Серверный зверь

12. Чёрное золото

В лагере уже все сидят вокруг костра, рядом с которым стоит котелок пахнущего чабрецом отвара. Народ держит в руках деревянные миски, как подсказывает мне драконий нюх, с похлёбкой из чечевицы и говядины. Причем, золотых колец, что я тогда заметил, сейчас ни у кого нет.

Завидев нас, поднимается сухощавая пожилая женщина с седыми волосами, подаёт знак ладонью. Микола притаскивает две миски с ужином, предлагает нам сесть на свободную лавку возле огня. Женщина приветствует, знакомится. Зовут её Надежда Петровна, с мужем Львом Борисовичем они возглавляют эту артель свободных чернокопов. Она принимается рассказывать нам об артели, о будущем:

— … местоумирания чёрного золота лежат под нашими ногами. Суеверный люд убеждён, что нельзя беспокоить драконов, даже мёртвых. Что они нашлют проклятие или мор. Это не глупости, вовсе нет, это часовой механизм. Общество зреет, просвещается, развивает науку, отодвигает суеверия, и скоро часы прозвенят. Мы теперь знаем, как обращаться с черным золотом, умеем эффективно и безопасно его перерабатывать. Пришло время найти и вскрыть эти местоумирания, сделать из них места рождения новой цивилизации!

Надежда Петровна поднимает кружку отвара под одобрительное перешёптывание, отпивает и говорит дальше:

— Много лет назад я, тогда ещё молодая студентка алхимического, разработала рецепт Злато-колы — легендарного эликсира, продлевающего молодость, излечивающего многие недуги. Сейчас он известен каждому, но купить его могут единицы. Если мы откроем местоумирания чёрного золота, если всё получится, то снова наступит золотой век, и люди смогут жить так же долго, как в легендарные времена.

Надежда Петровна замолкает, снова поднимает вверх кружку и остальные присоединяются к тосту. Сквозь негромкую возню и стук кружек до меня долетают обрывки фраз:

— Надь, разве на нас эта кола подействует? — слышится шёпот Льва Борисовича.

— Нет, конечно. Мы лишь положим начало золотому веку, но сами его уже не увидим, — тепло отвечает Надежда Петровна.

Ночью я не сплю — гляжу в ночное небо, где нет знакомых созвездий. Жанна прижимается ко мне и шепотом спрашивает:

— Ну что, как настрой?

— Хреновый, — отвечаю я. — Идеалисты. Кончится плохо. И как ты говорила, вляпаемся.

— Плохо, из-за нас?

— Не знаю. Мне уже любопытно, можно ли извернуться так, чтобы не случилось очередной фигни?

— Допустим, нельзя. Бросишь всё и уйдёшь?

Сложно выразить моё внутренне понимание, но я стараюсь:

— Буду пытаться. Знаешь, есть разница между пытался, но не смог, и не пытался.

— Знаю, — задумчиво говорит Жанна.

Всё утро я в форме дракона топчусь возле лагеря — терпеливо жду пока мне на шею мостят доску-планшет с картой и седло. Снимают, что-то подгонят и надевают снова и снова снимают. Жанне нужно удобное место, на котором можно долго сидеть и зарисовывать местность. Готовой карты локации у чернокопов нет, так что Жанне предстоит нанести не только местоумирания чёрного золота, но и всю остальную местность на бумагу, чтобы потом каждый мог сориентироваться и всё найти.

Наконец, к обеду седло готово и я, уже подумывая о перекусе, взлетаю с Жанной и скрипучей, жутко парусящей хреновиной на шее.

Сильными толчками набираю высоту, а планшет работает, как поломанный руль высоты и знатно мешает. Приходится сильно выгибать шею, регулируя угол атаки.

— Если ты по другому летать не будешь, то лучше сразу садиться и переделывать. Когда планшет торчком, я не могу рисовать, — перекрикивает шум ветра Жанна.

— Погоди, — я закладываю вираж над лагерем.

Внизу среди зелёного поля движутся маленькие фигурки людей. Две повозки с парусиновым тентом, грязно-белые палатки. Похоже, я уже наловчился — планшет практически не мешает.

— Так рисовать можешь? — спрашиваю я.

— Да, — отвечает Жанна.

— Тогда работаем.

Выбираю направление прочь от лагеря на север, тянет меня туда, видимо. Ветер попутный, это не удобно. Лечу как можно медленее, Жанна ставит пометки — чувствуется, как она чертит что-то на планшете.

Если двигаемся слишком быстро, то она хлопает по шее справа — разворачиваюсь и делаю круг. Ветер становится встречным, можно зависнуть и парить. Когда всё зарисовано, Жанна хлопает слева. Ложусь на старый курс и лечу дальше.

В самой дальней точке мы разворачиваемся и движемся обратно чуть в стороне от прежнего пути — обходим змейкой выбранный квадрат. И так летаем из стороны в сторону, то зависая, то делая петли, до самой темноты.

Наконец, в локацию приходит ночь, рассыпает в небе звезды, роняет на землю редкие огни домов и стелет яркую паутину улиц столичного города. Жанна уже давно скастовала контактную телепатию и смотрит на землю моими глазами, которые видят в темноте. Над картой она повесила магический огонь — краем глаза замечаю его отблески. Всё моё тело ноет от усталости, шея и плечи болят от ремней планшета и седла.

Завершаем облетаемый квадрат мы уже за полночь — в нечастых деревнях под нами люди давно погасили огонь и легли спать, только в столице всё ещё светится дворец.

В лагере нас ждёт целый котёл ужина на двоих. Я хоть уже и в человеческом облике, но, к своему удивлению, съедаю почти всё. Жанна тоже не отстаёт, ужиная двумя или тремя порциями — не драконий аппетит, конечно, но телепатия, видимо, отняла у неё много сил.

На следующий день я летаю с планшетом, чтобы попривыкнуть и кое-что подогнать. Тем временем Жанна, закрывшись в палатке, рисует карту по вчерашним наброскам.

К вечеру все собираются поглядеть на карту первого квадрата. Рядом с палаткой вокруг большого стола столпились чернокопы. Меня они узнают и расступаются, позволяя пройти.

Жанна то-то сосредоточенно обсуждает с Надеждой Петровной, при виде меня разговор затихает. На досках стола разложена цветная карта — тщательно выведены зелёные поля, густые леса, скалистые горы, синие реки, отмечены города, сёла и храмы шестерых. И повсюду чёрные тени местоумираний. Всё это нарисовано умелой твёрдой рукой, да ещё за один день. Поднимаю глаза от карты — Жанна смотрит на меня, скрестив на груди руки.

— Это где ты так научилась рисовать? — удивлённо спрашиваю я.

— В Академии Света учат рисовать, — как бы невзначай бросает Жанна и тут же переводит разговор. — Ты летать готов, всё подогнали?

Согласно киваю.

— Хорошо, — говорит Надежда Петровна. — Мы собираемся переносить лагерь к вот этому местоумиранию, — она указывает на карту южнее села Раздольное. — Так что вы, как облетите квадрат, приземляйтесь уже там. Над Раздольным старайтесь не маячить. Пока участок в канцелярии не зарегистрируем нам лишний интерес местных не нужен.

Второй квадрат мы облетаем быстрее: Жанна сразу использует телепатию, да и подогнанный планшет для карты не так мешает. На следующий день снова летаем — мне уже привычно, а Жанна нашла помощников, которые дорисовывают карту по наброскам, пока мы в воздухе. Новое место лагеря регистрируется, как открытое нашей артелью местоумирание Раздольное — по имени села рядом.

В похожих на драконьи морды зачарованных респираторах чернокопы снимают лопатами последний слой грунта. Под ним чернеют блестящие неровные обломки. Рабочие крушат их кирками и молотами, по цепочке передают в телегу.

За проданную первую партию чёрного золота Лев Борисович нанимает в Раздольном рабочих и выписывает из столицы золотодобывающий комбайн — эксгуматор.

Рабочие приходят засветло. Вечером на вороном коне прибывает столичный маг в чёрном одеянии. Он без лишних разговоров обходит местоумирание по кругу, порой останавливается в некоторых местах и что-то кладёт на землю.

Мы поглядываем с пригорка возле лагеря, но слишком далеко и ничего не разобрать. Среди ночи из этих мест в небо поднимаются бледные огни, начинают вращаться и очерчивать собой круг в сотни метров диаметром. Они становятся ярче, пока не сливаются в единый столб света, а когда он исчезает, на этом месте уже стоит исполинская машина: две увенчанные красными огнями решётчатые башни множеством натянутых тросов держат противовес и с другой стороны длинную балку-ферму с яркими фарами, заканчивающуюся огромным диском из ковшей — это роторный эксгуматор.

Всю ночь эксгуматор налаживают, а с самого утра по лагерю ходят рабочие и раздают по несколько масок, требуя их обязательно надевать рядом с карьером.

Надежда Петровна рассказывает нам с Жанной, в чём дело. Пыль чёрного золота, попадая в организм, прорастает чешуёй. Если она проникнет в царапину, то это не страшно — чешую выдернуть и всё прекратится. Можно даже ничего не предпринимать, чешуя после первого появления будет столь медленно распространяться, что за сотню лет не увеличится даже в три раза. Если же пыль попадёт в глаза, то человек ослепнет, если в лёгкие, то человек будет долго мучиться страшными болями и может даже умереть. Врачеватели империи не в силах помочь таким больным. Раньше это называлось проклятием мёртвых драконов, но алхимики выяснили, что это побочный эффект активности золота. Благодаря этому эффекту и придумали златоколу. Теоретически, используя чёрное золото можно человека превратить в настоящего дракона, не золотого алчного, а чёрного, что могли жить почти вечно и путешествовать между мирами.

— И никто не попытался? — спрашиваю я Надежду Петровну.

— А зачем? — удивляется она. — Драконы индивидуалисты и одиночки, а сила людей в коллективе. Ты же летал, видел наши плодородные поля, богатые сёла. Это всё не человек сделал, а люди. Поколения людей. И если сейчас протоптать дорожку к индивидуализму, то это всё окажется ненужным, бесполезным. Что может создать дракон-индивидуалист? Что ему нужно? Ради кого, в конце концов, он будет трудится? Нет, никак нельзя этого делать! Время драконов безвозвратно ушло. Они вдоволь пожили на земле и не оставили ничего, кроме своих трупов, значит они не жизнеспособны, незачем и пытаться их возрождать.

— Но дракон же вам помог найти местоумирания, — говорю я. — Один, а не коллектив.

— Именно, один — поднимает палец Надежда Петровна. — В это время остальные драконы разорили Лесное Королевство. До этого, всего один дракон сжёг Саустаун. Полагаю, никакое чёрное золото не окупит этих потерь.

Мне хочется, спросить, а как же Жанна, она ведь тоже одна, вне всяких коллективов. Но встретив мой вопрошающий взгляд, она лишь качает головой, мол, сейчас не спорь. Да, верно, какой смысл? В конце концов, меня тут ничего не держит. Карта почти закончена, через день-два можно будет улетать на север.

Вечером в штабной палатке Жанна сдаёт полную карту. Присутствует костяк чернокопов с Львом Борисовичем и Надеждой Петровной, из-за полога доносится далёкий шум эксгуматора и громкие команды рабочих, с потолка на укрытый картой стол и лица присутствующих льётся тёплый яркий магический огонь. Звучат одобрительные возгласы, и кажется, будто всё хорошо, но, покидая палатку, Лев Борисович оставляет на охране пару чернокопов. Жанна тоже делает некие пассы над картой.

Из-за эксгуматора теперь все знают, что здесь ценные залежи, и может начаться борьба. Если кто-то прознает, об остальных залежах, то дорога к мечтам чернокопов станет весьма не простой.

Вечер завершается весёлым праздничным ужином с глинтвейном, а перед рассветом нас будит Надежда Петровна и зовёт в штабную палатку. В лагере тихая суета: чернокопы с оружием кого-то ищут. У палатки горят факелы, охранники в изрядно поддатом виде рассказывают.

Один из них отлучился до ветру, второй, видимо, задремал. Когда первый возвращался, то увидел в совершенно тёмной палатке мигнуло несколько вспышек, которые отбрасывали на полог тени двух человек. Он закричал, растормошил товарища, но в палатке они уже никого не встретили.

Надежда Петровна приглашает нас войти первыми — Жанна маг, а у меня драконье чутьё.

Внутри темно — свет факелов неохотно пробивается через полог, но я быстро приспосабливаюсь к темноте. Карта всё также лежит на столе, Жанна закрыв глаза водит над ней руками и что-то шепчет. Я брожу вокруг стола, принюхиваюсь, вычленяю запахи чернокопов.

— Карту не трогали, магию не использовали, — озадаченно говорит Жанна. — Откуда тут взяться вспышкам? Может нашим алкохранникам привиделось?

— Нет. Чую запах двух чужаков и техники из Паблик Юнион.

— Думаешь, чужаки оттуда? — недоумевает Жанна.

— Вряд ли, — качаю я головой, — пахнут они по местному. Брагой, потом. Запах техники, скорее, как от наших визонов.

— Точно! Они сфотографировали карту!

Новость эта Надежду Петровну не радует. Ни улик, ни следов снаружи палатки найти не удаётся, скорее всего в суматохе их затоптали, да и следопытов среди нас нету. Пока решаем узнать, не отлучался ли кто из нанятых в Раздольном рабочих.

Позже выясняется — вчера днём некий Егор вертелся у штабной палатки, жаловался, что морда у него кривая, потому маска, якобы, плохо держит пыль и ему надобно другую. Ему выдавали новую, но он снова приходил с тем же предлогом, а после того, как Жанна объявила, что карта готова, Егора больше и не видели. Ни Жанне, ни мне на глаза он не попадался, вещей его не находят, но зато обнаруживается маска, которую он примерял, а на её чёрном внутреннике белеет несколько волос — по ним Жанна и решает отыскать самого Егора.

Шепча какие-то заклинания, Жанна проводит посохом над землёй — проявляется бледно-голубой контур остроухого пса. Призрачный пёс оживает, ластится и получает на протянутой ладони маленький комок волос. Мигом обежав половину лагеря, он появляется у опушки леса и исчезает в чаще.

За пределами лагеря мы достаём драконей, седлаем и заезжаем в настолько чистый лес, что можно даже подстегнуть коней, но Жанна как-то чует, что пёс что-то нашёл и остановился, потому спешить смысла нет.

Пса мы видим у взрыхлённой земли. Он исчезает, завершив дело, а я спешиваюсь, принюхиваюсь. Золото. Здесь было золото, его роняли на землю, а потом увезли. Отгоняю этот запах, отвлекает. Склоняюсь ниже — из под свежей земли сочится запах Егора, крови и золота. Вокруг пахнет людьми — двое незнакомых с запахами кабака и махорки, но явно не забулдыги. А вот запах третьего я уже встречал в штабной палатке. Значит это не совпадение.

Выслушав меня Жанна, предлагает теорию. Егор увидел эксгуматор, понял, что залежи богатые, и стал разведывать, что и как. Узнал про уникальную карту, и через чат сообщил кому-то в Раздольном, что есть некая ценная информация, но передаст он её только за деньги. Вот он её и передал. А убили его, чтобы не вывел на покупателей.

Звучит вполне логично. Покрутив так и эдак, я более ничего столь же простого не придумываю, и соглашаюсь, что надо ехать в Раздольное. Нюхать тамошних наёмников и смотреть, кому была бы интересна карта.

Село встречает нас белёными хатами, лаем собак, да шумными гусями в придорожной канаве. Из-за плетней на нас поглядывают местные, с некоторым любопытством, но не отвлекаясь от своих дел.

Лениво изгибаясь меж дворов, широкая улица приводит нас к вытоптанной площади с несколькими торговыми навесами по краям. Рядом виднеется кабак, а левее за хатой возвышается бревенчатый терем в три этажа.

— Чей это? — спрашиваю я у тётки, торгующей яйцами и зеленью.

— Это, добрые пришельцы, хоромы благодетеля нашего, купца Добрынина. Широкой души человек, он и навесы эти оплатил, и кабак держит так, чтобы мужики там меру знали, и, ежели кому беда приключилась, то никогда не отказывает, — разливается тётка похвалами. И чуть строже добавляет, — Только, иноземного он ничего не признаёт, так что ежели к нему направитесь, извольте уж нарядится пристойно.

Тетка продолжает рассказывать про нелюбовь к иноземному, про заботу о всём родном, о всяческих благодетельствах. Я киваю, а сам стараюсь удалиться — похоже, рассказ этот никогда не закончится. По пути к кабаку Жанна шепчет:

— Надо будет понюхать этого Добрынина.

Видя, мое удивление, она объясняет:

— Деньги то на повышение рейтингов среди местного населения где-то брать надо.

Верно говорит, но меня отвлекает запах кабака — тот же самый, что на месте гибели Егора. Значит наёмники тут были. Остаётся только найти их. Правда, вряд ли кто-то “пришельцам добрым” так всё и скажет, скорее наоборот. Но это тоже способ.

Заказываем обед, выпивку. Болтаем с Жанной о погоде, о здешней еде, а сами присматриваемся. Увы, никого похожего на наёмников нет, да и запаха похожего не ощущается.

— Хозяин! — подхожу я к стойке. Хозяин в замызганном фартуке, отирает широкое вспотевшее лицо и вопросительно кивает мне. Я продолжаю:

— У нас тут проблема одна, есть у меня один приятель, ему надо выкопать в лесу яму. Такую, чтобы приятель поместился в полный рост. Нет ли на примете пары крепких ребят, чтоб и землю копать, и приятелю помочь?

Хозяин очень правдоподобно изображает непонимание.

— Ну ладно, — соглашаюсь я. — Тогда у меня другой вопрос. На ближайших разработках черного золота, пропал мужичок, зовут Егором. Его в вашем селе наняли. — Делаю паузу и смотрю на хозяина, тот явно осмысливает ответ. — Так вот, мужичка мы нашли прикопанным в лесу по пути к селу. И следы от ямы ведут в этот кабак. Так что, нам придётся неподалёку околачиваться, пока не удастся поболтать с ребятами, которые это сделали. Где бы скоротать время, пока ребята не придут?

Нервно облизнув губы, хозяин наклоняется ко мне и шепчет:

— К востоку от села есть лесок, за ним обрыв над рекой. На краю обгорелый дуб. Если мне удастся вам чем-то помочь, то к вечеру туда придут нужные люди.

— Хорошо, — кладу на стол серебряк. — Флягу водки с собой, буду коротать время. Сдачу не надо.

Приносят тыквенную флягу. Жанна тихо удивляется:

— Ты в курсе, что драконы не пьянеют?

— Угу, в лагере уже успел проверить, — кисло шепчу я. — Это показуха для друзей, может от моих пьяных криков они потеряют бдительность.

Жанна только вздыхает. Из-за соседнего столика ревёт пьяный голос:

— Мужик, у тебя, гляжу, бабло есть. Ты, это, знай — беленькую лучше со златоколой мешать. Один хер, это мерзкое пойло больше нинашо не годится. А так это уже получается чёрненькая, её хоть неделю бухай — бросил и всё! Башка не раскалывается, похмеляться не надо. Говорят, шо барчуки только так её и пьют.

Согласно киваю не оборачиваясь. Занятно это они мечту Надежды Петровны приспособили, занятно. Тоже ведь недуг, и тоже излечивает.