Ненормальный практик 5

Глава 12

Просыпаюсь от солнца, бьющего, зараза, прямо в глаз, через щелку меж штор. Крохотную. Малюхонькую. Но до жути прицельную. Ладно, пора вставать, как раз часов восемь утра, может, начало девятого. Нормально так выспался. Никаких кошмаров, никаких воспоминаний о былом. Просто сон без сновидений. Спать бы так всегда.

Потягиваюсь, хрустят позвонки. Кровать мягкая. Вместо матраса — перина. Настоящее райское облачко после тюков сена. Простыни чистые, пахнут лавандой. Даже подушка не сбилась за ночь.

Встаю босыми ногами на холодный деревянный пол. Немного зарядки — погонять лимфу. Растяжка. Окончательно просыпаюсь. Всё, можно умываться. Захожу в ванную, благо та прямо в номере. Удобно? Ещё как. Особенно после таверны, где только крохотный умывальник.

Холодная вода окончательно прогоняет остатки сна. В зеркале — помятая физиономия с трёхдневной щетиной. Глаза усталые, под ними тени. Выгляжу как типичный фронтовик на побывке — усталый, вздроченный, но живой. Всё из-за того, что ночью разбудили. Так сладко спал. Эх, покоя нет, даже в столице. Может поэтому я захотел свалить в сторону Сочинского княжества? Горы. Море. И никаких людей поблизости, по крайней мере в январе.

Надо побриться, что ли? Но лень искать бритву. На севере щетина стала погуще, но всё ещё как у мальчишки восемнадцати лет. Да и подстричься не помешало бы, а то патлы как у Маугли. Только с крайнего севера.

Вытеревшись мягким полотенцем, что не особо люблю, по мне так жёсткие куда практичнее, принимаюсь одеваться. Те же походные штаны белого цвета, что носят фронтовики севера. Та же белая рубашка — уже порядком поношенная, вот её пора бы поменять. Кстати, парочку пятен крови я так и не отстирал. Тёр-тёр, кипятил. Вспомнил рекламу порошка тайда про кипячение. И, в общем-то, до конца так и не выстирал, иначе протёр бы дырки в ткани. Короче, рубашку пора бы заменить, да и в целом, прикупить что-то гражданское. Не хочу выделяться среди толпы. Напяливаю сапоги. Блестят как новые. Ну, почти. Если не присматриваться к царапинам на коже и чуть стёртым каблукам. Застёгиваю ремень с парочкой кинжалов. Никаких украшений. Практичность превыше всего. А то видел как изгаляются практики с ремнями, чуть ли не как с кроксами, вешают всякие значки в виде гербов, амулетов и прочей лабуды.

Активирую духовное сканирование.

Они всё ещё здесь.

Любопытные наблюдатели. Заметил ещё вчера. Значит, до сих пор секут.

Напрягаюсь, усиливая технику сканирования. Теперь чётче ощущая эфирные подписи в округе. В моём сознании это выглядит как синие огоньки в чёрно-белом пространстве. Два эфирных, скажем так, маяка на чердаке напротив. Ещё две на соседней крыше. Четверо в доме через дорогу. И трое с другой улицы от гостиницы.

Одиннадцать человек. Серьёзно? Я что, сбежавший из зоопарка тигр? Воробьёв, конечно, предупреждал про охрану, но это уже паранойя. Либо кто-то из них не с добрыми намерениями. Не могла же одна тень послать четыре разных группы, верно? А значит помимо них за мной следят и другие фракции. Но кто? Канцелярия? Воронцов? Кто-то из аристократов? Мало ли. Уже ничему не удивлюсь.

Усмехаюсь, натягивая плащ. Да уж, чувствую себя прямо звездой. Не первой величины ещё, но уже с «фанатами». При том часть из них, если от Бороды, то намерены меня прикончить. Ну, пусть пробуют. В любом случае, пора сваливать из гостишки. И желательно так, чтобы не вести весь этот зоопарк за собой.

Но сначала свяжусь с бабушкой. Не могу же явиться к ней домой с таким эскортом. Лучше встретимся где-нибудь в людном месте — на рынке или в парке. Там безопаснее, и хвосты не смогут подойти близко.

Стук в дверь прерывает размышления. Никакой грубости, вежливый, аккуратный стук прислуги.

— Да?

— Завтрак в номер, господин офицер? — раздаётся знакомый женский голос. Вчерашняя служанка.

Открываю дверь. Она стоит с подносом, на коем дымится кофейник и лежат свежие булочки. Мило улыбается, чуть наклонив голову. Симпатичная, теперь при утреннем свете видно получше веснушки на носу, карие глаза с золотыми искорками, русые волосы аккуратно убраны под белый чепец.

— Спасибо, милая, но я уезжаю, — улыбаюсь в ответ. — Обойдусь без завтрака. Дела.

Она чуть краснеет, очевидно каплю разочарована. Наверное, надеялась поболтать с молодым служивым. Девушки любопытные в этом плане.

— Как скажете, — она кивнула и заглянула мне в глаза. — Приятного дня. И… возвращайтесь к нам, если будет нужда.

В последней фразе явный подтекст. Мол, не только номер сдадут, но и другие услуги возможны. А может, просто моё воображение восемнадцать плюс.

— Непременно, — киваю. — Вы очень любезны. Благодарю.

Закрываю дверь.

Застёгиваю крючки на плаще, проверяю, на месте ли документы во внутреннем кармане. Новенькое удостоверение подполковника, баронская грамота, назначение в действующую армию. Бумажки, кои делают меня важной персоной. Похоже в любой Российской Империи параллельного мира без бумажек никак.

Хватаю потрёпанный кожаный саквояж со скромным имуществом. Сменное белье, бритвенный прибор, который так и не распаковал, запасные портянки, фляга. Богатство, блин.

Последний раз оглядываю номер. Ничего не забыл? Проверяю под кроватью — нет. В ванной — чисто. Вроде всё.

Выхожу в коридор. Чистота. Две сотрудницы убирают соседние номера. Прохожу мимо. Спускаюсь по лестнице. Перила отполированы тысячами рук до блеска. На стенах — свежие гравюры с видами Петербурга.

В холле светло. И тихо. Ночные гуляки давно разошлись спать, а приличные люди ещё не спустились к завтраку. Такое вот утро пятницы.

Только портье за стойкой читает записи, проводя пальцем над регистрационной книгой. Пожилой мужчина в дорогом сюртуке. С пышными седыми усами, точь Якубович.

Подхожу к стойке, деликатно кашляю.

— А? Что? — портье вздрагивает. — Ах, господин офицер! Выезжаете?

— Нет. Просто отъеду, но вернусь. Так что вот плата за следующие сутки, — и кладу на стойку деньги.

— О, значит понравилось у нас. Это хорошо. Всегда приятно, когда гости продлевают номер. Сейчас отметим, — кивнул старый и сделал запись в регистрационной книге.

На самом деле, я не собираюсь возвращаться. В планах запутать наблюдателей. Наверняка, они захотят пробить информацию на сколько дней я заехал сюда. Узнают, что останусь ещё на сутки, поэтому когда потеряют мой след в городе, а я собираюсь сбросить их с хвоста, вернутся сюда и будут ждать. А там уже и решу, стоит ли воспользоваться этим или же просто забить.

— И ещё, мне нужна услуга. — ловлю взгляд портье.

— Слушаю вас.

Достаю из кармана пятирублёвую бумажку, кладу на стойку:

— Нужно отправить письмо. С курьером.

Тот оживляется, деньги исчезают в его кармане с завидной сноровкой:

— Конечно, господин. У нас есть надёжные курьеры. Сейчас подготовлю чернила и бумагу с конвертом.

Киваю.

Он рыскает в столе. Вскоре передаёт необходимое.

Беру лист бумаги, быстро черкаю записку:

«Бабуля, вернулся в Петербург. Прости, к тебе приехать пока не могу — объясню при встрече. Не могла бы ты прибыть в блинную „У Семёныча“ на ярмарке? Буду ждать к 17:00. Если не сможешь — завтра приеду сам. С любовью, А.»

Запечатываю, отдаю портье:

— Вот, держите. Адрес на обороте. И постарайтесь передать до обеда.

— Будет исполнено!

Выхожу на улицу. Минус десять по ощущениям. После северных минус тридцати пяти — курорт. Небо серое. Впереди по улице раскатывают экипажи. Город проснулся. Прохожу мимо припаркованных карет, киваю дворникам, что при виде гостя их заведения уважительно кивнули.

И замечаю — прямо у входа стоит карета, что отличается от соседних. Чёрная, добротная, без гербов. Рядом двое мужчин в тёмных серых шинелях. Явно не местные зеваки.

Первый — невысокий, в круглых очках, с кожаной папкой под мышкой, завидев меня, решительно двигается навстречу. Вид у него официальный, как у налогового инспектора. Или гробовщика. Что в принципе из похожей оперы.

— Подполковник Волков?

— Допустим. А вы?

— Пётр Семёнович Крылов, старший делопроизводитель канцелярии «Чёрного Лебедя», — он поправляет очки идеальным жестом, будто отрабатывает его по сто раз на дню. — По личному приказу генерал-майора Разина прибыл для оформления документов на недвижимость и баронский титул.

А, точно. Совсем забыл про эти бумажки. Быстро они сработали. Видать Тень доложила, где я остановился.

— Понял, — отвечаю, — Спрашивать про то, как вы меня нашли, не буду.

Крылов улыбается, благодарно кивает и указывает на папку:

— Когда вам будет удобно посетить канцелярию? Все документы подготовлены, осталось проставить только ваши подписи и личное присутствие для соблюдения регламента. Баронский титул требует личной присяги.

Звучит как потерянный день в бумажной волоките. Но увы и ах, без всех этих процедур не обойтись. Бюрократия во всей адской красе.

— Сколько времени это займёт?

— Включая дорогу — около часа, может, чуть больше. Канцелярия находится на Литейном.

Хм. Час без хвостов. Заманчиво. В канцелярию военного ведомства за мной точно не полезут — там своя охрана, причём серьёзная. Да и документы проверят на входе. Получается, отличный перекур от фанбазы?

— Поехали, — решаю, забрасывая потрёпанный саквояж в багажный отдел кареты. — Чем раньше покончим с формальностями, тем лучше.

Крылов удовлетворённо кивает, открывает дверцу:

— Прошу, подполковник.

Забираюсь внутрь. Карета простая, при этом добротная. Тут и кожаные сиденья ещё не продавлены, да и окна со шторками из плотной ткани. Пахнет кожей, казённым воском — наверняка, специально натирают, дабы важные персоны не жаловались.

Второй мужик — охранник, судя по манере держать руку у кинжала, садится на козлы к кучеру. Крылов устраивается напротив меня, папку пристраивает на колени.

— Трогай! — командует охранник.

Карета дёргается и катит по мостовой.

В окно наблюдаю комедию наяву — мои «хвосты» засуетились. Обе барышни одной из группировок бросились ловить извозчика — машут руками, что-то кричат. Те, что были на крышах, наверное, сейчас матерятся.

Чуток улыбаюсь. Что ж, догоняйте, горе-наблюдатели. Глядишь, похудеете после новогодних застольев.

Васильевский остров, съёмная квартира

Вера Николаевна сидела в кресле крохотной кухни, укутавшись в старую кашемировую шаль — последнюю память о былой роскоши. В руках — старинный том по истории Северного княжества, переплёт потрескался от времени, страницы пожелтели. Читала одну и ту же главу о последних днях княжества уже десять минут, но слова расплывались, не складываясь в смысл. Мысли упрямо возвращались к Саше. Как он там? Метели, морозы, сражения. А вдруг в беде? Вдруг ранен? Вдруг…

Нет, не думать о плохом. Мальчик он сильный, справится. Должен справиться.

Тихие стуки в дверь выдернули из тревожных мыслей. Три коротких, два длинных. Условный знак. Не все двери в Петербурге открываются просто так.

Вера Николаевна отложила книгу, поднялась. Суставы хрустнули, да, возраст даёт о себе знать. Подошла к двери, прислушалась:

— Кто там?

— Снег тает весной, — прозвучал осторожный женский голос.

— Но память о зиме остаётся, — ответила старушка и отперла тяжёлые засовы.

На пороге стояла женщина лет сорока в простом сером пальто, как у тысяч горожанок и в темном платке. Никаких украшений, или косметики. Марьяна Петровская. Бывшая камеристка княгини Северовой, одна из немногих, кто остался верен павшему дому. Двадцать лет верности дорогого стоит в мире, где предательство стало нормой.

— Госпожа, — Марьяна поклонилась, как учили при дворе. — У меня новости.

— Входи, дитя. Надеюсь, хорошие? Что случилось?

Та прошла в прихожую, тщательно закрыла за собой дверь, проверила щеколду:

— Наследник вернулся в Петербург, госпожа.

Вера Николаевна замерла. Чашка, которую она взяла, опасно качнулась:

— Когда⁈ Почему не сообщила сразу?

— Вчера поздним вечером. Остановился в «Астарии» — в восточном крыле, скромный номер. Я не стала вас будить, решила, что лучше расскажу утром.

Старушка медленно опустилась обратно в кресло, прижала руку к сердцу:

— Внучок… Жив, здоров… приехал… — она покачала головой, улыбнувшись уголками губ. — Не стал беспокоить старую бабку поздним визитом. Чтобы я не волновалась… Заботливый мальчик. Весь в отца — тот тоже всегда думал о других больше, чем о себе. — она взглянула на Марьяну. — Чем он занят сейчас?

Та налила себе ещё теплого чаю из фарфорового чайника:

— К нему прибыл человек из военной канцелярии. Чиновник в очках, с охраной. Уехали около часа назад. Думаю, это связано с оформлением документов, о которых наследник писал в письме. Помните, упоминал про какое-то имущество и титул?

— Баронство… — Вера Николаевна произнесла это слово так, будто то горчило на языке. — Как некстати, как неправильно! Он не должен становиться каким-то там бароном, когда является князем Севера по праву рождения.

Марьяна осторожно кашлянула, отставила чашку:

— Госпожа, позвольте напомнить. Север потерян. Уже семнадцать лет как. Земли поделены, вассалы разбежались кто куда.

Старушка тяжело вздохнула:

— Твоя правда, дитя. Горькая правда. Я худшая бабушка на свете… не смогла сохранить то, что принадлежало ему по праву крови. Княжество пало, род почти угас, остались только я, да он…

— В этом нет вашей вины, госпожа, — Марьяна подошла ближе, осторожно положила руку на сухонькое плечо. — Против целой армии и предательства половины двора… Вы сделали невозможное. Спасли наследника, сохранили его жизнь, вырастили достойным человеком. Это ли не подвиг?

— Но какой ценой? — Вера Николаевна смотрела в окно на серое петербургское небо, где вороны кружили над крышами. — Саша даже не знает, кто он на самом деле. Думает, что простой сирота. А я… я трусиха. Боюсь сказать правду. Боюсь увидеть в его глазах… не знаю что. Разочарование? Гнев? Отвращение к обманщице-бабке?

Она медленно встала, взялась за ноющую поясницу. Выпрямилась и подошла к комоду:

— Столько лет скрывала. Каждый день обман. И теперь… — провела морщинистыми пальцами по деревянному ящику. Внутри лежал родовой перстень Северовых, последняя реликвия великого рода. — Я не готова. Не готова подвергать его опасности. Враги рода Северовых ещё живы. Те, кто предал нас, теперь при дворе Англии. Если узнают, что наследник жив…

— Я понимаю вас, госпожа, — Марьяна кивнула, в голубых глазах мелькнула сталь. — И буду следовать любому вашему решению. Неважно, будет ли это приказ прыгнуть в пекло за наследника или ждать хоть до второго пришествия момента, когда он будет готов узнать правду. Моя клятва дому Северовых действует до последнего вздоха.

Вера Николаевна благодарно кивнула и со вздохом произнесла:

— Он ещё так молод. В его возрасте должны думать о балах и девушках, а не о груде мёртвого княжества и кровной мести…

— Но он уже солдат. Мастер, в своем-то юном возрасте, — женщина налила старушке свежего чаю. — Может, он сильнее, чем вы думаете? Кровь Северовых не вода, она проявит себя.

— Может быть. Но бабушкино сердце… — старушка снова вздохнула, — моё старческое сердце не готово рисковать. Не после того, как я потеряла сына, невестку… и любимого мужа.

Три стука в дверь прервали тяжёлый разговор. Не условные — обычные, настойчивые.

Женщины переглянулись. Марьяна инстинктивно потянулась к поясу, где носила скрытый нож. Старая привычка придворной дамы из неспокойного княжества.

— Кто там? — спросила Вера Николаевна, подойдя к двери, но не открывая.

— Курьер из «Астарии», барыня! Письмо для госпожи Волковой!

Вера Николаевна облегчённо выдохнула — не враги, слава богу. Просто курьер. Марьяна, убедившись в отсутствии опасности, открыла дверь.

На пороге стоял мальчишка лет четырнадцати в форменной куртке курьерской службы «Астарии» — тёмно-синяя с белыми пуговицами, чуть великовата ему. Нос красный от мороза, в руках запечатанный конверт.

— Письмо для госпожи Волковой, — выпалил он заученную фразу. — Лично в руки. От постояльца нашей гостиницы.

Старушка взяла конверт. Полезла в кошелёк, достала пару монет:

— Держи, милый. За скорость.

— Благодарю, барыня! — пацан просиял, сунул те в карман и умчался вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

Вера Николаевна закрыла дверь и вернулась на кухню, села к окну, где лучше свет. Вскрыла печать — обычный сургуч гостиницы, не личная печать. Осторожный мальчик. Развернула листок, пробежала глазами знакомый почерк:

«Бабуля, вернулся в Петербург. Прости, к тебе приехать пока не могу — объясню при встрече. Не могла бы ты прибыть в блинную „У Семёныча“? Буду ждать к 17:00. Если не сможешь — завтра приеду сам. С любовью, А.»

— Что пишет наследник? — спросила Марьяна, осторожно глядя в окно через щель занавесок.

— Просит встретиться в блинной. Той самой, куда мы ходили, когда он был маленьким. Помнит, значит… — в голосе старушки появилась теплота. — Но пишет, что не может приехать сам. Странно. Почему?

— Госпожа… У нас проблема.

— Что такое? — Вера Николаевна мгновенно напряглась.

— Слежка. Двое в карете напротив — делают вид, что ждут кого-то, но смотрят на наши окна. И ещё пара на крыше соседнего дома.

Старушка побледнела:

— Слежка? За кем? За мной? Неужели нас раскрыли после стольких лет?

Марьяна покачала головой, продолжая наблюдать из глубины кухни:

— Не думаю. Вчера их не было. Появились только сегодня, и это сразу после прибытия наследника в город. Если бы следили за вами как за княгиней, дежурили бы месяцами. А эти… логично предположить — ждут визита Александра.

— Но почему за Сашей вообще следят? — старуха нахмурилась, пытаясь понять. — Он же просто солдат… Пусть и офицер, но… Марьяна, что он натворил?

Камеристка задумалась, потом щёлкнула пальцами:

— Поняла! Его ведь отправили в штрафбат за пособничество британскому шпиону, пусть и по незнанию.

— Да, но он отслужил срок, искупил вину кровью…

— Всё равно. Такие дела не забываются, не прощаются до конца. Военная контрразведка наверняка держит его на контроле. Особенно сейчас, когда война вступает на новый виток. А тут он вернулся в столицу, пусть и офицер, но с пятном в биографии. Конечно, за ним присматривают.

Вера Николаевна медленно кивнула:

— Логично. Следят за Сашей через меня. Знают, что рано или поздно навестит единственную родственницу. И ждут. — она машинально потёрла запястья. Под тонкой, практически прозрачной от возраста кожей едва заметные белые шрамы — следы ритуала запечатывания эфирных узлов. Семнадцать лет назад ей пришлось навсегда отрезать себя от эфира. Болезненная процедура, необратимая, калечащая. Но это была единственная возможность спрятаться в столице, иначе любой практик почувствовал бы магистра третьей ступени за версту и опознал бы княгиню Северову. Теперь она обычная старуха — околонеофит, даже ниже. Знания остались, но реальной силы давно нет. И не будет.

— Госпожа? — Марьяна заметила её задумчивость. — Вы в порядке?

— Да, просто… странно всё это. Военная слежка — допустим, понятно. Но почему Саша не может приехать? Что он скрывает? От кого прячется?

— Думаю, узнаете при встрече.

— Соглашусь. Избавиться бы только от эскорта.

Вера Николаевна с задумчивостью взглянула в окно. Промолчала секунд пятнадцать. Потом решительно повернулась к телохранительнице:

— Поедем. Но не прямо, как дуры на убой. Вызови извозчика к чёрному ходу через соседний дом. И предупреди Матвея — пусть приготовит «отвлекающий манёвр».

Марьяна улыбнулась, да с хитринкой:

— Старый трюк с двойником? Как при дворе?

— Именно. Пусть Марфа наденет мою шаль и шляпку, выйдет через парадный. Пусть даже поедет куда-нибудь — на рынок, например. А мы тем временем…

— Смоемся через чёрный ход, пока слежка уедет за Марфой. Поняла, госпожа. Как в старые добрые!

— Да, — Вера Николаевна грустно усмехнулась. — Кто бы мог подумать, что придётся использовать придворные интриги для встречи с собственным внуком.

Она подошла к комоду, нажала на потайную панель. Щелчок, и открылся тайник. Внутри, кроме шкатулки с перстнем, лежал небольшой кинжал с перламутровой рукоятью:

— На всякий случай. Мало ли что.

— Госпожа, вы же не думаете, что будет опасно?

— Я думаю, дитя, что мой внук влип в какую-то серьёзную историю. Иначе не стал бы так осторожничать, просить о встрече в людном месте. А значит, и нам нужно быть начеку.

Через десять минут всё было готово. Марфа — пожилая служанка, отдалённо похожая на Веру Николаевну фигурой — накинула хозяйскую шаль, надела её шляпку с вуалью. Вышла из парадного входа, демонстративно опираясь на трость.

Слежка активизировалась мгновенно — карета напротив ожила, кучер взял вожжи. Человек на крыше переместился, чтобы лучше видеть.

Марфа села в заранее вызванного извозчика:

— На Сенной рынок, любезный. Не спеша.

Карета слежки тронулась следом.

А в это время настоящая Вера Николаевна с Марьяной уже выскользнули через чёрный ход соседнего дома через магазин, где старушка частенько покупала чай.

Наёмный экипаж ждал в переулке.

— На ярмарку, — скомандовала старушка, усаживаясь. — Но перед этим сделайте пару кругов по району.

Кучер кивнул. Мужик опытный, такие заказы понимает без лишних слов.

Марьяна улыбнулась в карете, глядя, как хозяйка проверяет заточку кинжала:

— Двадцать лет практически прошло, а инстинкты придворной дамы всё при вас, госпожа.

— Старая гвардия не сдаётся, дитя. Особенно когда речь идёт о единственном внуке.

Экипаж катил по заснеженным улицам, делая запутанные петли. Вера Николаевна смотрела в окно, но видела не городские пейзажи, а лицо внука. Что ты задумал, Саша? И смогу ли я тебе помочь, будучи просто старухой без магии? Похоже беззаботный маленький волчонок вырос… Как же летит время…

В канцелярии «Чёрного Лебедя» всё прошло на удивление быстро. Я честно был готов к трёхчасовой бюрократической пытке с бесконечными «подпишите здесь», «поставьте печать там», «а эту форму заполнить бы в трёх экземплярах». Но нет! Пришёл, расписался в нужных местах, зачитал клятву барона и получил документы с гербовой печатью. Всё заняло от силы полчаса! Удивлён? Ещё бы! Клятва, кстати, была шедевром канцелярского творчества. Пафосный текст про «верность Империи до последней капли крови» и «готовность положить жизнь на алтарь». Как будто я и без этой клятвы кровь не проливаю бочками. Но традиции есть традиции — стоял, зачитывал с серьёзным лицом, пока чиновники кивали в такт.

Крылов, кстати, оказался приятным собеседником. Всю дорогу обратно травил байки из чиновничьей жизни. Может фамилия обязывает? Как-никак, Крылов. А значит и басни, где-то рядом.

— А был у нас случай, — рассказывал он, покачиваясь в такт кареты, — молодой барон на церемонии представления ко двору забыл собственный титул. Стоит перед императором, а голова пустая. «Представьтесь», — говорят ему. А он: «Я… я… тот самый, с поместьем!» Весь двор неделю потом ржал.

— Занятно, — улыбаюсь. — И что с ним стало?

— Да ничего, император посмеялся и сам его представил. Говорят, потом этот барон стал отличным офицером на польском направлении. Память на титулы так и не вернулась, зато противников запоминал с первого взгляда.

На прощание у здания канцелярии Крылов предложил:

— Может, отметим ваше вступление в ряды баронов? Знаю отличный ресторан неподалёку. Кормят прилично, да и вино хорошее.

Отказался максимально вежливо:

— Благодарю, Пётр Семёнович, но дела не ждут. Давайте как-нибудь соберёмся втроём с генералом Разиным, отметим по-человечески.

Крылов понимающе кивнул. В принципе, что он хотел? Молодой офицер, только с фронта, конечно, у него дела поважнее ресторанов. Романтическая встреча небось или ещё что:

— Конечно-конечно, не смею задерживать. Удачи вам, барон Волков!

Барон Волков. Звучит чуждо. Как будто примерил чужую шапку — вроде по размеру, а всё равно жмёт. И что-то не то.

Покидаю здание канцелярии. Свежий порыв ветра обдувает лицо после душных кабинетов. На Литейном проспекте оживлённо — экипажи, пешеходы, торговцы на углах. Столичная суета.

Иду к остановке, прикидывая план действий. До встречи с бабушкой ещё пять часов. Нужно окончательно оторваться от слежки, а вечером… Вечером самому заняться преследователями.

Поднимаю руку, в попытке поймать извозчика. Первый проносится мимо — занят похоже. Второй тоже. Черт побери, даже неловко, что они не тормозят. Что не так? На маньяка я не похож. Наверное. Третий притормаживает, но видит мой прикид из зеленой накидки и сапогов, после чего вероятно решает искать клиента побогаче. Не то чтобы у меня задергался левый глаз. Или правый. Но какого хрена? Пора забирать собственную повозку!

И тут прямо в паре метров, со скрипом дорогих рессор, останавливается роскошная карета. Белый лак блестит на солнце, золотая отделка слепит глаза, на дверце герб — два ворона, держащие щит. Герб службы архимагистра Воронцова? Эм. Следил, что ли? Ну конечно, вероятно один из тех отрядов наблюдающих — его. Не теряет времени старый интриган. И сдался я ему?

Дверца открывается изнутри. Выглядывает девушка — высокая блондинка лет тридцати в белом мундире с золотой окантовкой. Китель сидит идеально, погоны капитана сверкают, волосы связаны в хвост. Волосок к волоску. Серые глаза оценивают меня с головы до ног.

— Подполковник Волков, добрый день, — её голос ровный, без эмоций.

— Добрый.

— Капитан Остроухина, личная помощница архимагистра Воронцова. — представляется она, спустившись с экипажа. — Могли бы мы побеседовать?

Личная помощница, значит. Интересно, чем она ему там помогает, хе-х. Старый пройдоха архимагистр. Такую лялю в помощницы для одного вида не берут. А может подобные девицы соблазняют потенциальных жертв будущих манипуляций старика? Я вон, уже частично соблазнился. Чуть ниже пояса.

— О чём будет разговор? — спрашиваю, делая вид, что не оцениваю её фигуру. А то женщины такое улавливают на раз-два. Стоит только взглянуть на них чуточку не так, и думают, что ты под их чарами.

Лёгкая улыбка трогает её губы:

— Если вы не против присесть в карету, там всё и обсудим. Это займёт несколько минут, не больше.

Взвешиваю варианты. Отказаться — нажить врага в лице одного из самых влиятельных людей Империи. Согласиться — потенциально влезть в его игры по уши. С другой стороны, мы рано или поздно встретимся с ним. Так что решаю услышать, что старый паук задумал.

— Хорошо, — киваю. — Пять минут у меня есть.

Остроухина разворачивается, дабы залезть в карету первой, этикет требует, чтобы дама села первой. Ставит ботинок на откидную ступеньку, но подол форменной юбки цепляется за декоративный выступ. Секундная заминка, и она теряет равновесие, падая назад.

Подхватываю её за локоть и удерживаю. Рука под форменным кителем оказывается неожиданно тощей. Она, что, на диете? По заднице, что придерживаю второй рукой и не скажешь. Знатная вон какая.

— Осторожнее, капитан. — говорю ей спокойно.

Она резко одергивается, поправляет мундир и оборачивается. Бледные скандинавские щёки заливает румянец, в глазах мелькает смущение. Надо же, суровая военная дама смутилась от прикосновения.

— Благодарю, — и быстро отведя взгляд, поспешно забирается в карету, поправляя юбку.

Смотрю на свою ладонь. Пора завести интрижку. А то лапаю каждую встречную. Не специально конечно! Просто использовал подброшенную судьбой возможность! Да, у меня тысяча оправданий. Забираюсь в экипаж следом. Сажусь напротив капитанши, стараясь не улыбаться. Всё-таки с ней интрижку мутить точно не буду. Больше будет проблем. Мне бы что-то попроще. На разок-другой, без общих знакомств в лице старых манипуляторов.

Внутри оказалось роскошнее, чем снаружи. Бархатная обивка винного цвета, под ногами ковёр, окна из чистого стекла без единого пузырька. Запах дорогих французских духов. На маленьком откидном столике — графин с коньяком и два хрустальных бокала. Неплохо помощница устроилась.

Дверца закрывается, карета плавно трогается. Остроухина сидит идеально прямо, руки сложены на коленях. Румянец уже сошёл, включила профессионалку.

— Итак, капитан, — говорю, облокачивая локоть на подлокотник. — Чем могу быть полезен архимагистру Воронцову?

Остроухина достаёт из кожаной папки конверт. Плотная бумага чистого белого цвета, золотая печать с орлом. Императорская семья? Такие конверты не посылают простым смертным.

Капитанша протягивает мне с официальной улыбкой:

— Приглашение на зимний январский бал. Архимагистр хотел бы видеть вас там завтра вечером.

Беру конверт. Хм. Весомое. Вот что значит вес дорогой бумаги. Вскрываю печать. Внутри — карточка из ещё более плотной бумаги с золотым обрезом. Каллиграфическим почерком, на который способен пожалуй лучший писарь, выведено:

«Его Императорское Высочество принц Виктор Михайлович имеет честь пригласить барона Александра Волкова на зимний бал в Малом Тронном зале в честь славной победы при форте Дредноут. Восьмого января, восемь часов вечера. Форма одежды: парадная.»

Принц Виктор. Младший брат императора, если не изменяет память. Тридцать два года, не женат, любитель искусств и красивых женщин. Ну, а кто, собственно, не любитель? Так что тут мы схожи. Ну, а ещё, он — теневой кукловод половины дворцовых интриг. Опасный человек под маской эстета, как говорят.

— И с чего такая честь? — спрашиваю, похлопывая приглашением о ладонь. — Я всего лишь бывший штрафбатник. Таких тысячи.

— Вы участник захвата форта Дредноут, — Остроухина смотрит прямо, не отводя взгляда. — Особо отличившийся солдат. Мастер в восемнадцать лет, что редкость. Вас не могли не пригласить. — она делает паузу, поправляет складку на юбке. — Ко всему этому, с вами хотят познакомиться многие известные люди. Ваше прозвище «Ненормальный практик», скажем так, вызывает любопытство.

Вот оно что. Всё встаёт на свои места. Я типа модная игрушка для скучающей элиты. Трендовая забава сезона. «Смотрите, это тот самый преступник из штрафбата! Он правда сражался как рядовой, а теперь подполковник? И с северянами бился? И с британцами? И жив до сих пор? Давайте потыкаем в него палочкой, посмотрим, зарычит или нет!» А Воронцов, небось, хочет показать всем, что эта игрушка — его. Мол, видите восходящую звезду северного фронта? Этот паренёк под моим покровительством. Даже приглашение через свою помощницу передаёт, всё для того, чтобы все знали, чья это инициатива. Таковы политические игры, дворцовые интриги. Всё стандартно и предсказуемо. Объективно, ты нужен им, пока представляешь какой-то интерес. Не более.

Изображаю вежливую улыбку:

— Благодарю за честь, но боюсь, у меня совсем нет времени на подобные мероприятия. Послезавтра возвращаюсь в действующую армию. Война не ждёт.

Остроухина качает головой, ещё и так отрепетировано, будто ждала именно такого ответа:

— Боюсь, вы не можете отказаться, барон.

— И почему же?

— Этот приём проводит его высочество принц Виктор. И он лично намекнул архимагистру, что хочет увидеть «Ненормального практика». Лично. Намекнул. Думаю, вы понимаете, что это значит.

— В переводе с придворного языка это означает: принц приказал, и ослушаться равносильно самоубийству. Верный трактат?

Та кивает:

— Проблемы будут не только у вас. Понимаю, для вас подобное вызвало скорей всего удивление. Пусть вы не знамениты в широких массах, но в узких кругах, кто в курсе деталей операции «Дредноут», о вас говорят. И хотят узреть воочию.

— Ясно.

— А ещё, принц — очень любопытный человек, — Остроухина чуть понижает голос, будто боится, что услышат. — А когда узнал, что вы соревновались с принцессой Евдокией… и вовсе заинтриговался. Сказал, что обязан увидеть человека, который посмел состязаться с его племянницей.

Принцесса Евдокия. Чёрт. Теперь этот бал ещё больше воняет проблемами. Прям через край.

— Понятно, — киваю медленно. — Возможно, я найду время для посещения данного мероприятия.

— Рада слышать, — Остроухина улыбается. Искренне? Ага, размечтался. — Архимагистр будет доволен.

А в голове уже вертятся шестерёнки. Что задумал принц? Посмотреть на героя-выскочку? Или что-то большее? Переманить меня в свою фракцию? Бред. У него наверняка не один архимагистр на службе.

Что ж, увижу.

А ещё…

Точно!

Это же возможность переделать свою легенду! Я собирался по приезду изображать из себя простака-валенка, чтобы никто не воспринимал всерьёз. Бал — идеальное место для этого! Покажусь неуклюжим в высшем обществе. Собью пару официанток. Наступлю на подол какой-нибудь высокородной барышне. Скажу пару глупостей. Пусть все думают — обычный пацан, которому повезло на войне, но в приличном обществе ему не место. Это снизит интерес ко мне. Перестанут считать опасным или важным. «Ах, тот Волков? Да, воюет неплохо, но такой, как бы это сказать, простоватый.» А что? Идеально для того, чтобы спокойно заниматься своими делами без лишнего внимания.

— Во сколько начало? — спрашиваю, возвращаясь к реальности.

— В восемь вечера. Сбор гостей с половины восьмого. Дресс-код — парадная военная форма для офицеров или фрак для штатских.

— Пойдёт, — добавляю с усмешкой. — Ладно, притормози, детка, вот тут.

Остроухина чуть морщится от такого обращения, но стучит по стенке кареты, и кучер останавливается у обочины.

Открываю дверцу, готовясь выйти:

— Благодарю за приглашение, красотуль, увидимся ещё.

Капитанша приподнимает бровь, похоже удивлена моей смене поведения. Что ж, пусть привыкает, я просто вхожу в новую роль!

— Подполковник, — произносит она сухим тоном. — Архимагистр просил передать, будьте осторожны. В городе неспокойно. Особенно для тех, кто отличился на войне.

Интересная формулировка. Это предупреждение? Или завуалированная угроза? Дескать, веди себя хорошо, а то мало ли что случится?

— Передайте архимагистру мою искреннюю благодарность за заботу, — и, подмигнув, спрыгиваю с экипажа.

Остроухина бросает странный взгляд, закрывает дверцу, и карета трогается, увозя её обратно ко всемогущему патрону.

А я топаю по мостовой с приглашением на бал в кармане. Завтра вечером увижу весь цвет петербургского общества. Всех тех, кто считает себя вершителями судеб Империи. Забавненько. Интересно, кто кого разочарует? Я их? Или они меня?

Ловлю свободного извозчика — старикашку с облезлой лошадёнкой, но хоть тормознул, спасибо ему за это, а то б почувствовал себя не только ненормальным практиком, но попутчиком. Или пассажиром.

— Пять кварталов на запад, дедуль. Да погоняй, время поджимает.

— Сделаем!

Пока трясёмся по мостовой, обдумываю план дальнейших действий. Нужно оторваться от слежки перед встречей с бабушкой, они ведь всё ещё на хвосте. Прилипли, как клещи. После поедем с ней в полученный от Разина особняк. А дальше — быт. Ужин. Сон. Утром приготовлю одежду к балу. Хотя, стоит сегодня вечером ещё заглянуть кое-куда. К старым знакомым. В общем, на ближайшие дни времяпрепровождение обещает быть насыщенным. Особенно часть, где «Ненормальный практик» идёт на бал к принцу. Звучит как начало анекдота. Посмотрим, чем закончится.

— Приехали, милок! — останавливает карету дед.

— Спасибо, это вам, — даю ему пару рублей чаевых и спрыгиваю на мостовую.

— Тебе — спасибо! — приподнял тот зимнюю шапку-ушанку и шлепнул поводьями.

Иду по улице, делая вид, что любуюсь витринами. А сам духовным сканированием прощупываю окрестности. Так. Что мы имеем? Первый отряд — позади на крыше. Второй — в карете припарковался сбоку. А вот остальные два держат дистанцию, слишком осторожничают.

Кто они все? Какой-то из них точно «Тень», а вот остальные? Можно конечно изловить парочку, припереть к стенке в тёмном переулке. «Отвечай, сука, кто послал?» — и всё в таком духе. Но времени нет совершенно. Послезавтра выдвигаться обратно на фронт — неделя минимум в пути, если метели не застанут. И если начну распутывать эту шпионскую паутину — чувствую, влипну на долгие дни. Слишком долго выяснять, кто, зачем, почему. А мне нужно просто встретиться с бабушкой, передать документы на недвижимость, деньги и свалить обратно на войну.

Так что решаю действовать проще, как задумал ещё утром — исчезнуть.

Специально приехал к трущобам. Дома тут впритык друг к другу, переулки как кишки, дворы-колодцы. Идеальное место, чтобы оторваться.

Ныряю в первую же подворотню. Активирую ускорение. Ещё и с техникой «Бесшумной поступи». Спринт на максималках. И я в переулке за считанные секунды. Ещё пять секунд и я совсем в другом дворе. При этом за мной не поспели и те, кто был на крыше. Они даже не поняли, что именно произошло. Скорей всего им показалось, что я зашел в лавку. Вот только это был финт и я уже на соседней улице. Дальше — через дворы. Прыжок на навес сарая, оттуда на балкон второго этажа. Жильцов нет — видно через окно. Выбиваю щеколду, проникаю внутрь. Обычная квартирка мелкого чиновника — дешёвая мебель, пыльные занавески, портрет императора на стене. Через квартиру забираюсь на чердак. Тут голуби, помёт по колено и удушливый запах. Зато можно перебраться на соседнюю крышу, при том незаметно. Выглядываю. Мои преследователи в панике бегают по крышам по ложному маршруту.

Для надежности перепрыгиваю с крыши на крышу, тройку кварталов, как мартовский кот. Где прыжки, где по доскам пробежать. За пятнадцать минут сменил ещё два района.

В итоге слежка осталась позади. Спускаюсь по водосточной трубе и выхожу на людную улицу. Сразу замечаю лавку и захожу. Внутри темно, пыльно, пахнет нафталином и старыми вещами.

— Чего желаете, молодой человек? — выползает из-за прилавка хозяин. Сгорбленный еврей в округлых очках, в теплом халате.

— Пальто. Серое, вон то, — указываю взглядом. — Ещё шапку. И вон те штаны.

Он окидывает меня любопытным взглядом:

— Прячемся от кого-то?

— Ага. От жены, — вру не моргнув глазом. — Застукала с её сестрой.

Старик хихикает:

— Ой-вей, молодёжь! Сейчас подберём, что надо.

Через десять минут выхожу другим человеком. Серое пальто. Шапка-ушанка из кроличьего меха, какие носят извозчики и мелкие лавочники. Серые штаны, мешковатые, в самый раз, в таких не то что кинжал — меч, сука, спрятать можно. Свою одежду с зелёным плащом «Чёрного Лебедя» свернул, сложил в купленный тут же холщовый мешок. Из подполковника превратился в мещанина. Даже походку изменил — сутулюсь, левую ногу чуть волочу. Руки в карманы, взгляд в землю. Невидимка режим активейтед. Может так и придти на бал?

До блинной добираюсь спокойно. Больше никакой слежки. Даже городская стража и те не обращали внимания — ну идёт мужик и идёт.

И вот сижу в «У Семёныча» уже который час, потягиваю чай из деревянной кружки. За окном — ярмарочная суета. Площадь гудит. Торговцы орут, покупатели торгуются, воры шарят по карманам зевак.

На импровизированной сцене из досок скоморохи дают представление. Главный актер в красном колпаке с бубенцами, изображает британского лорда. Нацепил огромный нос из папье-маше, говорит с диким акцентом:

— Ай эм грэйт британ лорд! Ай вонт рашен золото!

Толпа хохочет. Дети визжат от восторга.

Второй скоморох в лаптях и рваной рубахе играет «русского богатыря»:

— А не пошёл бы ты, басурман, туда, откуда пришёл! Н-ныа!

И театрально бьёт «лорда» по носу. Тот падает, дрыгает ногами. Народ аплодирует.

Пропаганда, конечно, топорная. Но работает. Люди смеются, дети запомнят, что британцы плохие и враги. Простая схема для простых людей.

— Ещё блинов? — Семёныч подваливает с блюдом. Пузо выпирает из-под фартука, рыжие усы в сметане, как у толстого кота.

— С творогом пару штук.

— А с мясцом? Свеженькое, утром рубил!

— Уговорили.

Он кивает и уходит обратно к печи.

Время — половина пятого. Если бабуля не придёт к пяти, пойду к ней сам. Соглядатаев сбросил, так что теперь можно. Хотя, не факт, что они не объявятся возле её дома, ведь самое очевидное, что я навещу её. Ладно, разберусь и в этом случае, а пока выйду — пройдусь. Проверю обстановку. Может за бабулей уже следят? Как раз и увижу, когда она подойдёт.

Встаю из-за стола, кладу пару купюр на потёртую клеёнку:

— Семёныч, я выскочу ненадолго. Столик придержите?

Тот выплывает из-за стойки, сметает монеты в карман передника:

— Конечно. Только недолго — к вечеру тут такое начнётся! Народ пьянствовать придут. Места не останется.

Киваю и выскальзываю через заднюю дверь. Та визжит как баньши, но на ярмарке такой гвалт, что заглушает даже такой визг.

Площадь бурлит всё сильнее. Торговцы надрываются:

— Пряники медовые! Слаще поцелуя девичьего!

— Рыба! Свежая, ещё вчера плавала!

— Сапоги на меху! Медведь позавидует!

Протискиваюсь через толпу к палатке с пряниками. Хорошая позиция для наблюдения — вся площадь как на ладони.

Продавец — усатый мужик с носом как картошка, сразу начинает свою песню:

— Парень! Пряники не желаешь? С мёдом! С орехами! С маком! Тёща язык проглотит!

— Потом, — отмахиваюсь.

Знал бы он, кто моя тёща. Та, пожалуй, и дракона сожрет и не подавится. Судя по дочурке Корнелии.

Встаю так, чтобы видеть все входы на площадь. Активирую духовное сканирование совсем чуть-чуть.

Жду. Холод пробирается под дешёвое пальто. После зелёного плаща с эфирной пропиткой, как выйти голым на мороз. Хорошо хоть, мне норм. Не то стоял бы тут, как цуцик, пританцовывал. Так-с, выходит мой артефактный плащик контролирует температурный режим? Возможно. Надо бы присмотреться к нему повнимательнее. Кстати, я ж ни разу его не стирал, а он чистый, как с новья. Может, это и есть его свойства? Не скатерть-самобранка конечно, но как походная вещица — уникален получается.

Проходит пять минут. Десять.

И замечаю.

Бабушка.

Идёт через площадь с гостями ярмарки. Узнаю её походку — мелкие шажки, чуть покачивается. Постарела за этот месяц. Всё из-за кого? Да, дуралея — внука. Что ж, бабуля, если доживём до моей РЕАЛЬНОЙ силы, верну твою молодость. Проживешь новую жизнь, а пока держись и живи, что ещё сказать. Ну и крепись. Ведь твой внук только встал на путь настоящего практика.

Её седые волосы выбиваются из-под тёмного платка. Лицо бледное, но глаза живые, внимательные. Озирается по сторонам.

Живая. Невредимая. Да, не родная. Но человек она хороший, да и не могу же я плюнуть на родную бабульку прошлого Сашки. Так что пусть его душа будет спокойна — за родную бабушку и двор — стреляю в упор. Ладно, долой юмор, я вполне серьёзен.

Жду, пока она зайдёт в блинную. И проверяю, не идёт ли кто следом.

И тут…

Бинго?

Не в хорошем смысле, ведь за ней хвост.

Женщина в тёмном платке, сером пальто держится позади бабули. Метрах в десяти, не больше. Останавливается у лотка с шалями, перебирает товар, торгуется с продавщицей. Но взгляд! Вижу же! Взгляд постоянно возвращается к спине старушки!

Если это не слежка, то я поступлю по новой в академию! Как стану генералом! Продолжаю наблюдение. Ты посмотри какая деликатная. Артистка. Стоит ругается с продавщицей. Потом извиняется. Избегает конфликт и уходит. При этом сохраняет дистанцию. Не отрывается, но и не подходит ближе. Так естественно. Обычный человек никогда и не подумает, что это хвост. Но для меня, как красный флаг на снегу. Ещё и её эфир мастер второй ступени, чем-то приглушен. Не полностью, но что-то явно подавляет. Никаких лишних всплесков. Ну и, ещё походка. Вес на носках, готова к рывку в любую секунду. Правая рука двигается менее естественно чем левая. Причина ясна — для быстрого выхватывания оружия.

Наблюдаю дальше, стараясь не выдать себя. Вера Николаевна заходит в блинную — дверь хлопает, колокольчик звенит. Женщина тут же бросает шали, которые якобы выбирала, и перемещается к окну заведения. Встает у палатки. Позиция идеальная — видно и вход, и половину зала через мутное стекло. При необходимости можно и внутрь ворваться за три секунды, и выход перекрыть. Профи, чёрт возьми. Не какая-то шестёрка с улицы. Но кто она? И главное — зачем следит за моей подопечной бабулей? В голове лихорадочно всплывают варианты. Наёмники от Бороды вычислили мою единственную родственницу? Возможно, но зачем им старая женщина? Разве что для шантажа? Нет, маловероятно. Слишком муторный план для головорезов. Им куда проще действовать на прямую, а не через давление. Тем более в чужом городе. Тут больше смахивает на проказы аристо. Вот только кто решил поднять топор войны? А точнее, выпустить ядовитую паутину интриг. Воронцов? Возможно. Очень даже. Если это так, ему пздц. Думает, можно обидеть старушку ненормального практика и ничего за это не будет? Что ж, шокирую его. Когда он ощутит БОЛЬШУЩУЮ такую проблему в заднице. Но пока не стоит спешить с выводами. Может, это наша контрразведка решила подстраховаться, приставила охрану без моего ведома? Ага, размечтался.

Ладно. Хватит гадать на кофейной гуще. Экстрасенс с меня всё равно дерьмовый. А что до аналитики — проанализаруешь тут, когда данных — раз и обчелся. Сейчас выясню напрямую. Как умею, хе-х.

Двигаюсь через толпу, как окунь в пруду, сквозь препятствия. Медленно, естественно, как обычный посетитель ярмарки. Останавливаюсь у лотка с пирожками — покупаю один, надкусываю. Бля, с тушенной капустой, сука. Сказали же с картошкой. С усилием проглатываю. Иду дальше. У палатки с кожаными ремнями — щупаю товар, интересуюсь ценником. Чет дороговато. Это рынок для миллиардеров, что ль⁈ Ухожу. Плавно, по широкой дуге обхожу ряд палаток.

Женщина всё так же стоит у прилавка. Снова перебирает товар — другие платки, но те же механические движения. Продавщица уже косится на неё с подозрением, типа что за покупательница, которая так долго выбирает и ничего не берёт?

Подкрадываюсь сзади. Духовной энергией гашу звуки и даже вибрацию воздуха, что для эфирщиков лишнее. Такой поступью можно по сухим листьям пройти — ни один не хрустнет. Всё внимание незнакомки приковано на входе в блинную. Классическая ошибка хвостов — никогда не смотрят что вокруг.

Последние три шага. Она в этот момент, как назло, начинает поворачиваться. Поздно, милочка. Резко левой хватаю её за локоть, выкручиваю руку за спину. Не ломаю, пока что, но держу надёжно — попробует вырваться, плечу конец. Правая прижимает нож лезвием к горлу. Не касаясь кожи — миллиметра три зазора. Но она чувствует холод стали, слышит моё дыхание у уха.

— Ни звука, — шепчу. — Будешь дёргаться — прирежу. За мной.

И тащу её в ближайшую палатку. Большая, с кожаными изделиями — сёдла, уздечки, ремни. Пахнет дубленой кожей, воском. Не знаю, почему судьба подкидывает такие эротичные декорации, но я тут не за бдсм-практикой, хотя дамочка наверняка получит боль. Продавец — тощий мужичок с козлиной бородкой открывает рот, готовый заорать:

— Эй! Что вы…

Швыряю ему сверток купюр. Целую сотню на минуточку! У того глаза как блюдца. Это больше, чем он за неделю выручает.

— Покури. Минут пять. А лучше десять. И как понимаешь, ты ничего не видел и не слышал. — для верности активирую подводное зрение. Глаза вспыхивают синим светом. Припугнуть хватит.

Тот хватает деньги и испаряется так быстро, что даже шапку не надел. Зато палатку закрыл снаружи, повесив табличку «Перерыв».

Умный мужик. Жить долго будет.

Разворачиваю пленницу к себе. Теперь могу рассмотреть получше. Лет сорок, может, чуть меньше. Трудно сказать — лицо из тех, что не стареют явно. Черты простые, что идеально для шпионки. В толпе не заметишь, через час не вспомнишь. Глаза, конечно, симпатичные. Голубые, внимательные. Сейчас оценивают меня слишком явно. Да и вообще, будто увидела старого знакомого. Стоит, не паникует. Дышит спокойно, размеренно. Но чувствую — мышцы напряжены как струны. Готова к броску при первой возможности. Ждёт, когда я расслаблюсь. Вот только я не расслаблюсь, пока не узнаю ВСЁ.

— Кто ты и зачем следишь за моей бабушкой? — говорю ей, приставляя лезвие ближе, касаясь кожи. Создаю психологическое давление.

— Я не враг, — её голос ровный, без дрожи. Даже с ножом у горла говорит спокойно. — Я защищаю Веру Николаевну.

Защищает? Это что за бред?

— От кого? — не могу сдержать саркастического смешка. — От злобных торговок пряниками? Или скоморохи угрожают расправой? Может, голуби-убийцы?

— От тех, кто может причинить ей вред.

Уклончиво. И предсказуемо. Так отвечают, когда не хотят выдавать информацию.

— И с чего вдруг незнакомая женщина так озабочена безопасностью простой старушки? — прижимаю лезвие. — Неужто новый вид благотворительности? Охрана пенсионерок по пятницам?

Молчит. Вот же упрямая сучка.

— Послушай, у меня мало времени и ещё меньше терпения, — шлепаю её клинком ножа по щеке. — Ты либо отвечаешь, либо я начну ломать пальцы. По одному. Медленно. Сначала мизинец, потом безымянный…

— Вы не сделаете этого.

С чего у неё такая уверенность в голосе? Даже бесит.

— Давай проверим.

Перехватываю её левую руку, нахожу мизинец. Начинаю загибать назад. Медленно увеличивая давление. Она шипит — тихо, сквозь зубы. Но молчит.

Упрямая дура. Придётся ломать по-настоящему.

— После пальцев, — приговариваю с предупреждением. — Перейду к запястьям. Очень больно, когда кости трещат. Звук такой специфический — хрусь-хрусь. Как морковку ломаешь, только громче. Так что готовься.

Загибаю сильнее. Ещё миллиметр, и её сустав выскочит. Она уже не шипит — стонет. Но всё равно молчит. Раз такое дело — первый палец пошёл.

Хрусь.

— Амх… — стиснула та зубы.

Берусь за второй палец. Потом оглядываю её. Вряд ли она заговорит, сломай я ей и второй палец, а потому меняю подход, коий куда проще воздействует на женщин. Нагло хватаю её между ног. Та замирает как оловянная кукла. Глаза навыкат.

— ЧТО. ВЫ. ДЕЛАЕТЕ.

— Что делаю? — говорю с ухмылкой и трогаю её пальцами. — Не хочешь говорить, так заставлю другим способом.

Она сглатывает. Смотрит, не моргая:

— Вы… вы не посмеете.

— О, ещё как посмею. Решила навредить моей бабуле, я с тобой тако-о-ое сделаю… — засовываю руку ей под пальто. Естественно, не собираюсь ничего такого делать. Но она-то не знает. Щелчком пальца отрываю пуговицу её брюк и говорю: — У тебя ещё есть шанс во всём признаться, и я остановлюсь. Если ответ меня удовлетворит. Если нет, удовлетворит твоё тело. Решайся. Три секунды. Две. Одна.

Та смотрит на меня и молчит.

— Ты сама сделала выбор. — хватаю её за пояс и притягиваю к себе.

И тут позади открывается дверь и раздается голос:

— Сашенька! Внучок, отпусти её немедленно!

ААААЧТОЗА⁈

В проеме лавки материализуется бабуля. Бросаю на неё взгляд. Это точно она? Моя бабуська? Спина прямая как у гвардейца на параде. Подбородок поднят. А взгляд… как у генералов перед атакой. Стальной, непреклонный, привыкший, что ему подчиняются. И голос. В коем нет ни тени старческой дрожи. Это явно тон человека-командующего. Того, кто не терпит никаких возражений.

— Бабуля? — приподнимаю бровь. — Ты знаешь эту женщину?

— Это Марьяна. Она мой человек.

Её человек? О чём она? Перевожу взгляд на пленницу, прикусившую губу от боли. От боли же? Её человек… Ой. ОЙ. Оёй. Что-то неловко.

Убираю нож, отпускаю захват и делаю шаг назад.

Та тоже отходит в сторону, поправляет пальто. Вставляет на место сустав. Активирует регенерацию, доступную мастерам второй ступени. Палец медленно, но верно регенерирует. Сама поворачивается к бабушке, склоняет голову в почтительном поклоне:

— Простите, госпожа. Не уследила. Он подкрался совершенно незаметно. Это моя вина.

Госпожа?

Что за чертовщина тут происходит?

— Ничего, дорогая, — бабушка проходит в лавку, и теперь прихрамывает сильнее обычного. Волнуется? Или притворялась ранее, что нога болит меньше. — Сашенька всегда был импульсивным. Весь в отца. Тот тоже сначала делал, потом думал.

Так, всё это начинает порядком раздражать.

— Бабуль, — пытаюсь собрать разлетающиеся мысли. — Объясни, кто эта женщина и почему охраняет тебя? И с какой стати называет госпожой?

Вера Николаевна вздыхает. Долго, тяжело, очень тяжело. Будто выдыхает и не воздух вовсе, а годы молчания. Она на глазах постарела ещё года на два-три. Не внешне, нет. Душевно. Не знаю, что за груз она несёт все эти годы, но тот явно больше ей не по плечу.

— Пойдём в блинную, внучок, — говорит она тихо. — Сядем, поговорим спокойно. Я… я давно должна была рассказать. Но боялась. Всё откладывала. Думала, вот подрастёт, вот окрепнет, вот будет готов… А теперь… — и смотрит на меня долгим, печальным взглядом. — Теперь, видимо, откладывать больше некуда. Ты вырос. Пора тебе узнать всю правду. И кто ты на самом деле.

Кто я на самом деле?

Вот так поворот…

Часть 2

Проходим в блинную молча. Иду первым, стараясь выглядеть спокойным. Ага, обычный мещанин топает отведать блинов. Бабушка за мной. Марьяна замыкает. Конвой.

ОХРАНА! ОНА РЕАЛЬНО ОХРАНА ОКАЗЫВАЕТСЯ! ЧТО ЗА НАХ⁈

Представляю, в каком она сейчас афиге. Это ещё бабуля не заметила, какими пытками я занимался. Скажи ей, наверняка сказала бы:«мой Сашенька — хороший мальчик! И так не сделал бы!»

Прости, бабусь. Я тот ещё засранец. Но ведь думал, что тебя собираются обидеть. Ну и, решил разобраться своими методами. Конечно, варианты были и получше, но когда тебе восемнадцать и ты треть месяца в завязке, а изнутри пульсирует ядрённый духовный ядерный реактор, в купе с эфирными узлами, и это я молчу про яйца, удержать свою животную натуру очень непросто. Голод во всех планах затмевает разум. Нужно спустить пар в ближайшие дни, иначе это грозит срывом.

Толкаю тяжёлую дверь. В зале человек десять, не больше. Пара торговцев у стойки допивают чай, обсуждая цены на муку. В углу семейство с тремя детьми — доедают блины, младший размазал варенье по всему лицу. У окна пьянчужка в тулупе клюёт носом над кружкой самогона, сейчас уснёт.

Прохожу к своему столику, но Марьяна обходит меня быстрым шагом. Подходит прямо к стойке, где Семёныч протирает кружки:

— Пусть все выйдут. Заведение закрывается на технический перерыв. — произнесла она это негромко, но так уверенно и холодно, что Семёныч сглотнул.

— В смысле. Вы кто такие… — начинает он возмущаться, но осекается.

Та кладёт на стойку пачку купюр. Толстую, перевязанную лентой.

— Этого хватит?

Семёныч хватает деньги, быстро пересчитывает. Глаза становятся круглыми как, сука, блины, которые сам печёт. Там рублей двести, не меньше — больше, чем он выручает за месяц.

— Всё, закрыто! — орёт он на весь зал, засовывая деньги в карман. — Технический перерыв! Выходим-выходим!

— Но мы же ещё не доели… — начинает торговец, показывая на тарелки.

— Бесплатно! Всё бесплатно! Забирайте с собой! Только поскорее! И каждому кваса бутылку от заведения!

Волшебное слово «бесплатно» действует как заклинание. А тут ещё и квас. Народ вскакивает, хватает блины, заворачивает в газету. Детвора берут квас, радостно верещат. Торговцы допивают чай залпом, обжигаются, матерятся вполголоса.

Пьянчужка даже не просыпается. Марьяна подходит к нему, берёт под локоть:

— Пойдём, дедушка. Вам пора домой.

— А? Што? Ещё по маленькой… — бормочет тот, но Марьяна уже ведёт его к выходу.

Выводит аккуратно, но неумолимо. Тот поправляет шапку и просто идёт в заведение напротив.

Через две минуты зал пуст. Семёныч тоже пошёл прогуляться.

Марьяна переворачивает табличку на двери — «ЗАКРЫТО». Задвигает тяжёлый засов. Железный, основательный. Проверяет окна — шторы закрыты плотно, щелей нет. Обходит зал по периметру, проверяя, не спрятался ли кто. Педантка прям. Наконец встаёт у входа, скрестив руки на груди. Поза — стражница на работе. А вообще, какого хрена? Где она была все эти годы? Что-то в памяти Сашки ни одного фрагмента с её участием.

Мы с бабушкой, тем временем, садимся за дальний столик.

Молчим.

Она смотрит на свои руки, сложенные на потёртой клеёнке. Пальцы переплетены, напряжены. На безымянном — простое серебряное кольцо. Всегда думал — обручальное от покойного мужа. А теперь не уверен ни в чём.

— С чего начать… — она говорит тихо, будто сама с собой разговаривает. — Столько лет молчала. Каждый день хотела рассказать и каждый день откладывала. Думала, защищаю тебя. Думала, так будет лучше. А теперь… теперь понимаю — трусила. Просто трусила.

Поднимает взгляд. И вижу в её глазах боль. Старую, въевшуюся, как ржавчина.

— Сашенька. Внучок мой любимый. Прости меня. Прости старую дуру. Я… я столько от тебя скрывала. Хотела как лучше, а получилось…

Её голос дрожит. Еле сдерживает слёзы.

— Бабуль, — наклоняюсь к ней через стол, беру её руки в свои. Холодные, дрожащие. — Просто расскажи всё. Без утайки. Что происходит? Кто эта Марьяна? Не волнуйся, я уже не маленький. Выдержу.

Вера Николаевна глубоко вздыхает. Один раз, другой. Собирается с силами. Выпрямляется — плечи назад, подбородок вверх. Изменила осанку, став кем-то большим чем старушка из книжного магазина.

— Начну с главного, — её голос становится твёрже. — С того, что ты должен был узнать давно. Моя настоящая фамилия — Северова. Вера Николаевна Северова. Урождённая княжна Волконская из младшей ветви. Вдова Николая Михайловича Северова… Князя Севера, павшего семнадцать лет назад в бою с Британским Королевством. Твоего деда.

И тишина.

Слова падают как камни в воду.

Плюх.

Плюх.

Плюх…

Круги расходятся, достигают берегов сознания.

Северова.

Княжна.

Князь Севера.

Что.

— Погоди, — отстраняюсь. — Северова? Бабуль, ты бредишь? Может, тебе нехорошо?

Она грустно улыбается:

— Нет, милый. Я в полном рассудке. И говорю правду. Ты — Александр Дмитриевич Северов. Последний наследник княжеского рода Северовых. По праву рождения — князь Северный. Хотя княжества больше не существует.

Северов. Я?

— Семнадцать лет назад, — бормочу задумчиво. — Падение Северного княжества. Резня. Разве все Северовы не погибли.

— Не все, — бабушка качает головой. — Ты выжил. Я вывезла тебя из княжества, когда тебе было всего несколько месяцев. Спрятала. Вырастила как простого сироту. Чтобы никто не узнал. Чтобы враги не нашли. Северное княжество пало, грустная правда, — продолжает она ровным, бесстрастным голосом. Будто читает из учебника истории, а не рассказывает о гибели собственной семьи. — Твой дед, князь Николай Михайлович погиб при обороне столицы. Держался до последнего, пока из города вывозили женщин и детей. Твои родители… — её голос дрогнул, — их также убили.

Молчу.

— Ты — последний из рода Северовых, Саша, — она смотрит мне в глаза. — Законный наследник княжеского титула. Хоть самого княжества больше и нет.

— Подожди, значит, получается, я князь. Князь несуществующего княжества? Типа король без королевства?

— По праву рождения — да. Ты — князь Александр Дмитриевич Северов.

Смотрю на неё — серьёзное лицо, никакого намёка на шутку. Потом на Марьяну, которая торжественно кивает, дескать всё правда, ваше сиятельство.

И начинаю смеяться.

Тихо сначала, потом громче. Хохочу, не могу остановиться. До слёз.

— Саша? — бабушка тревожно наклоняется ко мне. — Внучок, что с тобой?

— Прости, бабуль, — вытираю слёзы, всё ещё посмеиваясь. — Просто… это же полный абсурд. Я и князь Севера?

— Это не смешно, — она хмурится, поджимает тонкие губы.

— Да ладно тебе, ба, очень даже смешно, — всё ещё улыбаюсь. — Уже представляю, как генерал Разин обалдеет, когда узнает. «Ваше сиятельство, извольте почистить вам сапоги!» А вождь Хальвдан вообще в осадок выпадет.

Но смех постепенно затихает. Потому что вижу — бабуля-то не шутит. Это правда. Всё правда.

Чёрт.

Серьёзно, что ли? Я реально князь ныне несуществующего княжества? Это как выиграть джекпот в лотерею, но потом узнать, что вообще-то произошла ошибочка, но вот вам утешительный приз в виде микроволновки! Пздц.

— Почему ты скрывала? — говорю уже серьёзно. — Все эти годы.

Она опускает взгляд на свои руки:

— Враги рода Северовых ещё живы, Саша. Те, кто предал княжество изнутри. Кто впустил британские войска. Кто убил твоих родителей. Если бы они узнали, что наследник жив…

— Меня бы прикончили. Понимаю.

— Или использовали бы. Как знамя для новой смуты. Как марионетку для своих игр. И бросили бы в мясорубку ради своих целей.

Логично. Жестоко, но логично. Живой наследник — это символ. А символы в политике — разменная монета.

— А Марьяна? — киваю на женщину у двери. — Кто она?

— Марьяна Петровская. Камеристка твоей матери, княгини Екатерины. Одна из немногих, кто остался предан после падения. Она помогла мне вывезти тебя.

Смотрю на ту новым взглядом. Эта женщина спасала меня? Вернее прошлого Сашку? Рисковала жизнью ради младенца?

Она ловит мой взгляд, чуть склоняет голову:

— Для меня большая честь служить вам, ваше сиятельство.

— Не надо, — морщусь. Кабздец. Чувствую себя чудовищем. А ей сейчас какого? Что её трогал пи*дюк, якобы ещё и князек. Н-да уж. Это беспокоит даже больше чем то, что я — князь Севера. — Никаких «сиятельств», Марьяна. Для вас просто Александр. Или Саша.

— Как прикажете… Александр, — она кивает ещё раз.

Никакого недовольства или возмущения в голосе, от чего на душе ещё более паршиво. Ещё и палец ей сломал. Ладно. Надо будет как-то загладить вину. Загладить. Но не так! Не пальцами. Боже. Отворачиваюсь к бабуле.

— Это… И сколько ещё таких «верных»? Тех, кто знает правду?

Та задумывается, будто мысленно подсчитывает:

— Кто помнит присягу и готов действовать человек двести, может, триста. Разбросаны по всей империи — кто в армии служит, кто торговлей занимается, кто на севере осел.

— Триста? — хмыкаю, кивая. — Неплохо для мёртвого княжества.

— Это только верхушка, — вступает в разговор Марьяна. О, только не это, стой в сторонке и не смотри мне так в глаза. — Есть ещё их семьи, ваше сиятельство. Дети, внуки, племянники. Те, кто помнит старые времена по рассказам. И целые деревни на севере, где до сих пор молятся за здравие князей Северовых. Не знают, что вы живы, но надеются.

— Сколько всего? Если прикинуть?

Бабушка пожимает плечами:

— Если считать всех, кто может откликнуться на призыв законного князя? Тысяч семь, может, десять. Но это разрозненные люди, не армия. Крестьяне, ремесленники, мелкие торговцы. Есть несколько офицеров в армии, пара чиновников средней руки…

— И некоторые из старой гвардии сохранили влияние, — добавляет Марьяна. — Полковник Морозов, например. Официально командует гарнизоном в Пскове. Его полк полностью из северян. Восемьсот штыков, готовых явиться по первому зову.

— Восемьсот солдат? — это уже что-то. — И он знает обо мне?

— Нет. Знает только, что где-то есть наследник. Ждёт знака.

— И это не всё, — бабушка начинает вспоминать остальных крупных шишек. — Купец Трофимов контролирует половину речных перевозок на севере — у него своя флотилия, команды верные. Графиня Шувалова — официально нейтральна, но её покойная мать была из рода Северовых. У неё поместье, своя гвардия, человек триста. Барон Халов…

Слушаю перечисление имён и понимаю — тут целая сеть. Спящая, затаившаяся, но существующая. Ждущая. Вот только чего? Неужели не понимают, что всему конец?

— Чего они ждут? — спрашиваю прямо.

— Тебя, — бабушка смотрит мне в глаза. — Ждут, когда князь Северов вернётся и поднимет знамя. Восстановит честь рода. Вернёт земли предков.

Вот те на. Целая подпольная организация фанатиков мёртвого княжества. И я — их надежда на светлое будущее. Мессия поневоле. Становится всё интереснее и интереснее.

— Бабуль, — говорю спокойно. — А ты сама ведь тоже была практиком?

Она кивает, поднимает руки ладонями вверх. На запястьях — белёсые шрамы, похожие на ожоги. Знаю, что это.

— Была. Магистр третьей ступени. Но семнадцать лет назад провела ритуал запечатывания. Навсегда отрезала себя от эфира. Чтобы спрятаться в столице, иначе любой сильный практик почувствовал бы за версту.

Запечатать узлы для практика — равносильно как отрезать собственные руки. Навсегда лишиться части себя. И она сделала это ради Сашки, которого больше нет.

— Прости, что не рассказала раньше, — её голос снова дрожит. — Я хотела защитить тебя. Дать нормальную жизнь. Без груза мести, долга, мёртвых надежд. Но теперь… теперь ты сам стал заметной фигурой. Подполковник. «Ненормальный практик». Мастер в восемнадцать лет. Видела, о тебе и в газете сводку писали.

Бабушка достаёт из сумочки небольшую шкатулку. Чёрное дерево, искусная резьба. Открывает.

Внутри — перстень. Тяжёлый, золотой, с крупным рубином. На камне выгравирован герб — волк под звездой.

Родовой перстень князей Северовых, значит.

— Это твоё по праву, — говорит она тихо. — Носить или нет — решай сам. Но знай: ты не просто Александр Волков, сирота и солдат. Ты — князь Александр Северов, последний из великого рода. И что с этим знанием делать… решать только тебе.

Беру перстень. Тяжёлый. Не столько от золота, сколько от груза всей этой ответственности. Кручу в пальцах, разглядываю герб. Волк под северной звездой. Символично. Да и грустно всё это, если уж быть реалистом.

— Бабуль, давай начистоту, — откладываю перстень на стол. — Вы хотите, чтобы я поднял восстание? Собрал этих людей и пошёл отвоёвывать несуществующее княжество?

Она выпрямляется. В глазах загорается огонь — старый, приглушённый, но всё ещё не потухший:

— Многие на это надеются.

— Сколько, говоришь, людей откликнется? Семь тысяч? Десять максимум? Включая детей и стариков, да?

— Примерно так.

— А сколько было населения в княжестве до падения?

Та задумывается:

— Около полумиллиона. Армия — тридцать тысяч регулярных войск, не считая ополчения.

— То есть осталось около двух процентов от былого.

— Если округлять… да.

Откидываюсь на спинку стула. Протяжно вздыхаю. Вот и ответ на её вопрос.

— Бабуль, без обид, но всё это чистое безумие. Северовы не удержали княжество, имея стопроцентные силы и укреплённые форты. А теперь горстка людей хочет вернуть всё обратно? В разгар войны с Британией? Когда Империя любое восстание подавит, не моргнув и глазом?

Тяжёлое молчание. Даже Марьяна у двери опускает голову.

— Я понимаю, — бабушка говорит тихо. — Разумом понимаю. Но люди, Саша… они столько лет живут этой надеждой. Мечтой о возрождении. Для многих это смысл жизни.

— Я не поведу их на убой ради призрачной мечты.

Марьяна тут же вмешивается:

— Вы — наследник. Это ваш долг перед вассалами.

Поворачиваюсь к ней, приподнимаю бровь:

— Долг? Серьёзно? Какой, к чертям, долг? Наследников готовят с рождения — учат управлять, строят связи, вводят в курс дела. А меня восемнадцать лет держали в неведении. И теперь вываливают: «Сюрприз, ты — князь, иди умирай за мёртвое княжество. Ну и прихвати с собой семь тыщ душ, они только ЗА». Это не долг, это идиотизм. Более того, вы уверены, что выжившие вообще этого хотят? Может, они спят и видят, как бы спокойно прожить жизнь.

— Как вы смеете… — Марьяна хмурится.

Бабушка поднимает руку, останавливая её:

— Он прав. Мы не имеем права требовать.

Встаёт, подходит ко мне, кладёт сухую ладонь на плечо:

— Саша, ты волен выбирать. Можешь забыть об этом разговоре. Жить как барон Волков, служить Империи, строить свою жизнь. Однако… верные люди хотели бы услышать решение от тебя лично. Что бы ты ни предпринял — это закроет вопрос раз и навсегда.

Вздыхаю. Старики просто-навсего хотят посмотреть на последнего князя. Попрощаться с мечтой, которую лелеяли два десятка лет. А молодёжь так вообще, живёт своей жизнью. Уже со своими мечтами.

— Хорошо. Я встречусь с вашим советом. И вот что им скажу: месть — будет. Я лично найду предателей. И убью их. Медленно и мучительно. Это моё обещание. — Беру перстень. — Но поднимать восстание внутри Нью-Норфолка, когда империя уже начала кампанию? Где совет был раньше до зимней кампании? Да и собственно, я не стал бы вести людей на самоубийственную войну за клочок земли и год назад, и два. Не те силы. Княжество мертво, так пусть живёт его народ.

Обе — и Вера Николаевна и Марьяна молча слушали. И теперь задумались.

— Месть — это тоже долг чести, — тихо говорит Марьяна.

— Нет, — качаю головой. — Это личное. Они убили людей, которые дали мне жизнь. А я убью их. Простой баланс Вселенной без высоких материй. — Кладу перстень во внутренний карман: — Но займусь этим позже. Как придёт нужное время.

Бабушка смотрит на меня и с грустью и гордостью.

— Ты вырос, Сашенька. Стал жёстким. Холодным.

— Война, бабуль. Она всех делает такими. Жёсткими или мёртвыми. Я выбрал первое.

Она печально качает головой:

— Расскажи. Что с тобой произошло за этот месяц? В письме ты написал так скупо. Только «жив-здоров, не волноваться».

— Ох, это долгая история, бабуль. Боюсь, Семёныч замёрзнет снаружи.

— Он уже наверняка где-то пьёт в кабаке. Рассказывай. У нас есть время. До вечера ещё далеко. — она взглянула на помощницу. — Марьян, принеси свежего чаю. И блинов — раз уж мы оккупировали заведение.

Следующий час прошёл в рассказах. В общих чертах, без кровавых подробностей. Про штрафбат, где за неделю из рядового стал сержантом — просто потому что выжил дольше остальных. Про операцию в форте Дредноут, дескать героически прорывались, многие погибли, мне повезло. Про то, как Разин сделал меня подполковником.

— Подполковник в восемнадцать лет, впервые такое вижу, — бабушка делает очередной глоток чая.

— Да. Ещё поместье в Сочи дали, и сорок гектар виноградников. Ну и, здесь, в Петербурге, дом на Васильевском острове. Трёхэтажный особняк покойного купца Моргунова. Плюс баронский титул в нагрузку.

Она молчит, обдумывая. Потом тихо произносит:

— Империя просто так не разбрасывается наградами.

— Понимаю, — пожимаю плечами. — Всё знакомый генерал, с которым сотрудничаю.

— Будь осторожен. Так или иначе, твоё стремительное возвышение не сулит ничем хорошим. Сверху обратят внимание. Причём далеко не друзья. Высшие чины не любят выскочек. Будут копать, искать компромат, вставлять палки в колёса.

— Знаю, бабуль. Но волков бояться — в лес не ходить, — улыбаюсь. — Поверь, меня не пугают люди с верхних, скажем так, позиций. Да и покровители есть. Генерал Разин. Да и архимагистр Воронцов проявляет интерес.

— Воронцов? — она напрягается. — Он опасен, Саша. Очень опасен. Этот человек играет людьми, как пешками.

— Знаю. Но мы не враги. Пока что. Завтра пригласил меня посетить мероприятие, что устраивает принц Виктор.

— Бал? — спрашивает уже Марьяна. — Это опасно.

— Да, — обрываю её. — Но я всё равно собираюсь посетить его.

Не буду же я им рассказывать, что не хочу упускать данную возможность развеять все мифические слухи вокруг собственной персоны и предстать просто пареньком, которому банально повезло.

Бабушка задумчиво кивает:

— Ты уже взрослый, не мне тебя останавливать, когда ты через столько всего прошёл. Но будь готов — там могут быть те, кто знал твоих родителей. Фамильное сходство, сам понимаешь.

— Буду осторожен. И, кстати, об осторожности. Я хочу, чтобы ты уехала в Сочи. Поместье оформлено. Ты вписана как вторая владелица.

— Но, внучок, — теряется та. — Как я могу покинуть Петербург?

— Да просто, собрать вещи и уехать, — пожимаю плечами. — Не навсегда же. Ради твоей безопасности. А как разберусь тут с делами, приеду и заберу тебя обратно. Если ещё захочешь вернуться, — и улыбаюсь, понимая, что бабуле ведь может там и понравиться. — Но это завтра. Сегодня едем в новое поместье, что задарил Разин. Я там ещё не был — только ключи получил сегодня в канцелярии, даже не распаковывал. Так что собирайтесь, едем в новый дом. В конце концов, когда ещё мы нормально поговорим? Я послезавтра на фронт, ты на юг… Месяцы не увидимся.

Бабушка переглядывается с Марьяной — молчаливый диалог, который женщины умеют вести одними взглядами. Та кивает, мол, не против.

— Кстати, Марьяна, — поворачиваюсь к той. — Раз уж мы будем в поместье, собери этот ваш тайный совет. Но не сегодня. Сегодня люди вряд ли успеют собраться. Завтра утром, часам к восьми. Пусть придут, выслушают мой ответ официально. Чтобы потом не было кривотолков.

— Так быстро? — она хмурится, явно просчитывая логистику. — Я не успею оповестить всех, многие живут в пригородах, кто-то вообще в других городах…

— Кто сможет — придёт. Кто не сможет — узнает от других. — пожимаю плечами. — Никаких торжественных церемоний с фанфарами и салютами всё равно не будет. Просто скажу пришедшим то, что думаю, и разойдёмся.

— П-поняла.

Надо же, больше не спорит. Уже хорошо.

Снимаю духовный барьер от прослушки. Да, паранойя заставила поставить его ещё в момент, когда зал опустел. Выхожу на улицу первым. Семёныча по близости нет. Видать празднует выручку. На улице уже темно. Зимой в Петербурге всегда так, к шести вечера уже как ночью. Только эфирные фонари создают островки голубоватого света, под которыми виднеется гуляющий народ а так — тьма тьмущая. Бабуля с Марьяной выходят следом. Камеристка запирает дверь на внешнюю щеколду и навешивает замок, не защёлкивая.

Выходим с территории ярмарки молча.

Ловлю извозчика. Кучер — бородатый дед в тулупе, от коего несёт махоркой и конским потом, хмуро смотрит. Да что пля с кучерами не так? Или у меня какая-то метка на лбу? Проклятие, вызывающее недовольных извозчиков?

— На Васильевский, Седьмая линия, дом двенадцать, — говорю, помогая бабушке забраться.

— Десятка, барин, — кучер даже не оборачивается, только требовательно протягивает ладонь.

— Получишь на месте.

— Как скажете.

Усаживаемся втроём. Тесновато, но что поделать, карета маломерка блин. ХОЧУ ВЕРНУТЬ СВОЮ ПОВОЗКУ!

Экипаж трогается, колёса скрипят по снегу. Кучер понукает лошадь — хоть и старая кляча, но бодрая.

Катим по вечернему городу. В окнах домов огни — жёлтые керосиновые, голубые эфирные. Семьи собираются к ужину, дым из труб поднимается прямыми столбами — безветрие. На углу компания студентов горланит песни. Городовой стоит рядом, не вмешивается — пятница, молодёжь гуляет, пока не начнут драться — пусть поют.

Проезжаем мимо трактира «Золотой петух» — оттуда даже в карете слышен пьяный хор и звуки гармошки. Кто-то выводит про «очи чёрные, очи страстные». Фальшивит страшно, но с душой.

— Сашенька, — бабушка берёт меня за руку. — Ты уверен насчёт совета? Это очень серьёзный шаг. Необратимый.

— Именно поэтому и нужно сделать его сразу. Чем дольше тянуть, тем больше ложных надежд людям. А надежды нет, бабуль. Северное княжество погибло семнадцать лет как. Совет бы ещё спустя сто лет решил его возродить. Хотя, знаешь, с определённой подготовкой, шансов было бы даже больше чем в нынешних реалиях.

Она тяжело вздыхает, но не спорит. Понимает. Всё она понимает. Осталось только донести это старым фанатикам.

— Можно разослать весточки прямо сейчас, — Марьяна указывает на круглосуточную курьерскую службу. — Адреса я помню. Не все, но большую часть.

— Отлично. — киваю и выглядываю из окошка. — Кучер! Притормозите у «Быстрого гонца»!

— Будет сделано, барин!

И сворачивает к обочине. Останавливаемся у конторы с яркой вывеской — «Быстрый гонец. Доставка 24 часа». В окнах свет, видно снующих клерков.

Марьяна выскакивает с экипажа и скрывается за стеклянными дверями. Смотрю по сторонам. Тут оживлённее — магазины ещё открыты, в витринах горит свет. Дамы в мехах прогуливаются под руку с кавалерами. У соседнего входа вывеска с грядущим театральным выступлением, премьера чего-то французского.

Через десять минут Марьяна возвращается, отстукивает снег с обуви на ступеньке и залезает в карету:

— Готово. Пятнадцать курьеров отправлены по городским адресам — доставят сегодня. Те передадут по цепочке. К завтрашнему утру человек тридцать-сорок соберутся. Может, больше.

— Сорок? — присвистываю. Нихрена се. — Многовато для тайного собрания в одном месте.

— Это только костяк, — поясняет та, усаживаясь обратно. — Те, кто принимал присягу лично вашему деду. Старая гвардия. Остальные — их дети, внуки, дальние родственники, придут, только если вы лично призовёте.

— Понятно. — стучу по кабине и трогаемся.

Едем через Дворцовый мост. Нева подо льдом, в полыньях чёрная вода. На другом берегу — Петропавловская крепость, шпиль собора упирается в звёзды. Красиво, чёрт возьми.

Васильевский остров встречает тишиной богатого района. Широкие улицы, ряды эфирных фонарей. Особняки прячутся за высокими коваными оградами. В окнах — отблески каминов, силуэты за тюлевыми занавесками. Респектабельно. Солидно. И скучно.

— Седьмая линия, — объявляет кучер. — Какой дом?

— Двенадцатый.

Карета замедляется, катит вдоль ограды. Кованые прутья, узор из виноградных лоз и грифонов. За оградой — заснеженный сад, дорожка к крыльцу.

И сам дом.

Вот он — красавец.

Трёхэтажный, из красного кирпича с белыми колоннами. Окна высокие, арочные. На крыше — мансарда с круглыми окошками. Парадное крыльцо с навесом на витых столбах.

Неплохо. Особенно для бывшего курсанта академии и штрафника. Вот она — жизнь. Никогда не знаешь как повернётся. Вчера задом, сегодня передом. Но любить её нужно с двух сторон. Всё. Это клиника.

— Приехали, барин, — кучер останавливает лошадь у ворот.

Да, приехали, точнее и не скажешь.

Выходим наружу. Расплачиваюсь с извозчиком — десятка и пятак на чай. Тот благодарит, разворачивает клячу и уезжает в темноту. Мы же остаёмся стоять перед здоровенными воротами из кованого железа.

— Хороший дом, — одобрительно кивает бабушка, разглядывая фасад. — Моргунов был человеком со вкусом. И с деньгами. Жаль, что так бесславно закончил.

— А что с ним случилось? — спрашиваю, перебирая связку ключей. Каждый размером с палец, увесистые. — Разин говорил что-то про смерть при странных обстоятельствах.

— По официальной версии в газетах — апоплексический удар. Нашли утром в кабинете, — Марьяна помогает мне, светит эфирным шариком у замка. — Но в городе шептались Моргунов торговал с армией, провиант и амуницию. Видимо, где-то пожадничал и решили, что его доля слишком велика.

Замок поддаётся. Механизм всё ещё в отличном состоянии. Распахиваю ворота, и открывается вид на заросшую, заснеженную аллею.

— Добро пожаловать в наш новый дом, — улыбаюсь. Эх, надо бы брать с собой Фрею. Заселиться с ней в наше теплое гнездышко. Жить-поживать, да добра наживать. Черт побери, я соскучился! И вроде по Ингрид тоже. По Корнелии — нет. Ни капли. Пока что она тупа настораживает меня своими якобы «чувствами». Да и вообще, есть ощущение, что той ночью я просто вырубился, а не ШЕСТЬ раз толкал болт в мякоть. Хлопал в ладушки по-взрослому. Пещероводил. Нашпиговывал. И прочее-прочее. Но ладно, всё станет понятно при следующей встрече с ней. Спальной встрече.

Идём по заснеженной дорожке к парадному входу. Под ногами хрустит снег вперемешку с гравием. По бокам — запущенный сад. Кусты не стрижены, превратились в бесформенные сугробы. Деревья разрослись, ветки переплелись над головой. Но даже в запустении чувствуется — когда-то это было красиво. Вон, под снегом, очертания фонтана. А то, похоже, беседка.

На входе особняка, точь страж, парадная дверь из массивного дуба с бронзовыми накладками в виде всё тех же грифонов. Моргунов явно питал слабость к мифическим тварям.

Ключ входит легко, замок щёлкает.

Толкаю эту вратину. Внутри темно как в могиле, ну и холодно как в леднике, естественно. Пахнет пылью, старым деревом, а ещё чуток мышами.

— Светильники не работают, — Марьяна нашла выключатель у входа, щёлкает. Бестолку. — Видимо, отключили из-за консервации. Но должны быть свечи или переносные эфирные.

Провожу рукой по стене рядом, нащупываю управляющую панель — медная пластина. Стандартный бытовой контур для оснащенных домов. Активирую базовый спектр — просто направляю каплю эфира из руки.

Вспыхивает свет. Десятки ламп оживают разом, заливая пространство холодным голубоватым сиянием.

— Надо же, — комментирует Марьяна. — Работает. Золотые у вас руки, наследник.

— А? Ага…

Так! Отставить грязные мыслишки! Почему она сказала именно про руки⁈ Почему не сказала, мол вы мастер типа? Или ещё что-то! Но именно про руки. После того, что мои руки с ней делали. Она меня драконит, уверен.

Окидываю взглядом холл. Оу. Да он размером с приличный спортзал. Мраморный пол выложен чёрно-белой шахматной мозаикой. Парадная лестница из красного дерева взмывает на второй этаж, разделяясь на два крыла. Перила резные — драконы, грифоны. Потолок расписан, некая сцена из мифологии — голые боги на облаках преследуют полуголых нимф. Эротично, но со вкусом. Мебель закрыта белыми чехлами, как призраки в простынях. Но по ножкам видно — всё дорогущее, старинное. А это что, рояль? Точно, рояль под чехлом в углу.

— Мама мия… — бормочу, разглядывая великолепие. — Это всё реально теперь моё?

— Поздравляю, внучок, — бабушка улыбается, тоже оглядываясь с интересом. — Хотя запущено сильно. Ну ничего, Марьяна наведёт порядок.

— Сделаю всё в лучшем виде, госпожа, — кивает та и взяла из папки план дома. — Тридцать комнат по документам. Парадная гостиная, малая гостиная, кабинет хозяина, библиотека, столовая на двадцать персон, бильярдная. Тут и бальный зал есть.

— Бальный зал? — хмыкаю. — Мне как раз не хватало места для вальсов и полонезов. Буду каждый вечер устраивать их для крыс и тараканов.

— Шутки-шутками, — улыбается бабуля. — А бальный зал — это статус. Если у дворянина есть зал для приёмов, значит, он может принимать высшее общество. Что важно для связей.

— Бабуль, какие связи? Я послезавтра на фронт уезжаю.

— Война не вечна. А дом останется.

Если выживу, хочется добавить.

— Давайте пройдемся, осмотримся, — предлагаю им, после чего сам иду вглубь особняка, исследовать владения. Под сапогами поскрипывает паркет, при чём наборный, из разных пород дерева. Дуб, ясень, орех — складывается в сложный геометрический узор. Красиво, конечно. И всё покрыто слоем пыли, что остаются следы.

На стенах — портреты. Серьёзные мужчины в старомодных костюмах, дамы в кринолинах. Прошлые владельцы? Или Моргунов скупал для солидности, чтобы создать иллюзию древнего рода?

Открываю первую дверь направо. Парадная гостиная.

Роскошная. Ну, кто б сомневался.

Камин, в который можно войти не сутулясь — метра два высотой, из белого мрамора с прожилками. Над ним — зеркало в золочёной раме до самого потолка. Диваны и кресла под чехлами вдоль стен. Хрустальная люстра размером, сука, с карету висит по центру, тысячи подвесок блестят в эфирном свете. Окна — от пола до потолка, прикрытые тяжёлыми бархатными шторами.

— Здесь и соберём совет, — решаю, оглядывая пространство. — Места хватит даже на сотню человек.

— Как прикажете, наследник, — кивает Марьяна. — К утру подготовлю тут всё.

Она снимает пальто, кладёт на стол и принимается снимать пыльные чехлы. Под ними — бархатная обивка бордового цвета. Сама мебель массивная, основательная. Кресла с высокими спинками и подлокотниками. В таких заседать в парламенте, а не чай гонять. Диваны на гнутых ножках, с валиками и кистями.

— Пойду пока осмотрюсь, — говорю им и выхожу в коридор.

Так-с, надо бы сходить на кухню, что ли? Взглянуть что там с запасами. Наверняка она должна быть в полуподвале. В подобных особняках их часто делают внизу и в стороне, чтобы не распространялись запахи вместе с шумом.

Пройдя в боковое крыло обнаруживаю узкую лестницу для прислуги — ступеньки деревянные, скрипят немилосердно. А вот и кухня. Тоже огромная. Русская печь занимает целую стену. Рядом — вполне себе современная эфирная плита со множеством конфорок. На стенах — батарея медных кастрюль и сковородок. Даже не тронутых воровством. В шкафах — посуда. Фарфор с золотой каймой, хрусталь, серебряные приборы. Целое состояние, брошенное просто так. Даже удивительно, что никто это не вывез.

В кладовой — чудо. Запасы! Чай в жестяных коробках, сахар, банки с вареньем, десяток мешков муки. Консервы в банках. Всё в сохранности — сухо, прохладно, и мыши не добрались. Хотя на входе ими несёт. Может где-то установлен защитный контур от грызунов? Вполне может быть.

Что ж, остальное, пожалуй, осмотрю завтра.

Возвращаюсь в гостиную. Бабушка сидит в кресле. Марьяна возится с дровами у камина, пытается разжечь огонь.

— Дай я, — беру у неё спички.

Дрова сухие, бумага для растопки тут же — старые газеты с заголовками годичной давности: «Победа на Южном фронте!», «Курсанты вернулись с миссии!», «Принцесса Евдокия успешно закончила школу и решает поступить в академию боевых искусств!»

Огонь разгорается быстро. Через минуту в камине потрескивают поленья, языки пламени лижут почерневшие кирпичи. Тепло неспешно расползается по комнате, прогоняя могильный холод.

— Ловко вы справились, — говорит Марьяна рядом.

— Да ничего такого, — отдаю ей спички. Наши пальцы касаются. Хм. И всё же, неловкость осталась и у неё. Чувствую же!

— Расскажи мне о родителях, — отхожу к бабуле и усаживаюсь на диван напротив. Марьяна пока пошла за чистящими приблудами, дабы начать уборку. — Только правду, ба. Какими они были?

Вера Николаевна долго смотрит на огонь.

— Твой отец… — начинает она тихо. — Дмитрий. Ему было двадцать восемь, когда погиб. На десять лет старше тебя. Но иногда мне кажется, ты старше, чем он был…

Она тяжело вздыхает. Но продолжает.

— Дима был идеалистом. Романтиком. Верил в честь, долг, благородство. Это его и сгубило. Когда началась битва с британцами, он до последнего был уверен, что старые союзы сработают. Империя поможет, соседние княжества поддержат. Ведь мы столетиями были буфером между Империей и британскими колониями на севере.

— Но помощь не пришла.

— Не пришла. — выдыхает бабуля медленно. — Империя воевала на двух фронтах. Польша, С Турцией на Кавказе — везде горело. Обещали подкрепление, но… — она горько усмехается. — В политике обещания стоят меньше, чем бумага, на которой те написаны. А соседи… они выжидали, кто победит, чтобы примкнуть к сильнейшему. Единственные, кто сражались с нами бок о бок — северные племена.

Теперь уже вздыхаю сам. Н-да уж. Непросто пришлось Северному Княжеству, да и племенам. Понятна их ненависть к британцам, и имперцам. И даже так, согласились на перемирие. Сколько в них мужества? Старик Свартбьёрн. Вождь Хальвдан… Великие люди, раз нашли в себе силы на подобное. Не каждый готов сделать столь трудный шаг к миру.

— Твоя мать, Екатерина… — бабушка продолжает. — Катенька была из рода Долгоруких. Младшая ветвь, но всё же княжеская кровь. Красавица — золотые волосы, голубые глаза, фигура богини. На неё вся Москва заглядывалась. Могла выйти за кого угодно — даже великие князья сватались.

— Но выбрала отца? — приподнимаю бровь. Что там за Ален Делон был батя у Сашки, а?

— Верно. Они встретились на коронации нынешнего императора. Двадцать пять лет назад. Диме было двадцать, ей — семнадцать. Он увидел её в танце и всё — пропал. Три года ухаживал, письма писал, цветы присылал. Её семья были против — мол, захолустный князёк с дальнего Северного Княжества, что с него взять? Но Катенька заупрямилась. Сбежала из дома, приехала на Север сама.

Бабушка улыбается, вспоминая:

— Надо было видеть лицо твоего деда, когда московская княжна явилась в тронный зал и заявила: «Я приехала выходить замуж за вашего сына!» Весь двор онемел. А дед расхохотался и сказал: «Вот это невестка! С характером! Бери её, Димка, пока не передумала!»

— Забавно. Дед мне уже нравится, — улыбаюсь.

Бабушка кивает:

— Он был хорошим человеком. Только гулял, кобелина. Но хоть ты не такой, Сашенька, — она смотрит на меня с надеждой, что хоть внук придерживается моногамности.

— А… да, не переживай, ба, хе-х, — чешу затылок.

Она кивает и продолжает:

— В тот же день мы и провели венчание. Катенька стала княгиней Северовой. И знаешь что самое удивительное? Она влюбила в себя весь Север. Научилась ездить верхом на яке, стрелять из эфирного лука, даже на медведя ходила. Северяне, которые сначала косились на «московскую куклу», через год готовы были за неё в огонь и воду.

Вернулась Марьяна и тихо приступила вычищать пыль с полок.

— Когда ты родился, — продолжает бабушка, — это был самый счастливый день в княжестве. Наследник. Продолжатель рода. Три дня праздновали, вино лилось рекой. Дима, твой отец, носил тебя на руках по всему поместью, показывал каждому — смотрите, мой сын, будущий князь!

Голос её дрожит. Она отворачивается, вытирает слёзы.

— А через три месяца началась та злощастная битва. Британцы высадились на северном побережье. И всё покатилось к чертям. Предательство Демидовых, Орловских и Соболевых. Три рода, которым мы доверяли как себе. Демидов контролировал флот — и сдал его без боя, британцы вошли в порты как к себе домой. Орловский командовал восточной армией. В решающий момент отвёл войска, открыв фланг. А Соболев… — Бабушка сжимает кулаки. — Барон Соболев отвечал за эфирные барьеры столицы. Систему защиты, выстроенную ещё при твоём прапрадеде. Неприступная, говорили. В ночь штурма он их отключил. Все управляющие контуры. Британцы вошли в город, минуя осаду. И перебили всех Северовых. Всех, кого нашли. Твой дед погиб на стенах цитадели — даже без барьеров пытался удержать последний оплот. С ним полегла вся гвардия — три тысячи человек, лучшие воины Севера. Ни один не отступил.

Она перебирает пальцами платок.

— Твоих родителей схватили. Вместе с дядями, тётями, кузенами — весь род собрали в тронном зале. И казнили. Публично. При всём дворе. Чтобы все видели — династия Северовых окончена.

— Как мы спаслись? Ты и я?

— Твоя мать… — голос бабушки еле слышен. — Катенька. Во время штурма мы прорвались, но она осталась, так и не сбежав, сунула тебя в руки. «Спасите его, матушка, любой ценой. Он — будущее Севера.» И заставила уйти через тайный ход, который знали только члены княжеской семьи.

— Почему она не ушла с нами? — хмурюсь.

— Не смогла оставить Диму. Да и британцы начали бы поиски сразу. Она выиграла нам время. Ценой своей жизни.

— Ясно, а что с предателями? Их не прикончили британцы?

— Нет. Наоборот, они получили награду, — бабушка говорит с отвращением. — Демидов теперь наместник одного из Северных городов. Управляет от имени британской короны. Орловский получил разрешение на разработку и торговлю эфиритом — десятая часть шахт Севера теперь работают на него. Соболев стал графом, получил лучшие земли княжества. Их дети живут в Лондоне. Служат британцам, как отцы. Демидов-младший — полковник британской армии. Орловские близнецы управляют поставками. Соболевы… трое сыновей, тоже все при должностях.

Понятно. Целые семьи предателей. Выжигать придётся под корень, чтобы ни одного семени не осталось. Думают спрятались в Лондоне? Не беда. И туда можно добраться при желании.

— Империя не пыталась вернуть Север?

— Пыталась. Два раза. Не масштабные военные операции, как сейчас, так что обе попытки вышли неудачными. Британцы укрепились, построили форты, наладили снабжение морем. А главное — эфирит. Северные шахты дают пятую часть всего эфирита северной части континента. С такими ресурсами можно держаться долго.

Встаю, подхожу к камину. Огонь греет лицо, но внутри холодно. Пакостно. Пацану Сашке выпала такая неудачная судьба. Будь он сейчас жив, его бы уже прикончили. Ещё Ковалёв в академии. Пацан даже не узнал бы всей правды о своей жизни. Но вместо него — я. Человек, которому по сути должно быть всё равно на всё это услышанное. Вот только, долг перед пацаном всё же есть. Да, скорей всего мелкий Игнат его прикончил и я просто вселился в момент смерти пацана, но так или иначе занял его тело, живу его личностью. И верю, что должен существовать баланс. Почему я попал в тело этого мальчишки? Я ведь опаснейшее существо своего мира. Вывод очевиден. Плата за мою новую жизнь — разобраться с проблемами мелкого Волкова. Ну, или Северова. Убить, что я умею прекрасно, всех виновных. Ну, а дальше наслаждаться уже жизнью без лишнего груза на душе. Как ни посмотри, а я ходячее возмездие для предателей. Главное — не сдохнуть только по дороге расплаты, хе-х.

— Значит, мои враги, — произношу вслух. — не только предатели, но и всё Британское королевство.

— Саша, не думай об этом, — бабушка поднимается, подходит сбоку, кладет ладонь на плечо. — Ты не можешь воевать с ними. Ты был прав, что всё потеряно.

— Пока не могу, — поправляю её спокойно. — Но я становлюсь сильнее. И однажды, бабуль…

— Что? Объявишь войну Британии? В одиночку?

Усмехаюсь:

— А что? Почему и нет? В конце концов, ты же слышала как меня называют — «Ненормальный практик». От меня можно ожидать чего угодно.

Она смотрит на меня долгим взглядом. Потом обнимает:

— Только не потеряй себя в этой мести, внучок. Не стань таким же чудовищем, как они.

Если бы ты только знала, старушка. Я ещё хуже.

Отстраняюсь:

— Ладно, хватит на сегодня тяжёлых разговоров. Пойдёмте, поедим что ли? На кухне полно запасов.

Марьяна кивает:

— Тогда я займусь ужином, с уборкой закончу ранним утром.

— Договорились, — киваю ей в ответ.

Надо бы ей заплатить. Камеристка она была или нет, неважно. Как я и сказал, те времена прошли. Но если захочет работать на меня или бабулю, заключу с ней рабочий контракт. Если, конечно, она хорошо готовит. Интересно, Фрея приревнует?

…

Через полчаса мы поужинали. Марьяна готовит вкусно. Убедился, съев две порции супа, что она сообразила из продуктовых запасов. После разошлись по спальням. Я настроил обогрев в комнате бабули и Марьяны, а сам спустился в ту же гостиную с камином.

Сажусь к очагу, подкидываю поленья, смотрю на пляшущие языки пламени. В голове прокручиваю варианты завтрашней встречи с советом.

Итак, что можно устроить, чтобы собрать сорок стариков-заговорщиков и не вызвать подозрений?

Утренний бал-маскарад? Да, конечно. Представляю картину — четыре десятка пожилых северян в масках танцуют вальс в моём запылённом особняке. Ноль подозрений. Но если серьёзно — организовать бал за сутки невозможно. Нужны музыканты, еда, вино, уборка всего дома. Да и денег столько нет — отпускные от Разина не резиновые, а тут бабла столько улетит, что надо было перерождаться принцем Витькой.

Плюс маски сразу вызовут вопросы. Хотя было бы забавно. «Добрый вечер, я барон Волков, только что вернулся с фронта и сразу устраиваю тайный маскарад». Любой нормальный человек, не говоря уже об агентах Тайной канцелярии учует подвох. Начнут проверять список гостей — а там сплошь выходцы с Севера. Совпадение? Не думаю. К тому же, часть этих самых верных могут «сотрудничать» с местными властями. Так что ко мне явится целая армия, решив, что я устраиваю заговор. В общем, бал отпадает.

Благотворительный вечер? Вернее утро? Такое есть вообще? Благотворительный утренник? Можно организовать сбор средств для ветеранов северных кампаний. Патриотично, благородно, в духе военного времени. Все сейчас помогают фронту — кто деньгами, кто вещами. Главное — не вызовет подозрений, какого черта в моем доме собралось столько людей. Старики из совета придут как «ветераны и благотворители», посидят за чаем, вспомнят молодость, положат денежку в общий котёл. Со стороны — обычная инициатива молодого офицера. Пиар перед высшим светом. Как раз перед завтрашним балом. Но чёрт, это же бюрократический ад… Понадобится разрешение от городской управы, объявления в газетах, официальная программа. Потом отчитываться, куда каждая копейка пошла. А самое важное — у меня нет на это всё времени. Тут минимум неделя на подготовку к подобному благотворительному мероприятию, а я послезавтра уезжаю.

Ерошу кочергой угли.

И тут меня осеняет простая мысль.

А нахрена вообще собирать ВЕСЬ совет?

Нет, серьёзно. Сорок человек — это толпа. Заметная, шумная, и ОЧЕНЬ подозрительная. Нужно встретиться только с главными. Марьяна же говорила за ужином — есть трое, кто более авторитетен. Полковник Морозов, купец Трофимов, графиня Шувалова.

Встречусь только с ними. Тремя. Тихо, без помпы. Пусть придут под видом, хм, ну, скажем, оценщиков имущества. Или потенциальных арендаторов. Что может быть естественнее — новый владелец особняка принимает деловых людей?

Озвучу им свою позицию чётко и ясно. А они передадут остальным. Если остальные доверяют им руководство — значит, и моим словам, переданным через них, поверят.

— Марьяна! — кричу наверх.

Слышу шаги по лестнице. Она спускается, уже переодетая в домашнее платье-ночнушку. Длинную белую:

— Что случилось, наследник?

— Меня интересуют те трое старшие в совете, которым остальные безоговорочно подчиняются. Как там их фамилии?

— Морозов, Трофимов. И вдовствующая графиня Шувалова. Она из боковой ветви Северовых, ваша… как бы это… четвероюродная тётка.

— Отлично. Значит завтра встречусь только с ними. Остальным — отмена. Пусть эта троица приходят под видом оценщиков. Якобы, я решил провести инвентаризацию имущества. Они же уполномочены говорить от имени совета?

Та задумывается:

— Формально — да. Но многие захотят услышать лично… и увидеть вас.

— Многие хотят многого. Я не цирковая обезьянка, чтобы перед каждым выступать. Троих советников будет достаточно.

Она кивает, хоть и неохотно:

— Понимаю. Меньше риска привлечь внимание. Ранним утром разошлю новые указания.

— Вот и славно.

— Это всё, наследник?

— Да, можешь идти. И называй меня по имени.

— Поняла.

Она уходит. А я остаюсь у камина, продолжая размышлять. Вот и нашлось решение без лишней суеты и риска.

Но что конкретно скажу этой троице? «Извините, уважаемые, но я не хочу быть вашим князем-спасителем, всего доброго»?

Нет, нужно что-то весомее. Убедительнее.

Закрываю глаза, собираюсь с мыслями. Нужно посмотреть на всю ситуацию объективно.

Факт первый: я не князь Северов в полном смысле этого слова. Как и сам Сашка. Да, по крови — наследник. Но князь — это не только кровь. Это воспитание, образование, мировоззрение, связи, опыт управления. Старики должны это понимать.

Факт второй: я вообще не местный, если уж совсем начистоту. Душа из другого мира в теле погибшего парня. Попаданец, реинкарнатор. И у меня другие цели. Я не хочу восстанавливать мёртвое княжество или играть в феодальные войны. Я хочу стать сильным. Настолько сильным, чтобы было плевать на все политические игры. Встать НАД системой, а не быть её частью. Отомстить — отомщу. Безусловно. Но зачем мне армия, когда я сам могу стать армией?

Открываю глаза, смотрю на огонь.

Решено. Так и скажу. Что княжество мертво и должно оставаться мёртвым. Что я освобождаю всех от присяги.

Будут разочарованы? Безусловно. Обидятся? Вероятно. Некоторые возненавидят? Возможно.

Но это честнее, чем давать ложную надежду. И безопаснее для них.

Ну, а ещё есть и факт третий: им было плевать на наследника. Если совсем объективно. Восемнадцать лет старый Саша жил в неведении. Обычный парень, сирота при живой бабушке. Учился в академии. Потом вляпался в историю с Ковалёвым. И был избит до смерти. Где были «верные роду»? Молчали. Уже я в шкуре того же бедолаги Сашки попал то в один переплет, то в другой. Угодил в штрафбат за якобы измену. Где были эти тысячи? Дома сидели. Будь на моём месте обычный малец, его убили в первом же бою. А может ещё по дороге на фронт. И всё, конец роду Северовых. И что бы сделали эти семь тысяч? Правильно — пожали бы плечами. Мол, не судьба. Род угас, что поделать. Так какого х я должен вести их куда-то? Брать ответственность за людей, которым было плевать на меня все эти годы? Для меня они не сила, не поддержка, а десять тысяч утяжелителей.

Ладно, к чёрту размышления. Спать тоже неохота. Встаю, иду исследовать особняк. На подвальном этаже видел дверь с хитрым замком. Напротив самой кухни. Решаю заглянуть. Спускаюсь. А вот и она. Хм. Да тут ещё и защитный контур. Мило-мило.

Но.

Не такой уж и ЗАЩИТНЫЙ получается. Всего тридцать секунд и получаю полный доступ. Перебираю ключи — третий подходит, механизм щёлкает.

Хм. Лестница вниз. Каменные ступени, стены из кирпича. Подвал значит.

Спускаюсь. Эфирные светильники тут мощнее — промышленные модели, дают яркий белый свет. Коридор тянется в обе стороны, двери через каждые пять метров.

Первая дверь. Открываю…

Кладовая.

ДА КАКАЯ! Мать честная!

Ящики. Десятки ящиков с трафаретной маркировкой «Эфирит очищенный. Класс А». Моргунов — скотина эдакая, молодец, контрабандой точно промышлял. Да и как вижу, запасливый был, как хомяк. И всё же — какого хрена особняк не разграбили? Ни мебель, ни склады. Тупа выселили прислугу, и всё? Иногда безалаберность властей может сыграть на руку. Бывает же. Не похоже, что сюда вообще заглядывали, впрочем как и на кухню. Что ж, я конечно законопослушный гражданин, но кто не без греха? Эфирита тут на десятки, не-е, даже сотни тысяч рублей. А может и несколько миллионов. Но что — главное, не сама стоимость этих кристалликов, а их собственная ценность. Лично по моим ощущениям — нахрен наличка, эфирит рулит! В лобой кризис можно продать. Но лучше использовать самому! Можно защитить им любую крепость, да так, что хренас-два, а то и три, возьмёт и армия.

Поднимаю один ящик — килограммов пятнадцать. Чистые кристаллы. Качественный товар, не кустарная подделка.

Н-да. Целое состояние в одной комнате.

Закрываю дверь.

Иду дальше по коридору. Натыкаюсь на винный погреб — стеллажи уходят в темноту, бутылки покрыты пылью и паутиной.

Далее — арсенал. Пустой, только крепления на стенах. Видимо, Моргунов вывез.

Останавливаюсь перед последней дверью с табличкой «Генераторная. Посторонним вход воспрещён».

Серьёзно?

Захожу внутрь.

А тут — мечта любого практика-техника. Эфирный генератор модели фирмы «Империум». Контурные схемы на стенах, панель управления с десятками тумблеров и индикаторов. Всё покрыто пылью, но целое, не разворованное. Подхожу ближе. Красавец. Полированная медь, хрустальные резонаторы, платиновые проводники. Такой стоит как небольшой дом. Проверяю загрузочную камеру — пустая, только пыль на дне. Изучаю панель управления. Хм. Стандартная раскладка. Включение, мощность, радиус действия, частота резонанса. И отдельная секция — «Защитный контур». Барьер. Да, этот дом можно превратить в крепость.

Иду обратно в кладовую, хватаю ящик эфирита. Тащу в генераторную, высыпаю кристаллы в загрузочную камеру. Те со звоном падают внутрь, слабо резонируют от близости друг к другу. Активирую базовый контур на панели одним из эфиритов. Генератор оживает с низким гулом. Индикаторы загораются — красный, красный, жёлтый…

Что-то не так. Проверяю. Ага, распределитель засорился. Год без обслуживания даёт о себе знать.

Снимаю боковую панель, лезу внутрь. Эфирные каналы забиты дрянью, похоже пыль спеклась, ещё и кристаллическая плесень. Направляю поток энергии, пробиваю засор. Грязь вылетает хлопьями, воняет гнилью.

Есть. Все индикаторы зелёные.

Генератор урчит ровно, приятно. Как огромный довольный тигр.

— Что за шум? — в дверях появляется Марьяна. В своей длинной белой ночнушке, как призрак, чёрные волосы распущены. — Саша, ты что там делаешь?

— Запускаю генератор, — продолжаю возиться с настройками. — Хочу активировать защитный барьер вокруг особняка.

— Зачем? — она подходит ближе, разглядывает светящиеся индикаторы.

— Собираюсь отлучиться ночью по делам. А барьер защитит вас с бабушкой от незваных гостей. Ты же сама сказала — за вами следили агенты. Вдруг решат наведаться?

Та скептически хмыкает:

— И ты думаешь, барьер частного дома остановит профессионалов?

Смотрю на индикатор мощности — двадцать процентов от максимума. Маловато будет.

— Если притащишь во-он с того склада ещё два ящика эфирита, то гарантирую — остановит. И надолго.

— Два ящика? — она приподнимает бровь. — На такое количество можно полгода весь квартал освещать.

— Зато барьер будет как у губернаторского дворца. Даже магистр второй ступени не пробьёт с наскока.

Она смотрит на меня так, будто пытается понять — шучу я или всерьёз. Потом вздыхает:

— Ладно. Сейчас принесу.

— Ага. Может тебе помочь?

— Не нужно.

— Хорошо, я пока настрою параметры.

Марьяна уходит за эфиритом. Сам же углубляюсь в настройки. Имеющийся в контуре барьер — не просто купол энергии. Тут сложная многослойная структура. Первый слой — обнаружение, как бы выразиться… гостей. Второй — предупреждение. Немощный ожог, чтобы не лезли. Ну и третий — активная защита. Черчу пальцем дополнительные линии — временные, но работать будут. Многослойность, адаптивность к типу угрозы, обратная связь для контратаки.

Марьяна возвращается сразу с двумя ящиками. Ставит у генератора. Для мастера подобное — не проблема.

— Готово.

— Вижу, спасибо, — не отвлекаюсь от настроек.

Когда всё доделал, загружаю в камеру кристаллы. Первый ящик — и генератор урчит громче, индикатор ползёт к сорока процентам. Затем к шестидесяти. Выгружаю второй. Восемьдесят процентов. Девяносто пять процентов мощности. Для частного дома — запредельно. Для моей паранойи — в самый раз.

Перехожу к завершающей настройке барьерного контура. Нужно не только включить защиту, но и настроить её правильно. Чтобы своих пускала, чужих жгла, а для особо настойчивых — с медиум прожаркой, хе-х.

Марьяна наблюдает за мной и произносит:

— Откуда ты всё это знаешь? В академии такому не учат.

— В штрафбате делать нечего было, вот и изучал теорию.

— В штрафбате читают технические руководства по эфирным генераторам?

— Ага. Не в карты же там резаться.

Она фыркает, но не спорит.

Последний штрих — привязка к эфирным «подписям». Моя, бабушкина, Марьяны. Сложно ли такое настроить? Не. Просто сканирование всех, кто находится внутри особняка. И вуаля. Теперь барьер будет узнавать своих.

Активация. Воздух дрожит, искажается, как летом над раскалённым асфальтом. По стенам пробегают голубые прожилки. И всё успокаивается.

Чувствую — встал. Я про купол. От фундамента до крыши, невидимый глазу, но прочнее стали.

— Готово. Теперь можете спать спокойно. Даже мышь не проскочит.

— Что если те наблюдатели заметят такой мощный барьер.

— Пусть. Что странного в том, что новый владелец особняка включил защиту? Время неспокойное, мало ли какие отморозки по ночам шастают.

Марьяна скрещивает руки под внушительной грудью:

— Странный ты, Александр.

— И в чём же? — перевожу взгляд от её груди к глазам.

— Отказываешься от княжеского титула, теперь барьер поставил как архимаг. Ещё и меня на ярмарке вычислил. Палец сломал.

— Кстати, об этом. Прости. Не хотел.

— Да ничего. Ты защищал бабушку. Только, кхм, — она кашлянула в кулак и чуть смутилась. — Странные у тебя конечно методы развязывать язык.

— Согласен. Мне очень жаль.

Хочу провалиться под землю!

Она кивает. Но добавляет как бы поучительно что ли, типа взрослая женщина даёт наставление:

— В общем, твой метод… Знаешь, когда ты меня трогал. Да… В общем. В такой ситуации женщины не будут ничего тебе рассказывать, — она выдохнула чуть нервно. — То есть я хочу понять, если бы не вмешалась Вера Николаевна, что было бы дальше? Ты действительно собирался сделать это?

— Нет. Это уловка, — жму плечами.

— А… — раздаётся её разочарование.

— Но я как и ты, не могу об этом не думать, — говорю, глядя в её синие очи.

— Вот как, — сглатывает она.

Так. Что за атмосфера?

АБСОЛЮТНО ОЧЕВИДНАЯ, ГЛУПЕЦ! БЕРИ ЕЁ ПРЯМО ЗДЕСЬ! НЕ ТОРМОЗИ, ОЛУХ! — Сходит с ума на плече дьяволёнок Саня.

ОДУМАЙСЯ, ЮНОША! ОНА ЖЕ КАМЕРИСТКА ТВОЕЙ ПОКОЙНОЙ МАТЕРИ, НУ НЕ ТВОЕЙ, А ТОГО САШКИ! СЧИТАЙ ПОДРУГА! КАК ДАЛЬНЯЯ-ДАЛЬНЯЯ ПОЛУРОДСТВЕННИЦА! — Это уже орут с другого плеча с нимбом на голове.

Какие слабые аргументы. Полуродственница? Что за бред.

— Что… что ты делаешь… — шепчет на ухо Марьяна.

Да, я взял её также за сокровищницу. Крепко. Уверенно. И поглаживаю пальцами.

— То, чего мы хотим оба.

И разворачиваю её задом. Грубо прижимаю к себе. Сжимаю её пальцами за подбородок и щёки и шепчу на ухо:

— Чувствуешь, как я хочу тебя… — упираюсь своим х в её ягодицу.

Она гладит меня по бедру, поднимается выше и сжимает хозяйство.

— Вы стали таким БОЛЬШИМ, наследник.

Хмыкаю. Задираю её ночнушку. И неспешно проведя членом по её увлажнённым половым губам, вхожу. Стон срывается с её губ. Никаких прелюдий. Просто секс. Что, похоже, был нужен не только мне…

…

Ё… Это было быстро. Всему виной — столько дней воздержания. Или Марьяна слишком горячо стонала. В общем, мы тут же приступили ко второму раунду.

…

Да что такое. Не дай боже разойдутся слухи по оставшимся северянам, что последний Князь Севера в другом деле-то первый! Соберись!

…

Вот оно.

Не посрамил я честь князей северских! Третье сражение прошло длительно, потно, без крови конечно, но с азартом.

Марьяна тяжело дышала. Волосы вспотели и прилипли ко лбу. Я рядом надеваю штаны, шлёпаю её по заднице:

— Ты была умницей.

Она бросает на меня довольный взгляд. Чуть смущённый. Но игривый.

— Ты тоже молодцом.

— Ага. Что ж, теперь иди спать. Завтра тяжёлый день.

— А ты?

— У меня ещё дела в городе. Вернусь к утру.

Она смотрит подозрительно, явно хочет спросить — какие дела в такое позднее? Но молчит. Умная женщина, знает, когда не стоит лезть.

— Будь осторожней, — после чего кивает, поправляет белоснежную ночнушку и уходит.

Провожаю её взглядом, а после и сам, замкнув все двери склада, ухожу наверх собираться. Надеваю серое пальто, купленное днём у старьёвщика. Шапка-ушанка. Наматываю шарф. Штаны при мне, как и сапоги, а значит — пора в путь. Время проведать старых знакомых…

Часть 3

Добрался-таки. Район кабака «Ржавый гвоздь». Улицы в такое время уже пусты — только снег скрипит под сапогами, да ветер воет в переулках. Фонари не горят тут, впрочем, а когда горели?

Занятно, но именно отсюда месяц назад началось моё первое приключение. Спас двух девиц от насильников в переулке и прикончил их. Потом объявились дружки. Решили найти и отомстить. Вот только я сам их нашёл. В итоге половину положил, остальных подчинил. Ну, а после провернули дельце с Ковалёвым. Развёл на кругленькую сумму за его же собственный фамильный перстень. Красиво вышло.

Сворачиваю в знакомый переулок. Темно, пахнет помоями и мочой — прямо классика криминального района. «Ржавый гвоздь» встречает новеньким видом. Надо же. Пристраивают новое крыло? Видать, после наших махинаций с Ковалёвым решились на расширение бизнеса.

Толкаю тяжёлую дверь. Скрипит на ржавых петлях, как и раньше. Наверное, специально не смазывают, чтобы слышать, когда кто-то входит.

Ого. Внутри тоже перемены. Новая мебель, свежая побелка на стенах, даже модная эфирная люстра висит под потолком. Из вонючей забегаловки превращается в приличное заведение. Ну, насколько воровской притон вообще может быть приличным.

Разговоры мгновенно стихают. Головы поворачиваются синхронно, как по команде.

— Это он… — шепчут тут же в углу.

— Вернулся…

— Пришёл…

Шёпот прокатывается по залу волной. Бандиты застывают с картами в руках, шлюхи перестают хихикать, даже пьянчуги у стойки трезвеют от одного моего вида.

Кривой за личным столом вскакивает как ошпаренный. Чуть стул не опрокидывает. Вытягивается по струнке, будто, сучара, на армейском построении:

— Босс! Вы вернулись⁈ Мы думали вы уже… того…

Не отвечаю. Неспешно иду через зал. Шарф намотан до самых глаз, шапка надвинута низко — лица не видно. Только глаза светятся в полумраке. Специально подсветил эфиром для драматического эффекта. Да, театральщина ещё та, но на этих лодырей работает безотказно.

Бандиты расступаются. Шлюхи жмутся друг к другу. Кто-то из стариков даже крестится. А это уже не перебор? Я же не дьявол какой-то. Хотя для них, наверное, похуже. Дьявола можно задобрить, а меня — вряд ли.

Подхожу к столу Кривого. Вальяжно сажусь в его кресло — кожаное, новое, скрипит под весом. Закидываю ногу на ногу.

— А дела у вас идут неплохо, как погляжу, — мой голос искажён духовной энергией до неузнаваемости. Низкий, хриплый, с металлическим отзвуком. Как из могилы.

— Да, босс! — Кривой тараторит как пулемёт, слова сливаются. — После той работёнки с перстнем дела пошли в гору! Новые территории отжали у «Ворон», конкурентов из «Острого ножа» припугнули, даже с ментами договорились! Платим исправно, они не лезут! И… босс, с вами кое-кто хочет переговорить. Важная персона.

Из задней комнаты, где по идее режутся в карты на большие ставки, выходит хромая фигура. Тяжело опирается на трость. Но держится с достоинством, спина прямая, подбородок поднят. Лысый, весь в шрамах. Но мужик с харизмой, сразу видно. Адепт третьего ранга? Да, не более. Но для местной шпаны — достаточно. Покалеченный, каналы повреждены, но всё ещё опасный. Как подраненный волк — если догонит, то горло перегрызёт.

— Позвольте представиться, — он кланяется. Не низко, ровно настолько, чтобы выказать уважение, но не унижение. — Фёдор Павлович Крючков, настоящий хозяин этого заведения. И… — пауза для эффекта, да он — актер! — всей местной организации. Семнадцать точек по городу, двести человек в подчинении.

Гляжу ему в глаза. Нервничает, хоть и пытается скрыть, но микродвижения выдают. Пальцы чуть перенапряжены на рукояти трости, взгляд бегает между моими глазами и руками — оценивает угрозу.

— Ну привет, Фёдор, — киваю ему в ответ коротко.

— Простите за прямоту, но… — он делает паузу, собираясь с духом. — Вы… Неужели вы — магистр…

Внутренне усмехаюсь. Вот он — момент истины. Месяц назад я изображал из себя страшного монстра. Чёрные глаза, духовное давление. А теперь… теперь реально машина для убийства, при этом даже на одном эфире. Для шутки перед входом в кабак качнул ранг до магистра второй ступени. Что ж, можно чуть нагнать жути.

Высвобождаю каплю ауры.

Та мгновенно давит на весь кабацкий зал. Стаканы на столах звенят, бутылки дребезжат. Бандиты скрючиваются от перенапряжения, хватают ртом воздух. Шлюхи визжат.

— Можно и так сказать, — говорю спокойно.

Фёдор трясётся от давления. Пот градом. Чует насколько велика разница между нашими силами. И понял, что я могу раздавить его одной лишь аурой.

— Это… невероятно… — хрипит он. — Т-такая мощь…

Закрываю ауру. И все выдыхают. Смотрят на меня, как на чудовище.

— Что ж, время поджимает, тащите мои деньги.

Хромой тут же указывает подбородком Кривому. Тот скрывается в кабинете и поспешно выходит с чемоданом.

— Вот, босс! — и суетливо ставит его на стол. Кожаный, качественный. Замки щёлкают. — Ваша доля. Как договаривались. Шесть частей из десяти. Тут ещё немного сверху, со всех доходов за месяц.

Перевожу взгляд на купюры. Пачки аккуратно уложены, перевязаны. Прикидываю навскидку. Всё честно, даже с горкой.

Хм. Скучно.

Я-то ожидал, что попытаются кинуть. Уже придумал, как буду их наказывать. Заставлю, например, насрать под дверь архимагистру Воронцову — было бы весело. А они взяли и честно отдали долю. Без попыток обмануть, урезать, припрятать. Правильные пацаны оказались. С понятиями.

Кривой тем временем кивает двум девицам у барной стойки. Те понимают без слов. Подходят, покачивая бёдрами.

Одна — рыжая с пышной грудью, выпирающей из корсета, гладит меня по плечу:

— Босс, вы так хорошо сложены… Небось, все девки сохнут?

И без спроса садится мне на колено. Вроде непринуждённо, а на самом деле выверено до миллиметра. Опасается. Вторая — брюнетка с длинными ногами в чулках, встаёт за спиной, начинает разминать плечи:

— Позвольте вас расслабить.

Бля, что за цирк?

Смотрю на Кривого. Тот ухмыляется:

— Босс, всё для вас. Лучшие девочки! Катрин язычком такое вытворяет… А Марго-турчанка знает восточные штучки, из Турции привезли!

Девицы профессионально щебечут на ухо. Рыжая тянется к шарфу.

Хватаю её за запястье. Не больно, но крепко:

— Перестань.

Вообще-то, его связала Фрея. Не позволю шлюшкам притрагиваться.

— Ой, босс, вы чего? — она хихикает. — Я же просто соринку хотела убрать.

Отодвигаю её с колена — та чуть не падает, но удерживает равновесие. Поднимаю руку, и брюнетка тоже отваливает:

— Благодарю за предложение, но я тут по делам пришёл, а не развлекаться.

Хромой Фёдор вмешивается, чувствуя напряжение:

— Конечно, конечно. Девочки, марш отсюда. Босс — человек серьёзный, не до вас ему.

Шлюхи обиженно фыркают, но уходят, виляя задницами. Профессиональная обида — тоже часть игры.

Кривой моргает:

— Босс, может, мальчиков? У нас и такие есть, на любой вкус!

— Тебе жить надоело? — приподнимаю бровь.

— Простите…

— Следующего раза не будет, — предупреждаю его прямо. — И вообще, вы чё? Реально пидаров держите?

— Ага, — кивает он с улыбкой. — Времена нынче прогрессивные. Чиновники, что Европу посещают, так вообще любят это дело. Бабло отваливают по тройному тарифу!

Фёдор снова кашляет:

— Простите, босс. Кривой решил угодить, перестарался. У нас тут всё через девочек, да мальчиков решается обычно. Городовые, чиновники. Думал, и вам понравится.

— Я не городовой и не чиновник.

— Это мы уже поняли, — он нервно усмехается. — Магистр в нашей конторе — честь. И большие возможности. Если позволите спросить — вы планируете взять нашу организацию под полный контроль?

А вот и главный вопрос. Боится, что отожму бизнес.

— Нет, — отвечаю прямо. — Так что расслабься. Я пришёл забрать свою долю и исчезнуть.

— Исчезнуть, понятно, — Фёдор не скрывает облегчения. Затем осознав видимо, что его дело жизни для меня не имеет ценности, задаёт вопрос:

— Простите за дерзость, босс, но… может, есть ещё какие дела? Поручения? Мы готовы к сотрудничеству.

Задумываюсь на секунду. А что, собственно, почему бы и нет? Криминальная сеть может пригодиться. Особенно для добычи редких ресурсов.

Открываю чемодан прямо на столе. Откидываю крышку. Достаю пачки купюр. Примерно половину. Выкладываю аккуратной пирамидой на столешницу. Фёдор и Кривой смотрят на деньги как загипнотизированные кролики.

— Есть два дела, — говорю, постукивая пальцем по верхней пачке. — Первое — мне нужен эфирит. Много. Качественный. Любая контрабанда, не важно откуда — с юга, с британских складов, даже ворованный из имперских резервов. Чем больше, тем лучше.

Фёдор оживляется, в глазах загорается деловой азарт профи-контрабандиста:

— Это можно устроить. У нас есть выходы на портовых — они сливают излишки с военных поставок. Есть связи с железнодорожниками — те могут «потерять» пару ящиков при разгрузке. И даже…

— Второе, — перебиваю его озвучку собственных планов. — Проследите за тем сосунком Игнатом Ковалёвым. Чем он сейчас занимается. Хочу струсить с него ещё бабла.

Тут происходит странное. Фёдор молчит. Переглядывается с Кривым. Кривой нервно сглатывает, дёргает воротник рубахи.

— Насчёт второго поручения, босс… — Фёдор чешет седую щетину на подбородке, явно подбирая слова. — Боюсь, это невозможно. Мажор Ковалёв… он пропал без вести.

Приподнимаю брови.

— В смысле пропал без вести? — мой голос звучит удивлённо даже через маскировку. — Когда?

— Практически месяц назад… — отвечает он сухим тоном, — Родня до сих пор ищет. Старший Ковалёв всю стражу на уши поставил. Даже на моих знакомых выходили — мол, проверьте все притоны, все трущобы. Пацан как сквозь землю провалился.

Кривой нервно добавляет, кивая:

— Старший Ковалёв как бешеный пёс ходит. По городу слухи ползут разные, не то наследника похитили для выкупа, не то убили, то ли он сам сбежал. Награду назначил огромную за информацию о местонахождении, живого или мёртвого.

Месяц назад значит. Крайне странно. Подозрительно странно. Сбежал от позора? Может отец узнал о пропаже кольца. Хм. Маловероятно. Такие мажоры-сосунки живут на родительской шее до гробовой доски, и из тёплого гнезда не выпрыгивают. Максимум — запрутся в комнате и будут ныть.

Похитили? Возможно, но кому он нужен, кроме как для выкупа? А требований, как понимаю, не было. Месяц прошёл, а выкупа никто не потребовал. Бессмысленно.

Самоубийство? Исключено.

Скорее — убили. У такого засранца, как Игнат, наверняка врагов хватало. Может, кто-то из «друзей» решил отомстить за старые обиды.

— Очень странно, — говорю вслух, барабаня пальцами по столу. — Даже жаль.

— Мы тоже удивились, босс, — Фёдор кивает, вытирая вспотевший лоб платком. — Сначала думали — может, ваших рук дело? Но потом поняли — не ваш стиль.

— Верно, — подтверждаю. — Если бы я решил его убить, сделал бы это сразу, в той канализации. К чему лишние сложности? Да и смысл резать дойную корову.

— Именно! — Кривой энергично кивает. — Мы так и посчитали!

— Ладно, — закрываю чемодан. — С Ковалёвым ясно. Мёртв он, сбежал или его похитили — всё равно. Потратьте все эти деньги на эфирит. Скупайте всё, что сможете достать. Пятнадцать процентов от суммы — ваша комиссия.

Глаза Фёдора загораются алчностью. Быстро считает в уме чистую прибыль:

— Благодарим за щедрость, босс! Не подведём! К концу месяца будет минимум два центнера чистейшего товара! Может, и больше, если повезёт с военными складами!

— Товар нужен дельный, — предупреждаю, направляясь к выходу. — Не разбавленная муть из подвалов, а настоящий, чистый эфирит. Лучше меньше, но качественнее.

— Само собой, босс! Только первый сорт!

У двери оборачиваюсь, смотрю прямо на Фёдора. Тот съёживается под взглядом:

— И запомни, Фёдор Павлович. Я доверяю тебе. Не разочаруй.

— П-понял, босс. Кристально понял. Обмана не будет.

— Вот и славно. Товар пока складируйте. Я заберу, когда вернусь.

— А через сколько примерно? Когда вас ждать?

— Два-три месяца. Может, через полгода.

И выхожу, закрыв дверь.

Ну, вот и всё. Одна встреча завершена. Пора на другую.

Глубоко вдыхаю морозный воздух. После табачного дыма и перегара «Ржавого гвоздя» кажется божественным. Надо только в переулке не дышать тем смрадом, а то испоганит настроение.

Итак, деньги вложены в полезное дело. Эфирит понадобится — и для защиты поместья, да и просто как валюта на случай апокалипсиса мировой финансовой системы.

А Ковалёв-младший. Чёрт его знает, что с ним случилось. Может, папаша сам прикончил за позор с перстнем. Может, конкуренты рода подослали убийцу. А может, реально сбежал куда-нибудь в Европу, начать жизнь с чистого листа.

Пофиг. Он больше не проблема.

Иду по пустым переулкам. Город спит — около часа ночи, мёртвое время. Только редкие огоньки в окнах — кто-то борется с бессонницей или работает в ночную смену. Из отдалённого кабака доносится пьяный смех. Вдали лает собака.

Активирую духовное сканирование, расширяю радиус до предела. Ищу эфирные маяки, следы средних и высших практиков.

Пусто. Абсолютная тишина в эфирном спектре. Если не считать неофитов, да адептов с инициированными. Да и те сидят по домам.

Значит, наблюдатели до сих пор не вышли на мой след. Молодец я, знатно оторвался днём. Но они тоже не идиоты. Понимают — рано или поздно появлюсь там, где оставил вещи. В конюшне неподалеку от гостиницы, в коей ночевал. Логика простая: человек редко бросает личное имущество. Особенно повозку с двумя лошадьми. Добротную при чем, да и ездовые справные — тысячи полторы стоит такое добро.

Усмехаюсь под шарфом. Что ж, не будем разочаровывать трудяг. Они же старались — всю ночь на морозе караулят, пальцы отмораживают. Надо их вознаградить за усердие. Тем более, ещё и ловушку им оставил, проплатив номер на сутки. Какой подлец, ая-яй…

Конюшня «Астарии». Захожу — никого. Да и тихо. Неправильно, напряжённо. Понятно, что половина второго ночи, и всё же, ночная смена либо сторож должен дежурить. Однако, тишина. Лошади и те небось спят. Ни фырканья, ни шуршания сена.

Фонарь у входа еле теплится, фитиль догорел. Из освещения только лунный свет из мутных окон для проветриваний.

Захожу, чемодан с деньгами в правой руке. Моя повозка вглуби. Припаркована под навесом. Лошади в стойлах. Надо бы позвать конюха, пусть запрягает. Делаю шаг. Второй. Третий — и замираю.

Запах. Густой, с привкусом металла, знакомый до тошноты. Кровь. Свежая.

Духовное ядро пульсирует предупреждением. Все чувства обостряются.

Замечаю труп, прикрытый пологом. Старый конюх. Лежит мертвый за первым стойлом, скрючившись в неестественной позе. Ублюдки. За что мужика-то прирезали. Кровь натекла целую лужу, уже застывает на морозе.

Первая тень падает с потолочной балки, как огромный паук. Краем глаза отмечаю блеск стали. Лезвие целится в плечо, чтобы обездвижить мою руку. Значит те же самые? От Бороды? Добрались, суки. Хотят живьём взять.

Резко выворачиваюсь, блокирую удар чемоданом. Нож скрипит по толстой коже, оставляя глубокий разрез. Атаковавший — лысый бородач с татуировками на роже удивлённо хрипит. Явно не ожидал такой резвой реакции от «обычного мастера первой ступени». Бью чемоданом ему в кадык. Тот хватается за горло. Пинаю его следом в грудь — и отлетает к стойлу, прямо под ржащего жеребца. Тот на дыбы и давай топтаться по бедолаге.

В этот миг ещё два братка выскакивают синхронно с двух сторон. Явно отработанный манёвр. В руках дубинки с эфирными подавителями на концах. Набалдашники искрят синим. Одного касания хватит, чтобы вырубить практика среднего уровня. Мастера обездвижить.

Взмах.

Ухожу от атаки.

Второй тычет следом. Резкий, как рысь.

Уклоняюсь. Снова назад.

— Давай, паренёк! Не сопротивляйся! — рычит лопоухий худоба в кожаной куртке с меховым воротником, готовится к новой атаке.

Первый, которого я отпихнул, выбрался из стойла. Помятый. Конь пару раз легнул так точно. Но ублюдос — мастер, так что вполне себе выдержал. Держит нож сейчас обратным хватом — армейская школа. Ещё и коня подрезал:

— Ты нужен живой, пацан, и относительно целый. — хрипит он, вытирая кровь с носа. — Но если будешь выпендриваться — покалечим. Без рук и ног тоже сгодишься.

Акцент странный. Западный? Хм, похоже, но не то. Британский? Тоже мимо. Откуда эти типы?

Четвёртый появляется у ворот, закрывает собой выход — широкоплечий лесоруб с арбалетом.

— Руни поставил контур, — подает он голос. — Пацану не сбежать. У самого вместо болта в арбалете — свёрнутая сеть с грузилами по краям. Классическая экипировка для ловли практиков. Попадёшь в такую — эфир прижжет, перегрузит узел, становишься беспомощным как котёнок.

— Четверо на одного? — усмехаюсь, перекручивая чемодан. — Не слишком ли? Или я такой страшный?

— Нам сказали, хоть ты и молодой, но опасен, — ушастый медленно кружит слева. — Так что извиняй, парень, ничего личного. Просто бизнес.

Бросаются одновременно. Грамотно — с трёх сторон, не мешая друг другу. Ауры взрываются ярко-синим. Дубинки свистят в воздухе, искры подавителей оставляют голубые следы в темноте.

Не активирую ядро. Ни эфир. Действую на голой силе и рефлексах. И так вижу все их движения. Каждую каплю пота на рожах, каждый вдох.

Лопоухий замахивается дубинкой — траектория очевидна, целится в висок. Ныряю под удар, чемоданом бью в колено. Хрусь. Коленная чашечка разлетается на фрагменты. Он падает, воет как раненый зверюга, хватается за ногу.

Второй рядом. Его дубинка проходит в сантиметре от моего затылка — чувствую, как эфирное пламя подавителя обжигают шапку-ушанку до вони. Пробиваю ему локтем в солнечное сплетение. Тот с хрипом сгибается пополам, хватая ртом воздух. Добиваю коленом в лицо. Размашисто. Вложившись плотно. И нос — в кровавое месиво, осколки костей входят в мозг через решётчатую кость. Мгновенная смерть.

Труп ещё падает, а я уже кувыркаюсь в сторону. Сеть из арбалета со свистом пролетает мимо, запутывается в перегородке стойла. Лошадь истошно ржёт, бьёт копытами.

— Какого хера⁈ — арбалетчик лихорадочно перезаряжает, руки дрожат на бешенном адреналине. — Как ты увернулся, сопляк!

Третий нападающий, тот самый лысый с тату на щеках, оказывается умнее остальных — отскакивает назад, достаёт из-за пояса стеклянный флакон. По фиолетовому свечению узнаю — эфирный парализатор, ещё и в газообразной форме. Он псих? Использовать эдакую перцовку для практиков — обоюдно острый клинок так сказать. Срывает колпачок и замахивается для броска.

Но я быстрее.

Подхватываю дубинку мёртвого, не глядя метаю. Усилием придал снаряду скорость пули. Вращающаяся палка попадает точно в руку с флаконом. Стекло разбивается, фиолетовый газ мгновенно окутывает самого нападающего. Тот хрипит, глаза навыкат, падает на колени. Пена изо рта, конвульсии. Через десять секунд — труп. Говорил же — хрень ещё та.

Лопоухий мычит, пытается встать на сломанной ноге, опираясь на стену. В распахнутых глазах больше никакой надменности, присущей наёмникам, теперь там ужас. Чистый, животный, как у визжащих лошадей в стойлах. Понимает, что влип по полной.

— Ты… ты не использовал эфир… — выплёвывает он вместе с кровью. — Что ты такое… Не-е-ет… мастер так не может…

Подхожу к нему медленно, специально громко топая. Пусть каждый шаг отдаётся в его сердце набатом. Психологическое давление — своего рода тоже оружие.

— Кто вас нанял? Борода? — говорю ровно, спокойно, даже со скукой. Прям как палач перед казнью.

— Что? Борода? Ха… да ты даже не в курсе, кто объявил на тебя охоту… ха-хах… глупый пацан… Ты попал… Тебя поймают и прикончат. Очень херовым способом. — он пытается достать нож, но отшвыриваю его ногой.

Хватаю за горло одной рукой, поднимаю. Худой, а увесистый, килограмм девяносто. Впрочем для моих нынешних сил, как пушинка. Он дёргается, хрипит, царапает мою руку. Бесполезно.

— Раз ты в курсе, расскажи. И я так и быть, отпущу тебя, — каждое слово сопровождаю лёгким сжатием. Трахея хрустит.

— Гори… в аду! — выдавливает он.

— А это идея, — активирую эфир на ладони и поджариваю его шею.

Кожа зашкворчала как на сковороде.

Тот бьется в агонии, телепает ногами, как сука на призрачном велосипеде.

— С… стой… — хрипит, весь красный.

Деактивирую эфир, чуть ослабляю хватку.

— Конкретно… меня… нанял посредник Командир Стилвелл… Он охотник за такими как ты… Кому именно ты нужен — хер знает… Но бабла за тебя назначили немеренно…

— Откуда узнали, где меня искать?

— Сле… следили весь день! Потеряли днём, но знали — за повозкой вернёшься!

Ясно. Как и думал. Выходит из тех нескольких групп — одна, а может и не одна состоит из наёмников.

— Сколько вас всего?

— Три… три группы! По пять человек! Пятнадцать всего!

Пятнадцать охотников. Но сколько ещё таких может быть нанято?

Сжимаю горло сильнее. Хруст ломающихся хрящей, трахеи. Глаза лопоухого вылезают из орбит, язык вываливается. И обмякает.

Бросаю его на пол.

Арбалетчик у выхода такой здоровый, а визжит как сука. Руки разбиты в кровь. Стучит по контуру, который поставил его же напарник. Но бестолку.

— Эй, дровосек, ты не из Канады случаем? — окликиваю его.

Тот медленно оборачивается. В глазах — понимание, что он следующий.

— Стой на месте! — и срывается на визг, хватает арбалет. — Стой, или выстрелю! Клянусь, выстрелю!

Не даю договорить. Рывок. Пять метров преодолеваю за долю секунды. Он очевидно не успевает даже приложить палец к спуску. Выбиваю арбалет апперкотом — тот улетает под потолок. Перехватываю его накаченную руку, выворачиваю, ломаю в локте. Сустав вылетает, натягивает кожу. Вопль такой, что лошади с новыми силами бьются в стойлах.

Удар в челюсть — и груда мышц вырубается у тюка сена. Он ещё нужен, для «деловой» беседы.

Оглядываюсь, оценивая бойню. И тут слышу топот снаружи. Человек пять, не меньше. И бегут сюда. Вторая волна?

Интерлюдия.

Конюшня «Астарии»

Вторая группа охотников подбежала к конюшне и перешла на шаг. Тихий, осторожный, профессиональный. Пятеро мужчин в тёмной одежде — кожаные куртки, теплые штаны, ботинки, оружие на готове. Все активировали эфир. Подмастерья. Один даже третьей ступени. Неплохое подкрепление к первому отряду, который какого-то хрена до сих пор не вывел пацана с конюшни. Неуж-то решили поиздеваться? Тупые обсосы! Сказано было — брать живым! Вот и пришлось подкреплению выдвинуться с позиции. Двигались беззвучно, отработанными жестами обмениваясь сигналами. По сути всем было похрен, чего бояться? Но начальник наблюдает, а значит надо придерживаться так называемой блядской стратегии. Они же профи как-никак.

— Чего-то тихо, — прошептал Джек, самый молодой в группе. Двадцать два года, блондин, нервный тик в левом глазу. — Наши должны были дать сигнал. Два свиста — если взяли, три — если нужна помощь.

— Заткнись, щенок, — командир группы, рыжий ирландец по прозвищу Лис, поднял кулак — знак «стоп». — Бородач никогда не подавал сигналов. Может они решили позабавиться с щеглом. Проверим и выходим. Билл, прикрывай тыл. Малльком, следи за флангами.

Вошли внутрь через ворота конюшни. Фонарь у входа мигнул раз, другой — и погас окончательно. Тьма накрыла как чёрное одеяло, густая, осязаемая.

— Какого хрена… — Лис выругался, достал из кармана эфирный светлячок. Маленький кристалл, что активируется щелчком. — Всем приготовить светлячки.

И сам щелкнул своим. Голубоватый свет выхватил из тьмы картину, от коей даже у видавших виды наёмников перехватило дыхание.

Первая группа сгинула. Лопоухий с переломанной шеей валялся у кормушки. Другой с проломленным лицом, лежал неподалеку. Лысый с тату на лице скрючился у стойла, пена на губах — очевидно траванулся. И конюх у входа, практически обезглавленный.

— Дева Мария и все святые, — выдохнул молодой Джек.

Лошади в стойлах, завидев новых гостей, забились о стены, зафыркали, истошно заржали, копытами забили по доскам.

— Отряд, полная готовность, — Лис медленно двинулся вперёд, миниатюрный контурный щит в левой руке, в правой тесак. — Блядский выродок наверняка ранен и прячется где-то здесь. Проверяем каждый угол.

Все кивают. Ощетиниваются. Полны уверенности. Держа дистанцию в два метра, перемещаются вглубь конюшни. Лис впереди — чертяка он опытный, прошёл три битвы на войне. За ним Джек и Ронни — молодые ещё, но перспективные. Потом Малкольм — бывший армейский контурщик, специалист по засадам. Замыкающий — здоровяк Билл, сто двадцать килограмм мышц и ярости. И почему здоровяки всегда замыкают?

Билл исчез.

Просто был — и нет. Ни звука, ни вздоха. Будто растворился во тьме.

Малкольм почувствовал неладное — слишком тихо сзади, да и шагов здоровяка не слышно. Обернулся через плечо — а никого нет. Пустой проход меж стойлов. Тут же открыл рот, чтобы крикнуть предупреждение…

Как сверху беззвучно упала тень, как огромная летучая мышь. Руки — вроде худощавые, но писецки сильные обхватили голову. Резкий поворот по часовой. И всё. Смерть. Малкольм даже пискнуть не успел. Осел, но тень подхватила его, аккуратно опустила в солому, за тюк. Чего никто и не заметил.

— Ронни, проверь правое стойло, — Лис указал направление тесаком. — Там лошади нет, может, он там прячется в соломе.

Ронни кивнул. Взял вилы. Открыл калитку и прошёл в стойло, потыкал солому вилами. И замер с перерезанным горлом. Тень вынула нож, финальным движением перерубая артерию. Булькающий хрип заглушил топот обезумевших лошадей. Кровь хлещет фонтаном.

— Ронни? Ну что там? — Джек заглянул за стойло.

Ронни стоял, покачиваясь как пьяный. Из разрезанного горла хлестала кровь толчками, ведь сердце ещё билось. Глаза остекленели, и он медленно, как в слоу-мо упал лицом вперёд, прямо в кормушку с овсом.

— Командир! КОМАНДИР! — Джек попятился, споткнулся о вторые вилы, чуть не упал.

Лис резко обернулся, сканируя пространство. Позади — пусто. Билла нет. Малкольма нет. Только Джек орёт.

— Где… где все⁈ Эй⁈ Вы где, сучары⁈

Что-то капнуло ему на плечо. Тёплое, вязкое. Посмотрел на куртку — слюна.

Поднял взгляд.

Билл висел на потолочной балке вниз головой. Башка свёрнута на сто восемьдесят градусов, лицо смотрит на собственную задницу. Язык вывалился, глаза выпучены. Из перекошенного рта капала слюна.

— СУКА! ВЫХОДИ, УБЛЮДОК! — Лис начал крутиться по сторонам, ожидая атаки со спины. — ПОКАЖИСЬ, ТВАРЬ!

Паника проникла ему под кожу. Захватила разум. Но не его одного.

Джек попятился к выходу. К чёрту деньги, к чёрту всё. Бежать. Надо выбраться. Надо…

Нож вошёл меж лопаток с влажным звуком. Лёгкому конец. Джек выгнулся дугой, присел, попытался дотянуться до спины, вытащить клинок. Кровь уже запузырилась на губах. Розовая, пенистая. Упал на колени, а затем лицом в грязную солому.

Лис видел, как его последний человек умирает. В глазах молодого британца посмертно запечатались удивление, страх и обида. Будто его предали, не предупредив об опасности.

— Нет… нет-нет-нет! — Лис попытался бежать к выходу. Ноги не слушались. Стали ватные. Слишком медленные. Будто крохотный мир этой еб*чей конюшни не собирался его отпускать. Может это и есть ад? За всё, что он натворил? Прямо здесь, на земле.

Из темноты вышел он.

Молодой парень, можно сказать мальчишка. Серое пальто залито кровью — чужой, конечно. Лицо спокойное, умиротворённое. Что смотрится слишком жутко. Глаза… Усталы. В них взгляд, полный снисходительности. Скуки. Как у акулы, рассматривающей мелкую добычу.

— Классная куртка, — произносит он без эмоций.

— Забирай! Всё забирай! — Лис тут же стягивает с себя кожанку.

— Да не. Спасибо, — отвечает мальчишка. — Мне она всё равно не подойдёт. Слишком крутая.

Ирландец сглотнул:

— Убьёшь меня?

Тот кивнул:

— Да. Не будем тянуть.

— Ты… ты дьявол?

Паренёк наклонил голову, будто размышляя:

— Дьявол? Нет. Я просто лучше вас в вашей же игре. Вы же пришли охотиться. А я охочусь на вас. Знал, что будете караулить тут. Ну, или в гостинице.

Лис сглотнул. Усилил эфир до предела. Собрался поставить защитный контур-стену. Вот только…

Юнец двинулся — быстрее. Слишком. Размытое пятно, и вот он уже рядом. Удар, и пробил ирландцу грудь насквозь. Тот умер меньше чем за секунду. Раз — и нет его. Тело, конечно, ещё подрыгалось напоследок, но через мгновение смякло. Молодой подполковник бросил тушу в окровавленную солому рядом к остальным.

После огляделся. Девять трупов за пять минут. А вот с десятым пора «побеседовать»…

…

Снаружи, на крыше соседнего здания — четырёхэтажного дома командир охотников медленно опустил эфирный монокль. Дорогая вещица, военного образца, позволяет видеть и в темноте.

Майор Стилвелл. Отставной офицер королевской разведки, двадцать лет в профессии охотника за головами. Видел всякое — практиков-маньяков, дезертиров-учёных, беглых аристо. Но такое…

— Нихера себе, — выдохнул он, даже не пытаясь сдержать эмоции. — Положил две группы. Десять человек. В одиночку. За пять минут.

— Может, поджечь конюшню? — предложил его помощник, молодой ирландец Шон, нервно теребящий рукоять кинжала. — Выкурим засранца как крысу. Пусть выбирает — сгореть или выйти к нам.

— И привлечём половину городской стражи, — Стилвелл покачал головой, достал из кармана портсигар. — Пожар в центре города, рядом с «Астарией». Через десять минут тут будет весь гарнизон. Нет уж, обойдёмся.

Закурил, глубоко затянулся. Турецкий табак, крепкий, горький. Помогает думать, по крайней мере сам майор именно так и считал.

— К тому же, — продолжил он, выпуская дым в морозный воздух, — похоже, стандартными методами этого… хм… субъекта не взять. Он не обычный практик. Даже не обычный мастер. Что-то другое.

И повернулся к двум молодым охотникам — близнецам из Манчестера, рыжим и конопатым:

— Вы двое — проследите за ним. На расстоянии. Только без самодеятельности, фиксируйте маршрут. Не более.

— Есть, командир! — отозвались те синхронно.

— И держитесь на расстоянии минимум в квартал. Судя по тому, что я увидел, у него обострённые чувства. Может засечь слежку.

Близнецы кивнули и растворились в темноте.

Стилвелл сделал ещё одну затяжку. Пальцы чуть дрожали — мелкая дрожь, незаметная. Но для человека его опыта подобное было унизительно. Двадцать лет охотился на опасных практиков континента, а тут какой-то сопляк заставил нервничать.

— Калвелл, — обратился он к другому помощнику, седому шотландцу. — Мне нужны крепкие парни. Профи. А не этот сброд, что Лис притащил. Уличные головорезы против такого выблядка, как дети против медведя.

Калвелл пожал плечами, сплюнул через край крыши:

— Боюсь, времени собирать подкрепление нет, сэр. По моим данным, отряды Брауни и О’Коннора тоже прибыли в Петербург.

— За этим же парнем?

— Похоже на то. Также я слышал О’Коннор уже потерпел неудачу. Пытается взять реванш уже серьёзными силами. Весь свой отряд притащил. Да и цена за этого «Ненормального практика» выросла втрое.

Стилвелл присвистнул. Неужели тридцать тысяч золотых фунтов? За такие деньги можно купить три поместья! А то и пять.

— Свяжись с ними, — приказал он. — И с Брауни, и с О’Коннором. Скажи — предлагаю временный альянс. Объединим усилия, возьмём цель, поделим награду.

— Они согласятся? Мы же конкуренты.

— После того, что я сейчас видел? — Стилвелл кивнул на конюшню. — Согласятся. Потому что в одиночку этого странного парня не взять. Тем более живым. Ладно бы — просто прикончить. Сами бы справились. Но условие в контракте — единственное. Притащить живьём. А потому он попросту перебьёт нас как щенков, по одному отряду за раз.

Посмотрел вниз. В приоткрытых боковых вратах конюшни показался силуэт. Тот самый ненормальный практик что-то тащил. Кажется, тело убитого. Никакой спешки, никакой паники. Медленно повернул голову и посмотрел прямо на них. Сквозь темноту, сквозь расстояние в сотню метров — прямо в глаза Стилвеллу.

И улыбнулся.

Поднял руку. Поманил пальцем, дескать «идите сюда, трусы».

— Вот же, сукин сын, — выругался Стилвелл. — Он знает, что мы здесь. Видит нас!

— Но как⁈ Нас даже не засекли спецслужбы! — Шон запаниковал. — На таком расстоянии, в темноте…

— Не знаю как. Но это факт.

— Что будем делать, командир?

— Отходим. Немедленно. — сухим тоном произнёс Стилвелл. — Нужен новый план. Другая тактика. И больше людей. Намного больше.

— Но…

— Это приказ. Отход.

Интерлюдия

Агенты Тайной канцелярии.

Пять минут назад.

Катя потёрла замёрзшие пальцы через тонкие кожаные перчатки, не отрывая взгляд от эфирного монокля. Ночное дежурство на крыше в январе — не самое приятное времяпрепровождение. Даже утеплённая форма агента не спасала от пронизывающего ветра.

— Да где же он шляется? — пробормотала она, вытирая сопли. — Половина второго ночи, а его всё нет.

— Откуда мне знать? — Марина, старший агент, лежала на животе у края крыши, наблюдая в свой монокль противоположную сторону улицы. — Может, в борделе развлекается. Или в кабаке квасит. Молодой офицер с деньгами в столице — чего ещё ожидать?

— Он не такой! — возмутилась Катя. — И вообще…

— Ага, а я балерина Мариинского театра, — фыркнула Марина. — Не будь наивной, девочка. Все мужики одинаковые. Сражение кончилось — пошли по бабам и кабакам. Следи давай внимательнее, а то проморгаем.

Ещё десять минут тягучего ожидания. Катя уже начала подумывать о том, что объект вообще не появится этой ночью, хоть и заплатил за вторые сутки, когда…

— Вижу! — она чуть не подпрыгнула от волнения. — Идёт к конюшне! Только в сером пальто и шапке…

Волков шёл по улице размеренно, неспешно, будто на вечерней прогулке. Чемодан в правой руке, левая в кармане. Свернул к конюшне — той, где оставил повозку вчера вечером.

— А ты глазастая! — передвинулась по обледенелой крыше Марина, меняя угол обзора. — Повозку свою заберёт, наверное. И поедет к бабушке. Или кто там у него остался среди родни.

— Или в номер вернётся переночевать, — предположила Катя. — Он же оплатил, помнишь?

— Помню конечно.

— Кстати, а где наши коллеги из «Тени»? — Катя огляделась. — Должны же где-то рядом торчать.

Марина пожала плечами, не отрывая взгляда от монокля:

— Где-то есть, не сомневайся. У них свой сектор наблюдения, у нас свой. Не пересекаемся по протоколу, чтобы не спалиться случайно друг из-за друга.

Волков вошёл в конюшню.

— Он в таком ужасном пальто… — прокомментировала Катя. — Я думала, молодые офицеры — все модники. Форма напоказ, усы подкручены…

— С чего ты взяла? — хмыкнула Марина.

— Ну-у… Обычно все такие, как с фронта приедут. Ходят в мундирах даже в магазин за хлебом.

— Этот точно не из светских хлыщей. — хмыкнула Марина. — Из штрафника в подполковники, ещё и в Черном Лебеде. Не до моды ему. Да и, если задуматься, он наверняка тот ещё психопат.

— Думаешь?

— Угу. Война меняет людей. Особенно мальчишек его возраста. Так он ещё и так взлетел по карьерной лестнице. Значит дел натворил немало. Выходит, и пережил столько, сколько многим не положено. И не суждено. Иными словами, этот парень либо гений войны, либо везучий псих.

— П-понятно… — буркнула Катя. — Теперь мне жаль его ещё больше.

Марина закатила глаза:

— Ты просто дурочка, без обид.

Тишина.

— Тихо что-то, — Катя снова подняла монокль, вглядываясь в тёмные оконца конюшни. — Он там лошадей запрягает, что ли? Долго очень.

Потом послышались глухие удары, грохот. Заржали кони.

— Что за? — Катя лихорадочно крутила колёсико на монокле. — Марина, там кто-то есть!

— Кто? Конюх?

— Не знаю, в этих мелких окнах ничего не видно! Но там точно драка! Слышишь? Прислушайся.

В окнах — вспышки синего света. Приглушённые обрывающиеся вскрики. В окне мелькнул силуэт Волкова — ну, или кого-то в похожей одежде.

— Там бой идёт! — Катя вскочила на ноги. — Точно бой! На него напали!

— Дай сюда! — старший агент выхватила монокль, прильнула к окуляру. — Что там происходит, чёрт возьми?

И тут к конюшне стремительно приблизилась группа. Пять практиков с активированным эфиром.

— Это ещё кто такие? — Катя достала запасной монокль из подсумка. — Наши? «Тень»?

— Понятия не имею. Но точно не наши. У наших другая экипировка.

Группа вошла внутрь. Через минуту — снова крики, уже не приглушённые.

— Марина! Его не убьют⁈ Что нам делать⁈

— Связывайся с базой, немедленно! Докладывай обстановку!

Катя выхватила свой передатчик и вставила в громоздкую коробку размером со здоровенный телевизор, подключённую длинным эфирным проводом к ретранслятору на чердаке. Новейшее изобретение имперских умельцев, секретное до невозможности:

— «Гнездо», это «Синица-два»! Объект «Ненормальный» атакован неизвестными в точке наблюдения. Повторяю, объект под атакой!

Треск эфира, потом чёткий мужской голос:

— «Синица-два», «Гнездо» принял. Количество нападающих?

— Больше пяти человек, «Гнездо». Идёт бой внутри конюшни. Точное число неизвестно!

— Состояние объекта?

Катя посмотрела на Марину. Та прильнула к моноклю, потом резко отшатнулась:

— Он выходит! Волков выходит! Цел!

— «Гнездо», объект… — Катя сглотнула, — объект нейтрализовал угрозу. Повторяю, справился сам. Выходит из конюшни.

Пауза на том конце. Потом:

— «Синица-два», требуется поддержка? Медицинская помощь объекту?

— Отрицательно, «Гнездо». Объект выглядит невредимым. Даже не ранен, насколько могу видеть.

— Принято. Продолжайте наблюдение. Фиксируйте все контакты. Конец связи.

Передатчик затих. Катя убрала его в подсумок, снова взялась за монокль:

— Марина, что это было? Что там произошло? Он убил их? Всех?

— Скорее так и есть, — сглотнула старший агент.

— Что будем делать?

Марина встала, отряхнула снег с форменного плаща:

— Меняем позицию. Немедленно. После такого шума сюда сбегутся городовые, потом военный патруль, потом следователи. Нельзя светиться на месте преступления, иначе провалим операцию. Начальство нам головы оторвёт.

— А Волков? Мы же должны следить!

— За ним проследят другие. У нас ротация через час. Пусть дневная смена разбирается с этим бардаком.

Спустились с крыши по обледенелой пожарной лестнице. Внизу, уже на земле, Катя обернулась на конюшню. Оттуда всё ещё доносилось паническое ржание лошадей:

— Думаешь, он знал про засаду заранее?

— Думаю, ему было абсолютно плевать. И это пугает больше всего.

Крыша здания напротив «Астарии»

Агенты «Тени»

Также пять минут назад.

Капитан Галина Волкова сидела на самом краю крыши, свесив ноги. Четыре этажа вниз. Но высота её никогда не пугала. Наблюдала сейчас через эфирный монокль военного образца за входом в гостиницу. Просматривала и конюшню.

Рядом примостился младший оперативник «Тени» — лейтенант Грачёв, парень двадцати двух лет, только год как из академии. Пытался выглядеть бывалым, но глаза выдавали — восторженные, как у щенка.

— Капитан! Объект… объект входит в конюшню, — доложил он шёпотом, хотя на такой высоте их никто не услышал бы.

— Вижу, — Волкова не отрывалась от монокля, регулируя фокус. — И не только его там вижу.

— В смысле? Конюх?

— Конюх мёртв. Уже минут десять как. А вот пять практиков внутри — очень даже живые. Подмастерья и мастера, судя по интенсивности. Засада.

Грачёв напрягся, потянулся к тревожному свистку на цепочке:

— Нужно предупредить! Он же наш объект наблюдения!

— Стоять, — Волкова перехватила его руку железной хваткой. — У нас приказ — наблюдать, фиксировать, не вмешиваться. Ни при каких обстоятельствах. Хоть там резня начнётся.

— Но его же убьют! Пятеро против одного!

— Лейтенант Грачёв, — голос капитана стал официозным. — Подполковник Волков прошёл через штрафбат «Чёрного Лебедя». Выжил. Участвовал в операции по захвату советника северян. Выжил. Затем в захвате форта Дредноут. И также выжил. Думаешь, пять наёмников его остановят?

Грачёв замялся, потирая запястье — хватка у капитана была той ещё:

— Ну… всякое бывает. Случайный удар, отравленный клинок. А если…

Договорить он не успел. Из конюшни донёсся крик.

— Началось, — Волкова активировала эфирное зрение, глаза засветились голубым. — Записывай всё для отчёта. Время, количество атакующих, методы.

Следующие три минуты они молча наблюдали за бойней. Грачёв побледнел, потом позеленел, когда увидел в окне, как подполковник одним ударом пробил грудную клетку нападавшего. Рёбра разлетелись как спички.

— Мать моя женщина… — выдохнул он, сглатывая подступающую тошноту. — Он же по документам мастер первой ступени! Обычный мастер!

— По документам многие не те, кем кажутся, — заметила Волкова, даже не моргнув при виде очередного трупа. — Запомни это, салага. Первое правило разведки — документы врут чаще, чем люди.

— Но как он… Это же физически невозможно! Это уровень магистра минимум! Или я чего-то не понимаю…

— Видишь ли, Грачёв, в нашей работе главное правило — не задавать лишних вопросов. Видим — фиксируем. Фиксируем — докладываем. А выводы пусть начальство делает. У них зарплата больше.

Ещё минута. Тишина в конюшне. Только лошади ржут панически.

— Всё? — сглотнул Грачёв, вытирая пот со лба. — Он их всех? Того…

— Подожди, это только первый акт, — Волкова указала на соседнюю улицу. — Видишь? Вторая группа спешит на помощь.

Действительно, пять практиков двигались к конюшне.

— Может, теперь вмешаемся? — с надеждой спросил Грачёв. — Десять человек — это уже перебор!

— Нет. Приказ есть приказ. К тому же… — Волкова прищурилась, разглядывая подполковника через окно, — мне кажется, нашему объекту помощь не нужна. Совсем.

— Вы серьёзно? Их же пятеро! Свежие силы!

— Ему плевать, уверена.

Вторая группа вошла в конюшню. Тишина на минуту, что странно. А потом — вспышки синего света, крики.

— Засекай время, — приказала Волкова, сама не отрываясь от наблюдения.

— Есть… Четыре минуты… тридцать секунд… тридцать пять…

Снова тишина. Ворота конюшни открылись. Юный подполковник вышел на улицу, ведя за собой запряженных лошадей и свою повозку. Спокойный, даже не запыхавшийся.

Остановился. Медленно повернул голову, посмотрел прямо в глаза Волковой.

И подмигнул.

— Твою мать! — Грачёв чуть не выронил монокль. — Он нас видит! Как⁈

— Конечно видит, — Волкова невозмутимо помахала, приветствуя его. — Он же «Ненормальный практик». Наверняка засёк всех наблюдателей ещё на подходе к конюшне.

— И вы так спокойны? Он же знает, что мы тут!

— А что паниковать? Мы свою работу делаем, он свою. Профессиональное взаимоуважение, понимаешь? Он нас не трогает — мы его. Негласный договор.

С другого края крыши поднялась ещё одна фигура, доселе молчавшая майор Гусева с охрипшим горлом — начальница их группы.

— Докладывайте в штаб, — приказала она, достав передатчик. — Объект «Ненормальный» атакован неизвестными. Предположительно наёмники, охотники. Объект нейтрализовал угрозу самостоятельно. Потерь среди наших нет.

— А трупы? — спросил Грачёв, всё ещё не веря в увиденное. — Их там десять штук минимум!

— Пусть квартальные разбираются. Полиция, следователи. Не будем забирать их хлеб.

Она повернулась к Волковой:

— Галина Петровна, ваше профессиональное мнение о нашем подполковнике?

Та задумалась, потом медленно произнесла:

— Он опаснее, чем кажется. Намного опаснее.

— Согласна. Передайте в штаб — рекомендую повысить уровень наблюдения до «Особо важный». Возможно, даже до «Критический». И… — Гусева помедлила, — предупредите всех наших. Пусть держат дистанцию минимум в двести метров. Этот «мастер первой ступени» может оказаться кем угодно.

— Кем например? — не удержался от вопроса Грачёв.

Та посмотрела на него как на идиота:

— Например, тем, кто за пять минут разорвал десять профессиональных убийц. И даже не запыхался. Не вспотел. Не получил ни царапины. Достаточно?

Грачёв сглотнул и кивнул. На лбу выступил холодный пот.

— Знаете, что самое страшное? — задумчиво произнесла Волкова, убирая монокль в чехол.

— Что? — спросили одновременно Гусева и Грачёв.

— Он даже не использовал эфир. Совсем. Это была чистая физическая сила.

Все трое посмотрели на удаляющуюся фигуру подполковника. Тот спокойно сидел на повозке и катил по улице в сторону дома.

— «Ненормальный практик», — пробормотал Грачёв, вытирая пот. — Господи, кто же он такой на самом деле…

Примерно пять минут назад.

Стою в конюшне среди трупов — кто скрючился в финальной агонии, кто растянулся во весь рост, у кого вывернута башка. Кровь уже густеет, превращаясь в тёмно-бурую. Запах стоит, конечно, специфический. Медь, экскременты. Что? Физиология. Сфинктеры расслабляются при смерти, а пара наёмников видать хотели посрать, но не успели. Так что… «запашок» в конюшне стоял ещё тот.

Одного из необгадившихся охотников подвесил на крюк для сбруи. Продел толстый металлический крюк под рёбра — аккурат между седьмым и восьмым. Обычно так подвешивают ещё живых, дабы не задеть жизненно важные органы, и те висели и медленно умирали. Но этот уже сдох. Рядом висит его приятель — здоровяк Билл кажется, с вываленным языком. Вниз башкой. Ну и ещё один засранец, коего я подвесил за ноги к потолочной балке, как бычью тушу в мясной лавке. Кровь из него вытекла практически вся, прям в подставленное ведро. Кап. Кап. Кап. Монотонно, как метроном.

Театрально? Безусловно. Даже не спорю. Излишне жестоко? Возможно. Но чертовски эффективно для психологического давления на последнего оставшегося. Того самого арбалетчика, коего я специально оставил для допроса. Сидит сейчас привязанный к опорному столбу. Руки скручены за спиной морским узлом, ноги связаны в районе лодыжек и колен. Перегрузил ему узлы. В некогда смелых глазах царит теперь ужас. Смотрит на своих мёртвых и подвешенных товарищей и тихо скулит в кляп, как побитая собака. А ведь совсем недавно прикончил вместе с дружками конюха. И плевать же было. Могли просто вырубить, но нет — прирезали твари безобидного деда.

— Итак, — присаживаюсь перед ним на корточки, достаю из кармана носовой платок. Медленно вытираю кровь с рук. — Теперь, когда мы установили правила игры, поговорим как цивилизованные люди. Согласен? Кивни, если готов отвечать на вопросы.

Он закивал с такой яростью, что я даже испугался — вдруг свернёт шею от усердия. Снимаю кляп.

— Я скажу! Всё! Всё расскажу!

— Отлично. — шлепаю его щеке. — Первый вопрос — кто заказчик? И не вздумай врать. Видишь того парня на крюке? Займёшь его место. Живьём.

— Стальная Роза! — выпаливает он без запинки, брызгая слюной. — Генеральша Аннабель Кроуфорд! Командующая северным экспедиционным корпусом! Клянусь Богом и всеми святыми, это всё, что я знаю о заказчике!

Хм. Стальная Роза. Это прозвище я уже видел в разведсводках. Аннабель Кроуфорд — железная леди британской армии. Прошла Индию, Африку, теперь командует корпусом на севере. По слухам, безжалостная сука, готовая на всё ради победы.

— Интересно. И зачем я понадобился такой важной персоне?

— Не знаю! — в его голосе проскальзывают истерические нотки, паника. — Честное слово, не знаю! Нам сказали только одно — взять живым! Обязательно живым! За труп — ни пенни, только расходы на дорогу возместят! А за живого — тридцать тысяч золотых фунтов!

Живым.

Выходит, Борода, что организовал нападение на меня по дороге в Петербург, действовал по выданному контракту?

Ясно.

Это всё упрощает.

Изначально я думал на меня охотятся северяне-фанатики во главе со странным Бородой. А он, оказывается, простой наёмник. С одной стороны — новость хорошая. Меньше геморроя. С другой — а точно ли меньше? Генеральша желает взять меня живьём и вываливает охрененную сумму денег. Зачем я ей сдался? Не проще ли меня прикончить? Любопытно.

— Ладно, допустим, верю. Следующий вопрос — сколько вас, падальщиков, в городе реальное число?

— Много… — «канадец», не знаю почему так называю его, но он реально похож, сглотнул, кадык нервно дёрнулся вверх-вниз. — По слухам, около сотни включились в охоту. Может, больше. Все хотят награду — баснословные деньги!

Пиз*ец. Целая сотня. Это уже не охота, а полномасштабная облава. Как на бешеного медведя-людоеда.

— И кто командует этим цирком уродов? Есть командиры?

— О’Коннор — самый известный. Ирландец, у него команда из двенадцати человек, все профи высшего класса. Стилвелл — тоже старый волчара, воевал ещё в индийских кампаниях, знает сотню способов убить. Браун… лично не знаком, но слышал, псих он отпетый, специализируется конкретно на контурщиках, знает все их слабости… — канадец судорожно вздохнул. — Это главные. Но есть ещё с десяток мелких групп по три-четыре человека, не считая одиночек…

— Хорошо. И последнее, что меня интересуют, где точки сбора? Явки, конспиративные квартиры?

— У каждой группы свои… — он хрипит, горло пересохло. — Мы вообще друг друга толком не знаем, только главари между собой иногда контактируют. Конкуренция же — кто первый возьмёт добычу, тот бабки и получит. Делиться никто не хочет.

Логично. Децентрализованная структура. Даже если накроют одну группу, остальные продолжат охоту.

Встаю, отряхиваю колени от соломы. На штанах остались тёмные пятна крови — придётся выкинуть и сжечь. Жалко, хорошие были.

— Знаешь что? Ты мне нравишься, — смотрю на него сверху вниз. — За честность и сговорчивость подарю тебе лёгкую смерть. Быструю и даже безболезненную. Считай ты — счастливчик. Ведь это больше, чем ты заслуживаешь.

В его глазах вспыхивает безумная, отчаянная надежда:

— Вы… вы отпустите меня? Я исчезну! Уеду из города сегодня же! Из страны! Вернусь в Британию и никогда больше ногой в Россию! Клянусь! Вы никогда обо мне не услышите!

— Нихрена тебя кроет. Я сказал «лёгкую смерть», а не «свободу». Есть существенная разница. Смотри, у тебя шнурок развязался.

Тот опускает взгляд вниз. Одним резким движением обхватываю его голову руками. Поворот. Спинной мозг перерезан мгновенно. Его голова безвольно падает на грудь. Даже боли не почувствовал. Милосердие в своём роде.

Выпрямляюсь, окидываю взглядом кровавую бойню. Н-да. Городовые найдут это завтра утром — и охренеют в полный рост. Наверняка скандал на весь Петербург. «РЕЗНЯ В КОНЮШНЕ! МНОЖЕСТВО УБИТЫХ!» — газеты будут выходить экстренными выпусками.

Но это уже не моя проблема.

Подбираю чемодан. Пора запрягать своих лошадок, да валить домой.

…

Вывожу ездовых из конюшни. Повозка едет без скрипа. Идеально. Конюх подремонтировал. Жаль его. Пусть земля ему будет пухом. Убийц я уже отправил следом, только в ад.

На крыше соседнего здания, и следующего — наблюдатели. Отряд «Тени». Уверен, есть среди них и кто-то из столичных спецслужб.

Интересный вопрос — почему не вмешались? Видели же, что на меня напала целая банда. Протокол такой — только наблюдать, что бы ни происходило? Или просто решили устроить мне проверку боем? Типа естественный отбор — выживет, значит, достоин дальнейшего внимания, а сдохнет — туда ему и дорога, одним геморроем меньше? Ну что ж, отдельное спасибо за невмешательство, господа наблюдатели. Хотя это наводит на крайне нехорошие мысли. Если официальные структуры Империи не собираются защищать своего подполковника от британских наёмников, значит, я предоставлен сам себе. Как говорят англичане — расходный материал, который не жалко потерять.

Подмигиваю этим надсмотрщикам. Мол, привет, ребята, хорошее шоу получилось? Оценили мою работу?

После разворачиваюсь, прыгаю на скамью повозки и неспешно качу прочь.

За спиной чувствую движение. Двое. Начинают следовать за мной. Держат дистанцию метров в пятьдесят, по противоположной стороне улицы.

Хвосты от охотников? Наверняка. Будут вести меня, докладывать о местоположении каждый час.

Сбросить их? Элементарно. Могу исчезнуть, как днём. Или просто убить их, и готово.

Но зачем?

Пусть думают, что я слишком самоуверен или слишком глуп, чтобы заметить слежку. Что не считаю их угрозой. Высокомерный пацан, опьянённый собственной силой и недавней победой. Такой образ спровоцирует их на решительные действия. Атакуют все вместе, скопом. А не будут долбить мелкими группами неделями, изматывая.

Еду по пустынной улице. Снег скрипит под колесами. Свежий, выпал вечером. Фонари уже не горят. В окнах домов темно, ставни закрыты. Город спит. Так вот еду и думаю, как разделаться с сотней охотников-профи? Что если среди них есть магистры? Хм. Это же будет та ещё бойня. При том я не могу использовать трансформацию в столице, ещё и под постоянным наблюдением спецслужб. Вытащу ли на одном эфире? Ещё и на ранге мастера? Сомневаюсь. Тут либо придётся «палить» реальный ранг магистра второй ступени, либо же придумывать тактический манёвр. Проще говоря, нужен план. Хитрый, подлый, максимально эффективный. Не геройство в лоб, а что-то асимметричное.

Хм.

Хм…

ХМ…

Думай.

Думай…

Оу… какое радикальное решение пришло в голову. Я бы даже сказал — ненормальное.

Что если подорвать особняк?

Это же…

Нет.

Это супер!

Останавливаю повозку посреди улицы, ошарашенный собственной идеей.

Нет, серьёзно. Заманить туда охотников — устроить показательное сражение, последний бой загнанного в угол зверя. Пусть думают, что прижали меня, что деваться некуда. А потом — БАБАХ! Десяток ящиков эфирита в помощь! Взрыв разнесет дом к чертям!

Никого не останется в живых. Ни охотников, ни меня.

Вернее, все будут думать, что меня не осталось.

Подстрою собственную смерть. Супер! После такого взрыва опознать тела будет невозможно — там костей хренас-два останется.

Империя решит, что барон Волков погиб, защищаясь от иностранных убийц. Газеты будут захлёбываться в патриотическом угаре. «Мол герой северной кампании, павший от рук британских наёмников в неравном бою» — красиво звучит.

Верные вассалы рода Северовых поймут — всё кончено. Последний князь мёртв, род угас окончательно. Клятвы больше не действуют, можно расходиться по домам, искать новых сюзеренов.

Никакой свадьбы с Корнелией. Поплачет с недельку и найдёт себе нового жениха.

Разин потеряет своего «Ненормального практика». Придётся воевать без чудо-оружия. Или искать другого уникума в войсках.

Воронцов лишится потенциальной пешки в интригах. Обломается со своими планами, чем бы они ни были.

А я получу свободу.

Полную, абсолютную, ничем не ограниченную.

Смогу уехать куда угодно. Мир огромный, интересный, неизведанный. Столько мест, где не знают барона Волкова!

Япония? Говорят, у них своя эфирная система. Интересно было бы изучить, сравнить с нашими техниками.

Юго-Восточная Азия? Вечное лето, фрукты, тёплое море. Можно купить хижину на берегу и жить как местный рыбак.

Усмехаюсь, направив лошадей вперед. План хорош. Хоть и простой. Одним ходом решает все проблемы.

Вот только…

Это же побег. Банальный побег от сложностей. Поджал хвост и сбежал, потому что стало слишком горячо.

Или нет?

Задумываюсь. Вообще-то, никакого страха. Могу и остаться — не проблема. Но что если это не побег, а иной подход? Ведь я становлюсь сильнее. Уже под колпаком. И всё это наблюдение начинает реально тормозить моё развитие. Если так подумать — не было бы у нас сотрудничества с генералом Разиным, я бы уже свалил куда-то ещё. В Петербурге развивать ядро — слишком запарно. Да и «жратвы» подходящей не так много. Единственное подходящее решение — поле битвы. Но служить в регулярной армии — также значит быть на карандаше. Лучшая позиция — наёмник. Кем по сути сейчас и являюсь. Но повторюсь. Что будет, если Разин прекратит сотрудничество? Мне банально придётся скрываться под чужими именами, или вообще, тупа появляться в стане врага, в качестве одиночки и вырезать тех подчистую для прокачки духовного ядра. Так теперь вопрос: почему не воспользоваться ситуацией и не стать этим самым наёмником-одиночкой? Ещё и скрывающим личность? Банально под уральским шлемом. Закажу новые документы через Федю. А можно сразу десяток. Денег хватит. И вернусь на фронт под другим именем. Как наёмник, доброволец, неважно. Буду пожирать британских практиков пачками — война большая, там тысячи незнакомых лиц, никто не заметит ещё одного. Тем самым и выполню обещание, данное Разину, помогу в битве. Просто не как барон Волков, а как хз, ну, скажем, сержант Бобров. Какая разница, под каким именем убивать врагов Империи?

Правда, девчонки. Корнелия, Фрея, Ингрид. Они-то привязались к образу лихого героя-любовника. Будут горевать. Хотя, интересно посмотреть, как отреагируют на известие о моей «смерти»? Вот будет смешно, если забудут через неделю-другую. А может и нет. Что ж. Хочу понаблюдать. Если не забудут, то конечно раскрою им все карты и заберу с собой. Ан-нет, что ж, так тому и быть.

Продолжаю путь. Всё. Эта безумная идея нравится мне всё больше.

Погоди…

Так ещё же бал! Завтра вечером. Ё-моё.

Это же… это же идеально…

Последний выход барона Волкова в свет. Финальное представление перед всей петербургской элитой. Прощальный поклон перед падением занавеса.

То бишь теперь не нужно изображать простака-солдафона? Когда, через пару часов после бала «погибну»…

Зачем сдерживаться, верно? Всё равно «умру» этой же ночью, так почему бы не устроить представление, которое войдёт в историю петербургских скандалов? Явлюсь навеселе. Громко поздороваюсь с принцем: «Витек, дружище! Спасибо за приглашение!» Представляю его рожу в этот момент, ха-х. Потом пригласить на танец чью-нибудь важную даму и станцевать что-то дикое вместо вальса. И прочее-прочее.

Ладно. Шучу конечно. Я же не полный идиот, всего на одну четвертую, хе-х. В любом случае — завтра будет ой как весело.

Подъезжаю к воротам особняка. Барьер впускает без проблем — узнаёт. Хвосты остаются снаружи караулить. Пусть сторожат. Завтра их ждёт большой сюрприз. А меня ждёт новая жизнь. Без титулов, слежки и необходимости соответствовать чужим ожиданиям.

И отчего-то даже весело от этой мысли. Может я действительно «Ненормальный практик»? И все нормальные решения — точно не про меня?

Конец пятого тома