Промышленный НЭП

Глава 4 Экономическая лаборатория

Утреннее солнце косыми лучами пробивалось сквозь высокие окна моего московского кабинета, подсвечивая клубы табачного дыма. На массивном дубовом столе, помнившем еще дореволюционные времена, лежала папка с документами, скрепленная гербовыми печатями. Постановление Совета Труда и Обороны №487, подписанное лично Сталиным, открывало невиданные ранее возможности.

Я перечитал главную страницу. Официальным, канцелярским языком документ разрешал «проведение экономического эксперимента по внедрению хозрасчета и материального стимулирования на отдельных предприятиях тяжелой промышленности». За этими сухими формулировками скрывалась революция в экономике, мой «промышленный НЭП».

Часы на стене показывали без четверти девять. В приемной уже слышались голоса, мои ближайшие сотрудники, вызванные на экстренное совещание, начали собираться.

— Семен Артурович, пригласите всех, — сказал я появившемуся в дверях Головачеву.

Секретарь кивнул и через минуту ввел моих соратников. Василий Андреевич Котов, главный финансист, вошел первым, как всегда, подтянутый, в безупречном костюме с жилетом и золотой цепочкой от карманных часов.

За ним Александр Сорокин, молодой инженер с взъерошенными волосами и горящими глазами, вечно генерирующий новые идеи. Последним шагнул в кабинет Алексей Григорьевич Мышкин, начальник службы безопасности, невзрачный человек с цепким взглядом бывшего контрразведчика.

— Присаживайтесь, товарищи, — я указал на стулья вокруг стола. — У нас появилась уникальная возможность официально предъявить то, что мы уже негласно внедряли на наших заводах.

Я передал постановление по кругу. Мышкин, просмотрев документ, присвистнул:

— Полномочия обширные. Орджоникидзе и Киров хорошо поработали.

— Не только они, — заметил я. — Главное, что Сталин осознал необходимость экономических реформ. Теперь нужно действовать быстро, пока обстановка благоприятствует.

Развернув на столе карту СССР, я начал отмечать красным карандашом предприятия, входящие в мою «империю».

— Наша экономическая лаборатория включит следующие объекты. Металлургический кластер: Нижнетагильский комбинат и Златоустовские заводы. Машиностроение: Путиловский завод в Ленинграде и Коломенский машиностроительный. Автомобилестроение — Горьковский автозавод. И, конечно, экспериментальные нефтепромыслы «Союзнефти» в Волго-Уральском регионе.

— Внушительная география, — Котов педантично записывал в блокнот. — Какие полномочия у нас в финансовом плане?

Я достал из папки еще один документ:

— Вот распоряжение Наркомфина. Все предприятия эксперимента переводятся на особый режим финансирования. Двадцать процентов сверхплановой прибыли остаются в распоряжении предприятия для формирования фонда развития и материального стимулирования.

— Двадцать процентов! — Сорокин вскочил со стула. — Да это же переворот в системе управления!

— Именно, — кивнул я. — Но этот переворот должен быть контролируемым. Мышкин, обратите особое внимание к безопасности проекта. Наверняка появятся желающие его саботировать.

Начальник безопасности сделал пометку в маленьком блокноте:

— Уже имеются первые сведения о недовольстве в аппарате ВСНХ.

— Ожидаемо. Головачев, подготовьте циркуляр для всех директоров предприятий, входящих в эксперимент. И организуйте совещание в ближайшие дни.

Секретарь кивнул, делая пометку в рабочем блокноте.

— Василий Андреевич, — обратился я к Котову, — разработайте унифицированную систему учета для всей группы предприятий. Нам нужно отслеживать малейшие изменения экономических показателей.

— Будет сделано, — ответил Котов. — Унифицируем по образцу системы, которую уже внедрили на Горьковском.

— Отлично. И еще один момент, — я разложил перед соратниками график. — Сталин дал нам сжатые сроки на демонстрацию результатов. Первый отчет о ходе эксперимента нужно представить уже скоро, затем итоговый. Если показатели удовлетворят руководство, эксперимент расширят на другие предприятия страны.

— А если нет? — тихо спросил Головачев.

— Тогда все вернется к централизованной модели, а мы… — я сделал выразительную паузу, — потеряем доверие вождя. Со всеми вытекающими последствиями.

В кабинете воцарилась напряженная тишина, нарушаемая лишь тиканьем настенных часов.

— Значит, сделаем все, чтобы эксперимент удался, — твердо сказал Котов.

— Главное преимущество в том, — продолжил я, — что на многих предприятиях мы уже фактически внедрили элементы «промышленного НЭПа» в том или ином виде. Теперь нам нужно только систематизировать опыт, задокументировать результаты и распространить успешные практики на все предприятия группы.

— Предлагаю начать с Горьковского автозавода, — сказал Сорокин. — Там наиболее впечатляющие результаты по производительности труда.

— Согласен. Сегодня же выезжаю в Нижний. Пора проверить, как отразились наши новации на конвейерном производстве.

— Я подготовлю сравнительные таблицы по всем предприятиям, — сказал Котов. — Будем отслеживать динамику внедрения.

— Отлично. И последнее на сегодня, — я достал еще один документ. — Приказ о создании Научно-экономического совета при нашей группе предприятий. Приглашаем лучшие кадры: Вознесенского, Величковского, молодых экономистов из Промышленной академии. Нам нужно теоретическое обоснование эксперимента.

— А зарубежных специалистов привлечем? — спросил Сорокин.

— Без этого тоже не обойтись. Я уже договорился с Наркоминделом об оформлении приглашений для нескольких экспертов из Америки и Германии.

Когда совещание закончилось, я подошел к окну. Внизу кипела жизнь москвичей, вступающих в холодную осень 1931 года.

Трамваи громыхали по Мясницкой, прохожие кутались в пальто, грузовики развозили товары по магазинам. Экономика страны набирала обороты, но впереди стояли такие трудности, о которых большинство советских граждан даже не догадывалось.

У меня появился шанс изменить ход истории, смягчить трагические последствия форсированной индустриализации и коллективизации. И я не собирался его упускать.

— Семен Артурович, — позвал я секретаря, — заказывайте купе до Нижнего. Выезжаем вечерним поездом.

Горьковский автозавод встретил меня гулом сотен станков и запахом машинного масла. Еще с перрона вокзала я увидел огромные корпуса предприятия, возвышающиеся над окрестными кварталами. После переименования города из Нижнего Новгорода в Горький многие продолжали по привычке называть его Нижним, но на всех официальных документах красовалось новое название.

Валериан Степанович Бойков, директор завода, встречал меня у проходной. Грузный человек с массивными плечами и привычкой постоянно поглаживать короткую бороду.

Рядом стоял Нестеров, худощавый главный инженер, всегда с карандашом за ухом и блокнотом в кармане. Раньше эти двое конфликтовали со мной, но в последнее время наши отношения наладились.

— С прибытием, Леонид Иванович! — Бойков энергично пожал мне руку. — Честно говоря, не ожидали вас так скоро после вашего отъезда по нефтяным делам.

— Как всегда, времени в обрез, Валериан Степанович, — я огляделся вокруг. — Где остальные?

— Ждут в заводоуправлении. Все, кого вы просили. Вся ваша знаменитая команда.

Через проходную мы направились по территории завода. Всюду кипела работа: рабочие в спецовках сновали между цехами, туда-сюда перевозили детали и материалы, из кузнечного цеха доносился лязг прессов.

— Как продвигается серия «Полет»? — спросил я, глядя на стоянку, где выстроились десятки новеньких грузовиков, наше персональное выстраданное детище.

— Выполняем план с опережением, — с гордостью ответил Бойков. — Конвейер работает безостановочно, в три смены. Дизельный «Полет-Д» тоже пошел в гору, раскупают, как горячие пирожки.

— А как люди реагируют на новую систему оплаты?

— Поначалу было недоверие, — вмешался Нестеров. — Привыкли к уравниловке. Но когда увидели первые премии за перевыполнение, отношение изменилось. Теперь конкуренция между бригадами такая, что приходится сдерживать.

Мы поднялись по широкой лестнице заводоуправления, и я увидел всю свою команду: Мирослав Аркадьевич Звонарев, молодой инженер-строитель с непослушными рыжими волосами; Алексей Руднев, гениальный специалист по точной обработке, язвительный и непредсказуемый; Игнатий Маркович Циркулев, педантичный технарь старой школы.

И, конечно, Варвара Загорская, невысокая решительная женщина с короткой стрижкой, талантливый инженер-моторист, при виде которой невольно екнуло сердце.

Отдельно от всех держался Борис Ильич Вороножский, эксцентричный химик с взлохмаченными седыми волосами, создатель уникальных катализаторов для нашего топлива. Он что-то нашептывал пробирке, которую держал у губ. Работу в Институте нефти и газа химик совмещал с деятельностью на автозаводе.

При виде меня все оживились.

— Леонид Иванович! — Варвара подошла с папкой чертежей. — У нас потрясающие результаты по расходу топлива в новой модификации «Полет-Д»!

— Потом, Варвара Никитична, — я улыбнулся, невольно вспомнив наш недолгий роман прошлого года. — Сначала общее совещание.

В просторном кабинете Бойкова мы расположились вокруг длинного стола. Я достал из портфеля документы.

— Товарищи, наш эксперимент получил официальное одобрение Сталина, — начал я, и по комнате пронесся гул удивления. — Горьковский автозавод становится опытной площадкой для внедрения «промышленного НЭПа» в масштабах всей страны.

— То есть то, что мы делали полуофициально, теперь легализовано? — уточнил Звонарев.

— Именно. Теперь нам нужно систематизировать все наши новации и подготовить детальную документацию для распространения опыта.

Я разложил на столе схемы и графики.

— Давайте пройдемся по ключевым моментам, — я постучал карандашом по первой схеме. — Система материального стимулирования рабочих. Валериан Степанович, поделитесь результатами.

Бойков встал, поправляя пиджак на крупном животе:

— Мы разделили всех рабочих на три категории по квалификации. Базовая ставка плюс сдельная оплата. Дополнительно премия за экономию материалов и отсутствие брака. В результате производительность труда выросла на сорок два процента за четыре месяца.

— Сорок два! — воскликнул я. — Отличный показатель. Нестеров, что по техническим инновациям?

Главный инженер подошел к схеме:

— Главное достижение — система управления качеством. На каждый узел персональное клеймо сборщика. Брак теперь легко отследить до конкретного рабочего. Плюс межоперационный контроль.

— А как с хозрасчетом между цехами? — спросил я.

— Внедрили полностью, — ответил Бойков. — Каждый цех теперь как отдельное мини-предприятие. Внутренние расчеты ведем в условных единицах, «производственных рублях». Цех может «заработать» дополнительные средства на премирование или даже улучшение условий труда.

— Это самое интересное, — я подошел к доске и начал чертить схему. — Фактически, мы создали внутренний рынок на предприятии. Литейный цех «продает» детали механическому, тот — сборочному. У каждого свой лицевой счет, свой бюджет.

— И это здорово мотивирует руководителей среднего звена, — добавил Нестеров. — Мастера и начальники цехов теперь заинтересованы не просто выполнить план, а сделать это с минимальными затратами и максимальным качеством.

В этот момент в кабинет заглянул запыхавшийся молодой рабочий:

— Товарищ Бойков! На конвейере представители РКИ, Рабоче-крестьянской инспекции!

Директор завода обеспокоенно посмотрел на меня:

— Это странно. Обычно нас предупреждают о проверках заранее.

— Похоже, наши успехи кому-то не дают покоя, — я усмехнулся. — Что ж, пойдемте встретим проверяющих. Заодно покажете мне конвейер в действии.

Мы спустились вниз и направились в главный сборочный корпус. Гигантское помещение с высокими потолками заполнял рокот моторов и лязг металла. По движущейся ленте конвейера перемещались кузова грузовиков «Полет», на каждой станции рабочие добавляли новые детали и узлы. Система, вдохновленная фордовскими заводами, но улучшенная нашими инженерами.

Возле пульта управления стояли трое мужчин в строгих костюмах, с папками и блокнотами. Увидев нашу группу, старший из них, лысоватый человек с колючим взглядом, шагнул навстречу:

— Глебов, Рабоче-крестьянская инспекция. Внеплановая проверка соблюдения трудового законодательства.

— Валериан Бойков, директор завода, — представился Бойков, пожимая протянутую руку. — Чем можем помочь?

— Поступили сигналы о нарушениях в системе оплаты труда, — сухо ответил Глебов. — Необоснованная дифференциация зарплат, создание нетрудовых доходов…

Я выступил вперед:

— Леонид Краснов, директор-распорядитель «Союзнефти» и куратор этого предприятия. Все внедренные здесь системы оплаты труда санкционированы постановлением СТО №487 от 14 октября 1931 года.

— Какое постановление? — Глебов выглядел озадаченным. — У нас нет информации…

— Совершенно секретно, — я многозначительно понизил голос. — Специальный экономический эксперимент по указанию товарища Сталина. Вот документы, — я достал из портфеля копию постановления с гербовыми печатями.

Инспектор изучал бумаги с нарастающим замешательством. Его коллеги нервно переглядывались.

— Я должен проверить эти сведения в центральном аппарате, — наконец сказал он, возвращая документы.

— Проверяйте, — кивнул я. — А пока предлагаю показать вам наши достижения. Возможно, вас заинтересует рост производительности труда на сорок два процента? Или снижение себестоимости продукции на двадцать процентов?

Цифры произвели впечатление. Инспекторы заметно смягчились.

— В Москве действительно говорят о каком-то эксперименте, — пробормотал младший из них. — Товарищ Куйбышев упоминал на последнем заседании госплановской коллегии…

Мы продолжили экскурсию по заводу. Я специально задерживался возле рабочих мест, беседуя с рабочими:

— Как вам новая система оплаты?

— Отличная система, товарищ начальник! — ответил немолодой сборщик, не отрываясь от работы. — Раньше получал шестьдесят рублей, теперь выходит все девяносто, а то и сто. За сентябрь, скорее всего, получится еще больше!

В механическом цехе молодой токарь с энтузиазмом рассказывал:

— У нас теперь соревнование между бригадами. Доска показателей висит на видном месте. Моя бригада три недели держит первенство по качеству обработки. Премия в прошлом месяце вышла двадцать пять рублей!

Инспекторы РКИ делали пометки в блокнотах и хмурились все меньше. Когда обход закончился, Глебов сухо заявил:

— Мы изучим полученную информацию и направим запрос в центральное управление для подтверждения законности эксперимента.

После ухода проверяющих Бойков вытер пот со лба:

— Как думаете, Леонид Иванович, кто их прислал?

— Догадываюсь, — я помрачнел. — У нас много оппонентов на самом верху. Но пока Сталин на нашей стороне, они могут только кусать локти.

Мы продолжили осмотр. В инструментальном цехе Руднев и Циркулев с гордостью демонстрировали уникальные станки собственной конструкции:

— Точность обработки до пяти микрон! — восторженно объяснял Руднев. — Нигде в мире такого не делают!

В лаборатории Вороножский колдовал над пробирками:

— А вот мой новый катализатор, Николаус Третий! — он бережно поднял колбу с голубоватой жидкостью. — Увеличивает октановое число бензина на двенадцать единиц! Теперь двигатели будут работать как швейцарские часы!

День близился к вечеру, когда мы вернулись в кабинет Бойкова для подведения итогов.

— Все работает даже лучше, чем я ожидал, — признал я, разглядывая графики производительности. — Теперь нам нужно документировать каждый аспект внедрения. Я направляю к вам группу экономистов для изучения опыта.

— А если проверки продолжатся? — спросил Нестеров.

— Будем действовать по обстоятельствам. Самое важное — не останавливать эксперимент. Слишком многое поставлено на карту.

Варвара, сидевшая рядом, тихо спросила:

— Леонид Иванович, а если не получится? Если эксперимент признают неудачным?

Я посмотрел на нее, решительную женщину-инженера, пробившую себе дорогу в мужском мире машиностроения, и ответил:

— Получится, Варвара Никитична. Мы не имеем права на провал. От нас зависит не только судьба завода, судьба всей страны.

Глядя в окно на огромное солнце, освещающее бесконечные ряды новеньких грузовиков «Полет» на заводской площадке, я думал о будущем, о том будущем, которое мне довелось увидеть в другой жизни, и о том, которое я пытался создать сейчас.

Экономическая лаборатория заработала. Время покажет, удастся ли нам изменить ход истории.