Поступь молодого бога

Глава 15

Год 12 от основания храма. Месяц одиннадцатый, Атанайон, богине Атане-градодержице посвященный. Пер-Рамзес. Нижний Египет.

Безымянный толкался у святилища Амона уже почти час. В этом храме и так каждый день выносят к людям статую бога, поют гимны и собирают приношения, но месяц Хойяк просто переполнен священными днями. Вся страна празднует смерть и воскресение Осириса. Уже слепили из нильского ила фигуру бога, смочили ее священной водой и разрубили на куски. Жрицы в образе Исиды и Нефтиды горько оплакивают его, ибо только через скорбь происходит возрождение. Завтра в процессии понесут по священным местам ладью самого Осириса, собирая его разрубленное Сетом тело, а потом Исида сложит эти куски и вдохнет в них жизнь. Все это действо займет без малого неделю, а потому у храма Амона народ толпится с утра до вечера.

Безымянный приходил сюда каждый день, слушая, как с каждым разом жрецы солнечного бога, пропев положенные гимны, все сильнее брызжут ядом лжи в размякшую, восторженную толпу. Накал страстей все усугублялся, потому что своей цели слуги Амона достичь пока не могли. Замордованное столетиями муштры, привычное к покорности население боялось гнева всех богов без исключения, и сподвигнуть его на что-то серьезное было чрезвычайно сложно. А тут уже впрямую шли призывы храм Сераписа разнести по камешкам, а его жрецов бросить крокодилам. Люди в толпе слушали, замерев от ужаса, как зловредные слуги Сета пьют кровь младенцев, но верили только самые наивные и глупые. Это было уже слишком, и многие даже качали головами, настолько нелепо все звучало. Но вот сегодня происходит что-то новенькое.

— Мужа моего убили! — завыла у входа в храм какая-то баба, и Безымянный вспомнил ее. Действительно, она приводила мужа, который харкал кровью. Они не смогли ему помочь…

— Убили! Он лодочником у меня бы-ы-ыл! — выла баба, и толпа постепенно начала гудеть, как рассерженный пчелиный рой. Кое-кто эту бабу знал, и люди понемногу начинали верить. То тут, то там особенно горластые мужики заводили людей вокруг себя, вопя и с показной яростью тряся кулаками.

— Подсадные, — понял Безымянный, которого учили хорошо. — Провокаторы!

Он пошел на вопль, что был поближе, толкаясь локтями и без разбора наступая на ноги. Его ругали почем зря, толкали в ответ, но он проскользнул через густые человеческие волны, вплотную прижавшись к голосящему мужику. Безымянный сделал легкое движение рукой, и тот издал задушенный вопль. Люди вокруг удивленно заголосили, не понимая, что случилось, но было поздно. Жрец Сераписа уже скрылся в бурлящей людской толчее, слыша сзади:

— Ты почто это сделал?

— Кто? Я? Да я и не делал ничего!

— Я тебе в морду дам сейчас! Больно-то как!

Безымянный усердно работал локтями, пробиваясь туда, где толпа редела, и едва мог скрыть довольную улыбку. Тонкая игла, застрявшая в районе почки, на некоторое время отбивает желание поорать.

— Плохо дело, — сказал он сам себе, когда выбрался наконец из месива человеческих тел и огляделся по сторонам. — Печенкой чую, дойдет все-таки дело до плохого. Дойдет!

Провокаторов он насчитал едва ли не с десяток, и те работали на совесть, разогревая своими воплями бурлящую от гнева толпу. А жрецы Амона, наученные предыдущим опытом, выводили к ахающим людям то безутешных матерей, то вдов, то каких-то рыдающих мужиков. Огромный многоголовый зверь, каким и становится толпа, вот-вот начнет искать себе кровавую жертву.

— Может, хоть дождь их разгонит? — с тоской в голосе произнес Безымянный, с надеждой глядя на чернеющее небо. Ему дали несколько заготовок на самый скверный случай, но все они на его вкус были… грязноваты, что ли… И тогда он сказал сам себе.

— Неохота мне кровушку людскую лить. Ну чем эти бараны виноваты? Я ведь художник! Я не какой-то там мясник! Что же сделать-то? Дождь вроде будет. А может, дождь мне и поможет? Помнится, господин наставник на уроке географии чудные вещи говорил…

Здесь, в Нижнем Египте, дожди идут лишь осенью и зимой. И частенько тут льет как из ведра, а на небе сверкает яркое переплетение молний. Вот и сейчас на горизонте собирается темная грозовая туча, которая совсем скоро разродится потоками воды. Где-то там уже громыхает вовсю, а в воздухе пахнет непременным коротким дождем, что прольется вот-вот.

— Поспешу-ка я, — пробормотал Безымянный и быстрым шагом понесся в сторону храма Сераписа, стены которого поднялись едва ли по пояс.

— Достойнейший, — сказал он, хрипя и задыхаясь от спешки. — Нет больше времени. Еще час-другой, и сюда толпа заявится. Нас с тобой голыми руками разорвут.

— Что ты предлагаешь, Баки? — смиренно спросил жрец Мериамон. — Мы слуги бога, а не воины. На небесах нас ждет воздаяние. Нам не пристало бояться смерти.

— Да я смерти не боюсь, — поморщился Безымянный. — Я просто пока не хочу ее. Что-то мне подсказывает, достойнейший, что мой час еще не пришел. А вот твой час пришел точно. Сегодня ты посрамишь этих высокомерных сволочей силой своей веры.

— Не то гроза идет сюда? — всмотрелся в небо Мериамон. — Неси-ка из подвала трезубец, Баки. Мы проучим этого высокомерного неуча.

— Вы просто читаете мои мысли, достойнейший, — восхитился Безымянный. — Воистину, Серапис явит сегодня свою силу.

Они подошли вовремя. Пламя людского гнева уже почти что вспыхнуло. Ревущая от злости толпа расступалась перед нестарым еще человеком, который шел, с трудом держа перед собой тяжеленный бронзовый трезубец. На него смотрели недобро, проклиная в голос. Причем делали это даже те, кому в храме Сераписа помогли. Впрочем, здесь еще не все знали, кто такой жрец Мериамон. Слишком слаб еще его бог в столице.

Горожане удивлялись. По виду этот человек служитель бога, но одеяние его весьма скромно, а для чего понадобился трезубец, здесь и вовсе никто не понимал. Людям стало до того любопытно, что даже первые капли дождя не могли прогнать их от площади у храма. Безымянный, пробирающийся в толпе неподалеку, мстительно всадил иглу в поясницу еще одного провокатора, заводящего своими воплями доверчивый народ, и подобрался поближе к Мериамону. Тот уже подошел к жрецу бога Солнца, стоявшему с воздетыми к небу руками, и спокойно ждал, когда тот обратит на него внимание.

— Тебе чего тут понадобилось? — с тупым недоумением посмотрел настоятель храма Амона на своего злейшего врага. — Ты смерти ищешь, глупец? Беги отсюда, пока я добрый. Скройся из города, и тебя не станут искать. Я обещаю.

— Люди! — зычным голосом прокричал Мериамон, отвернувшись от него. — Я настоятель храма Сераписа. На меня возводится чудовищная ложь! И я пришел доказать свою невиновность! Сами боги докажут ее. Вы хотите этого?

— Хотим! — заорал Безымянный, а вместе с ним заорала и парочка храмовых слуг, которых он благоразумно привел с собой. — Пусть бог скажет нам правду! Тогда поверим!

— И впрямь! — заворчали люди. — Если сам бог скажет, как тут не поверить…

— Я утверждаю, что жрец, стоящий рядом со мной, лжец и богохульник! — крикнул Мериамон. — И я принес трезубец Морского бога, отца Сераписа. Пусть священный предмет нас сегодня рассудит. Если означенный жрец простоит с этим трезубцем на крыше храма, пока не закончится гроза, значит, его слова истинны. И тогда слуги Сераписа смиренно уйдут из славного города Пер-Рамзес. Но если этот человек не сможет простоять и покинет свое место по любой причине, то пусть он сложит с себя священное звание, которое опозорил, и удалится в изгнание. Согласны?

— Согласны! — заорал Безымянный. — Пусть боги скажут свою волю.

— Да! Давай! — орали в толпе расставленные им слуги. — Боги не обманут! Пусть дадут знамение!

— Так что, слуга Амона? — повернулся жрец Сераписа к недоумевающему коллеге. — Ты готов испытать волю богов? Или ты уже струсил?

— Нужно всего лишь простоять на крыше моего храма до конца грозы? — презрительно выпятил тот губу. — Конечно, я готов.

— Тогда я вручаю тебе трезубец Морского бога! — торжественно произнес Мериамон. — Поспеши! Гроза надвигается! Встань так, чтобы мы все тебя видели.

— Пусть все стоят здесь и ждут! — крикнул настоятель главного храма Пер-Рамзеса. — Я приказываю! Пусть все увидят позор этого негодяя! Я погоню его палками из столицы! Смотрите все! Смотрите!

Храм Амона — самое высокое здание в Пер-Рамзесе, куда выше царского дворца или храма Сета. Его белоснежный пилон, рядом с которым и проходят богослужения для толпы, вздымается в небо на полных сорок локтей. Крыши храмов — это еще и место, откуда наблюдают за звездами, а потому туда всегда ведет лестница. К ней-то и направился великий господин Хери-иб, «Тот, кто над святыней». В руках он несет тяжеленный трезубец. С ним он встанет на краю, видимый всеми, и встретит надвигающуюся грозу.

Пока толпа ждала, затаив дыхание и задрав головы вверх, Безымянный преспокойно отошел за угол, снял с себя плащ, длинный хитон и парик, полностью преобразившись. Реквизит у него что надо. Он теперь не мастеровой средней руки. Он хери-хеб, храмовый чтец. Его череп, выскобленный до блеска, сверкает в лучах заходящего солнца, а тончайший, белоснежный лен просторного одеяния не оставляет ни малейшего сомнения в высочайшем статусе. Дополняет картину бронзовая пластина на груди с выбитыми на ней именем Амона-Ра и витая тесьма посвящения в жрецы, которую Безымянный повязал на шею.

Он откашлялся, надел на плечо полотняную сумку, куда запихнул одежду, важно выпятил грудь и пошел прямо к воротам храма, куда, будучи в здравом уме, не посмеет войти ни один из стоявшего здесь простонародья. Попасть в храм могут только жрецы, «чистые». Люди пугливо расступались перед ним, и даже стражники почтительно поклонились, не сильно-то и вглядываясь в его лицо. Им и в голову не пришло подозревать в чем-то жреца, спешащего на молитву. Ведь тот идет без парика, в простых тростниковых сандалиях, а значит, должен вот-вот приступить к своим обязанностям в храме. Кто посмеет этому помешать! В храме Амона служат три тысячи человек, из них четыре сотни жрецов. Они трудятся посменно, проводя десять дней на службе, а потом двадцать дней живя обычной жизнью в своих домах. Никто не знает их всех, это просто невозможно.

Безымянный вошел в бескрайнюю теснину пузатых колонн и остановился, немного растерявшись. Он даже приблизительно не представлял, куда дальше идти. А ведь дождь уже начинается, и раскаты грома слышны все ближе и ближе.

— Проклятье! — выругался он, ускорив шаг. — Да где эта лестница? Из-за колонн не видно ничего.

Лестница нашлась там, где ей и полагалось быть: в дальнем углу храма, у стены. Фигурка настоятеля уже мелькала на самом ее верху, и Безымянный, воровато оглянувшись, пошел вслед за ним. Впрочем, он беспокоился напрасно. Его и не видел никто. В храме и в обычное время весь обзор закрывают необъятной толщины колонны, а тут еще и смотреть некому. Все жрецы, и даже стража стоят на улице и пялятся наверх, раскрыв рот. Они не могли пропустить такого волнующего зрелища. Там, на площади, все были уверены в одном: сейчас закончится гроза, великий жрец спустится вниз, и тогда проклятые отступники будут посрамлены и изгнаны с позором из пределов столицы. Эта мысль грела души благочестивых слуг бога, которые уже мысленно представляли, как станут бросать комки грязи в убегающих сторонников чужеземного демона.

Безымянный был помоложе и покрепче, чем настоятель, потому-то на самом верху оказался совсем быстро. Он залез в суму и вытащил оттуда чудную баллисту, необычайно маленькую и искусно сделанную. Размах ее плеч едва ли две ладони, а стреляет она глиняным шариком, обожженным до состояния камня. Баллестер, так ее называют. Но почему ее называют так странно, Безымянный так и не узнал. Он натянул воротом жилы, положил в плетеный кармашек пулю и замер не дыша. Фигура жреца, стоявшего к нему спиной, была видна как на ладони. До нее всего шагов пятьдесят. Когда настанет нужный момент, он подойдет и выстрелит почти в упор, отправив настоятеля в красивый полет, прямо навстречу каменным плитам. Выжить не получится, до земли полных сорок локтей. Да и понять, отчего погиб досточтимый жрец, после падения с такой высоты будет решительно невозможно. Никто не станет ковыряться к кровавой каше, что останется от его головы. Нужный момент вот-вот наступит и, судя по раскатам грома, что подступали все ближе и ближе, ждать осталось совсем недолго.

Грозовая туча клубилась и росла. Издали казалось, что она почти неподвижна, но стоило отвести взгляд, как стена тьмы уже подошла вплотную, угрожающе близкая и осязаемая. Над головой Безымянного повис пласт чернильной, почти фиолетовой мглы, столь плотной, что, казалось, в нее можно воткнуть нож. Всполохи мерцают глубоко в ее толще, пробегая яркими ветвистыми линями.

Воздух стал вязким, как мед, и даже птицы смолкли. И в этой мертвой тишине прозвучал оглушительный удар грома. Он разорвал тишину в клочья, и небеса разверзлись. Первая капля упала с небес, крупная, как пуля пращи. Она шлепнулась на раскаленный камень крыши, разбросав щупальца брызг. Вторая холодным уколом пронзала плечо Безымянного. Потом упала третья, десятая, и вот уже между ними нет промежутков. Сплошной, яростный, отвесный поток обрушился на землю. Грохот ливня заглушил все. Сначала редкие, а потом все более частые молнии пронзали пелену воды, и гром гремел уже не умолкая, перекатываясь сплошным, оглушительным гулом. Небесная плотина рухнула и, казалось, что спасения от этого потопа нет.

— Проклятье! — Безымянный прикусил губу. — Сильно как льет!

Выстрелить из баллисты в дождь можно, да только впитавшие влагу жилы начинают тянуться по-разному. Не должно это оружие попасть под дождь. Безымянный спрятался под крышу центрального нефа, продолжая наблюдать за жрецом Амона. Тот честно выполнял уговор. Он так и стоял на краю пилона, чтобы люди на площади видели его со всех сторон. В правой руке жрец держал трезубец, который матово поблескивал в свете молний, и даже хлещущие струи ливня не могли нарушить его торжественной неподвижности.

— Ба-а-ах! — громыхнуло прямо над головой, и у Безымянного едва сердце из груди не выскочило. Но он собрался с духом и прицелился в затылок жреца, медленно, очень медленно нажимая на спусковую скобу. Он не станет подходить ближе, он будет стрелять из-под крыши. А вот и дождь почти прекратился, роняя на землю последние ленивые капли.

— На богов надейся, а сам не плошай, — усмехнулся Безымянный, когда баллестер дрогнул в его руках, отправляя глиняный шарик в свой смертельный полет. Он попал, жрец Наказующей знал это точно. Он увидел, как дернулась голова жреца, потерявшего жизнь. Только вот…

— Глазам своим не верю! — прошептал Безымянный, когда увидел, как в трезубец ударила молния, а дымящееся тело слуги Амона полетело вниз, прямо на каменные плиты, которыми была вымощена площадь у храма.

— Неужто правду нам господин наставник на географии рассказывал? — шептал он, трясущимися руками засовывая свое оружие в суму. — Говорил, что молнии притягиваются к металлу. И что нельзя под одиноким деревом в грозу прятаться. А я ведь, грешник, не верил. До самого конца не верил, что получится… Великие боги! Страх-то какой! Надо бежать отсюда! Тут еще какое-то время не до меня будет, а потом людишки удивляться начнут и вопросы задавать, что тут за жрец такой непонятный бродит.

Ему и впрямь удалось выскользнуть из храма незамеченным. До него попросту никому не было дела. Жрецы Амона бестолково кудахтали около изломанного тела своего настоятеля, маша руками, словно раненые птицы крыльями. Стражники тоже бросили свой пост и теперь жадно слушали Мериамона, который тряс оплавленным трезубцем так, как будто он был пушинкой. Дождь прекратился, словно по команде, и он говорил, говорил и говорил… А те, кто слышал его слова, передавали их дальше. Явленная Сераписом сила не оставила у горожан никаких сомнений: Молодой бог силен, а проповедь его жрецов истинна. Сотни людей разойдутся сегодня по домам уверовав. И эти люди расскажут об увиденном тысячам. Огромный город уже завтра оживленно загудит, на все лады обсуждая произошедшее, а потом лодки и путники понесут слухи во все концы огромной страны. Впрочем, множество его жителей, привлеченных странными новостями, бежали к храму Амона уже сейчас. И только один человек шел в обратную сторону.

Безымянный оглянулся воровато, сорвал с шеи знак бога Солнца, выбросил его в канал и пошел медленно и важно, не обращая ни малейшего внимания на оставшуюся позади суету. Ведь он достопочтенный жрец Сераписа, ему совершенно некуда спешить. Теперь это его город.