Промышленный НЭП

Глава 23 Переломный момент

Утро выдалось морозным и солнечным. Ледяной воздух обжигал легкие, когда я поднимался по широким ступеням кремлевского здания.

На душе было тревожно, но я старался не показывать этого. Сегодня решалась судьба не только промышленного НЭПа, но и всей страны.

Орджоникидзе шел рядом, его коренастая фигура излучала уверенность.

— Держись, Леонид, — негромко произнес он, косясь на часовых у входа. — Цифры на нашей стороне. А Коба уважает факты.

В его грузинском акценте, заметно усилившимся в моменты волнения, слышалась искренняя поддержка.

Я молча кивнул, крепче сжимая портфель с докладом. За последние сутки текст переписывался трижды, графики и таблицы неоднократно проверялись. Последние экономические показатели с экспериментальных предприятий выглядели так впечатляюще, что противники неизбежно обвинили бы нас в фальсификации, не будь у нас заверенных данных и подтверждений от нескольких независимых контрольных комиссий.

После тщательной проверки документов охрана пропустила нас внутрь. Мы прошли по длинному, устланному красной ковровой дорожкой коридору, где вдоль стен стояли безмолвные часовые, и свернули к залу заседаний Политбюро.

В приемной уже собралось несколько человек. Молотов с неизменным пенсне на переносице просматривал какие-то бумаги, время от времени делая пометки карандашом. Его лицо, как всегда, не выражало никаких эмоций, недаром за ним закрепилось прозвище «каменная задница».

Рядом с ним стоял Каганович, нервно теребя края своей аккуратно подстриженной бородки. Он исподлобья взглянул на меня, когда мы вошли, и быстро отвернулся.

Ворошилов и Калинин негромко переговаривались у окна. Тут же сидел Киров, специально прибывший из Ленинграда. Увидев нас, он приветливо кивнул.

Двери зала заседаний распахнулись, и в проеме появился Поскребышев, личный секретарь Сталина.

— Товарищи, прошу всех в зал, — произнес он официальным тоном. — Товарищ Сталин прибудет через пять минут.

Мы вошли в просторное помещение с длинным полированным столом красного дерева. Окна выходили на кремлевскую стену и были занавешены тяжелыми бордовыми шторами, создающими в помещении полумрак, несмотря на солнечный день.

Массивная люстра под высоким потолком давала приглушенный свет. Стены отделаны дубовыми панелями. Над председательским местом висел портрет Ленина.

Участники заседания рассаживались в строго определенном порядке. Место во главе стола пустовало, оно предназначалось Сталину.

По правую руку от него должен был сидеть Молотов, по левую — Каганович. Далее располагались остальные члены Политбюро в соответствии с неписаной иерархией.

Мне указали на место в конце стола, напротив входной двери. Как докладчику, не являющемуся членом Политбюро, мне полагалось сидеть так, чтобы все присутствующие могли хорошо меня видеть и слышать.

Ровно в десять часов дверь снова открылась, и в зал вошел Сталин. Все присутствующие поднялись.

В отличие от официальных фотографий и парадных портретов, вождь выглядел невысоким, почти заурядным человеком в простом полувоенном костюме без орденов и знаков различия. Только желтоватые глаза излучали холодную силу и пронзительный ум.

— Здравствуйте, товарищи, — произнес он, слегка кивнув. — Прошу садиться.

Сталин неторопливо прошел к своему месту, достал из кармана трубку и начал неспешно набивать ее табаком, пока Поскребышев раскладывал перед ним бумаги. Я заметил, что помимо основных материалов по повестке дня там лежали и номера «Экономической газеты» с нашими статьями.

— Итак, товарищи, — начал Сталин, раскуривая трубку, — сегодня мы должны обсудить и принять решение по вопросу о так называемом промышленном НЭПе товарища Краснова. Два месяца назад мы дали товарищу Краснову и комиссии товарища Кагановича время для подготовки исчерпывающих материалов. Ознакомимся с результатами. Товарищ Краснов, вам слово.

Я поднялся, чувствуя на себе взгляды всех присутствующих. Промелькнула мысль, что от следующих сорока минут зависит судьба не только моего эксперимента, но и всей страны, а возможно, и хода мировой истории. Я сделал глубокий вдох и начал:

— Товарищ Сталин, товарищи члены Политбюро! Совсем недавно назад по инициативе наркома тяжелой промышленности товарища Орджоникидзе и с разрешения Политбюро мы начали экономический эксперимент, который получил название «промышленный НЭП». Сегодня я представляю вам результаты этого эксперимента, опираясь исключительно на проверенные факты и цифры.

Я открыл портфель и начал раскладывать на столе диаграммы и таблицы.

— Основная концепция эксперимента заключается в сохранении социалистической собственности на средства производства и централизованного планирования при одновременном внедрении системы материального стимулирования трудящихся и предоставлении предприятиям большей хозяйственной самостоятельности в рамках плана. Это позволяет соединить преимущества социалистической экономики с эффективностью экономических стимулов.

Я перешел к конкретным цифрам:

— За два года эксперимента тридцать семь предприятий, представляющих различные отрасли промышленности и расположенных в разных регионах СССР, показали следующие результаты. Средний рост производительности труда — сорок четыре процента. Снижение себестоимости продукции — двадцать шесть процентов. Повышение качества продукции, выраженное в снижении брака, — тридцать один процент. Рост заработной платы рабочих — двадцать восемь процентов.

Я подробно остановился на отдельных предприятиях, демонстрируя впечатляющие результаты на Путиловском заводе, Нижнетагильском комбинате и других экспериментальных площадках. После чего перешел к теоретическому обоснованию:

— Марксистско-ленинская теория всегда подчеркивала значение экономических стимулов. Еще Маркс писал: «От каждого по способностям, каждому по труду». Владимир Ильич Ленин неоднократно отмечал необходимость материальной заинтересованности трудящихся в результатах своего труда. Наш эксперимент лишь реализует эти принципы на практике, в условиях социалистической экономики.

Сталин внимательно слушал, не выражая никаких эмоций. Изредка он делал пометки в лежащем перед ним блокноте.

Молотов сосредоточенно изучал представленные материалы. Каганович же выглядел все более напряженным, он явно не ожидал такого количества положительных данных.

Я перешел к ключевому аргументу:

— Особое внимание хочу обратить на предприятия, производящие продукцию для обороны страны. Путиловский завод увеличил выпуск артиллерийских систем на пятьдесят два процента без дополнительных капиталовложений. Горьковский автозавод повысил производство армейских грузовиков на сорок один процент. Уральский машиностроительный завод начал выпуск танковых двигателей нового образца, превосходящих по характеристикам лучшие зарубежные аналоги. В условиях растущей международной напряженности и угрозы войны эти достижения имеют стратегическое значение.

Затем я коснулся критических замечаний наших противников:

— Товарищи из комиссии товарища Кагановича утверждают, что наш эксперимент якобы создает условия для диверсий и аварий на предприятиях. Позвольте представить доказательства обратного.

Я сделал знак, и в зал вошел Шаляпин. Его вызов мы заранее согласовали со Сталиным через Поскребышева. После освобождения из застенков ОГПУ Шаляпин заметно окреп, хотя все еще выглядел измученным. Но голос его звучал уверенно:

— Товарищи члены Политбюро! Я, Федор Михайлович Шаляпин, инженер Коломенского завода, был арестован органами ОГПУ по ложному обвинению во вредительстве. От меня требовали признания, что эксперимент товарища Краснова создает условия для аварий и диверсий. Однако это совершенно не соответствует действительности. Более того, в ходе следствия выяснилось, что диверсии на экспериментальных предприятиях организованы противниками эксперимента с целью его дискредитации.

Шаляпин подробно рассказал о полученных им в ходе работы данных, подтверждающих, что авария на Нижнетагильском комбинате, предотвращенная диверсия на Путиловском заводе и другие подобные случаи были организованы людьми, связанными с комиссией Кагановича.

Каганович не выдержал:

— Это клевета! Провокация! Товарищ Сталин, я требую прекратить эти инсинуации!

Сталин поднял руку, призывая к тишине:

— Продолжайте, товарищ Шаляпин. У вас есть доказательства этих серьезных обвинений?

Я раскрыл папку с документами:

— Да, товарищ Сталин. Вот признательные показания Бахрушина, руководившего диверсией на Путиловском заводе. Он прямо указывает, что получал инструкции от члена комиссии Валенцева. Вот фотографии и экспертные заключения с места диверсии, доказывающие ее умышленный характер. Вот показания Ковальского, организовавшего аварию в Нижнем Тагиле.

Говоря, я внимательно наблюдал за реакцией Сталина. Его лицо по-прежнему не выражало никаких эмоций, но желтоватые глаза стали еще более пронзительными. Он медленно просматривал переданные документы.

Наконец он поднял взгляд на Кагановича:

— Товарищ Каганович, вы хотите что-нибудь сказать?

Каганович понял, что загнан в угол. Но он был опытным политическим бойцом и не собирался сдаваться без боя:

— Товарищ Сталин, товарищи члены Политбюро! Я категорически отрицаю причастность комиссии к каким-либо диверсиям. Это грязная провокация, организованная с целью дискредитации нашей работы. Я настаиваю на тщательном расследовании этих обвинений.

Затем он попытался перейти в контратаку:

— Что же касается самого эксперимента товарища Краснова, то, несмотря на некоторые экономические показатели, он остается глубоко ошибочным с идеологической точки зрения. Материальное стимулирование создает мелкобуржуазные настроения среди рабочих, подрывает коллективистский дух и противоречит принципам социалистической экономики.

Я попросил слова:

— Товарищ Сталин, позвольте ответить на критику товарища Кагановича.

Вождь кивнул:

— Говорите, товарищ Краснов.

— Материальное стимулирование не противоречит социализму, а является его неотъемлемой частью. Принцип «От каждого по способностям, каждому по труду» прямо подразумевает дифференцированную оплату в зависимости от количества и качества труда. Более того, мы стимулируем не индивидуализм, а коллективную заинтересованность в результатах труда всего предприятия. Рабочие получают премии за общие достижения, что укрепляет, а не подрывает коллективизм.

Орджоникидзе поднял руку:

— Товарищи, я хочу подчеркнуть еще один важнейший аспект. Эксперимент товарища Краснова позволяет решить одну из ключевых задач, поставленных товарищем Сталиным: пройти за десять лет путь, который другие страны прошли за сто лет. Традиционные методы требуют колоссального напряжения всех сил, огромных жертв от народа. Промышленный НЭП предлагает более эффективный путь. Мы достигаем тех же целей с меньшими затратами, с большей отдачей, с лучшими результатами.

Заседание продолжалось уже более трех часов. Выступили все члены Политбюро.

Молотов высказался осторожно, указав, что экономические результаты впечатляют, но требуется тщательный контроль за идеологической стороной эксперимента. Киров решительно поддержал промышленный НЭП, подчеркнув, что ленинградские предприятия, участвующие в эксперименте, показывают исключительные результаты. Ворошилов отметил важность эксперимента для обороноспособности страны.

Наконец, Сталин медленно поднялся. Все замерли в ожидании.

— Товарищи, — начал он, медленно расхаживая вдоль стола, — сегодня мы заслушали очень интересный доклад товарища Краснова и обсудили важнейший вопрос экономического строительства. Перед нами стоит задача индустриализации страны в кратчайшие сроки. От этого зависит будущее социализма, будущее нашей страны.

Он сделал паузу, выпуская кольца дыма от своей трубки:

— Критика товарища Кагановича содержит рациональное зерно. Термин «промышленный НЭП» действительно вызывает нежелательные ассоциации. НЭП был временным отступлением, вынужденной мерой в условиях разрухи. То, что предлагает товарищ Краснов, имеет совершенно иной характер.

Мое сердце замерло. Неужели Сталин собирается свернуть эксперимент из-за названия?

— Предлагаю переименовать «промышленный НЭП» в «социалистическую систему экономического стимулирования», — продолжил Сталин. — Это точнее отражает суть дела и подчеркивает социалистический характер эксперимента.

Он сделал еще одну паузу, затем продолжил с нажимом:

— Что касается обвинений в адрес комиссии товарища Кагановича, то они требуют тщательного расследования. Если диверсии действительно организованы с целью дискредитации эксперимента, виновные должны понести суровое наказание, независимо от их положения. Я поручаю соответствующим органам заняться этим вопросом.

Я с трудом сдерживал волнение. Сталин не сказал еще главного, какова судьба самого эксперимента.

— Теперь о главном, — словно прочитав мои мысли, продолжил вождь. — Цифры, представленные товарищем Красновым, впечатляют. Сорок четыре процента роста производительности труда, двадцать шесть процентов снижения себестоимости, это серьезные достижения. Особенно важны результаты на оборонных предприятиях.

Сталин остановился, обводя присутствующих взглядом:

— Предлагаю продолжить эксперимент, но уже не как эксперимент, а как официальную экономическую политику партии. Социалистическая система экономического стимулирования должна быть внедрена на всех промышленных предприятиях СССР в течение ближайших двух лет. Товарищ Краснов возглавит эту работу, для чего необходимо создать специальный комитет при СНК.

Он вернулся на свое место и добавил, глядя прямо на Кагановича:

— Товарищ Каганович сосредоточится на транспортных вопросах, где его опыт особенно ценен. Руководство комиссией по контролю за внедрением ССЭС поручается товарищу Орджоникидзе.

Это был дипломатичный способ отстранить Кагановича от контроля над экономической политикой, сохранив его в руководстве. Типичный сталинский ход.

— Какие будут возражения? — спросил Сталин, оглядывая присутствующих.

— Предложение товарища Сталина полностью поддерживаю, — первым отозвался Молотов.

Остальные члены Политбюро также высказались за предложение. Даже Каганович, поняв, что проиграл, был вынужден согласиться:

— Предложение товарища Сталина считаю правильным. Прошу только освободить меня от подозрений в организации диверсий. Никогда не опускался до таких методов.

— Разберемся, товарищ Каганович, — сухо ответил Сталин. — Если вы не причастны, тем лучше.

На этом заседание завершилось. Когда мы выходили из зала, Орджоникидзе крепко пожал мою руку:

— Поздравляю, Леонид! Это победа! Хотя и с переименованием, но суть-то осталась!

Я кивнул, все еще не веря в произошедшее. Мы победили. Промышленный НЭП, теперь уже под названием ССЭС, становился официальной экономической политикой СССР. Мне удалось изменить экономический курс страны, потенциально спасая миллионы жизней и открывая новый путь развития.

Мои размышления прервал помощник вождя:

— Товарищ Краснов, товарищ Сталин просит вас зайти к нему в кабинет.

Я с удивлением посмотрел на Орджоникидзе. Тот понимающе кивнул:

— Иди. Это хороший знак.

Кабинет Сталина в Кремле, в котором я уже бывал не раз, был относительно скромным по размерам, но обставлен с основательностью. Тяжелые шторы на окнах, массивный письменный стол, несколько книжных шкафов, заполненных книгами в темных переплетах. На стене висел портрет Ленина.

Сталин сидел за столом, просматривая какие-то бумаги. Увидев меня, он кивком указал на кресло напротив.

— Садитесь, товарищ Краснов. У нас есть о чем поговорить.

Я молча опустился в кресло, ожидая продолжения.

— Ваш эксперимент, — начал Сталин, откладывая бумаги, — действительно показал выдающиеся результаты. Но это только начало. Впереди большая работа по внедрению этой системы во всей стране. Это требует серьезной политической поддержки. Вы понимаете, о чем я?

— Думаю, да, товарищ Сталин.

— Хорошо, — кивнул он. — Тогда перейдем к делу. Я предлагаю вам вступить в партию. Без кандидатского стажа, сразу в члены. Это необходимо для эффективного руководства экономическими преобразованиями.

Я ожидал этого предложения, хотя не думал, что оно последует так быстро. В конце 1920-х — начале 1930-х годов для управления на высшем уровне членство в партии было обязательным условием.

— Я согласен, товарищ Сталин. Для меня это большая честь.

Сталин кивнул:

— Хорошо. Вскоре на пленуме ЦК вас примут в партию. А потом будет решен вопрос о вашем новом назначении.

— Каком назначении, товарищ Сталин?

Сталин посмотрел на меня своими желтоватыми глазами:

— Мы планируем реорганизацию правительства. Товарищ Молотов будет освобожден от должности председателя Совнаркома. Он не справляется с задачами индустриализации. Я рекомендую на этот пост вас.

Я был готов к повышению, но не к такому резкому взлету. Председатель Совнаркома — фактически глава правительства, второй человек в государстве!

— Это огромная ответственность, товарищ Сталин. Справлюсь ли я?

— Вы справитесь, — ответил Сталин с неожиданной уверенностью. — У вас есть необходимые качества: знание экономики, организаторские способности, особое умение, скажем так, видеть перспективу. И главное — преданность делу социализма.

Я понимал, что последнее утверждение было проверкой. Сталин внимательно наблюдал за моей реакцией.

— Я сделаю все, чтобы оправдать ваше доверие, товарищ Сталин. Построение социализма в СССР моя главная цель.

Сталин удовлетворенно кивнул:

— Только учтите, товарищ Краснов, что экономические преобразования неизбежно вызовут сопротивление, и не только со стороны классовых врагов. Многие товарищи в партии привыкли к администрированию, к командным методам. Они будут сопротивляться вашим реформам. Вам придется проявить твердость.

— Я это понимаю, товарищ Сталин.

Сталин встал, давая понять, что аудиенция окончена:

— Тогда до завтра, товарищ Краснов. На пленуме ЦК.

Я вышел из кабинета с ощущением нереальности происходящего. Только что свершился исторический поворот в судьбе страны.

Промышленный НЭП, пусть и под другим названием, победил. СССР вставал на принципиально иной путь экономического развития. А я из экспериментатора превращался в одного из руководителей государства.

Предстояла колоссальная работа. Но я был готов к ней.

Ради этого я и оказался здесь, в этом времени, в этой стране. Ради этого шел на компромиссы с совестью, использовал нечистые методы борьбы, рисковал собственной жизнью.

И теперь открывалась возможность изменить историю, спасти миллионы людей от голода, репрессий, войны. Возможность создать альтернативный СССР, экономически эффективный, технологически развитый, способный конкурировать с Западом не наращиванием военной мощи, а повышением качества жизни собственных граждан.

Я спускался по кремлевской лестнице, и каждая ступень отдавалась в сознании как еще один шаг к новому будущему. Будущему, которого никогда не было в моей прежней жизни, но которое теперь становилось реальностью.