Промышленный НЭП

Глава 2 Экономический манифест

Чернильные пятна покрывали пальцы, бумаги и даже край скатерти. Я не покидал письменный стол уже семнадцатый час подряд, только изредка вставая, чтобы размять затекшие ноги или заварить еще одну порцию крепкого чая в эмалированном чайнике.

Моя квартира в Москве, хранила странную смесь времен. Солидный дубовый письменный стол явно помнил еще царские времена, как и несколько томов Ключевского и Соловьева, соседствующих на полке с работами Маркса, Ленина и последними речами Сталина. В углу громоздился тяжелый кожаный саквояж, подарок от Ипатьева. На стене единственное украшение, схематическая карта СССР, испещренная карандашными пометками.

Я перечитал последние страницы записки и недовольно поморщился. Даже на пятом черновике все звучало слишком дерзко. Но время требовало именно смелых шагов.

— План первой пятилетки не выдержит столкновения с реальностью, — пробормотал я, черкая на полях. — Без экономических стимулов и хозяйственной гибкости мы получим не рост, а дисбаланс…

Знания из будущего давали мне преимущество, которое порой казалось нечестным. Я точно помнил, к чему приведет сверхцентрализация управления, пренебрежение экономическими законами, игнорирование материальной заинтересованности работников.

Помнил последствия раскулачивания, массовой коллективизации, резкой отмены НЭПа. Помнил голод, репрессии, растраченный потенциал. И понимал, что имею шанс предотвратить эти трагедии.

Окно слегка запотело, наступало утро. За стеной кто-то громко включил радиоточку, диктор бодрым голосом рапортовал об успехах передовиков Урала.

Я перечитал основные положения моего «промышленного НЭПа»:

'1. Сохранение государственной собственности на крупную промышленность, но введение полного хозрасчета. Предприятия получают широкую оперативную свободу в рамках государственного плана. Директора несут полную ответственность за выполнение плановых показателей, но свободны в выборе методов достижения целей.

2. Ориентация на рентабельность. Убыточные предприятия переводятся под особый режим управления, их руководство заменяется.

3. Материальное стимулирование работников всех уровней, от рабочих до директоров. Премиальный фонд формируется из части сверхплановой прибыли.

4. Разрешение частного предпринимательства в легкой промышленности, сфере услуг и торговле при строгом государственном регулировании и прогрессивном налогообложении.

5. Сохранение госмонополии на внешнюю торговлю, но с возможностью делегирования некоторых прав предприятиям-экспортерам.

6. Создание советских акционерных обществ с контрольным пакетом у государства как новой формы организации производства.

7. Сохранение государственного планирования, но с большей гибкостью, акцентом на ключевые показатели, а не детальную микрорегламентацию.'

Особо выделил пункт о приоритетном финансировании оборонной промышленности. Этот аргумент мог стать решающим при обсуждении с консерваторами.

Звонок телефона прозвучал как выстрел. В столь ранний час это могло означать только одно, что звонят из Кремля.

— Товарищ Краснов? — раздался в трубке низкий голос. — Товарищ Сталин ожидает вас с докладом сегодня в восемнадцать часов. Список приглашенных — шесть человек. Высший уровень секретности.

— Понял вас, — ответил я, пытаясь скрыть волнение. — Буду точно в назначенное время.

Повесив трубку, я ощутил одновременно страх и воодушевление. Меньше двенадцати часов на окончательную доработку записки и консультации с союзниками. Нужно спешить.

Институт экономики имени К. Маркса размещался в старинном особняке на Пречистенке. Высокие потолки, лепнина и мраморные подоконники странно контрастировали с аскетичной обстановкой кабинетов, заполненных толстыми папками со статистическими данными, диаграммами и расчетами пятилетки.

Профессор Величковский принял меня в своем кабинете на третьем этаже. Николай Александрович отличался от большинства современных экономистов, он начинал карьеру еще при старом режиме, был учеником знаменитого Туган-Барановского и сохранил интеллигентную обстоятельность дореволюционной профессуры.

— Леонид Иванович, рад вас видеть! — профессор поднялся из-за стола, одетый в старомодный, но безупречно чистый костюм-тройку. Седая бородка клинышком придавала ему сходство с земским врачом. — Вы, как всегда, с новыми идеями?

— Николай Александрович, мне нужен ваш совет, — я положил перед ним папку с документами. — Сегодня представляю в Кремле концепцию промышленного НЭПа. Прочтите и скажите честно, это утопия или реальная альтернатива?

Профессор надел золотое пенсне на черной ленте и погрузился в чтение. Его тонкие пальцы изредка делали пометки на полях.

В кабинете стояла тишина, нарушаемая лишь тиканьем старинных часов и шелестом перелистываемых страниц. Через окно доносились обрывки пионерских песен из соседней школы.

— Смело, очень смело, — наконец произнес Величковский, снимая пенсне. — Но научно обоснованно. Смешанная экономическая модель с элементами госкапитализма при сохранении планового начала… Тут чувствуется влияние идей Кондратьева.

— Я многое почерпнул из его работ, — осторожно ответил я, не упоминая, что знаю о будущем аресте выдающегося экономиста.

— Ваши идеи близки к тому, что сейчас пытаются реализовать в Веймарской республике и даже отчасти в Америке после кризиса, — продолжил профессор. — Но в наших условиях…

Он задумчиво потер бородку.

— Вы понимаете, что вас ждет обвинение в правом уклоне? В ревизионизме? Возможно, даже в троцкизме, хотя ваши идеи не имеют с ним ничего общего.

— Понимаю, — кивнул я. — Но сейчас, когда первоначальные итоги пятилетки показывают серьезные дисбалансы, шанс на изменение курса выше.

Величковский поднялся и подошел к окну, задумчиво глядя на улицу.

— Послушайте мой совет, Леонид Иванович. Усильте акцент на оборонном значении вашей концепции. После конфликта на КВЖД многие в Кремле всерьез опасаются военного столкновения на Дальнем Востоке. Покажите, как ваша модель позволит быстрее создать мощную оборонную промышленность.

— Это разумно, — согласился я.

— И второе, — профессор понизил голос и оглянулся на дверь, хотя мы были одни. — Не атакуйте коллективизацию в лоб. Предложите для деревни то же, что и для промышленности, экономические стимулы в рамках коллективных хозяйств. Кооперацию, а не принуждение. Вы же знаете, что Сталин считает коллективизацию своим детищем.

— Ценный совет, — я сделал пометки в блокноте. — Что-нибудь еще?

— Подчеркните роль партии в новой экономической системе. Покажите, что усиливается не частник или директор-единоличник, а именно партийное руководство, получающее более эффективный инструмент управления.

Я благодарно кивнул. Величковский мыслил стратегически, понимая не только экономические аспекты, но и психологию кремлевских руководителей.

— И последнее, — профессор снова надел пенсне. — Судя по списку приглашенных, на совещании будет Сергей Миронович Киров. Он симпатизирует экономическим новациям и недоволен перегибами коллективизации. Если правильно построите аргументацию, можете найти в нем союзника.

— Киров? — я постарался скрыть волнение. — А что насчет Орджоникидзе?

— Серго прагматик. Если ваши предложения помогут выполнить план по тяжелой промышленности, поддержит. Он сейчас в сложном положении. План требует невозможного при нынешних условиях. Ваши экономические стимулы могут стать для него спасением.

Мы проговорили еще около часа, обсуждая детали. Величковский предложил несколько поправок, делающих концепцию более приемлемой для партийного руководства, не меняя ее сути.

Прощаясь, он крепко пожал мою руку:

— Леонид Иванович, не отступайте. Такой шанс изменить экономический курс выпадает редко. Страна нуждается в сбалансированном развитии, а не в форсированной индустриализации любой ценой.

— Сделаю все возможное, Николай Александрович.

Выйдя на улицу, я на миг остановился, наблюдая за пионерским отрядом, маршировавшим с барабаном и горном. Дети скандировали: «Всегда готов к труду и обороне!»

Ради них, ради этого будущего поколения, стоило рискнуть.

Вознесенский работал в Госплане с прошлого года, но уже завоевал репутацию блестящего аналитика. В свои тридцать два он считался восходящей звездой экономической науки. Невысокий, хрупкого телосложения, с умными живыми глазами за стеклами круглых очков и копной непослушных волос, он казался типичным кабинетным ученым. Но за этой внешностью скрывался цепкий ум и железная воля.

— Товарищ Краснов! — Вознесенский тепло поздоровался и провел меня в тесный кабинет, заваленный папками с цифрами и диаграммами. — Рад познакомиться. Ваш звонок застал меня за расчетами топливного баланса на следующий квартал. Уже три дня не сходятся цифры.

— Николай Алексеевич, у меня к вам срочное дело, — я положил перед ним копию своей записки. — Сегодня вечером в Кремле буду представлять эту концепцию Политбюро. Мне нужен ваш профессиональный анализ.

— Политбюро? — в голосе Вознесенского прозвучало уважительное удивление. — Необычно для документа, подготовленного не партийными органами…

— После операции «Дацин» мне поручено представить соображения по оптимизации экономической системы, — пояснил я, избегая лишних деталей.

Вознесенский погрузился в чтение с невероятной скоростью, иногда останавливаясь и делая пометки. Его губы шевелились, словно проговаривая формулировки. Через двадцать минут он поднял глаза:

— Впечатляет, товарищ Краснов. Концептуально обоснованно и математически просчитано. Вы предлагаете сохранить планирование, но ввести элементы экономической самостоятельности и материального стимулирования. Фактически, это попытка синтезировать преимущества плановой и рыночной систем.

— Именно так, — кивнул я. — Идея в том, чтобы использовать экономические стимулы для выполнения государственного плана.

— Позвольте несколько замечаний, — Вознесенский достал из ящика стола чистый лист бумаги. — Ваше предложение о формировании премиального фонда из сверхплановой прибыли требует четкого механизма расчета нормативных затрат. Иначе предприятия будут завышать себестоимость, чтобы потом показать мнимую экономию.

— Согласен, — я сделал пометку. — Что еще?

— Акционерные общества с контрольным пакетом у государства — интересная идея, но термин «акционерное общество» вызовет отторжение. Предлагаю назвать их «народными предприятиями с элементами коллективного управления».

— Хороший ход, — согласился я. — Суть та же, но звучит политически корректно.

— Третье, — Вознесенский поправил очки. — Вы недостаточно проработали аспект внешнеэкономической деятельности. Госмонополия на внешнюю торговлю в текущих условиях необходима для защиты валютного курса и контроля за распределением импортного оборудования. Но можно предложить систему валютных отчислений для предприятий-экспортеров, чтобы стимулировать их ориентацию на зарубежные рынки.

— Блестящее дополнение, — я быстро записал его идею. — Вы как-то очень быстро вникли в суть.

Вознесенский слегка улыбнулся:

— Признаться, товарищ Краснов, я сам размышлял над подобной моделью. Цифры текущей пятилетки вызывают вопросы. Мы форсируем темпы, но качество продукции падает, себестоимость растет, дисбалансы накапливаются… Но кто решится сказать об этом вслух?

Его последние слова прозвучали с горечью. Я понимал его чувства. Молодой экономист видел проблемы, но не мог их открыто обсуждать.

— Кто будет на совещании? — спросил он, понизив голос.

— Сталин, Молотов, Каганович, Киров, Орджоникидзе, Куйбышев.

— От Молотова и Кагановича ждите жесткой критики, — предупредил Вознесенский. — Они ортодоксы. Куйбышев сейчас поглощен проблемами Госплана, он может проявить интерес к экономическим аспектам, но политически всегда присоединится к большинству. Орджоникидзе… с ним сложнее. Он человек эмоциональный, но при этом прагматичный хозяйственник. Если увидит, что ваша концепция помогает выполнить его промышленные планы, может поддержать.

— А Киров?

— Сергей Миронович наиболее вероятный союзник, — ответил Вознесенский. — Он озабочен падением уровня жизни рабочих и крестьян. В Ленинграде под его руководством уже экспериментируют с материальным стимулированием на нескольких заводах.

Это подтверждало слова Величковского.

— И еще, — Вознесенский перешел почти на шепот, — учтите, что товарищ Сталин никогда не показывает свою позицию сразу. Он выслушает всех, задаст несколько острых вопросов, а решение примет позже. Часто это бывает компромисс, учитывающий мнения всех сторон.

Я благодарно кивнул. В Вознесенском я неожиданно нашел не просто консультанта, но потенциального соратника.

— Спасибо за ценные замечания, Николай Алексеевич. Внесу их в окончательный вариант.

Когда я уже собрался уходить, Вознесенский неожиданно спросил:

— Товарищ Краснов, если ваша концепция найдет поддержку… вам понадобятся экономисты для практической реализации. Я мог бы помочь.

В его глазах читалось искреннее желание применить свои знания для реальных изменений в экономике страны.

— Обязательно привлеку вас, — пообещал я. — Нам предстоит много работы.

На улице я сел в машину и Степан быстро повез меня домой. Сегодня время дороже денег. Нужно успеть внести все правки и подготовиться к вечернему совещанию.

Малый зал заседаний в Кремле представлял собой помещение средних размеров с тяжелыми портьерами на окнах и длинным столом красного дерева. Стены украшали портреты Ленина и карты СССР. Освещение — несколько электрических ламп под зелеными абажурами, создающих островки света над столом и оставляющих углы комнаты в полумраке.

Я прибыл за пятнадцать минут до назначенного времени, но оказался не первым. За столом уже сидел Серго Орджоникидзе, просматривая какие-то бумаги. Увидев меня, нарком тяжелой промышленности приветливо кивнул:

— А, Леонид! Наслышан о твоей блестящей операции на Дальнем Востоке. Надеюсь, сегодня ты поделишься соображениями по экономическим вопросам?

— Так точно, товарищ Орджоникидзе, — ответил я, пожимая его крепкую руку. — Подготовил анализ текущей ситуации и предложения по оптимизации.

— Хорошо, — Серго благосклонно улыбнулся. — Нам нужны свежие идеи. Темпы индустриализации требуют новых подходов.

Постепенно зал заполнялся. Вошел Валериан Куйбышев, председатель Госплана, высокий худощавый человек с аскетичным лицом интеллигента. За ним Киров, сразу наполнивший пространство своей энергией. Сергей Миронович выглядел моложе своих сорока пяти лет — светлые глаза, открытая улыбка, уверенные движения.

— Товарищ Краснов! — Киров крепко пожал мне руку. — Рад вас видеть. Ваши подвиги в Маньчжурии дошли и до Ленинграда.

Последними появились Молотов и Каганович, оба в темных костюмах, с неулыбчивыми лицами и внимательными настороженными глазами. Лазарь Моисеевич Каганович, невысокий, но крепкий, с характерными усиками и пронизывающим взглядом. Вячеслав Михайлович Молотов, в своем обычном облике строгого чиновника, с аккуратно подстриженными усами и пенсне, за которым скрывались непроницаемые глаза.

Ровно в восемнадцать ноль ноль открылась маленькая дверь в глубине зала, и вошел Сталин. Все присутствующие поднялись.

Иосиф Виссарионович выглядел, как обычно, просто, полувоенный китель без знаков различия, простые брюки, сапоги. Лицо с характерными следами оспы, густые усы, пронзительные, чуть желтоватые глаза.

— Садитесь, товарищи, — негромко произнес он с заметным грузинским акцентом и первым опустился на свое место во главе стола.

— Сегодня мы собрались в узком составе, — начал Сталин, — чтобы обсудить экономическую ситуацию и перспективы индустриализации. Товарищ Краснов, недавно вернувшийся с важного задания на Дальнем Востоке, подготовил анализ и предложения. Я считаю полезным выслушать свежий взгляд человека, непосредственно связанного с производством и международными операциями. Прошу вас, товарищ Краснов.