной инсталляцией в торце зала, и непроизвольно вздрогнул, чуть не сбившись с шага. Дядя Витя⁈ Что это он тут забыл, спрашивается? Вот была ему охота — из Свердловска переться, да ещё в рань такую! И зачем? Неужели только для того, чтоб десяток школяров торжественно в пионеры принять?

Добрался до своего места по плану, однако. После — рутина: стоим, ждём, терпим, когда надо — знамя показываем или склоняем. Я, если честно, даже и не слушал почти. Потому, очень удивился, когда ко мне вдруг кривоватеньким строевым подошёл наш председатель совета дружины, Сергей Савин. И не просто подошёл, а ещё и руки протянул — мол, давай знамя сюда. Тут ничего, в принципе, такого уж прям из ряда вон: он и сам был знаменосцем раньше, до меня, и мы одно время в очередь с ним «работали». Но чтоб вот так, прямо посреди церемонии?

Стрельнув взглядом на школьное руководство и всяких гостей, столпившихся слева от меня, я увидел, как завуч яростно машет рукой, явно подзывая меня туда, к ним. Ну, что тут поделать — передал древко. И знаете — как-то жалко стало!

Из-за трибуны какой-то синекостюмный уже вещает:

— Советский пионер… пример… смелость и отвага… пожар… эта медаль… — а у меня почему-то ноги прослабли. Злюсь на себя — ну что тут такого? Не мальчик ведь! И госнаграды в «той жизни» имеются… но ничего поделать с собой не могу. Какой там строевой! Не грохнуться бы, всей школе на потеху.

Кое-как доковылял. Хорошо, парадным истуканом меня на всеобщее обозрение выставлять не стали, дядя Витя (так вот он зачем!) вышел вперёд, несколько небрежно спихнул галстук в сторону, приколол на рубаху медаль. Сам нашёл мою полупарализованную кисть, схватился, тряхнул так, что у меня аж зубы стукнули. Ну и к лучшему — вынырнул я чутка из своего одурения. Потянулся к нему забрать грамоту и коробочку, но он не отдал, вместо этого приобнял меня, а на ухо шепнул: «Потом».

После этого меня поздравляли все подряд, и знакомые, и не очень, и даже классная расщедрилась на улыбку и несколько хвалебных слов. А когда я вернулся на свою стратегическую позицию по центру знамённой группы, Савин, вернув знамя, толкнул кулаком в плечо и подмигнул: «Молоток!».

Но самое приятное знаете что? А то, что после окончания церемонии, выноса знамени и водружения его на законное место в пионерской комнате, главная вожатая меня буквально за руку увела вниз, к раздевалкам. Там меня уже ждал дядя Витя, и через 3 минуты мы свалили к чертям из школы на какой-то старой Волге с улыбающимся Лёхой за рулём.

Видимо, поймав взгляд Алексея в зеркало заднего вида, дядя Витя подмигнул, потянулся и неловко отогнул левую полу моего бушлата, явно пытаясь продемонстрировать медаль. Ничего у него, однако, не вышло: я уже надел синий школьноформенный пиджак и застегнул его почти на все положенные пуговицы. Медаль надёжно спряталась под ним. На меня накатила дурашливая лёгкость, и я, не удержавшись от соблазна, показал взрослым язык. Дядя Витя качнул головой осуждающе, слегка цыкнул зубом, а Лёха только рассмеялся:

— Да ладно, не надо его раздевать! Потом посмотрю, — поймал мой взгляд в зеркале и надавил голосом: — Но чтоб на тренировке был при параде! Утрём там нос кое-кому…

— Лучше бы поздравил, — попенял ему дядя Витя.

— Конечно, поздравляю! Вот так рад за тебя! — от полноты чувств, Лёха повернулся прямо на ходу и взмахом руки над макушкой показал, насколько именно он рад. Ответным дружеским ударом кулака в спинку сиденья я одновременно выразил благодарность и опасения за наши бренные жизни, так что, Лёха, опомнившись, повернулся, не дождавшись сердитого окрика от хозяина.

— А куда мы едем? — задал я, наконец, вопрос, который зудел у меня с самого начала.

— Как куда? Ваша школа не последняя, ещё много где предстоит детишек в пионеры принять, — и, глядя на моё вытянувшееся лицо, дядя Витя, рассмеявшись, поспешил меня успокоить: — Ладно, не боись — в одну только съездим сегодня, в седьмую. Родную твою — неужели не рад?

— Нет, — я мотнул головой, не задумавшись ни на секунду. — А это вообще… обязательно?

— Конечно, — голос партийного секретаря сразу построжел, будто бы напоминая о его реальной должности. — Раз уж так получилось, что ты выплыл наверх, изволь соответствовать. Не так уж много у нас в области пионеров с медалями, а может — и вовсе нет, так что, уж в свою родную школу — будь любезен!

Я с силой потёр лицо ладонями — вот это попал! Хотя — социализация…

— А вы тоже туда? — кинул я последний камень. — Что-то не помню я, чтоб секретари обкомов третьеклассников в пионеры принимали!

— Точно не помнишь? — развеселился вдруг дядя Витя. — А я вот помню, как один галчонок, вот примерно такой же насупленный, вступал в ДПО имени Ленина на 23 февраля, у Вечного Огня. И галстук ему, между прочим, я лично завязал!

— Там такой холод был собачий, что неудивительно, если память напрочь отшибло, — смутившись буркнул я. Вообще-то, тогда мы ещё почти и не общались, дядя Витя для меня был просто малознакомым соседом с первого этажа. А вот чуть позже, летом мы несколько раз пересеклись на берегу, сошлись на теме рыбалки, и понеслась…

— Да, это учителя ваши перемудрили тогда, — легко согласился мой собеседник. — Но сейчас у нас всё пойдёт с комфортом, в зале, в тепле.

Когда Волга довольно борзо, по-хозяйски раскорячилась возле школьного крыльца, а дядю Витю, с почётом вытащенного из машины, окружили школьные чины при параде, Лёха, не утерпев, высунулся вместе со мной.

— Дай хоть гляну, — подмигнул он мне и собственноручно потянулся к пуговицам пиджака. Я не стал ему препятствовать — всё равно сейчас раздеваться.

Когда где-то через час мы вышли из школы, ни Волги, ни Лёхи не было.

— Пройдёмся до дома? — просто спросил дядя Витя. — Не замёрзнешь?

— С чего бы? — пожал я плечами. — Я ж так везде и хожу. Мы люди простые, не избалованные личным автомобилем с водителем…

Мой старший товарищ так заразительно заржал, что даже бабки, судачившие о чём-то метрах в ста впереди по тротуару, повернулись к нам с улыбками на лицах. Секундой спустя я к нему с удовольствием присоединился.

Мы прошли половину дороги, болтая ни о чём, а потом я вдруг увидел ЕГО. Тот самый, идеальный, прямой, глубокий и быстрый ручей! И замолчал буквально на полуслове.

Весна в том году выдалась поздняя, но быстрая, потому с традиционными весенними корабликами у меня до того как-то не сложилось. Даже пацанов, занятых этим важным делом, не видал ни разу. А ведь у нас это увлечение повально, как хоккей зимой: играют все! Даже взрослые — запросто. У нас просто очень уж ландшафт подходящий: рельеф сильно изрезан, ровных мест, считай, и нет, везде куда-нибудь уклон. Иногда — очень крутой уклон. Плюс — общая коммунальная бедность: снег валит если не каждый день, так через один — уж железно, ясно, что убирать его не успевают. Свежевыпавший, но не убранный, на тротуаре утаптывается прохожими, а на дороге — прикатывается колёсами машин. Потом это всё дело, чтоб не скользить, присыпают мелким шлаком, благо, этого матерьяла в нашем городе на весь Союз хватит и ещё на экспорт останется. В итоге, к весне многослойный бутерброд из льда с песком по толщине запросто может достигать метра, а всё, что таки убрали, и вовсе высится рядом двухметровыми валами. Когда это добро начинает таять, ручьи прогрызают себе натуральные каньоны, глубиной почти везде надёжно превосходя стандартный резиновый сапог, а сила течения в них запросто может свалить с ног детсадовца, а то и младшеклассника.

А теперь представьте, какой туда можно залудить кораблик! Случилось мне в «той жизни» попасть весной в относительно южный регион. Попытался организовать привычную регату, но буквально натолкнулся на стену непонимания. А те пацаны, кого всё же удалось уговорить, притащили кораблики… из скорлупы грецких орехов! И оказались в выигрыше, что характерно: их фигульки вполне себе бодро плыли, в то время как мой красавец из коры (довольно скромный, кстати, по уральским меркам — всего-то в ладошку) моментально садился на мель и из гонки бесславно выбывал. Урок: в каждой избушке свои погремушки.

Но сейчас мы тут! На Родине. Здесь и ручьи…на родном звенят, бурлят, вода такая прозрачная, что так и тянет наклониться, черпнуть ладошкой, отхлебнуть, заранее зажмурившись — холодная же до остановки сердца! Но я знаю, конечно, что нельзя — тут вся таблица Менделеева представлена. Не исключая ещё не открытых элементов. И стекает этот коктейль прямо в реку, кстати, так что, пить мы эту воду всё равно будем, так или иначе.

А ручей-то, кстати, в правильном направлении течёт, по пути! Значит, вполне можно быстренько кораблик сделать и идти уже вместе с ним, а то вон дядя Витя уже как-то нехорошо на меня посматривает.

Я решительно огляделся, выбрал самую матёрую сосну неподалёку, пробрался к ней, проваливаясь в подтаявший сугроб. Даже удивительно, как это мне до сих пор нравоучений не прилетело — хулиганю ведь напропалую! Примерился, сел на наст, высвободил ногу и отбил каблуком кусок коры. И вздрогнул, услышав внезапное: «И мне захвати тоже!».

После мы вместе, сидя на корточках бок о бок, увлечённо стачивали кору об асфальт в проталине на дороге. Водила какой-то залётной Жиги, обнаружив такое непотребство, возмущённо нам посигналил, объезжая, но наше хорошее настроение перебить было невозможно решительно ничем! А потом мы вместе, будто одноклассники, бежали за «корабликами», не разбирая дороги — и уже не только я промок по пояс. Не знаю, как дядя Витя, а я точно забыл, что он — солидный партийный функционер в годах, пример не только для сопливых школьников, но и для взрослых — рабочих, колхозников, инженеров, творческой интеллигенции и даже других солидных функционеров…

В подъезде стоило мне повернуть на лестницу, как неведомая сила подняла в воздух и, развернув, поставила на вторую ступеньку. А ничего себе он силён! Не замечал.

— Забеги сейчас домой, переоденься в сухое и спускайся ко мне, лады? Отметим, — скомандовал дядя Витя.

— Может, лучше к нам? У меня там обед в холодильнике, только разогреть, — робко заикнулся я, но дядя Витя отмёл предложение решительным жестом руки:

— Всё заготовлено, не волнуйся.

Да уж, заготовлено. Мне бы такие заготовки! Стол на кухне был уставлен бумажными пакетами и судками, довольно-таки кондового столовского вида, но пахло… замечательно. У нас уже давно был заключён рыбацкий пакт: если мы на реке вместе, то всё общее, стесняться ни к чему. Тем более — еда, потому я, не тратя времени даром, потянулся заглянуть в ближайший пакет. Колбаса, копчёная. Порезанная уже. Пахнет… рот моментально наполнился слюной.

— Ты уже достаёшь? — дядя Витя зашёл в кухню. — Молодец, тарелки возьми в шкафу. Мы же не будем тут особенно церемониться, верно? Женщин нет, так мы по-охотничьи, мечи максимум в одну тарелку, чтоб мыть потом поменьше…

— Да я помою, — заикнулся я, но был снова прерван:

— Это вопрос принципа. Ты же не возражаешь?

Я только пожал плечами. У меня вообще имеется способность не напрягаться по поводу формы еды. Особенно — на природе. Народ там парится, режет огурцы-помидоры, чё-то солит, заправляет… Отдельные эстеты даже бутерброды какие-то красивые компонуют. А мне всё это неважно: один чёрт вся еда в животе смешается. Сама. Смысл мешать заранее? Зубы есть — бери огурец да кусай.

Ну и дяде Вите это, конечно, прекрасно известно.

Пока я расставлял столовские блюда… ой, простите, ресторанные, конечно — ни в одной столовке таких изысков сроду не готовили — на столе в гостинной, между ними как-то незаметно возникла из ниоткуда бутыль Hennessy. Не какой-нибудь вам там армянский, или молдавский, прости, Госсподи. Заметив, как я пялюсь на неё обалдело, мой собутыльник подмигнул:

— Желаешь? — и тут же сам себе ответил со смехом: — Не, такое рано тебе ещё. Это я сам. Тебе там Пепси должна быть где-то, не находил?

Сотворив кривую улыбку а-ля «Спрашиваете!», я вытянул из кармана брюк бутылку 0.33.

— Ну и наливай тогда!

Через минуту, когда у обоих было и нОлито, и в тарелки понемногу набросано, дядя Витя поднял пузатую рюмку с красиво колыхающейся масляной жидкостью.

— Ну что, крестничек… Поздравляю. Не могу сказать даже, как я рад за тебя. Это первое твоё крупное достижение, настоящее. Не каждый таким похвастать может! Тем более, в твоём-то нежном возрасте. Тут надо бы предупредить, конечно, чтоб не загордился, да, уверен, этого ты ещё наслушаешься от всех и всяких… а я не буду. Просто порадуюсь за тебя! Давай! Чтоб не последняя!

Хоть и казалось, что еды — на батальон, однако, гляди ж ты — и нет почти ничего непочатого, всё попробовали. Как-то незаметно мы вдвоём уговорили больше половины закуски, а я-то, грешным делом, рассчитывал папе-маме чего-нибудь притаранить… Хотя, копчёной колбасы ещё почти полная тарелка. Ну-ка…

— Ты ешь, не стесняйся, на меня не смотри — мне её доктора запрещают, — по своему истолковал мои взгляды дядя Витя.

Он, даром, что без партнёра на коньяк, выпил больше половины бутылки, и ему изрядно захорошело. А я вспомнил свою недавнюю зарубу с торговыми за колбасу… И неожиданно выдал, накалывая на вилку сразу несколько кружочков:

— Вкусная штука. Не подскажете, где купить? А то у нас… варёная хрень за счастье, раз в год. Недавно вот привозили — с обеда стоял в очереди до самой ночи.

Собеседник только вздохнул, а отвечать не стал ничего. Но меня уже понесло:

— Дядя Витя, чё за дела? Почему с колбасой напряг?

Ответил он не сразу. Я уж подумал, что сейчас взрослый дядя. будет отделываться общими дежурными фразами, а то и вовсе осадит салагу неразумного, но юлить он не стал:

— А ты как думал? Вот сколько, думаешь, народу у нас в районе сельским хозяйством занято? ну, в процентах?

— Ни малейшего понятия не имею, — осторожно ответил я.

— Два! — дядя Витя воздел вверх руку с двумя оттопыренными пальцами и для большей убедительности потряс ею, словно грозя неведомому врагу. — Два процента! Вот ты возле завода бывал когда-нибудь?

— Случалось, — я пожал плечами. А кто не бывал? Это город у нас маленький, зато завод огроменный. Трудно рядом не пройти, куда б ты ни направлялся.

— Утром, — уточнил дядя Витя. — автобусы видал?

— Ну видал.

— И что это, как думаешь?

Хрень какая-то. Мы чего, так и будем прописные истины обсуждать?

— Рабочих на смену привезли.

— Так. А автобусы эти из города берут кого-нибудь?

— Нет, они без остановок ездят, — кажется, я начинаю догадываться…

— Вот. Это потому, что они собирают рабочих из всех окрестных деревень. Пылесосом вытягивают! Всех! Под метёлку! Там бабки только остаются да дети малые! Да у нас в районе совхоз один только, который хоть сколько-то полноценным назвать можно, остальные все — фермы, тьфу! Как до революции были — у кулаков тогда — так и сейчас, нисколько не увеличились! И производства пищевого у нас нет ни-ка-ко-го вообще! Хлеб — и тот из соседнего района возим!

Он перевёл дух и бессильно опустился в кресло. Я взглянул на него беспокойно — как бы не случилось чего! Уж больно близко к сердцу он это всё принял.

— У нас тут, если хочешь знать, максимальная концентрация тяжёлой промышленности во всём Союзе. А соседи продовольствием делиться не рвутся, у них самих от изобилия далеко. Думаешь, я не в курсе, что народу жрать нечего? А что я сделаю? Вот скажи⁈ Да у нас тут, чёрт побери, хуже, чем на Чукотке! Впору северный завоз организовывать!

— А что на Чукотке? — спросил я, чтоб перевести тему, пока не случилось чего нехорошего.

— А? Что? А, Чукотка… Да был я там по распределению, после комсомольской школы. Пять лет. Кстати, с отцом твоим там познакомился.

— Ого! А он-то там какими судьбами⁈ — заинтересованно спросил я. Надо ж ведь — а я и не знал. Нет, конечно, в курсе, что он был известным бойцом ССО, и штормовка его, вся увешанная значками, в шкафу висит, и история его перехода из науки в стройку (в общих чертах) секретом никогда не была, но вот что именно на Чукотке, да ещё и с дядей Витей рядом…

— Он? Он там командовал студенческим стройотрядом. Университета нашего, Уральского. Знаешь же, поди, где отец учился?

— Ну да, конечно, в УРГУ, на физфаке.

— На физфаке? Хм. Странно, я думал, он… ну, к стройке поближе что-то. Впрочем, неважно. Так, о чём это я? А, ССО. Так вот, они к нам три года подряд приезжали, сначала-то он простым бойцом был, но уже на второй раз — командиром. Ну, а потом я вернулся домой, сюда, в райком, был как-то в Свердловске, на улицу вышел, смотрю — вы всей семьёй. То бишь, родители твои и ты в коляске. И такой смешной бутуз! Улыбаешься, руки ко мне тянешь, а глаза такие осмысленные — аж до дрожи! А у меня Лена как раз за месяц до того ребёнка потеряла… и всё, с концами, не получится уже у нас…

Я потянул воздух внутрь, хоть было некуда уже, чтоб, не дай бог, не выдохнуть слишком громко. Кажется, я что-то начинаю понимать.