Прорвемся, опера! Книга 3

Глава 19

Вопрос с побегом серьёзный, и хорошо, что по этому делу с иностранцем мы почти закончили. Необязательно прямо сейчас ехать и искать Выдру, украденные деньги всё равно уже не найти, но мы и так сделали многое.

Появилась задача поважнее. Побег всегда влечет последствия неприятные для нашего брата: не углядел, не предусмотрел. Конвойных — сразу под увольнение, а то и под уголовку, а оперов, кто сопровождал, тоже по головке не погладят. Вот так из-за одного утырка, который улизнул случайно, могут крепкий личный состав ни за хрен порезать. Система, блин…

— Погнали, Витёк, — позвал я. — Заодно отдадим найденное.

Он свернул красный пуховик интуриста в тугой рулон и убрал под мышку. Мы вышли в подъезд, а охранник шалмана торопливо запер за нами дверь, напоследок окинув нас испуганным взглядом.

А внизу раздался топот, потом хлопнула дверь в подъезд. Я торопливо подошёл к грязному окну на лестничной площадке. Половина стеклин лопнувшая, половины не было вообще, вместо них были вставлены куски из ДВП, и всё завалено окурками. Но видно, как кто-то торопливо бежал от подъезда в сторону припаркованной во дворе девятки сине-зелёного цвета.

— Обломали кому-то весь кайф? — Орлов усмехнулся. — Нас увидел — и наутёк?

— Да хрен его знает, — я прищурился и пожал плечами.

Впрочем, бирюзовых девяток в городе мало, и этот факт я отложил себе в память. Мало ли, когда-нибудь да всплывёт.

В любом случае, мы свою задачу выполнили: не только нашли украденное, но и поняли, кто напал.

Шухов, хоть и красный уже от злости, при виде нас орать не стал, а Федорчук одобрительно закивал. Теперь, когда Москва проснётся и начнёт звонить по этому поводу, он скажет, что все меры приняты, украденное найдено, а иностранец хвалил наших правоохранителей — как быстро ему вещи вернули. Впрочем, все сливки с этого дела заберёт генерал Суходольский из столицы области, себя-то он выставит в самом выгодном свете, будто лично ловил преступников и жопу в засаде отсиживал. Хотя теперь, в свете последних событий, им всё равно достанется по первое число из-за этого побега, и вещи иностранца им такое не компенсируют.

Пока мы шныряли по городу, иностранец, оказывается, успел съездить в гостиницу, чтобы переодеться и помыться. Он нам что-то говорил, довольно улыбаясь, потом проверил фотокамеру и обрадовался, увидев, что плёнка на месте. Значит, его работа не пропала, вот из-за чего он волновался больше всего.

В знак благодарности он подарил нам всякое из того, что взял с собой в поездку: несколько сигар в коробке, бутылку какого-то жёлтого ликёра-биттера. Вите Орлову журналист дал серебристую металлическую фляжку и бумажник из натуральной кожи, приятной на ощупь, а мне досталась паркеровская ручка с гравировкой и часы. Пусть это и не дорогие швейцарские котлы фирмы «Патек Филипп», но вполне себе приятные и редкие в наших краях кварцевые Swiss Military с металлическим браслетом. Причём всё новое, из упаковок, он вёз это для подарков тем, кто помогает ему с информацией, а раскошелился в итоге для нас.

И этот журналюга — мужик-то явно не глупый, потому что подарки нам сунул, пока начальство этого не видело. Понял он, кто на самом деле выполнил всю работу, и реально был благодарен. Он долго пожимал нам руки, сделал фото на память, отдельно снял лыбящегося Шухова на рабочем месте, который больше всех напрашивался на снимок, точно мечтая, что его напечатают в европейской газете и дадут нобелевку за устранение международного скандала с кражей куртки. Не бывает такой премии, но Шухов этого не знал.

И отдельно журналист сфоткал нас с Витькой и Василием Иванычем, который в работе хоть участия и не принимал, но будто почувствовал запах ликёра и пришёл на дух. Он так развеселил иностранца, что тот на прощание сделал и ему подарок — добротный швейцарский ножик со штопором.

А вот когда журналист ушёл, Шухов вздохнул и снова на нас волком зыркал. И мы тоже почувствовали, что веселье закончилось, все насупились. В кабинет вошёл Руслан Сафин, тоже злой как чёрт, и Толик, с лицом очень страдальческим и аж зелёным, он ещё потирал низ живота. Пнули его в самое чувствительное место, даже говорить толком не мог. Его даже в травму возили, проверять самое ценное.

А вместо Якута почему-то пришёл Гоша Малахевич из отделения имущественников, щуплый парнишка, тоже вместе со мной и Толиком прибывший на работу сразу из школы милиции, но мы с ним особо не контачили. Коллеги в отделении прозвали его малохольным, беззубым.

— Ну что, — Шухов злобно посмотрел на Толика с Гошей. — Просрали маньяка? Вы как вообще умудрились, мужики, да вы…

— Это они просрали? — обрушился на Шухова Руслан. — Ты зачем Якута угнал? Ты зачем на следственный эксперимент в сопроводок отправил двух молодых оперов? Надо было одного старого хотя б! А Гоша вообще не из тяжей, а ты его припахал!

— Кто был под рукой, того и отправил, — Шухов неодобрительно посмотрел на своего зама, поёжился, собираясь с мыслями, но продолжать не стал — понимал, что был неправ.

— Так по твоей указке все опытные к херам собачьим разбрелись! — продолжал негодовать Сафин. — Ваську Устинова… самого Ваську!.. Отправил бомжа мёртвого оформлять, хотя там и участковый бы справился. Андрюху Якута в деревню отправил, хотя там криминала-то никакого нет, а Паху Васильева — шмотки украденные искать у интуриста! Жопу свою прикрыть хотел, Вадик, перед комиссией? Вот и результат!

— Так! Ты не ори! Я это самое… Я начальство, мне виднее! — Шухов покраснел ещё больше. — Нервный какой! Нечего тут орать! Работать, блин, надо!

В первый раз я видел Шухова таким пришибленным. Оно и понятно, мы — один боевой коллектив, а он выпал.

— Тихо! — прикрикнул вдруг Федорчук и ударил кулаком по столу, напоминая, кто здесь начальник ГОВД. — Устроили тут балаган! Разбираться надо, что произошло, и где искать злыдня!

Все как всегда — опера пашут, а начальство блажит. Вот поэтому Сафин и не начальник уголовного розыска, хотя по опыту и навыкам ему давно пора было занять эту должность. Но слишком он несдержан на язык, вилять хвостом не умеет. Но и руководство понимает, что спрашивать-то будут с них.

— Работаем, товарищи! — скомандовал Федорчук, вытирая раскрасневшийся лоб потёртым клетчатым платком, будто у бабушки его забрал. — Что там случилось?

Уже в спокойной обстановке Гоша объяснил, что случилось, потому что Толян пока что толком объяснить не мог. Приехали они на место, к гаражам у реки, всемером — Кобылкин, Кащеев, Толя с Гошей, два конвоира из нашего ИВС с автоматами и служебная собака.

Там был узкий проход между домом и гаражом, обычный человек там пролезть бы не смог. Кащеев был пристегнут наручником к Толику, потому что должен был ходить и всё показывать, а Толян за ним смотрел и висел у него на руке, чтобы арестованный не учудил ничего. Всё, в общем, вполне по инструкции.

На месте Гена Кобылкин рьяно требовал от Кащеева показать, где он душил потерпевшую. Кащеев показал на этот закуток, что якобы затащил её туда и накрыл ковром, но сам Гоша туда пролезть не смог, и никто из сопровождающих тоже.

— Говорит ещё, — немного тонким голосом рассказывал Гоша, — что там спрятал, всё-то лежит. Следак не поверил, говорит, покажи, как пролазил, и куда там спрятал, и велел нам его отстегнуть, мол, никуда он не денется с подводной лодки. Толя ещё сказал, что опасно, нельзя — но следак велел расстёгивать.

Теперь ясно, как всё это вышло. Я, Устинов или Якут настояли бы (но не было там нас), что так делать нельзя, но Кобылкин впал в раж, требуя немедленного результата и угрожая Кащееву, что его обязательно расстреляют, как маньяка Головкина по прозвищу Фишер. Того как раз расстреляли два или три месяца назад, вся страна следила.

Я-то помню, что это была последняя официальная смертная казнь, но формально ещё никакие моратории не действуют, никто не знает, что будет дальше — и этим часто пугают при допросах.

— Короче, расстегнул, — продолжил Гоша, — так он Толяна коленом в пах двинул, он аж сложился…

Толя аж зажмурился и вздрогнул, будто снова прочувствовал удар, а потом скрючился и так дальше и сидел.

— … потом шмыг в этот закуток, через него хоп-хоп, пролез, что кошка драная, и дёру дал! Как только протиснулся, сволочь? Никто не понял! Пока оббегали гаражи, он уже утёк!

Стало тихо, все замолчали. Пока не начали снова орать, я спросил:

— А тело нашли?

Все повернулись ко мне.

— Он же показал, что тело должно быть там за гаражом, — продолжил я.

— Никого не было, — глухо произнёс Толик, смотря в пол. — Вообще никого. Ни следов, ни крови. Всё обошли с собакой, только ворону нашли замёрзшую и бутылки пустые, и всё.

— Не было, значит, тела, — заключил я. — Значит, и не душил он там никого. А наплёл следаку, чтобы сбежать. Вспомнил место удачное, где сподручно тикать, и дёру дал.

Я призадумался… А в первой жизни такого не было, можно так сказать, первый раз он от нас бежал. Но тогда Кащеев мог и не успеть выполнить эту схему, ведь его прикончили в камере раньше. А сейчас он — беглец, и надо его искать. Пусть сомнения меня терзали, но это сути не меняет, ведь этот бывший зек — главный сейчас подозреваемый.

— Короче, — сказал Федорчук сдержанным голосом. — Ищите его, мужики. Как хотите, так ищите. Если найдём, обойдемся парой выговоряшников для конвойных.

Не рвёт и не мечет, понимает сам, да и остальные понимают, потому что если не найдем, прилетит и начальству, как не проконтролировавшим и допустившим побег. И когда Москва проснётся и намылит шею областному главку — получат втык и они оба, по нисходящей. И прокурору со следаком прилетит от их ведомства, и даже генерал Суходольский из главка будет иметь вид бледный, знаем, не раз проходили. Побег подозреваемого — это ЧП. А генерал у нас, как, впрочем, и везде они, особенно чувствительный, он сразу примчится сюда, вставлять всем пистонов. И то, что нашли вещи иностранного журналиста, не особо поможет. Ибо давно известно, что простой мент на земле работает на результаты и раскрытие, а генерал — Москве лижет. Всегда так было и будет.

— Так, — уже в коридоре по-деловому объявил Сафин и начал отдавать указания: — Толя, иди домой, отлёживайся.

— Да я нормально, помогу, Маратыч,— робко сказал он, морщась от боли.

— Вали уже. У тебя травма служебная.

— Собак проведай, покорми, — я сунул Толику ключи, — в холодильнике каша есть, им хватит на вечер, потом выгуляешь.

— Ладно, — нехотя согласился тот, пожав плечами.

— Так, Васька, — Сафин посмотрел на Устинова. — Поднимай своих стукачей, пусть нюхают, где он там шкериться может. Якут вернётся, ему то же самое скажу.

— Лады, — Василий Иваныч кивнул. — Ë-моё, устроил он нам тут бардак на праздник. А так бы ликёрчика распили. Под капустку и огурчик.

— Бабский это напиток, — буркнул Сафин, сглотнув, будто на самом-то деле хотел испить ликёрчика прямо сейчас, — сладкий… под шоколад…

— Ну, не знаю… Все что крепче вина — доброе пойло, — улыбчиво возразил Василий Иванович, но спорить дальше не стал, а Сафин продолжил давать указания.

— Так, Паха, — Руслан повернулся ко мне. — У тебя такая же задача. Ещё сгоняй к бате своему, у РУОП-то подвязки есть везде. Если напрягут агентов, информаторов, кто-нибудь из урок или братвы, может, и заложит злодея, им маньяка сдать не западло. Ну и я помню, что ты со смежниками хорошо живёшь, если у них какие намётки есть, тоже не помешают. Ты свяжись с коллегами, дай понять, что дело швах.

— Понял, сделаем, — отозвался я.

— А я поднимаю мужиков, подаю этого хрена в розыск. Щас выберу бойцов, кого-нибудь, чтобы на хате у него сидели день и ночь, а ещё…

— Маратыч, — вспомнил я одну вещь, — у меня контакт есть одного профессора из Москвы, эксперт по криминальной психологии, позвоню ему, спрошу, может, дельное что-нибудь подскажет. Там же у нас непонятные знаки начертаны. Ему, конечно, в рабочее время просили звонить, но случай экстренный, наберу сейчас. Кстати, помнишь ещё, тогда приходила проститутка, показания давала на Кащея? Как бы он к ней не направился, отомстить. Нужно леди прикрыть.

— Да, точно, хорошо, что напомнил… Сам займусь ей тогда, — сказал он и кивнул, — разберусь с бюрократией, отправлю туда людей, они всё равно в одной коммуналке живут, не пропустят его наши…

У нас время послеобеденное, а в Москве ещё утро, но день праздничный, профессор Салтыков ещё может отдыхать. Значит, придётся его будить. Сначала я зашёл в кабинет отца, но его снова не было, потом спустился вниз, чтобы уехать. Пока дядя Гриша вёз нас с Устиновым на рынок (стукачи Василия Ивановича тоже тусовались там, как и мои), я достал мобилу и набрал номер профессора. Разговор влетит мне в копеечку, но деньги у меня есть, не разорюсь.

Не отвечали долго. Наконец, когда я уже собрался было отключаться, на звонок ответили.

— Очень внимательно, — пробурчал чей-то пожилой голос.

— Владимир Владленович? — спросил я. — Это Павел Васильев, из милиции города Верхнереченск.

— А вы знаете, который час? — профессор зевнул.

— Наши общие друзья дали мне ваш контакт, хотел обсудить с вами серийного убийцу.

— Он же задержан, — собеседник, судя по звуку, поднялся с кровати. — Мне наши общие друзья говорили, что он у вас в СИЗО, и не понимаю, разве это не может подождать до завтра…

— Он сбежал, — перебил я. — Нам срочно нужна ваша консультация.

— Ох… — он вздохнул. — Ну, слушайте, у меня входящие из другого региона очень дорого, вам тоже дорого звонить. Позвоните мне на домашний, если есть такая возможность, а то деньги сейчас кончатся, — он продиктовал номер, я тут же его записал новой ручкой, и сбросил вызов.

— Дядь Гриша, тормозни у почты, — я посмотрел на водителя, — там переговорный пункт с обратной стороны есть.

— Не работает там ничего, — неразборчиво пробурчал он. — Праздник.

— Точняк, — Василий Иваныч оживился. — А, тогда на вокзал! Там автоматы с межгородом стоят!

— Погнали туда! — я кивнул.

К неудовольствию водителя, пришлось делать крюк. Уже через пятнадцать минут я стоял у таксофона, пихая в него новенькую карточку, купленную только что в киоске. Устинов уехал на рынок, и мне это на руку. Смогу сообщить какие-то детали убийств из тех, которые ещё не свершились — профессор-то точно не поймёт этого, он же не в курсе обстоятельств дела, а лишних ушей у меня рядом не будет. Зато это может здорово помочь.

Ответили быстро.

— Очень внимательно, — голос уже звучал пободрее. Он что-то отхлебнул. — Ну, чем вы меня порадуете, молодой человек?

— Ну, если вас радуют серийные убийцы, то может, чем-нибудь и порадую.

— Не в этом плане, — сказал профессор с чуть виноватой интонацией в голосе. — Я изучаю их долго, часто общаюсь с зарубежными коллегами. И каждая кроха информации приближает нас к пониманию всей этой проблемы с таким типом людей… даже сказать, нелюдей… а ещё вернее сказать, что только сейчас мы действительно начали понимать, что знаем о них только какие-то капли, крупицы, а того, чего не знаем — целый океан. Знаете, так называемый уровень осознанной некомпетенции, — он хихикнул, — мы действительно знаем, что в действительности почти ничего не знаем. Но я занимаюсь этой проблемой очень давно, молодой человек. И могу утверждать, что маньяк — это преступник, для которого насилие стало внутренней нормой. Он не убивает ради выгоды, а действует по своим искажённым мотивам: жажда власти, ритуал, потребность. Внешне он может быть обаятельным, умным, социально адаптированным, но внутри — полное отсутствие эмпатии. Жертва для него — вообще не человек, понимаете, а только часть сценария. Одни убивают хаотично, другие — методично, превращая преступления в шахматную партию. Самые опасные — те, кто умеет оставаться незаметным. Они могут быть рядом, улыбаться вам в метро или жить через стену. И именно это делает их страшнее всего.

Такое ощущение, что профессор нашел свободные уши и, несмотря на раннее утро, с радостью на них присел. Ну, люди науки — они такие, как дети. Да уж, не зря он попросил звонить на домашний, потому что с его любовью к дискуссиям звонок вышел бы нам обоим в кругленькую сумму.

— Да, согласен… Но, скажу вкратце, — переводил я разговор в деловое русло. — Жертвы у нас — женщины… И…

— Это явно мотив женоненавистничества, — тут же вставил он.

— Большинство из них имели проблемы с алкоголем или были проститутками, — перебил я.

— Угу, мотив очищения общества.

— Но вот недавно найдено тело взрослого мужчины… Следствие предполагает, что это дело рук того же убийцы. Потерпевший — преступник, но убит так же, как и остальные. Почерк совпадает. Но у меня лично есть некоторые основания полагать, что убийство мужчины не связано с серией, но… он был задушен тоже удавкой, причём явно — струной музыкального инструмента, как и прочие жертвы. И что странно — на месте убийства последнего найдены записи кровью на латыни, просто названия органов, написанные с ошибкой. На других жертвах ничего такого не было.

— Э-э… Тут сложнее, — сказал профессор.

— И, на случай, если спросите — органы он не вырезал, не забрал.

— О как. Ну, значит, это точно не Джек Потрошитель.

Приходилось вслушиваться, потому что связь иногда прерывалась, хрипела, а объявления из вокзальных динамиков, что приходит или уходит очередной поезд, перебивали. Что плохо, кабинок тут не было, телефоны стояли близко, и я слышал все разговоры соседей, все эти вопросы в духе «когда родит Машка» или поздравления с днём рождения, все это сильно сбивало с толку.

— Я так думаю… Давайте пока последнего не считать, — наконец, сказал собеседник, — раз нет твёрдых оснований, что это часть серии. Вообще, у всех жертв должно быть что-то общее…

— Что именно?

— Убийца либо осознанно выбирает жертв с определёнными общими характеристиками, следуя внутреннему мотиву, либо ориентируется на фактор уязвимости, — профессор вещал, будто на учёном совете, — предпочитая тех, кто не способен оказать сопротивление. Анализ его биографии имеет ключевое значение, так как девиантное поведение в большинстве случаев формируется под воздействием ранних психотравм. Детские переживания, неблагоприятная среда, насилие или пренебрежение к формирующейся личности со стороны значимых ему взрослых могут стать основой для формирования деструктивных поведенческих моделей, проявляющихся во взрослом возрасте.

Я помолчал, переварил информацию.

— Может быть. У подозреваемого в детстве погиб брат, скорее всего, у него на глазах, — вспомнил я.

— Вот и возможный ключ! — вошел в раж профессор. — Любое психотравмирующее событие оказывает влияние на личность, но в случае эмоционально нестабильного индивида — вот такие факторы могут стать триггерами для формирования девиантного поведения. Не исключено, что у вашего подопечного ещё с детства присутствовали физические особенности, такие как видимые постоперационные шрамы, врождённые дефекты опорно-двигательного аппарата или другие внешние отличия, способные спровоцировать чувство отчуждённости и социальную фрустрацию. Однако ещё более значимым аспектом может быть нарушение в сфере сексуального поведения, что в совокупности с психическими и личностными отклонениями формирует сложный клинический профиль. Что вы можете сказать о сексуальном поведении подозреваемого?

— У подозреваемого с этим большие проблемы. Он, так сказать, озабоченный, у него дома склады с порнухой… вот только ни одна из жертв не была изнасилована вообще. Непонятки с этим…

— О как, — раздалось чирканье спички, затяг сигаретой, и Салтыков что-то сказал, но из-за громогласного объявления о том, что на первый путь прибывает пригородный поезд, я не услышал, что именно. — Вот тут надо подумать, — расслышал я. — А скажите, он прикасается к жертвам в перчатках или без?

— Не могу сказать точно. Это важно?

— Надо понять, брезгует он вообще прикасаться к людям или нет. Может быть, это важно для понимания его извращённой логики. Но вообще я желаю вам его найти поскорее, ведь маньяка лучше изучать, когда он под стражей. Эх, жаль только, что им пускают пулю в голову вместо того, чтобы отдать на изучение, сколько бы это спасло жизней. Я бы столько трудов написал…

— Вот только есть риск, профессор, что в таких ситуациях, как у нас, это может ещё немало жизней погубить.

— И это тоже правда, — он вздохнул. — Се ля ви, как говорится. Как эту жизнь ни повернуть — везде одна задница, простите за мой французский. Если у вас будут какие-то улики, которыми вы сочтёте нужным поделиться, пришлите мне их на электронную почту, я обязательно посмотрю и дам консультацию.

— На электронку? — хмыкнул я. — У нас в городе нигде нет интернета.

— Тогда по факсу. И… — профессор снова вздохнул. — Ну, знаете, я не очень люблю работать с милицией, потому что не одобряю ваши эти, во многом, грубые подходы, но вот лично вы мне кажетесь человеком умным и приверженным делу… так что звоните с этим вопросом в любое время, постараюсь помочь.

— Благодарю, профессор. С праздником!

— Эх, какой теперь праздник, молодой человек? Всего доброго, — он вздохнул в последний раз и отключился.

Я повесил трубку. Люди в зале куда-то двигались, повсюду слонялись пьяные, шныряли цыгане, какие-то мутные типы. Жизнь текла в своём темпе, а вокзалы 90-х — это вообще отдельный мир, живущий по своим правилам.

Ладно, думаю, с этим профессором дело иметь можно, буду звонить. Дядька дело говорит.

Задачи пока понятные — найти самого Кащеева, а после продолжать расследование. Схожу в морг, проверим все последние трупы, есть там у них следы удавки или нет. Ручка такого точно не пропустит, но он, паразит такой, пьёт, а вот Ваньке опыта не хватает в таких делах…

Пройдя ещё пару шагов, я остановился. На колонне у билетной кассы висела карта города с маршрутами автобусов. Она устаревшая, ведь автобусное депо закрыто и не работало, да и многие предприятия, обозначенные здесь, тоже разорились.

Но интересные моменты были. Мы же в моей первой жизни, когда искали Кащеева, определили несколько потенциальных мест его обитания, ещё не зная, кто он такой. Когда его взяли, некоторые эти места отмели, но выяснили, что некоторые он всё-таки посещал часто, мы потом находили там улики его пребывания, потому что этот озабоченный следы своей жизнедеятельности оставлял часто и охотно, повсюду, где ночевал.

Рыли мы там, пытаясь найти новые трупы, но ничего не нашли. Но несколько мест я запомнил. Дача его родителей вряд ли подойдёт, туда отправят людей в первую очередь, и он это понимает, а если нет — то нам же проще, возьмём сразу.

Квартира умершей бабки — тоже нет, его там будут ждать, а вот это место… Я снова глянул на карту. Старый детский сад, ныне закрытый, с пустыми глазницами окон, где обитают бомжи и часто ширяются наркоманы. Когда-то, до перестройки, он работал, туда и ходил маленький Кащеев со своим старшим братом, пока тот не погиб. Мальчишка страдал эпилепсией, и во время приступа никто не смог ему помочь, а сам Кащеев это видел, впитал…

Когда составляли психологический портрет Кащеева, это было основной гипотезой, почему он свихнулся, мол, видел в детстве смерть брата и все такое. Насколько это правда — неизвестно, но место это для Крюгера важное, ведь он там бывал часто.

Но пока следствие до этого не дошло, а я об этом месте знаю только потому, что помнил этот факт из первой жизни. Да и вспомнил-то только сейчас, потому что во время звонка зашёл разговор о детстве.

Ну, значит, надо найти помощника и наведаться в то место. Я украдкой проверил пистолет в кобуре под мышкой. Сомнения сомнениями, но загнанный в угол человек способен на многое. Особенно если он боится за свою жизнь.