Сделай сам – 4

Глава 6 Не все коту масленица

— Тр-р-р-р-р-р-р-а! Тр-р-р-р-р-р-р-а! Тр-р-р-р-р-р-р-а! — именно такие звуки разбудили меня ни свет, ни заря, отчего я, вскакивая на ноги спросонья да ещё практически в кромешной темноте, крепко приложился головой обо что-то твёрдое. Но это что-то точно не было бронёй! Всё же мне, как офицеру, вышло заночевать не в машине, скрючившись там в три погибели, не под ней и уж тем более не под открытым небом на земле, укрывшись сверху лишь шинелью, а разместившись с немалым комфортом на кровати в весьма зажиточном крестьянском доме. Я бы даже сказал практически в помещичьей усадьбе, ежели судить по меблировке и общему убранству помещений!

Мы вообще, разбившись на группы по 3–4 боевых машины, и распределив под их охрану по полтора десятка единиц прочей техники батальона, заняли на ночёвку полдесятка соседних фольверков, как у местных назывались хутора.

Эти самые фольверки, находясь примерно в километре друг от друга, были разбросаны в немалых количествах тут и там, отчего нам даже никого стеснять не приходилось. Ну, за исключением, конечно же, самих хозяев. Гвардейские же кавалеристы, те, кто не убыли вчера сопровождать в тыл пленных с ранеными, размещались в точно таких же «кочках цивилизации», а то и в крупных деревнях, что также здесь имелись.

В связи с чем хотя бы за места ночёвки не пришлось с ними собачиться. А то вчера после победы не раз, блин, нарисовывались на пороге самоуверенные ухари на своих гвардейских статных «понях», желавшие прибрать себе к рукам итоги наших героических заслуг.

Ведь та же взятая с бою пушка являлась не только крайне полезным в хозяйстве имуществом. Она вдобавок гарантировала ордена и даже повышения всем отличившимся в её захвате. А мы, «танкисты-ремонтники», таких пушек взяли аж 12 штук! Все, что имелись у противника! Вот тут и началось паломничество к нам всяких благородных и высокородных обиженок, ставших было утверждать, что пушки — это их трофеи.

Вот честное слово! Задолбался кукиши крутить пред их излишне высоко задранными вверх носами!

Я даже, едва только вскочив с кровати, грешным делом предположил, что это оставшиеся крайне недовольными кавалеристы решили втихую да по темноте прибрать к рукам часть тех самых наших трофеев. Да и нарвались на дозорных, что не спят, а бдят. Но, увы, несколько ошибся в своих подобных измышлениях.

Да, то были тоже конники, но уже не наши — немцы.

Как сильно после выяснилось, наша конная гвардия с первыми лучами Солнца учапала дальше на запад, по направлению к городу Инстербург, где, вроде как, располагались тылы 1-го немецкого армейского корпуса, задачу пощипать которые им изначально в штабе и поставили ещё дня три тому назад. И так удачно, блин, учапали, что всего на каких-то полчаса разминулись с идущей на нас с севера 1-й кавалерийской дивизией германцев.

Каким таким макаром эта самая дивизия днём или двумя ранее не попалась по пути нашим мотострелкам, я понять так и не смог. Ведь заявились немцы чётко по той самой дороге, по которой мы через час-другой собирались выдвигаться сами, догоняя основные силы своей части.

Однако же факт оставался фактом. На нас вышел их передовой дозор, который один из караульных приголубил с пистолета-пулемёта, расстреляв тот чуть ли не в упор.

Из последующего его сбивчивого пояснения мне вышло вычленить, что боец поначалу принял немцев за своих, опять пришедших клянчить у командиров пушечку-другую себе на ордена. Но когда те, гаркнув что-то непонятное, попытались насадить его на острие своих палашей, мигом осознал, что своими тут не пахло вовсе. Вот и высадил весь магазин в три длинных очереди, тем самым сильно поубавив прыть противника.

А чего ей — этой самой прыти не убавиться, когда становишься покойничком? Дозорный, вот, должно быть с перепуга и организовал аж пятерых. Всех, кто рискнул к нему подъехать слишком близко.

— Тр-р-р-р-р-р-р-а! Тр-р-р-р-р-р-р-а! — а это уже донеслось до нас сильно приглушенно расстоянием с соседнего фольверка, когда я, натянув один сапог на босу ногу, а второй зажав под мышкой, героически мчался, что тот конь, к своей родненькой боевой машине, под бронёй которой мне было ничего не страшно. Ну, почти что ничего. Всё же какая-нибудь крупнокалиберная гаубица её броню вполне себе могла играючи расковырять. Но я надеялся не встретить таких монструозных пушек вовсе на своём пути.

Да блин! Я так-то вообще изначально предполагал отсидеться в тылу, где от меня пользы априори могло быть сильно больше, нежели на передовой. Ведь стрелять умели, считай, все. Водить машины — уже сильно меньшее количество народу. А вот возвращать угробленную технику обратно в строй — почти что считанные единицы мастеров. Однако как-то всё не так сложилось с самого начала. Вновь.

— Ваня, ёперный театр! Ты там где? — гаркнул я, уже устраиваясь поудобнее на своём мехводовском сиденье, да, наконец, повязывая на ноги портянки.

— Туточки я, Александр Евгеньевич! — мигом отозвался мой телохранитель, которого пришлось тащить с собой обратно в армию. Чай он был из отставных гвардейцев и потому легко прошёл в один отряд со мной. Мне даже не пришлось включать какие-то там связи сверху. — Патроны у снабженцев забирал! — подбежав к нашему танку, продемонстрировал он два удерживаемых в руках короба. — Сказали, что последние отдали.

Это да. С патронами у нас была беда полнейшая. Всё же вся техника, что эвакуационного взвода — то есть наши БРЭМ-1, что транспортно-эвакуационного — 16 танковых тягачей на шасси 10-тонных грузовиков с полуприцепами, была презентована батальону нашей семьёй вместе с моим в него приходом. А то военные никак, блин, не желали брать подобное по ценнику в 100 и 25 тысяч за каждый экземпляр соответственно. И посему вооружение у моих копий английских Матильд вынужденно оказалось английским же.

Так как уже мы, Яковлевы, не имели никакой возможности купить или получить от ГАУ отечественные пулемёты Максим, пришлось монтировать на них давно знакомые мне Виккерсы. И, соответственно, озаботиться наличием для них британских же патронов 0.303 Бритиш.

Однако я при этом всём вообще не мог предположить, что нам придётся с самых первых дней столь много воевать!

Вчера наш экипаж, к примеру, расстрелял весь возимый боезапас в 3000 патронов. Потом мы вышли из боя, пополнили боекомплект и снова расстреляли его полностью. Как то осуществили почти все экипажи наших БРЭМ. Теперь вот Ваня догрузил в машину жалкие остатки третьего боекомплекта.

А больше мы с собой и не возили! Ведь по армейским формулярам на каждый станковый пулемёт полагалось брать в поход всего 36 снаряжённых лент — то есть в сумме 9 тыщь патронов. Вот мы их с собой и взяли! Кто ж знал, что наши стратегические гении в штабах так обмишулятся в расчётах?

Хотя, чего это я, право слово. Я-то это точно знал! Недаром про патронный и снарядный голод в ПМВ не слышал разве что глухой. Но, видимо, забегался, решая прочие вопросы, и без меня вопрос с боеприпасами решили так, как полагалось по уставу для отдельных пулемётных команд.

Теперь вот предстояло сильно-сильно экономить, чтоб не остаться с голым кое-чем перед лицом противника. Чай немец тот — не ёжик. Пострашнее зверем будет. А голым кое-чем, как всем известно, и ежа не напугать, однако.

Оставалась ещё, конечно, определённая надежда на поголовное вооружение нижних чинов батальона пп-шками. Но и у них боекомплект не бесконечен был. Всего 120 патронов при себе носили, и в 2 раза меньше хранилось в «обозе». Опять же, в соответствии с уставом. Блин! Что для таких «трещоток» было курам на смех. Их все могли и за 1 минуту боя расстрелять.

На наше счастье немцы тоже опростоволосились вначале, приняв нас за простых испуганных тыловиков, пускать которым кровь по всем статьям предполагалось кавалерии. Потому по местам нашего сосредоточения не стали сразу отрабатывать из артиллерии, а прежде постарались взять нас приступом со всех сторон. А кавалерия — всё ж не пехота так-то. Сил у такой дивизии куда поменьше будет, ежели считать по головам. Примерно, как на полтора полка пехоты.

Но как бы нас тут было тоже не сказать, что сильно много. Мы же ни разу не пехотный батальон аж в тысячу сурьёзных рыл. Нас и трёх сотен человек не набиралось изначально. Плюс ночевали разделённые на 5 отрядов, каковыми силами и приходилось нам сейчас встречать врага. Что выходило в полтора десятка вражеских солдат на брата. Кого другого при таком раскладе смяли бы в единый миг. Но мы-то были в том числе и в танках!

— Стой! — приглушённо раздалось из раструба резиновой переговорной трубы, конструкцию которой для наших танков и танкеток мы позаимствовали у авиаторов, и, стоило мне только притормозить, как башенный пулемёт моей машины вновь застрекотал.

Два первых приступа на наш фольверк мы дружно отбивали, не сдвигаясь с места. И положили в поле, стоило признать, под пару сотен немцев точно. Но после те внезапно резко поумнели, притащили свои пушки к нам под бок и принялись пулять шрапнелью.

Да! Не только в русской и французской армиях основным типом боеприпаса для лёгких полевых орудий выступала эта чёртова шрапнель, что до состояния дуршлага издырявила нам всю автомобильную технику. У немцев в артиллерии всё обстояло точно так же, как у всех.

И вот теперь мы мстили за свои потери.

— Так вам! Так! — не смог сдержать я радостного крика, наблюдая, как близ стоящего в открытую орудия валятся на землю вражеские артиллеристы. Иван их хорошо достал. Обидно только, что другие три орудия продолжили стрелять по нам прицельно. Но три — не шесть, что было очень хорошо для нас. Всё ж в батареях конной артиллерии Германии наличествовало изначально лишь 4 пушки. А на дивизию их приходилось всего дюжина — не 72, как у пехоты.

Нарвись мы тут на кадровую пехоту, не спасла бы даже и броня! Количество войск и орудий всё ж решало тоже. И так один наш танчик был уже подбит и, ставшись обездвиженным, превратился просто в огневую точку. Вот по нему и били немцы прежде, надеясь вовсе раздолбать тот в хлам.

Увы, но на всякие хитрые фланговые удары и обходные манёвры у нас не оставалось, ни времени, ни сил. Да и скорость хода откровенно подкачала. Отчего пришлось всем нам — танкистам, воевать довольно топорно и однообразно. Тупо «гнать» вперед на пушки, выжимая из своих машин все максимальные 17–19 км/ч на рыхлой почве убранных полей.

— Вперёд! — явно отстреляв всю ленту, скомандовал Иван, и мне не оставалось ничего иного, кроме как «втопить тапку в пол», да наблюдать за тем, как впереди, примерно в километре, вырываются пороховые дымки из жерл вражеских орудий.

— БАМ-М-М! — а это уже прилетело чётко по нам, попав, судя по всему, куда-то в башню, поскольку видимый мною нос машины остался абсолютно цел, да и ход не претерпел изменений.

— Пулемёт всё! Кранты ему! — вскоре подтвердил мою догадку Ваня, докричавшись до меня через импровизированный ТПУ[1].

— Как остальные танки? — среди своих людей я уже давно внедрил в обиход это слово, отчего мне не приходилось разъяснять, что имеется мною в виду.

— Один дымит сзади! Два идут вместе с нами! — спустя минуту прокричал стрелок, после того как повертелся в башне, осматриваясь вокруг через смотровые щели.

— Стреляют? — на всякий случай пришлось мне уточнить, чтобы понимать общую картину боя.

— Кто? — тут же последовало встречное уточнение в ответ.

— Да наши! Кто ж ещё! — не отрываясь от смотровой щели, рявкнул я в резиновый раструб, прикреплённый намертво к бортовой броне слева от моей головы.

— Стреляют! — радостно воскликнул мой телохранитель, что меня немного успокоило.

И выходило б это всё не самым плохим вариантом развития событий, если бы спустя какую-то минуту в наш танк не влетел ещё один вражеский снаряд, разбивший нам одну из гусениц.

В результате, наполовину разувшуюся машину мгновенно повело влево, после чего, крутясь на месте, словно тот волчок, мы сделали два оборота в 360º и окончательно замерли, превратившись в отличную мишень. Что практически мгновенно ощутили на себе в полной мере, поскольку точно так же, как прежде немцы добивали ранее подбитый танк, они все дружно принялись закидывать снарядами уже нас с Ваней.

— Цок, цок, цок, цок! Цзин-н-н-нь! Цок, цок, цок! — начали врезаться в броню танка то ли осколки, то ли картечины, что так-то были его толстой шкуре не страшны от слова «вовсе». Однако радовался я изрядной защищённости моей машины рано. — Бам! Бам! Крак-х-х-х! — судя по всему, две гранаты и поставленная на удар шрапнель одна за другой попятнали наш подставленный под выстрелы борт, добавляя новых неприятных ощущений и мне, и башенному стрелку. Контузило нас с ним изрядно неприятно.

— Всё! Бегут германцы! — раздался радостный возглас из боевого отделения ещё минуты три спустя, когда у меня уже чуть ли кровь из ушей начала сочиться от того количества ударов, что принял на себя наш бедный танк. — Наши давят их орудия! — Поспешил поделиться отличной вестью наблюдавший за ходом дальнейшего сражения мой телохранитель.

Вот только это лишь он полагал подобную весть отличной. Я же его энтузиазма вообще не разделял.

— О, нет! Только не это! — едва удержался от того, чтобы с досады хлопнуть себя по лбу рукой. Ну о каких, блин, танковых таранах можно было ныне говорить! Не с нашим весом в жалкие 14 тонн виделось возможным пытаться подмять под себя хотя бы полевые пушки! Мы же не 47-тонные КВ, чтобы проделывать нечто подобное! Тут и намертво застрять, и днище пропороть было легче лёгкого. Да и не только это!

— Чёрт! Один из наших кувырнулся набок, налетев на пушку! — практически мгновенно подтвердил мои худшие ожидания Ваня.

— А что второй? — поджав губы, поинтересовался я, поскольку из своей смотровой щели уже ничего не мог разглядеть, ведь мы встали, словно вкопанные, бортом к атакованной артиллерийской батарее.

— Второй? Похоже, что застрял или же с гусеницей беда какая приключилась, — совсем куда-то вниз уронил тот индикатор моего настроения.

— А что противник? Видишь где его? — мне только и оставалось, что задать очередной животрепещущий вопрос. Животрепещущий без всяких скидок! Ведь обездвиженный танкист — считай покойник.

— Нет! Никого не вижу!

— Тогда давай наружу выходить! — пришлось принять не сильно вдохновляющее, но единственное дельное в сложившейся ситуации решение. — Необходимо оценить, что с нами приключилось. Возможно, всё своими силами удастся починить!

Первым танк покинул вооружившийся пистолетом-пулемётом Иван, а после его окрика, что всё в порядке, полез наружу и я сам. И нет! То была совсем не трусость! А вполне разумное и взвешенное решение. Как говорится, кто из нас двоих тут был телохранитель?

Вот то-то и оно! Не я!

Правда, что-либо поделать с танком возможностей нам не представлялось. Что стало видно с первого же взгляда. Немецкая граната очень неудачно для нас ударила чётко в ленивец, и тот разбило в хлам. За день иль два наш батальон с таким бы повреждением справился, конечно. Но вот для нас двоих здесь и сейчас сие исправить представлялось делом невозможным совершенно точно.

— Цзонг! Цзонг! — неожиданно проснулись какие-то попрятавшиеся в полях да в многочисленных стогах немецкие кавалеристы или же артиллеристы, отважившиеся лупить по нам прицельно из своих карабинов. Так что от греха подальше пришлось нам снова скрыться под бронёй.

— Александр Евгеньевич, они к нам тащат снопы сена из стогов! — спустя почти час тихого сиденья взаперти, нарушил установившееся молчание Иван, не забывавший постоянно отслеживать окружающую обстановку.

— Сено? Зачем они несут нам сено? — наморщил я в раздумьях лоб, не сразу осознав изрядно сотрясённым и несколько контуженным мозгом, что именно услышал от стрелка. — А! Они будут его жечь! — В конечном итоге догадавшись, что к чему, мгновенно отыграл я капитана Смоллетта.

— Как жечь? — с хорошо заметным оттенком обиды в голосе, поинтересовался Ваня.

— Не как, а с кем! — уточнил я наиболее немаловажный для нас момент. — То есть вместе с нами!

— Как вместе с нами? Я на это не согласный! — мы оба видели, что осталось от тех двоих бедолаг, которые сгорели внутри своей танкетки днём ранее и потому мой телохранитель прекрасно представлял себе, как мы могли закончить свою жизнь, подберись противник к нам вплотную.

Потому, прокричав о своём нежелании за не понюх табака погибать, он резко откинул крышку башенного люка, вылез через него по пояс и принялся садить короткими очередями из своей пп-шки.

Что мне при этом оставалось делать? Лишь помочь ему! Так что, передёрнув затвор ПЯМСа, я тоже откинул вверх свой люк и, вытянув правую руку наружу, принялся выцеливать забегавшие по полю тараканчиками фигуры мышиного цвета.

— Тр-р-р-р-р-р-р-а! Тр-р-р-р-р-р-р-а! Тр-р-р-р-р-р-р-а! Шайзе! — Судя по трескотне работы пистолета-пулемёта и последовавшему за этим немецкому ругательству, Иван задел кого-то из сенотаскателей, прежде чем в ответ ему начали звучать очередные винтовочные выстрелы.

— Цзонк! — вот и на меня обратили внимание вражеские стрелки, всадив очередную пулю чётко в мой откинутый вверх люк.

— Дун, дун, дун! — практически не глядя, мне вышло трижды выстрелить из пистолета куда-то в сторону противника, прежде чем очередная звякнувшая рядом пуля, заставила полностью укрыться за бронёй.

— Тр-р-р-р-р-р-р-а! — вновь подал сверху голос автомат Ивана.

— Дун, дун, — поддержал его и я.

— Цзонк! Цзонк! Цзонк! — рассыпались свинцовыми брызгами по броне танка очередные выпущенные в нас пули.

Так мы и перестреливались почти с четверть часа с этими доморощенными поджигателями в фельдграу, покуда, после очередного «цзонка», я не ощутил сильнейший удар по голове, и у меня в глазах не выключился свет мгновенно.

[1] ТПУ — танковое переговорное устройство.