Серебряная рука

Глава 9. БРОШЕННЫЕ НА ПРОИЗВОЛ СУДЬБЫ

Нас стащили с Белой скалы на пляж и бросили в один из ожидающих там каррахов. В полубессознательном состоянии я чувствовал, как лодку стащили по песку в воду, и нас предоставили воле волн.

Глаза у меня жгло немилосердно. Я лежал на дне карраха, не осознавая ничего, кроме боли. Наверное, я кричал, и слышал в ответ грубый смех оставшихся на берегу. Он отдалялся, а потом и вовсе сменился криком чаек. За бортом плескалась вода… и я потерял сознание. Как долго я пробыл в этом бессознательном состоянии — не знаю. Разбудила меня жгучая боль, и я сел.

Это простое движение дало такую вспышку боли, что у меня свело желудок, и меня вырвало. Я откинулся назад и упал на Лью. Он застонал, и я вспомнил про его руку. Его рука!

Я с трудом выпрямился, цепляясь за борта лодки. Голова готова была вот-вот лопнуть. Все лицо пульсировало болью. Я наклонился, зачерпнул морской воды и плеснул на лоб. Соленая влага ожгла мои раненные глаза, и боль раскалилась добела, словно меня опять лишали зрения, только на этот раз головней из костра. Я задохнулся и упал навзничь.

Как только в голове немного прояснилось, я постарался сесть прямо. Проклиная Мелдрина, я протянул руки и начал ощупывать Лью.

Он лежал на боку, одна рука согнута и лежит на груди. Я осторожно ощупал ее всю. Эта рука оказалась целой. Значит, он лежит на раненой руке.

Я встал на колени рядом с ним и с трудом перевернул тело на спину. Раненая рука освободилась. Предельно осторожно я поднял руку и пальцами исследовал рану. Теплая густая кровь сочилась из обрубка. Я подумал, что по счастью он лежал на ране, и вес его тела перекрыл доступ крови; это спасло ему жизнь.

Когда тело повернули, кровотечение началось снова, но иначе я не мог поступить. Я же должен понять, в каком состоянии рана. Кончиками пальцев я мягко коснулся обрубка руки.

Меч Мелдрина оказался острым; кости и плоть были срезаны чисто.

Я осторожно отпустил обрубок руки, оторвал от сиарка широкую полосу, смочил ее забортной водой и, не обращая внимания на сумасшедшую боль в голове, начал перевязку.

Кровь толчками шла из раны с каждым ударом сердца Лью. Я чувствовал, как она просачивается сквозь ткань. Оторвав еще одну полосу, я наложил повязку поверх первой, а потом третьей полосой закрепил две первые. Руку раненого прижал к груди, чтобы кровь не так свободно истекала из раны. Больше я ничего не мог сделать.

Теперь я мог заняться собой. Пришлось оторвать еще одну полосу от многострадального сиарка, смочить ее водой и, подвывая от боли, плотно повязать на глаза. Меня снова вырвало. Силы кончились. Я рухнул на дно лодки, застонав от боли.

Слепой! Все вдруг лишилось формы. Я никогда больше не увижу лиц моих родичей и братьев, не увижу света. Слепой! Мир стал темным, как горе, темным, как запечатанная гробница, темным, как черная яма Уфферна, как бесконечная смерть.

Я лежал, свернувшись, на дне лодки и горько плакал о своих глазах и от боли, пока, наконец, измученный страданиями, не провалился в сон.

Разбудило меня жжение в бывших глазах. Я не стал шевелиться и некоторое время прислушивался. Ветер оставался слабым; волны плескались, ударяя о борта лодки. Здесь не бывает сильных приливов, значит, скоро мы выйдем из пролива и тогда окажемся во власти морских течений и погоды.

Северный ветер унес бы нас вдоль западного побережья Альбиона, и выбросил бы на мель где-нибудь на пустынном побережье. Но сейчас такое время года, что следует ожидать ветров порывистых и переменчивых, стало быть, мы, скорее всего, будем дрейфовать на запад и в результате окажемся невесть где. В лучшем случае нас выбросит на берег. У нас нет ни весел, ни паруса, ни еды. Любая большая волна может легко опрокинуть лодку, любой риф пропорет борта карраха. Мы во власти ветра, камней и воды.

Мелдрин схитрил. Он не стал убивать нас сразу, а предоставил морю решить нашу судьбу. Таким образом, на нем не будет долга крови за нашу смерть, ведь он понятия не имеет, что с нами стало.

О нет, он и так в крови с ног до головы за смерть дервидди, и этот долг ему не погасить даже горой золота, всеми овцами, скотом, служанками и слугами во всех Трех Королевствах. Солнце и звезды, призываю вас в свидетели! Лорд Нудд, принц Уфферна и Аннуна, король коранидов, Повелитель Вечной Ночи — будьте свидетелями! Это он убил бардов Придейна. И не только Придейна. Ни в Каледоне, ни в Ллогрисе больше нет бардов. На всем Острове Могучих не осталось ни одного. Хотя это не совсем правда. Я пока жив, и дочери Скаты пребывают в безопасности на Инис Скай.

Лью застонал и очнулся. Я с трудом поднял больную голову и протянул ему руку.

— Успокойся, брат. Я здесь.

— Тегид! — воскликнул он и скорчился от боли. Потом стиснул зубы и подавил рвущийся крик. Я нащупал рукой его спину и понял, как напряжены его мышцы, как пот пропитывает одежду. Он снова потерял сознание. А я уснул.

Когда я снова пробудился, ветер дул в лицо, а море оставалось спокойным. Поэтому я решил, что наступила ночь. Лью, должно быть, ждал, пока я проснусь, потому что, стоило мне пошевелиться, тут же спросил:

— Где мы? Что произошло? — Его голос надломился, он зашипел от боли, и я перестал разбирать его слова.

— Брошены на произвол судьбы, — сказал я. — Мелдрин обрек нас на смерть.

Некоторое время он молчал, а затем пожаловался:

— Мне так холодно.

— Вот, возьми. — Я нащупал свой плащ и протянул ему. Он взял один конец, а я другой; мы попытались закутаться в плащ оба.

— Моя рука… — простонал Лью, — и твои глаза… Тегид, что нам делать?

— Будем ждать. Море решит.

Мы ждали: всю бесконечную ночь и весь следующий день мы пролежали в лодке почти без движения. Когда солнце скрылось за краем мира, мы прижались друг к другу, чтобы согреться. Но заснуть по-настоящему так и не смогли. Болели раны. Мои глаза, его рука — а что мы могли сделать?

Погода стояла удивительно ровная, и мы посчитали это благословением. Время от времени Лью приподнимался и оглядывался. Но берег едва просматривался, и по описанию Лью я не мог понять, где мы.

На четвертый день усилился ветер. Волны поднимали нашу маленькую лодку, швыряя ее из стороны в сторону. Нас било о борта. Лью не мог сдержать крик всякий раз, когда его раненая рука стукалась о борт.

Ночь не принесла облегчения. Шторм усилился. Измученный Лью потерял сознание, и я прижимал его к себе, чтобы уберечь от ударов о борта. Он бессвязно бормотал, когда море швыряло наше маленькое судно. Странный скрежещущий звук заставил меня насторожиться. Оказалось, это Лью скрежетал зубами. Я завязал узлом край своего плаща и сунул ему между зубами, чтобы он не прокусил себе язык.

Ночью шторм совсем разгулялся. Я слышал рокотание грома и ощущал на лице капли дождя, а вот молний не видел. Буря вернула в чувство Лью.

— Пой, Тегид! — неожиданно прокричал он сквозь вой ветра.

Я решил, что он не в себе.

— Успокойся, брат. Это скоро закончится, — сказал я, думая, что наша лодка не переживет следующую волну. Вскоре нам предстояло присоединиться к бардам Альбиона в смерти; ко многим убитым Мелдрином прибавятся еще двое.

Лью с трудом сел.

— Пой! — настаивал он. — Пой, пока нас не вынесет на берег!

Ветер завывал над нами, волны накатывались со всех сторон, но я запел — сначала трудно, сбиваясь, обретая мотив. Буря заталкивала слова песни обратно мне в рот.

— Что толку? — закричал я.

— Пой! — потребовал Лью. — Пой! Говори с Быстрой Твердой Рукой, Тегид!

Я начал песнь избавления Многоодаренных. Я воспевал многообразные добродетели Великого; пел о ревностном служении Быстрой Твердой Руке; о Его обещании помогать всем, взывающим к нему.

И когда мне все же удалось выстроить песнь, в сознании начали возникать образы, резкие и ясные. Я видел… долина с крутыми склонами в густом лесу, высокие сосны тянутся к небу… скрытое озеро и деревянная крепость… Я увидел трон на покрытом травой холме, укрытый белоснежной бычьей шкурой… Я увидел полированный щит с черным вороном… яркий сигнальный огонь на дальней вершине холма…

Моим несчастным глазам явился всадник на коне светлой буланой масти, возникающий из тумана, из-под копыт коня летели искры… Представился отряд мощных воинов, смывающих с себя кровь в высокогорном озере… Я видел женщину в белом плаще, она стояла в зеленой беседке, и солнечный свет зажигал золотой огонь в ее волосах… И наконец, мне явилась пирамида из камней в скрытой долине, уединенный могильный холм…

Я пел, и мне аккомпанировал рев бури. Нашу лодочку бросало вверх-вниз, она опасно кренилась. Вздымающаяся волна несла ее, как клочок пены. Вода перехлестывала через борт. Соленые брызги обжигали мою рану.

Лодка опасно раскачивалась, и Лью вскрикивал от боли, но продолжал кричать: «Пой, Тегид! Пой!» Я подумал, что он, должно быть, бредит от боли. Но он упорствовал, и я пел дальше. И видения множились, роились и танцевали в моей голове, безумные, как буря, кружащаяся вокруг нас.

— Ты слышишь, Тегид? — воскликнул Лью совсем другим голосом. — Слышишь?

Я прислушался и ничего не услышал, кроме дикого визга ветра и рева воды, но потом разобрал новый звук: волны разбивались о камни. О камни!

— Ты слышишь, Тегид?

— Да! — прокричал я в ответ. — Слышу! — Шторм гнал нас к берегу. — Ты что-нибудь видишь?

— Нет, — быстро ответил он. — Подожди… Вижу! Камни вижу. На них вскипает пена.

— Это земля?

— Темно! — Он схватил меня здоровой рукой. — Пой, Тегид, не умолкай! Пой о том, как нам причалить!

Я пел, и слушал, как грохот волн, разбивающихся о берег, вытесняет другие звуки штормовой ночи. Вот зубы скал все ближе, сейчас они раздавят нашу скорлупку! Вода хлынула на нас потоком. Мой голос тонул в реве волн, но я пел, прося совсем немного — только крошечный пляжик для нашей маленькой лодки среди беснующихся волн.

Море раскачало нас, подняло на очередную волну и с легкостью швырнуло, словно лист в водовороте. Волны гремели со всех сторон, оглушая и потрясая душу.

Вниз, вверх, и снова вниз! Я услышал, как вода шипит, уходя из камней, как кренится лодка, уже лежащая на берегу. Пришла новая волна, подхватила лодку и бросила ее еще дальше. Затрещали, лопаясь, шпангоуты.

— Держись! — завопил Лью.

Я вскинул руки, чтобы схватиться за борта лодки, но вместо них ощутил холодный камень. Хотел оттолкнуться, но лодка уже опять скользила куда-то. Еще мгновение — и нас утащит обратно в море. Я набрал воздуха и взмолился об избавлении от водной могилы, зияющей под нами.

Волны отступили, и я почувствовал, что падаю. Лодка завалилась набок. Я захлебнулся. Море тащило меня в свои мрачные глубины. Меня кувыркало и вертело в прибое. Я ударился коленом обо что-то твердое, правое плечо уперлось в скалу или в то, что я принял за скалу. Вода прижала меня к этой преграде, нажала на грудь, выдавливая последние крохи воздуха… и ушла!

Воды больше не было. Только пена, и я захлебывался ей. Только сейчас я сообразил, что никакой скалы не было, это галька, галька на берегу! Задыхаясь, я карабкался, как краб, по скользким морским камням подальше от яростных волн.

Море тянуло меня за ноги. Водоросли опутали руки и ноги. Опять пришла волна, поднялась мне до пояса и продвинула еще дальше на берег. Когда она ушла, я стоял на коленях, опираясь на камни.

Я поднялся и тут же споткнулся, зацепился ногой за камень и упал головой вперед. Волна лизнула мою ногу. Я лягнул ее, пытаясь закрепиться, но меня потащило назад, руки оторвались от камней, и море властно наложило на меня свою лапу. И тут меня схватили за шиворот. Лью, перекрикивая ветер и волны, явственно произнес:

— Тегид! Я тебя держу. Вставай! — Он легко поднял меня на ноги. Опираясь друг на друга, мы ушли из полосы прибоя и рухнули на песчаную косу. — Тегид! Ты это сделал! Ты пел и нас выбросило на берег, — с облегчением произнес Лью и тут же застонал. Я понял, что он корчится от боли.

— Лью! — Я протянул к нему руки. Он перехватил меня здоровой рукой и опять застонал — безнадежный, душераздирающий звук. Я держался за него, пока не прошел приступ боли. — Ты пел, и море послушалось тебя, ты спас нас, Тегид! — говорил он с трудом. — Только я не знаю, где мы… Добрый Мудрый услышал твою песню, протянул свою Быструю Твердую Руку и выволок нас из моря — и из могилы, которую приготовил нам Мелдрин.

Мы валялись на пляже, мокрые, дрожа от холода и ослабев от боли в ранах. Лью время от времени постанывал, пережидая очередной приступ боли, но не кричал.

Так мы пролежали всю ночь на песке, а буря медленно утихала. Затем, когда рассвет пробился сквозь остатки штормовых туч на востоке, я ощутил, как первые лучи солнца гладят мое лицо. И тогда я запел песнь, навеянную моими видениями.

Я пел о долине в глубине леса; о крепости над озером, о троне, покрытом белой бычьей шкурой, на травянистом холме. Я пел о блестящем щите и черном вороне, сидящем на нем. Ворон раскинул крылья и тоже пел свою суровую песню, и сигнальный огонь озарял ночное небо. Я воспевал призрачного всадника на коне светлой буланой масти, пел о тумане, из которого они возникли, и об искрах, летевших из-под копыт коня. Я пел об отряде, смывающем с себя кровь врагов в горном озере. Я пел о золотоволосой женщине в залитой солнцем беседке, и о Кургане Героя.

Когда я замолчал, Лью уже спал рядом со мной. Я лег на песок и под шум волн, разбивающихся о камни, тоже заснул.