Простые истины

Глава 14

«Комитетом по встрече» начальник Ровнина назвал черный шестисотый «мерседес» с включенными фарами, около которого околачивались три братка. Вернее, один, невысокий и плечистый, уселся на капот и курил сигарету, двое же других о чем-то беседовали, попивая пивко из бутылок темного стекла.

— Гаишников не опасаетесь? — поинтересовался у троицы Аркадий Николаевич, вылезая из «четверки». — Как остановят, как в трубочку дыхнуть заставят!

— Это они тебя, папаша, остановят, а нас побоятся, — хохотнул один из бандитов, рослый и мордатый, со свежим шрамом на щеке. — И правильно. Целее будут.

— Селезень, не гони. Такое говно ни один гаец тормозить не станет, — поддержал его приятель, с презрением глядя на двуцветную машину отдельских. — Как она не развалилась до сих пор?

— Делали на совесть, — ответил Францев. — Советское — значит лучшее.

— Один в один мой родитель, — осклабился обладатель шрама. — Он тоже так говорит. Вот только когда я ему дрель немецкую подарил, старую свою, которая советская и лучшая, сразу в сарай забросил.

— Чего звали? — хмуро осведомился у него курильщик, щелчком отправляя хабарик в полет. — И вообще — так-то я долг свой вернул, хорош уже меня тягать на разговоры. Мне с вами лишний раз видеться радости нет. И братва не поймет, и вообще…

— Долг ты отдашь, когда я сам тебе о том скажу, — холодно пояснил крепышу начальник отдела. — Так мы договаривались, если ты забыл. Нет, если хочешь, я сейчас сяду и уеду, но, когда те сны вернутся, будешь решать свои проблемы сам.

— Не надо пугать, — буркнул тот и покинул капот машины. — Не люблю. Так чего надо?

— Мне, Мотор, очень хочется узнать все, что только можно о паре молодых парней, которых к тебе из Питера Фонарь направил. И не говори, что ты не понимаешь, о чем речь.

— Не стану. Только ко мне их никто не отправлял. На кой ляд мне питерский молодняк, когда своего подмосковного полно? — покачал головой бандит. — Мне сказали как? Встретишь и доставишь. Сказано — сделано, забрал на Ленинградском, отвез куда велено, передал кому сказали. Все, больше рассказывать нечего.

— Хорошо, — согласился Францев. — А кто на их счет с Фонарем договаривался тогда? Что ты головой вертишь? Мотор, не просто же так к каким-то двум питерским щеглам, которых звать никак, сопровождение в качестве уважаемого в определенных московских кругах бригадира прикрепили? И самое главное — кем велено их доставить и куда именно? Давай, давай. Чем быстрее я все узнаю, тем скорее мы расстанемся.

— Ради такого чего не расскажешь, — проворчал крепыш. — А кабы пообещали больше мне не звонить, даже и то, чего не знаю, выложил бы.

— Если то, что ты сейчас мне поведаешь, приведет к какому-то результату, то даю слово — долг свой передо мной погасишь.

— Мент же, — хмыкнул один из сопровождающих Мотора людей. — Им веры нет. Сегодня сказал, завтра забыл.

— Пасть закрой! — рявкнул на него бригадир. — Этот не врет. Что им сказано — то сделано.

Францев мотнул подбородком, мол, «давай в сторонке пошепчемся», Мотор согласно кивнул.

— Ты старшой, тебе видней. — Браток, волосы которого были рыжими настолько, что сразу вспоминался один из персонажей журнала «Ералаш», достал из кармана желтую пачку «Кэмела» и обратился к стоящему рядом с ним приятелю: — Селезень, «самца» хочешь?

— Завязал, — пробасил тот и повел могучими плечами. — Тренер недавно учуял, что от меня куревом пасет, чуть мне позвоночник через рот не вынул.

Олег, услышав это, немного удивился. Нет, он знал, что много кто в бандитское ремесло пришел из спорта, иные «бригады» вообще родом были из одной «качалки» или даже профессионального общества. Но вот о том, что кто-то из этих новых джентльменов удачи продолжает этим самым спортом дальше заниматься, даже не подозревал.

— Что? — здоровяк уставился на Ровнина. — Курение — вред. Никотин — яд. Или менты по-другому считают?

— Да нет, — согласился с ним Олег, — все верно. А ты каким спортом занимаешься?

— Молот метаю, — пробасил тот, — или мечу. Не знаю, как правильно. Даже пару рекордов поставил. Только вот не нужны они сейчас никому, понимаешь? Да и тренироваться толком негде, стадион наш под рынок переделали.

— Ой, как ты мне со своим стадионом надоел! — щелкнув зажигалкой, ухмыльнулся его приятель. — Селезень, пойми — оно даже лучше. Раньше ты там за копейки и талоны на питание упахивался, а теперь мы там с барыг столько стрижем, что ты свой молот можешь в закат метнуть и про него навсегда забыть.

— Тренера жалко, — тяжко вздохнул верзила. — Он без спорта не может, потому, если мы все разбежимся, либо повесится, либо сопьется. А он нас в люди вывел. Вот и ходим на тренировки с пацанами кто когда может. Денег иногда подкидываем, но так, чтобы он не обиделся, по-умному.

— Ты — и по-умному? — расхохотался второй бандит. — Ой, сейчас умру! Как?

— Да вот мы знаем как! — насупился верзила. — А тебе, Ржавый, я, наверное, сейчас руку сломаю. Или ногу. Достал уже!

— Все, признаю, неправ! — мигом перестал смеяться его приятель, а после пояснил Олегу: — Селезень шутить тоже не умеет. Если сказал, что сломает что-то, так и сделает. Но не мне! Потому что мы с ним кто? Мы — друзья!

— Таких, как ты, друзей надо брать за одно место — и в музей, — прогудел Селезень, и пояснил, глянув на Олега: — Так бабушка моя говорила. А она была умная!

Ровнин слушал эту беседу и никак не мог свести одно с другим. Вроде нормальные ребята, веселые, спокойные, так и не скажешь, что бандиты. Нет в них ничего сильно маргинального, не похожи они на выходцев со дна, тех, у которых другой дороги быть не могло. И старше эти двое всего-то на года два-три, а то и меньше. То есть учились они с ним по одним и тем же учебникам, учителя им одинаковые простые истины в школе в головы вдалбливали, о том, что такое хорошо и что такое плохо. Книжки в библиотеках они брали тоже одинаковые, интересные и о правильных героях, потому что других просто не было. Ну, последнее относительно Селезня не факт, но Ржавый так точно их читал. Почему же тогда эти парни выбрали один путь, а он, Олег Ровнин, другой? Почему они решили, что жить разбоем правильнее, чем по закону? В какой момент? По какой причине? Может, потому что так проще? Или потому, что внезапно оказалось, что стране сейчас не до молодых строителей коммунизма, и дальше за них она ответственность нести не желает, а им жить все равно хочется, желательно весело и ярко?

Тем временем Францев и Мотор закончили свою беседу и вернулись к машинам.

— Мы в расчете? — уточнил бригадир. — Всё?

— В расчете, — кивнул Аркадий Николаевич. — Сказано — сделано.

— Наконец-то, — проворчал бандит. — Ржавый, хорош дымить, давай за руль.

Прощаться с милиционерами эта троица не стала, их «мерс» рыкнул мотором, развернулся и исчез в ночи.

— Вот, собственно, и недостающее звено, — поглядел ему вслед начальник отдела. — Теперь картинка в голове сложилась окончательно.

— Так это же хорошо? — предположил Олег, которого немного насторожили интонации, прозвучавшие в голосе руководителя. — Да?

— Как тебе сказать? — открывая дверь машины, ответил тот. — И да и нет. Больно история вышла грязненькая, даже для нашего веселого времени. Я не романтик, потому отлично знаю, что отдельные персоналии рода человеческого лишены морали и сочувствия к ближнему своему напрочь. Проще говоря — трудно меня в вопросах смертоубийства чем-то удивить, вроде все, что мог, повидал, но иногда такое нет-нет да и случается. Как, например, сегодня. Но и это не главное, Олежка.

— А что главное? — Ровнину невероятно хотелось узнать, что же так торкнуло начальника, но он понимал, что права слова ему не давали. А Францев, если захочет, то сам все расскажет.

— Да если бы я знал! — легонько хлопнул ладонью по «баранке» Аркадий Николаевич. — Вот вроде все так, все разумно, все логично, складывается в голове картина. И все же что-то не так! Есть ощущение, что иду точно по вешкам в болоте, причем расставил их не я, а кто-то другой. А хуже этого ничего нет, потому что не знаешь, куда в результате забредешь — то ли на твердую тропу, то ли в самую трясину, к кикиморе на чаек из сушеных мухоморов.

— Есть такое, — согласился Олег, который как-то в детстве случайно с компанией сверстников забрел в болото, где они страху натерпелись будь здоров как, и в результате все чуть навсегда и не остались. После того он в даже ближний лесок за грибами не бегал, вот как его эта история напугала. Да и после еще долго снились ему белые туманы над черными чарусьями, огоньки, которые так и манили к себе, да чей-то шепот, убеждающий в том, что выйти отсюда не получится.

— Но даже не это раздражает больше всего, — продолжил начальник, морщась. — Такое чувство, будто я упускаю что-то очень простое, буквально очевидное, лежащее на самом виду. Но что именно? Все факты получены мной лично, проверены, воедино сведены, выходит, я на воду дую. Слушай, может, это и есть та самая профдеформация, про которую в главке время от времени говорят? То один начальник ее в разговор вплетет, то другой. Даже генерал как-то упомянул, когда нас всех по матушке склонял.

— Не знаю, — вздохнул Олег. — Я, если честно, вообще не очень понимаю, о чем идет речь. В разрезе расследования, которое вы ведете, имеется в виду. Я ведь картину целиком не представляю.

— Ну да, — не стал спорить с ним Францев, — тоже верно. Ладно, давай-ка я тебя домой отвезу.

— Вот за это спасибо! А то отсюда ехать, наверное, долго… Просто я вообще не очень знаю, где мы сейчас находимся. Я тут раньше не бывал.

— Дегунино — район молодой, но с богатыми криминальными традициями, — усмехнулся Францев. — Тут река есть, знаешь, как называется? Лихоборка. С бухты-барахты подобные названия не дают, так что выхватить в этих краях можно без особых сложностей. А ты мне завтра нужен здоровым и выспавшимся, поскольку я собираюсь тебя в помощь к Морозову определить, вы оба-двое будете мне контрабандистов искать. С василиском надо что-то решать, пока он бед не натворил, и с теми, кто его в первопрестольную приволок, тоже. Сегодня василиск, завтра гарпия, а послезавтра кто? Горгона?

— Которая медуза? — уточнил Ровнин.

— Если отталкиваться от мифов, то можно сказать и так. А в целом это редкостная пакость, которая по природе своей, скорее, ближе к хамелеонам, потому ловить ее то еще удовольствие, особенно если она под землю забьется. Плюс тварь эта очень опасная, крайне агрессивная и вечно голодная. У нее три змеиных головы, каждая до краев залита ядом, причем все они разные. Один парализует жертву, второй заставляет кровь в ее венах закипеть, а третий обращает в безумие, причем самого скверного толка, агрессивное. Начинает такой человек крушить все и вся вокруг себя до той поры, пока его не убьют или он сам не умрет. От момента укуса до момента смерти проходит минут десять, представь себе, сколько всего такой безумец натворить может.

— Жуть, — признал Олег.

— Она. Одна радость — горгоны крайне теплолюбивы, при минус пяти в спячку впадают, а если мороз до минус двенадцати доходит, то из нее уже и не выходят. А у нас, слава богу, даже под землей зимой в большинстве своем не сильно жарко. Но это так себе утешение, потому что если эдакую пакость завезут по весне, то до зимы много народу на тот свет может отправиться. В последний раз, насколько мне известно, почти полсотни москвичей погибло, пока эту дрянь не выследили и не убили.

— Это в каком году?

— В пятьдесят седьмом, — ответил Францев, выруливая на темный проспект. — Тогда в Москве фестиваль молодежи и студентов проходил, вот кто-то из гостей ее и приволок с собой. Случайно ли, нарочно — не знаю, но шороху она навела будь здоров какого. Хорошо хоть никого из иностранцев не приговорила, а то не обобрались бы наши с тобой предшественники беды. Времена уже помягче были, чем пятью годами ранее, но не настолько же? А вообще, если интересно, у Павлы Никитичны подробности можешь узнать. Она тогда как раз поисковой группой и руководила.

— Спрошу, — кивнул Олег. — Аркадий Николаевич, а все же — что же такое случилось, что даже вас это впечатлило? Ну, если не совсем это секрет?

— Да нет тут ничего секретного, — чуть помедлив, ответил начальник. — Если ты помнишь, то два те питерца, что прибыли в Москву, приходились Соколу племянниками. Их обратили в вурдалаков и натравили на дядьку, а те его выпили.

— Жесть какая! — проникся Ровнин.

— Нет, — мотнул головой Францев, — не жесть. Демонстрация.

— Демонстрация чего? — уточнил юноша. — Силы? Вы вроде говорили, что Сокол сначала был под Монахом, а потом начал копытом бить. За это его так?

— Интересный ты товарищ, Ровнин, — рассмеялся Аркадий Николаевич. — Неожиданные версии выдаешь, которые и правильными не назовешь, но и совсем уж неверными тоже. Нет, это была демонстрация… Как бы сформулировать-то… Преимущества образа жизни в качестве вурдалака. Наверное, так правильнее.

— То есть…

— То и есть. Ладно, давай с подробностями все тебе расскажу. Сначала этих двух недорослей на глазах Монаха обратили в вурдалаков, продемонстрировав то, что это и не сильно больно, и не так уж страшно.

— А это не больно? — уточнил Олег.

— Ну, меня не инициировали, но в целом, думаю, нет, — ответил Францев. — Хотя приятной эту процедуру все же, конечно, не назовешь. Но, полагаю, что зуб дергать все же больнее. Ладно, не суть. После Монаху продемонстрировали очевидные плюсы нового состояния гостей из культурной столицы.

— Это какие?

— Выстрелили в каждого по паре раз, причем, думаю, даже в голову, ножами потыкали. Им же теперь это без разницы, они от свинца и стали даже не почешутся. А про серебро, полагаю, упоминать не стали. А зачем? Это же рекламная кампания. Ну а после, через пару дней, когда те совсем загибались от отсутствия крови и выглядели как тени, показали, как именно происходит поддержание новой оболочки в должной форме, а именно скормили новорожденным вурдалакам их собственного дядюшку. Мол, были доходяги, кровушки хлебнули — снова розовые и веселые. А поскольку кровь не дефицит, то жить таким образом можно вечность. Так сказать, совместили наглядный, познавательный и даже назидательный момент.

— И правда жесть! — проникся Ровнин, представив себе, что испытывал в последние минуты жизни Сокол. Так себе, наверное, ощущение, когда твои собственные племянники сначала превращаются в персонажей из фильмов ужасов, а потом тебя самого в пищу употребляют.

— Жесть, — подтвердил Францев. — Но не это главное. Здесь мы имеем очень грамотно спланированную жесть, и вот именно этот факт меня смущает больше всего. Не смекнул, о чем я, да?

— Если честно — да. То есть — нет.

— Понимаешь, Олежка, на первый взгляд вся эта акция состоит из сплошных преступлений, верно? Обращение людей в вурдалаков, убийство, причем из числа тех, которые не то что мы, но и Покон не приемлет, и так далее. Но это на первый взгляд. А если разбираться начать, то окажется, что виноватых мы не найдем. Ни одного.

— Да ладно! А как же…

— Как же что? Для начала выяснится, что эти два молодых идиота доброй волей решили стать вурдалаками. Есть такая традиция у кровососов, они вправе предложить смертному принять их образ жизни, и если тот ответит «да», то ни к главе семьи, ни к тому, кто их обратил, претензий с нашей стороны быть не может. Человек вправе решать свою судьбу сам. Даю голову на отсечение — эта парочка именно так и поступила, чему есть несколько видоков, которые данный факт подтвердят.

— Ничего себе! — присвистнул Олег. — А мне про такое никто не рассказывал.

— Случая просто не было, — пояснил Францев. — Да и не самая важная это деталь. Теперь покойный Сокол. Эти двое убили его, верно, но вот какая штука — они почти наверняка не осознавали, что делают.

— Аркадий Николаевич, но это-то как?

— Я неверно выразился, — пояснил начальник. — Нет, они, конечно, понимали, что пьют кровь, это само собой. Но, во-первых, им никто не рассказал, что человека нельзя опустошать досуха. Вспомни, что ты вчера у Ростогцева слышал? Надсмотрщику строго-настрого запретили с ними общаться.

— Ну да, — кивнул юноша, — было такое.

— Вот. Во-вторых, первая кровь новорожденному вампиру сильно бьет в голову, настолько, что тот почти ничего не осознает. И наконец, в-третьих — их было двое, причем оба загибались от вурдалачьей жажды. Теперь яснее?

— Они могли просто не уловить тот момент, когда в венах дядьки ничего больше не осталось, — медленно произнес Олег. — Совсем ничего. Как Славян на квартире Сокола и говорил.

— Потому даже врожденный инстинкт не выдаивать жертву досуха, который изначально заложен в любого вурдалака, по совокупности обстоятельств просто не мог сработать. Ну а поскольку подобный казус может привести к нежелательным для семьи и их главы последствиям, то этих двух дурачков практически сразу показательно казнили за нарушение Покона. Как результат — мы еще чуть ли не благодарность Рашиду должны вынести, поскольку он в этой ситуации показал себя законопослушным и благонадежным членом ночного сообщества. Собственно, именно это он мне и скажет, припри я его к стенке.

— Очень круто, — проникся Олег. — И правда — преступления есть, а виноватых, получается, нет.

— Равно как и свидетелей, которые могли бы рассказать о том, как оно было на самом деле, — добавил Францев. — Все спланировано просто идеально. И именно вот это меня, повторюсь, смущает невероятно. Понимаешь, Олег, Рашид далеко не примитивен. Главы семей вообще дураками не бывают, запомни это накрепко, это очень продуманные, решительные и жестокие существа. Вурдалаки по сути своей амбициозны и жадны до удовольствий, такую публику в узде держать непросто, потому главой всегда становится самый сильный, самый умный и самый хитрый из них. Но при всех причисленных достоинствах данная комбинация для Рашида слишком сложна. Я уж молчу о том, что сам он все ее фазы вряд ли бы смог провернуть, не настолько он влиятелен. Не стоит столько его слово, понимаешь? Так что этот господин просто одно из звеньев цепи, не более. Да, важное, да, почти наверняка очень щедро оплачиваемое, но и только. За этим всем стоит кто-то другой. И этот кто-то хочет, чтобы я видел ровно столько, сколько он мне позволил.

— Но вы же догадываетесь, кто этот «кто-то»? — спросил юноша, ни на миг не усомнившийся в том, что ответ будет положительным. — Да?

— Олежка, догадки — это прекрасно, — усмехнулся Францев. — И в нашей профессии им место, конечно, есть. Но без доказательств и улик они, даже если перейдут в состояние «уверенность», так и останутся ничем. У наших коллег из обычных ОВД есть возможность в особо спорных случаях сделать так, чтобы убийца, насильник или маньяк, сумевший скрыть все следы, все же не ушел от наказания. Да, случается, что в обход закона, да, иногда своими руками и так, что кровь в жилах стынет. Но это меньшее зло, и вменять им в вину подобное нельзя. Я сам пару раз был участником подобных акций и скажу честно — никаких угрызений совести ни тогда, ни после не испытал. Не должны были те люди дальше жить. Ни в коем случае. Да и не люди они были, а так, человекоподобные существа. А вот мы — ты, я, Морозов и остальные — так поступать не можем.

— Почему?

— Потому. Наша клиентура — другая. Она большей частью к роду людскому вообще не относится. И живет сразу по двум законам — своему и нашему, но при этом, заметим, оба всегда соблюдая.

— Вы про Покон?

— В том числе. Но раз они законы и данное нам слово всегда чтут, то и мы обязаны соответствовать. Хотим, не хотим — обязаны. Иначе будет потеряно уважение к отделу, которое веками выстраивалось, мы не только себя подведем, но и тех, кто до нас был. Вот потому у нас все так. Доказал — спросил. Не доказал — значит не доказал. Значит, плохо копал, мало думал, не все, что мог, сделал. Приблизительно как я сейчас.

— Наговариваете вы на себя, — возразил начальнику Ровнин. — Дело-то вы все равно распутали. До истины докопались.

— Зря я тебя хвалить начал, — вздохнул Францев. — Слушать ты научился, а слышишь не всегда. Олежка, я верхний слой снял, не более того. А глубже… И рад бы копнуть, да не знаю пока, с какой стороны с лопатой пристроиться.

Олег был уверен, что Францев знает куда больше, чем ему говорит, но при этом отлично осознавал, что не в том он положении, звании и возрасте, при которых от этого человека можно требовать не то, что предельной искренности, но и просто объяснений. И так шеф с ним многим поделился, хотя мог этого и не делать.

— Рашида надо колоть, как мне кажется. Это единственный вариант.

— «Колоть», — иронично глянул на юношу Францев. — Знал бы ты, насколько забавно выглядишь, когда такими словами бросаешься. Да и по смыслу не попал. Таких, как Рашид, за понюшку табаку не возьмешь. Если на чем горячем прихватить — тогда да, смысл может быть. А при других раскладах… Пустое. Хотя наведаюсь я к нему завтра непременно, там глазами посверкаю, скрытыми угрозами покидаюсь. И Баженова завтра с собой захвачу, в этой мизансцене он будет более чем уместен. Режиссер, который все это действо организовал, подобного визита точно ждет, вот пусть его и получит. В любую игру можно играть вдвоем, и в эту тоже. Так вот и Березай.

— Чего?

— Березай. В твоем случае — станция «Вылезай». И завтра на работу не опаздывай, Морозов тебя ждать не станет. Да, Славке скажи, что он со мной едет, потому пусть даже не думает скрыться в неизвестном направлении, а потом рассказывать байки о встрече с агентурой.

«Четверка», скрежетнув на прощание не пойми чем, отбыла в осеннюю хмарь, Ровнин проводил ее взглядом и подумал о том, что, наверное, теперь уже точно не стоит рассказывать Францеву о договоре, что он заключил с Арвидом. Во-первых, потому что у Аркадия Николаевича и без того головой боли хватает, во-вторых, потому что момент окончательно упущен. И, что странно, почему-то от осознания данных фактов ему стало легче, некий камень с души упал. Наверное, потому что исчезла ситуация выбора, когда надо было решать, как именно поступить. А теперь все стало ясно и понятно. Ну да, по-прежнему он сомневался в верности своего выбора, но раз уж ничего не изменишь…

Дома было душно и жутко пахло жареным луком, настолько, что юношу чуть не замутило.

— О, пропащая душа заявилась, — донесся до Олега голос Баженова, а после и он сам появился в дверном проеме, причем из одежды на нем традиционно красовались лишь жеваная тельняшка и сатиновые семейники. Ровнина поначалу подобный домашний наряд соседа по квартире слегка напрягал, но после он к нему привык, решив, что когда лето с его жарой кончится, то и Славян, глядишь, гардероб дополнит хотя бы «трениками». Увы, но его надежды не оправдались. — Тебя где нелегкая носила?

— Да с Францевым ездил, — расплывчато ответил юноша. — Слушай, ты чего такое готовил? Дышать же нечем!

— Картофан с луком жарил, — бодро ответил Славян. — Вернее, лук с картофаном. Когда картофелины две, а луковицы три, то, наверное, так правильнее говорить.

— Так купил бы побольше! Или лень было сходить?

— Нет денег — нет хавки, — философски ответил его сосед.

— Как нет денег? — изумился Ровнин. — Нам же только-только премию выдали?

— Это да, — подтвердил Баженов. — Но мы с тобой на что ее решили употребить?

— На что?

— «Пилот» купить. Верно?

— Я ничего такого не решал, — поправил его Олег, — так что ни фига не верно.

— Ты, Олежка, подписался под этой идеей, — возмутился Славян. — Тогда, в кабинете Командора. Я тебе говорю — если зуз не хватит, то добавишь. Ты башкой кивал? Кивал. Ну и все. Добавил.

— Да не кивал я! — рявкнул Ровнин. — Не было такого!

— Было. — Баженов удалился в комнату, но через пару секунд вернулся обратно, причем теперь на нем красовалась светло-коричневая зимняя кожаная куртка со светлым добротным воротником, на который пошла овечья шерсть. Правды ради, выглядел пресловутый «пилот» на самом деле здорово, даже с учетом того, что тельняшка и семейники в сочетании с ним смотрелись как минимум странновато. — Согласись — вещь? А?

— Вещь. — Олег подошел к шкафу, открыл створку и заглянул в палехскую шкатулку, ту самую, куда он накануне положил деньги, полученные от Францева. От не очень толстой стопочки, накануне радующей глаз, там осталось всего несколько купюр, да и те невеликого достоинства. — Блин, Славян! Ну как так-то?

— Олежка, это всего лишь деньги, — примирительно заявил Баженов. — Зато зимой будет чего надеть. Плюс инфляция. Она все равно бы все лавандосы сожрала, что твои, что мои. Считай — капиталовложение. Да этому «пилоту» сноса не будет, уж поверь! Он нас переживет. Что ты лыбишься? И меня, и тебя уже грохнут, а его те, кто после в отдел придет, донашивать станут. Я прямо специально завтра такой наказ Титычу дам. Он ничего не забывает. Пусть носят и нас добрым словом вспоминают.

— Ты не каркай! — снова завелся Ровнин. — Накликаешь еще беду. И не станет тебе Титыч помогать. Он тебя еще за летнее не простил. Ну, когда ты ему нахамил.

— А, ну да, — покивал Баженов. — Тогда Ленке скажу. Она-то нас наверняка переживет. Кстати — я там тебе жратвы оставил в сковородке. Не совсем же я скотина?

— Вообще-то совсем, — открывая форточку, не согласился с ним юноша. — Причем редкая.

— Не без того, — легко поменял свою точку зрения Славян. — Но ты надень эту цацу — и все сомнения уйдут!

— Давай, — согласился Олег, — раз уж деньги все равно заплачены. И сразу предупреждаю: носить на самом деле будем по очереди. Никаких «ну ты так сходи, мне просто надо» я ежедневно слышать не хочу!

— Говно вопрос. Ну что? Красава ты, Ровнин. Как по тебе шили! Это тебе не вчерашний костюм. Это — вещь!

Олег глянул в зеркало, что было вделано в дверцу немного покосившегося шкафа и, к немалому удивлению, отчего-то себе самому в «пилоте» не понравился. Вот в упомянутом костюме — да, ему было и комфортно, и приятно. А «пилот»… Он каким-то тяжелым оказался, дискомфортно в нем было.

Впрочем, Баженову он про это говорить не стал, прекрасно осознавая, что подобные откровения навсегда лишат его возможности пользоваться этой вещью. А зима — она скоро.

— Слушай, вы на таможне чего раскопали? — стягивая куртку, осведомился у Славяна Олег.

— Так, кое-что, — подтвердил тот, забирая шмотку и снова напяливая ее на себя. — Для начала — это точно василиск. Видел бы ты лицо таможенника, которого он на тот свет отправил. Жуть! Я много чего за последние годы повидал, но это, конечно, отдельная тема. Во, гляди — и со «стволом» идеально сидит!

Невесть когда Баженов успел добавить к своему скромному гардеробу наплечную кобуру, в которой находился макаров.

— Замечательно, — одобрил его действия Олег. — Ты продолжай про таможню, продолжай.

— А что там продолжать? Прижали мы одного кренделя, он сначала юлил, мол, я не я, знать ничего не знаю, животных никаких никто не возит, а я не мздоимец, а честный государственный служащий.

— Потом ты его того… — предположил Ровнин.

— Совсем легонько, — уточнил Славян и показал при помощи указательного и большого пальцев правой руки насколько. — Чуть-чуть. Но ему хватило, и он запел про одноклассника, который работает на какого-то серьезного дядю, про клетки, которые проходят по документам как пустые, а на деле в них разная экзотическая живность границу пересекает, про то, что иногда они живность как чучела оформляют, и еще про разное всякое. Олежка, так ты жрать будешь? Потому что если нет, то я жареху доем.

— Ешь, — разрешил Ровнин, который вообще не очень жаловал жареный лук, тем более в таких объемах. — Куда в тебя только лезет?

— Это вы, ваше сиятельство, по элитным домам разъезжаете и с руководством клубы посещаете, где вас кормят, — стягивая с плеч «пилот», хмыкнул Баженов. — А мы, грешные, по переулкам да закоулкам шмурыгаем, а там кроме грязи, собак бродячих, крыс да помоек нет ничего.

— Ничего, завтра все изменится до состояния «ровно наоборот», — с некоторым удовольствием произнес Олег.

— А если точнее? — Славян почесал живот и направился в сторону кухни.

— Не вопрос. Личное распоряжение шефа — завтра ты едешь с ним, а я с Морозовым. А вечером расскажешь, как тебя в клубе у Рашида накормили. И чем. А еще он просил передать, что если он тебя на работе завтра не застанет, то тебе шандец!

— Блин! — Баженов бросил на стол уже было взятую в руки вилку. — Даже жрать расхотелось. Вот все же умеешь ты, Олежка, настроение испортить!