Орден во всю спину 2

Глава 14

- Насколько трудно было беженцу попасть в крепость? – с этими мыслями то и дело возвращался к словам старика Вана. Он говорил, что за свои сорок лет видел всего четверых счастливчиков, сумевших протиснуться внутрь. И то, все они числились какими-то дальними родственниками влиятельных людей.

Большинство же искателей приюта, даже если и приходили с надеждой найти кров у родни, в итоге оказывались у ворот отвергнутыми. Приходилось им, бедолагам, обосновываться в городке у подножия стен, жить впроголодь и месяцами, а то и годами ждать мифической возможности войти внутрь.

Если даже тем, у кого были связи, путь оказывался закрыт, то можно ли верить сладким речам Любови Синявиной? Ее обещания о трех местах звучали слишком уж самонадеянно. Будь у нее и правда власть, разве пришлось бы униженно договариваться с солдатами, чтобы пробраться в Крепость 333? Влиятельные люди просто щелчком пальцев поднимают целые караваны сопровождения.

Глупцы уверены, что весь мир состоит из таких же доверчивых дураков, как они сами.

Косой наблюдал за ней внимательно, как охотник за хитрой лисицей. Ему было ясно: Любови приходится петлять и изворачиваться ради своей цели. Но сам Ярослав, хоть и был всего лишь беженцем, глупцом себя никогда не считал. У него хватало трезвого рассудка, чтобы отличить вымысел от правды. С другим проводником она бы, возможно, легко обвела кого-то вокруг пальца. Но не его.

Он задавал себе вопрос: если согласиться на ее условия, как потом разыскать эту женщину в крепости? Кто мешал бы ей попросту исчезнуть, сбросив с плеч тягостные обязательства?

Правду сказать, ни сама Любовь Синявина, ни Людвиг Булавкин не производили на него впечатления людей надежных или приятных.

После жирной свинины, которой они на скорую руку утолили голод, у всех во рту пересохло, будто песок пересыпали. Жажда мучила каждого, язык будто прилипал к нёбу. Но вся их вода осталась в пикапе. Вернее, большая ее часть – вместе с продуктами – была безжалостно превращена в месиво пулями, когда Станислав Хромов и его люди открыли огонь по провизии. Запах палёного пластика и пороха ещё стоял в воздухе, смешанный с тоской по потерянным бутылкам с водой.

Станислав Хромов посмотрел на Ярослава прищуром, в котором сквозила неуверенность, смешанная с упрямым ожиданием.

- Ну и как, Косой, мы тут источник воды найдём? – спросил он, и в его голосе слышалась сухая хрипотца, будто он сам уже говорил пересохшими губами."

В тот момент в голове у Косого прозвучал холодный, как эхо в пустом храме, голос дворца:

"Квест: Обучите остальных поиску источника воды"

- Можете попробовать поискать реку или хотя бы собрать росу с листьев, – сказал Ярослав, не утаивая ничего. – Но не советовал бы тащиться к воде. До ближайшей реки, по моим прикидкам, ещё добрый десяток километров, ноги сотрутся в кровь. Терпите. От жажды за один день вы не сдохнете. Утром соберём росу – и этого хватит.

Станислав Хромов кивнул, будто только этого и ждал:

– Спасибо.

"Благодарность, полученная от Станислава Хромова, +1!

Ярослав ждал, нахмурив брови. Внутри крутилось нетерпеливое:

"Ну а награда где?"

Дворец упорно молчал, как будто притворялся глухим. Ярослав чувствовал, что система будто не понимала, как оценить его нестандартный подход. Наконец, спустя мучительно долгую паузу, сухой голос прозвучал снова:

"Задание выполнено. Награда: +1.0 к Силе"

Ярослав дернулся от неожиданности. Награда вроде бы была, но странная. Опять Сила? Он недоумённо сжал кулак. Да что за невезение-то такое…. Почему не Ловкость? Что это за кривое распределение? У меня Ловкость всё ещё отстаёт, а Сила уже ого-го! Через пару таких квестов стану в три раза сильнее обычного мужика, аля Арнольд, что мягко говоря будет бросаться в глаза. А бегать всё так же буду, как пьяный медведь….

Мысль об этом его даже позабавила, но недолго. Реальность напоминала о себе.

В карманах куртки звякнули пластиковые горлышки – две бутылки воды, добытые ранее ценой половины рыбы. Спрятать их как следует не получалось: ткань топорщилась, словно кричала всем вокруг "вода здесь".

И вот, как назло, к нему подкатил Людвиг Булавкин. Щёки у того были серые, губы потрескались, глаза горели жадным блеском.

- Продай мне бутылку за тысячу рублей, – сипло сказал он, облизывая губы.

Ярослав посмотрел на него холодно:

- Не продаётся.

- Две тысячи! – взмолился Людвиг, делая шаг ближе. – Две тысячи рублей, слышишь? Я отдам, клянусь! Пить хочу, спасу нет как горло дерёт, будто гвоздей насыпали!

Он говорил сбивчиво, нервно. В голосе уже слышалась истерика.

Ярослав молча сжал бутылку в кармане. Пластик хрустнул под пальцами, будто напоминая: "ты хозяин – решай".

Косой сразу понял, что Булавкин говорит серьёзно. Тот смотрел так, будто готов был вцепиться зубами в бутылку, если бы получил шанс.

- Деньги тут ничего не стоят, – спокойно сказал Ярослав, встретив его взгляд. – В пустоши рубли – просто бумага. А вот еда и вода бесценны. Хочешь пить – иди сам, набери у реки.

Голос его прозвучал твёрдо, как камень.

На лице Людвига дрогнула гримаса – смесь злобы и отчаяния. Он явно хотел сорваться и наорать на Косого, но сдержался. В глубине души он понимал: те времена, когда он распоряжался и имел власть, закончились. Теперь всё зависело от Ярослава. И Станислав Хромов, этот осторожный и прагматичный человек, в случае конфликта точно выберет Косого, а не его.

Булавкин вспомнил, как ещё недавно, в крепости, он был уверен: "беженцы – это расходный материал, а люди из крепости всегда будут верхом пищевой цепочки". Но реальность разбила эту уверенность в пыль.

Ярослав же, отмахнувшись от всей этой сцены, вытер ладони о широкие влажные листья, только что сорванные с дерева. Листья пахли зеленью и слегка горчили, сок липнул к пальцам. Он направился искать раненого солдата – парень нуждался в уходе, и каждый жест заботы приносил Косому новые жетоны благодарности.

Однако вскоре стало ясно: халява закончилась. Сколько бы Ярослав ни возился с парнем – подправлял повязку, подносил кусок еды, поднимал настроение – жетоны больше не капали. Ваня Лей смотрел на него с благодарностью, но в его взгляде мелькнула тень подозрения: "А не слишком ли ты добрый, Косой?"

Пришлось признать, что добывать "очков благодарности" от него больше не выйдет. На счету у Ярослава их было уже 84, и это само по себе было неплохо, но жадность подсказывала, что хотелось бы больше.

Днём, когда солнце стало клониться, воздух раскалился и над камнями вился маревом, Станислав Хромов посмотрел в небо и сказал:

- Здесь лагерь ставить нельзя. Слишком открытое место. Любой зверь, даже самая поганая тварь, подберётся незаметно. Нужно идти дальше, пока не найдём хоть какое-то укрытие. Потерпите, придётся ещё пройтись.

Слова его были резонны. Ярослав кивнул. Накануне они разделали дикого кабана и устроили настоящий пир. Но запах жареного мяса пропитал воздух и теперь тянул за собой всё, что ползает и бродит по этим местам. Днём это было незаметно, но ночью, когда оживают ядовитые змеи, жуки с жёсткими хрустящими крыльями и агрессивные муравьи с ядовитыми укусами – лагерь рисковал превратиться в братскую могилу.

В памяти всплыла картина: дохлая крыса, которую они бросили в кусты днём раньше, за считанные часы превратилась в голый костяк, облепленный сотнями блестящих насекомых. Вот и думай после этого, безопасно ли здесь ночевать.

Хромов подошёл к носилкам, где лежал раненый, и кивнул Ярославу:

- Давай, возьмём его вместе.

Косой хмыкнул, недовольно дёрнув плечом:

- С какой радости мне его тащить?

На лице Хромова мелькнуло изумление, а рядом стоявший раненый округлил глаза. Секунда тишины повисла между ними, будто даже ветер стих, чтобы услышать, чем всё закончится.

Косой метнул взгляд на Булавкина и сказал сухо, с холодком в голосе:

- Иди бери носилки. Если не понесёшь – возьму тебя и ножом на куски порежу.

Людвига словно ударило молнией. Он отшатнулся, едва не споткнулся о камень. "Он что, рехнулся совсем?!" – пронеслось в голове.

В лагере воцарилась гнетущая тишина. Остальные замерли, уставившись на Косого: - Ты что, шизик? Ещё утром сам же орал, что порежешь любого, кто посмеет отнять у тебя право нести его! А теперь что?!

Станислав Хромов устало провёл рукой по лбу и твёрдо сказал:

- Хватит цирка. Носить будем по очереди. Женщин не трогаем – остальным придётся тянуть. Завтра любой из вас может оказаться на носилках. Если сейчас откажетесь помогать, кто вас потом потащит, когда сами рухнете?

Ярослав с удивлением отметил про себя: Хромов, несмотря на всё, оставался человеком рассудительным. Что бы ни происходило в группе – он умел направить её в нужное русло.

Но пока они двигались вперёд, напряжение только росло. Несколько солдат снова полезли к Любови Синявиной. Те делали вид, будто случайно задевают её, проходя мимо, и отпускали сальные шуточки, перемежая их мерзким смешком. Люба упрямо отстранялась, старалась держаться в стороне, будто не слышит, но напряжение в её лице выдавало страх.

Казалось бы, Людвиг Булавкин должен был вмешаться – у него с Любой ещё недавно были неплохие отношения. Но он даже не пошевелился. Как он мог рискнуть и нажить себе врагов среди солдат?

Ситуация становилась всё отвратительнее. Люди, доведённые до грани, начинали срывать человеческую оболочку и показывать звериные морды. Страх, голод, опасность – всё это вылезало наружу в самых мерзких проявлениях.

Ярослав же решил не вмешиваться. У него были свои заботы. Он вспомнил о свитке дублирования навыков, припрятанном в вещах. "Интересно, – мелькнула мысль, – смогу ли я стянуть с Ярославы Журавлёвой её боевые приёмы?"

Он поднял глаза, ища её среди людей, и тут застыл: Ярослава держала пистолет у виска одного из солдат. В её глазах полыхал холодный огонь.

Она повернула голову к Косому и спокойно бросила:

- Его пистолет теперь твой.

Солдат, к виску которого Журавлёва прижала холодное дуло пистолета, оказался тем самым, кто больше всего досаждал Синявиной. Косой сразу понял: наконец-то кто-то решил поставить мерзавца на место.

"Неужели, – мелькнула мысль, – она и правда впряглась за Любу? Не ожидал от неё. Думал, Журавлёва живёт только для себя."

Но, похоже, есть всё-таки в женской натуре эта загадочная солидарность.

Щёлкнул предохранитель, сталь о металл – резкий звук в тишине леса ударил по нервам сильнее, чем крик. Впереди идущие обернулись: кто-то с опаской, кто-то с любопытством. В воздухе повисла густая пауза. Все замерли, ожидая, не разгорится ли сейчас драка – бешеная, кровавая, на пределе.

Ярослав скосил взгляд на Хромова: тот нахмурился, морщины на лбу прорезались глубже, но вмешиваться не спешил. По всему было видно – и он считал, что солдаты заигрались и перешли грань.

Однако остальные военные, что стояли рядом, не двинулись с места. Ни один не решился встать плечом к плечу с товарищем. Всё было ясно без слов: их шайка держалась лишь видимостью, внутри же не было и намёка на сплочённость. Каждый думал только о собственной шкуре.

Ярослав, не желая тянуть время, подошёл ближе. Солдат, к которому была приставлена сталь, вонял потом и табаком – тяжёлым, въевшимся в ткань мундира. Косой резко рванул руку к поясу и выдернул пистолет из кобуры. Кожа на ремне скрипнула, металл кольнул ладонь холодом.

Солдаты когда-то бежали в спешке, бросая винтовки, слишком тяжёлые и громоздкие, оставив при себе лишь короткие стволы. Теперь один из этих пистолетов оказался в руках Косого.

Солдат с перекошенным лицом выплюнул слова:

- Ты хоть понимаешь, какое это преступление – отобрать оружие у военного?!

Журавлёва даже не дрогнула. Она смотрела прямо, её голос звучал ровно, будто сталь режет по стеклу:

- Если ты ещё раз посмеешь мне угрожать – считай, ты уже труп.

Вокруг стало тихо, настолько, что слышно было, как где-то в тени шуршит сухая хвоя под лапами белки. Запах хвойной смолы ударил в ноздри – свежий, колючий, как сам воздух Урала. Ветер тронул листву, и напряжение вокруг натянулось ещё сильнее – словно тонкая струна, готовая в любую секунду лопнуть.

Ярослав едва удержался, чтобы не хлопнуть в ладоши. В его глазах Журавлёва выглядела по-настоящему решительной – её слова звенели, будто выстрел, и никакой дрожи в голосе.

Когда он потянулся за пистолетом, солдат резко прижал оружие к боку, пытаясь скрытно удержать. Сухожилия у того натянулись, пальцы сжались, словно корни дерева в сухой земле. Но Ярослав был сильнее – его хватка походила на железные клещи. Один за другим он силой разжал чужие пальцы, костяшки хрустели, кожа покрывалась белыми полосками от натуги. Солдат, побледнев, понял, что если продолжит упираться, то останется без пальцев. И отпустил.

Металл пистолета оказался тяжёлым, холодным, приятно оттягивал руку. Ярослав ощутил запах машинного масла, смешанный с потом и гарью, пропитавшей кобуру. Сердце его ударило быстрее – теперь он держал оружие открыто, по праву. С того момента, как в нём проснулся навык обращения с огнестрелом, он мечтал испытать его в деле. И вот, наконец, момент настал.

Солдат, лишившийся оружия, глянул на Ярослава зло и сквозь зубы процедил:

- Разве ты уже не забрал мой пистолет? Почему продолжаешь лапать меня?

- Где обойма? – холодно спросил Ярослав, сжимая рукоять.

У того пересохло в горле, он сглотнул, растерянно заморгал.

- В… в левой части формы.

Ярослав бесцеремонно обыскал его, ощутил жёсткую ткань шинели, запах пыли и старого пота, и вытащил обойму. Металл приятно щёлкнул в его руках. Солдат, стараясь сохранить лицо, повернул голову к Журавлёвой и ухмыльнулся:

- Ну и что? Даже если ты дала ему пистолет, думаешь, он знает, как пользоваться? Он же обычный беженец.

Несколько человек из отряда кивнули: мол, правда говорит. В их глазах Ярослав выглядел простым парнем, не более. Но Ярослава прищурилась. Она смотрела на то, как он держит оружие, и её уверенность пошатнулась.

Она разбиралась в оружии лучше любого здесь – не зря во дворце её мастерство признали безупречным. И то, что она видела, не оставляло сомнений: Ярослав не просто знал, как держать пистолет – он делал это правильно, естественно, так, как делает человек, у которого оружие продолжение руки. Даже когда его ладонь опустилась, угол кисти оставался идеальным, чтобы вскинуть ствол и нажать на спуск в долю секунды.

Это было умение, которому не научишься случайно. Не беженец – воин. Пусть другие ничего не поняли, но она узнала.

Не желая раскрывать свои мысли, она только бросила солдату коротко:

- Потеряйся.

Тот побледнел ещё больше. Быть лишённым оружия – хуже любого оскорбления для военного. В его глазах мелькнуло чувство, похожее на стыд и ненависть одновременно. Он попятился и отошёл в сторону, сжав кулаки так, что костяшки побелели.

Станислав Хромов шагнул вперёд и, заметив, что напряжение спало, проговорил деловым тоном, словно ставя точку:

- Двигаемся дальше. Нужно успеть найти место для лагеря, пока солнце не ушло за горы.

Его голос прозвучал жёстко, но в нём не было ни капли участия в распрях. Всё, что волновало Хромова – как добраться до Урала. Остальное он считал лишь пустыми ссорами на обочине пути.

Ветер шевельнул сухую траву под ногами, запах сырой земли и хвои донёсся откуда-то впереди. День клонится к закату, и дорога обещает быть ещё тяжелее.

По мере того как отряд двигался вперед, в их походе наметилась тонкая, но ощутимая черта: солдаты держались особняком, словно выстроив невидимую стену между собой и Любовью Синявиной, Ярославой Журавлёвой и Ярославом Косым. Никто не говорил об этом вслух, но напряжение витало в воздухе, как запах сырости и старой хвои в уральском лесу.

Ярослав шагал молча, слушая хруст мха под сапогами и скрип ветвей над головой. В голове его вертелась тревожная мысль: а что если Журавлёва вдруг решит всерьёз поддержать Синявину? Что если вздумает вытащить её отсюда, в обход всего отряда? Тогда выбора у него не останется – придётся рвать и этот зыбкий союз.

В этот момент сама Любовь нарушила тишину:

- Спасибо, что помогла мне, – тихо сказала она Ярославе, слабо улыбнувшись. – Я надеюсь, мы вместе выберемся из Урала в ближайшие дни.

Косой уловил, как едва заметно замялась Журавлёва, прежде чем ответить. В её глазах мелькнуло нечто холодное, отстранённое.

- Я помогаю не бесплатно. Верни мне деньги, что я тебе платила вначале.

Любовь даже рот приоткрыла от неожиданности. Потом, после секунды колебаний, полезла в сумку и достала тугой свёрток – десять тысяч рублей бумажными сторублёвыми купюрами. Бумага зашуршала, пахнувшая чернилами и сырой кожей старого кошелька.

- Вначале я дала тебе пять, – сказала она с натянутой улыбкой. – Но верну десять. Считай это благодарностью.

Журавлёва спокойно взяла деньги, даже не посмотрела толком, как будто это были просто сухие листья, и убрала в карман куртки.

- Потеряйся, – холодно бросила она, и Синявина почувствовала, как земля уходит из-под ног.

- Значит… ты будешь помогать мне в пути? – с надеждой уточнила Любовь.

- Ты не так поняла, – голос Ярославы прозвучал тихо, но жестко, как щелчок предохранителя. – Я не собираюсь выводить тебя отсюда. Могу лишь гарантировать, что ты сохранишь человеческое достоинство, даже если умрёшь.

Любовь замерла, не находя слов. В её глазах плескалось отчаяние – она понимала: никто из окружавших её больше не был союзником. Даже те, кто ещё утром улыбался ей, теперь смотрели с безразличием или презрением.

Косой же, слушая разговор, всё понял предельно ясно. Журавлёва не врала. Она просто на всякий случай пообещала не дать звереющим солдатам опозорить женщину. Но за её жизнь брать ответственность она и не думала.

Синявина выглядела особенно жалко: волосы растрепались, в глазах туман, походка неуверенная. А ведь именно она первой предложила им всем отправиться в путь, именно её голос ещё вчера звучал звонко и решительно в крепости. Теперь же от той уверенности не осталось и следа.

Тропа внезапно раздвоилась. Перед ними стояли два пути – оба узкие, заросшие, ведущие в разные стороны. Ветки старых елей нависали так густо, что небо почти исчезло, и невозможно было понять, где солнце и куда вообще держать путь.

Станислав Хромов нахмурился, осмотрел оба направления, потом повернулся к Косому:

- Ну и куда теперь?

И в этот миг Ярослав отчётливо услышал холодный, чужой голос у себя в голове – тот самый, что не раз звучал из дворца:

"Квест: Укажите дорогу"

Косой задумался на секунду. Прислушался к себе, к лёгкому покалыванию в мышцах, к странной тяге налево. Затем уверенно сказал:

- Пойдём налево.

"Задание выполнено. Награда: +1.0 Ловкость"

Он ощутил, как тело словно налилось новой силой. Мышцы стали плотнее, движения точнее. Даже дыхание изменилось – лёгкие теперь работали, как отлаженный механизм.

"Вот оно, – подумал Косой, сжав пальцы в кулак. – Настоящая сила рождается не только из грубой мощи или одной ловкости. Настоящая плотность – это союз обоих качеств".

***

Солдат, у которого Ярослав Косой только что выдернул из кобуры пистолет, холодно прищурился, и в его голосе зазвенела сталь:

- Разве ты сам не говорил, что раньше дальше не заходил? Я помню твои слова: будто несколько дней прятался в каньоне, прежде чем выбраться. Так с чего это вдруг ты теперь знаешь, куда идти?

Ярослав ответил с той же спокойной невозмутимостью, словно речь шла не о жизни и смерти, а о какой-то мелочи:

- Ниоткуда.

Эти два простых слова упали на землю тяжёлым камнем. Станислав Хромов нахмурился, Ярослава Журавлёва дернула уголком губ – и оба остались без слов. Воздух словно сгустился, и над всей группой повисло молчание.

- Если ты сам дороги не знаешь, – не выдержал солдат, – зачем сказал идти налево?

Ярослав лишь чуть пожал плечами. Он не ощущал ни капли смущения. В задании, что пришло ему голосом из дворца, было сказано только одно: "Укажи дорогу". Там не говорилось – укажи правильный путь. Справедливо: задача есть задача, условия выполнены. А уж куда выведет эта тропа – на свободу или в петлю – на то воля судьбы.

Станислав Хромов всё ещё колебался, разглядывая Косого, будто пытался прочесть на его лице тайное знание. Наконец он спросил:

- И всё же, почему именно налево?

- Потому что не знаю дороги, – ответил Ярослав, чуть усмехнувшись, – но знаю одно: горы Урала лежат слева от нас.

Хромов коротко кивнул, будто принимая внутреннее решение:

- Хорошо. Тогда пойдём налево. А ты скажи, как только увидишь подходящее место для привала.

С тех пор, как они блуждали по пустоши, Хромов уже привык прислушиваться к мнению Ярослава. И, как показала практика, тот редко ошибался.

Дальше путь тянулся через густые заросли и бесконечные хвойные склоны. Воздух стоял насыщенный терпким ароматом хвои, смолы и влажной земли. Ноги тонули в подстилке из опавших иголок, под сапогами пружинил мягкий мох, а где-то в кронах шелестели белки, сыпавшие вниз шелуху от шишек.

Косой то и дело взбирался на сосны, будто лесной зверь, хватаясь за шершавую кору и утыкаясь лицом в пахучие ветки. Срывал крепкие шишки, отламывал веточки с упругими тёмно-зелёными иглами. Шишки, понятно – можно было поджарить семена и хоть как-то насытиться. Но вот иголки? Остальные переглядывались, не понимая, что он задумал.

Ярослав ловко разминал пальцами пучки сосновых иголок, и из них выступал светло-зелёный, прозрачный сок, пахнущий свежестью и смолой. Он втягивал его губами и слизывал с ладоней, оставляя на языке терпкую, чуть кислую прохладу. Потом обернулся к остальным:

- Если не хотите сдохнуть от жажды, учитесь. В иголках влага, а влага – жизнь.

Солдаты за его спиной сомневались, косились друг на друга. В их глазах читалось недоверие: что, правда, можно пить смолу и не отравиться? Но жажда уже жгла горло, губы у многих растрескались. И только двое решились без промедления.

Журавлёва, привычно сжатая, но решительная, без слов полезла следом на сосну, обдирая ладони о кору. А Станислав Хромов, хоть и морщился, но повторил движение Ярослава, выжимая сок из иголок. Остальные же топтались внизу, разрываемые между страхом и необходимостью, и в лесу воцарилась странная тишина – с шорохом ветра, скрипом стволов и капающим где-то невидимым ручейком.

И именно в этой тишине стало ясно, кто готов учиться и выживать, а кто останется лишь обузой на дороге в горы.