Серверный зверь

13. Огонь

На месте дуба обнаруживается изрядно обугленный ствол, из которого в сторону лесочка торчит пара внушительных ещё живых ветвей. Тени они дают не много, поэтому Жанна находит себе место у самого ствола, а я раскидываю одеяло и достаю из инвентаря оружие — вечером будет разговор, к нему лучше бы всё проверить. Хотя, теплится слабая надежда, что обойдётся: нам же надо только вычислить руководителя, а не устраивать разборки с местными.

К вечеру, я уже громко ору и размахиваю почти пустой флягой. Горло водка дерёт, а эффекта никакого. Жанна весьма правдоподобно изображает крайне недовольную происходящим подругу, хотя нет, судя по степени недовольства — жену.

Тем временем, в лесочке подкрадывается отряд из пяти человек. У двоих светятся золотые зубы, у одного в ухе серьга. Один с перстнем, а другой с тонкой цепью. Хорошие ребята — не потеряются.

Не переставая изображать пьяного, сообщаю Жанне в чат:

“Игорь Белов: На опушке трое, два в траве с арбалетами, за деревом один с луком. Идущие по берегу вооружены какими-то саблями, за спинами пара мелких взведённых арбалетов.”

“Жанна: От стрелков мой щит прикроет. Подпустим?”

“Игорь Белов: Да, поговорим.”

Подходит бородач. Сверкнув оскалом золотых зубов, он протягивает крепкую руку:

— Здоровья, пришельцы! — Его худощавый спутник стоит за ним, прикрываясь от Жанны.

По прежнему валяясь на одеяле, я тяну руку, но очень пьян и всё не могу подняться. Зато умудряюсь покраснеть. Чуть приблизившись, тяну носом — да, знакомый запах.

“Игорь Белов: Бородача не убиваем.”

— Извини, братан… — мямлю я. — Перебро… перебрал. Дело-то, почти раскрыто!

— Ничего, — скалится бородач, — это скоро пройдёт. Ты хотел знать, кто мужика того прикопал? Ну я прикопал.

Я изображаю удивление:

— Да ну! Один бы ты не стал возиться. Помню… — морщу лоб, — трое там было.

Бородач ужа целится мне в лоб из арбалета. Спутник берёт на прицел Жанну. А я под складками одеяла сжимаю в руке беретту.

— Остальные тебе не нужны, — говорит бородач.

Выстрел из беретты в руку бородача. От Жанны летит магическая вспышка. Выстрел в худощавого. Перед носом в воздухе застревает арбалетный болт и безвольно падает.

В ствол дуба втыкается стрела. Выхватываю снайперку. В прицел вижу — лучник кладёт новую стрелу. Жму спуск. Голова лучника запрокидывается, он падает. Мимо меня летит светящийся шар. Взрывается в траве, где арбалетчик с золотой цепочкой. Второй арбалетчик дергается и исчезает — видимо, загрузил сохранение.

Быстро связываю бородача. Жанна цепляет на него блокирующий загрузку ошейник. Хм, разжилась где-то. Худощавый спутник бородача выглядит плохо — из синюшного рта поднимаются кровавые пузыри.

— Можно ему как-то принудительно загрузить сохранение, а то помрёт же.

— А ты гуманист, — хищно оскаливается Жанна. Делает пассы рукой и худощавый исчезает.

— Теперь он живой… — Жанна закрывает глаза, сосредотачивается и шепчет, — километров десять к северу отсюда, там у них лагерь, кажется.

Мне остаётся, только качать головой — магичка светлая, а хитрая.

Лучник оказывается мёртв, обгорелый арбалетчик, ещё совсем молодой, лежит без сознания — похоже, это действие магии. Перекинувшись драконом, подтаскиваю тело и пленника. Жанна уже привела бородача в чувство, наложила обезболивающее заклинание. Она надевает ошейник и на арбалетчика, приводит пленника в чувство.

— Ну, так кто соучастники? Кто вас нанял? — рычу я в облике дракона.

Бородач, злобно пялится и плюёт:

— Погань иноземная!

— Превращайся обратно, — встревает Жанна. — Ща покажу, как правильно вопросы спрашивать.

Принимаю человеческий облик, хочется съязвить в ответ, но не время.

— Итак, — она проводит ладонью над раной бородача. Тот выгибается и шипит сквозь зубы. — Отвечать будешь?

— Хрен. Вы меня всё равно не убьёте.

Жанна смотрит на арбалетчика. Он дрожит и глядит на неё расширенными глазами.

— Итак, вас двое, — говорит она. — Кого убить, чтобы оставшийся мне все рассказал?

Арбалетчик трясётся, не понимая толком, что происходит, а бородач кивает на него:

— Ну вот на этом покажи.

— Ты слышал? — спрашивает она у арбалетчика. Его красное от ожогов лицо, умудряется побледнеть. Он испуганно кивает. — Немой что ли?

— Н-нет.

— Отлично. — Жанна кивает мне на бородача. — Пристрели.

Пленного… Бородач усмехается и хочет что-то сказать, видимо, догадывается, что я чувствую. Выстрел раздаётся раньше. Бородач падает на бок. А меня начинает колотить нервная дрожь.

— Д-добрынин нас нанял. О-он с-сказ-зал, уб-брать вас, а если вы выж-живете, то з-заманить к-к нему на баз-зу, — бормочет арбалетчик.

— База где? — спрашивает Жанна.

— К-к с-северу от-тсюда, ч-часа д-два п-пешком.

Та самая, куда загрузился раненый.

— Понятно. — Жанна наклоняется, снимает ошейник.

Я машу стволом беретты, мол, уходи. Арбалетчик исчезает. Правильно — сохранение загрузил, так ему не пальнут в спину.

— Ну что, на базу или сразу к Добрынину? — спрашивает Жанна.

— К Добрынину, ночью. И не проси меня больше пристреливать пленных, — отвечаю я.

— Ты чудной. Завалил столько народу и ударился в гуманизм.

— Потому и ударился.

Невесело усмехаясь, Жанна говорит:

— Ничего, это пройдёт. Сначала ты их будешь отпускать, а они снова и снова возвращаться, пытаться сделать тебе больно. Потом кого-нибудь запытаешь до смерти. Не из-за жестокости, нет, просто сорвёшься или они тебя спровоцируют. В общем, ты пока запоминай. Потом всё это вспомнишь, переживёшь снова.

— Не все же такие.

— Некоторых мы и отпустили.

Возразить мне оказалось нечего.

Ночью, укрывшись альпузом от чужих глаз, мы подбираемся к терему Добрынина. Парадный вход сторожит пара охранников в бронежилетах и с автоматами, на шее каждого — тонкая золотая цепочка. Рядом с чёрным ходом целая комната охраны, там народ с цепочками, золотыми зубами, у кого-то тонкое кольцо на руке. Зато у прислуги, что ходит по терему и перстни и побрякушки — всё чуть ли не светится золотом. Но ярче всего светится золото из подвала — там есть, что сторожить.

— Слушай. Во-он на тот балкончик никаким заклинанием нас не доставить? — спрашиваю я Жанну.

Она качает головой, мол, нет. Фигово. Драконом то я смогу туда её поднять и сам как-нибудь прыгну, но это будет шумно.

— С боем прорываться, будет много жертв, — задумчиво говорю я.

— И что ты предлагаешь?

— Раз он всё равно нас ждёт, пусть и не тут, то может сначала попробуем просто придти?

Охрана немного удивляется — похоже, они знают наши лица и никак не ожидают увидеть здесь. Слуги испуганно суетятся, но всё проходит мирно.

Нас проводят на второй этаж, где ужинает купец Добрынин — широкий бородатый мужик, с дежурной улыбкой — отеческой, снисходительной, доброй, грустной — она неуловимо меняется в тон разговору, но не настроению, которое невозможно уловить. Золота на купце нет. Нас оставляют в комнате наедине с ним и слугой. На столе птица запечённая с кореньями, салат, кружка кваса. Жанна каким-то образом замечает, что под столом возле левой руки прикреплён пистолет-пулемёт, и сообщает мне это в чат.

— Изволите отужинать? — предлагает Добрынин после знакомства.

— Не, мы по делу, — отвечаю я.

— Хорошо. Как я понимаю, вы сюда пришли не из-за убийства мужика?

— Нет, он хотел заработать. Это его дело. Твои ребята сфотографировали карту местоумираний. Нас интересует эта фотоплёнка.

— Экая мелочь. Я вам весь фотоаппарат отдам. — Добрынин отрешённо замолкает, видно говорит, что-то в чат.

Меня удивляет его сговорчивость. Может он плёнку уже проявил и фотографий напечатал? Надо разузнать.

В комнату входит слуга с небольшой фотокамерой и ярким золотым слитком высшей пробы — краем глаза я слежу за ним, не понимая зачем слиток. Добрынин берёт золото, кладёт на стол и внимательно глядит на меня. Я же на слиток даже не смотрю, если глянуть, то он ненадолго ослепит своим сиянием.

— Мне говорили, что вы золотой дракон, — бормочет Добрынин. — Однако, на золото вы почти не смотрите.

Вместо ответа я покрываюсь чешуёй и ухмыляюсь пастью золотых зубов. А сам удивляюсь, что даже удалось сохранить одежду целой

— Замечательно, такой самоконтроль мне и нужен! — одобрительно улыбается купец. — Не желаете ли устроится ко мне на работу? Плачу золотом. Хм, если хотите, могу чёрным, в любых количествах. Говорят, от этого золотой дракон может стать настоящим. Занятная легенда, но никто её не подтвердил.

Превращаюсь в человека и отвечаю:

— Нет. Золото я не употребляю. А чёрное нужно вашим землякам.

Добрынин, усмехаясь, качает головой:

— Мои люди просто дурью маются. Не нужно им ни чёрное золото, ни технологии всяческие. С ними они будут морально разлагаться, как в Паблик Юнион. Вы там были, видели, что происходит от безделья и изобилия? У нас родная чистая земля, тяжёлая работа, такая, чтобы на всякие глупости времени не было. Вот это моим людям и надобно. А этот чёрный яд, который отравляет наши земли, лучше отправить соседям, пусть они там у себя травят почву и травятся сами.

Кажется, что Добрынин ждёт ответа, но я молчу — мало толку с ним спорить, тогда он продолжает:

— Ладно, хватит тратить время. — Добрынин кивает слуге, тот протягивает фотокамеру. — Берите. Если надумаете всё же поработать, то приходите. Пару недель я подожду.

В ночном лесу тихо сопят и топчутся ниши дракони, горит костёр, выхватывая из темноты стволы деревьев. Покрутив в руках фотокамеру, Жанна протягивает её мне.

— Цифровая.

— Да, сделана в Паблик Юнион, — соглашаюсь я. — На ней запах тех людей, что ночью пробрались к карте. Почему только я решил, что они должны снимать на плёнку?

— Вот что я думаю, он то мог скопировать снимки? Мог. Мог и отправить их. Не знаю как, но мог.

Грустно киваю:

— Да, я хотел его спросить про копии, но слиток меня отвлёк. Но может он это всё затеял чтобы нас проверить, и попытаться нанять?

— А ты не гордый, Игорюсик, — щурится Жанна.

— Блин. Если нет, то мы ничего уже сделать не сможем, понимаешь? Даже если развалим его терем и всех перебьём. Даже если сможем отследить копии.

Жанна облечённо вздыхает:

— Да и фиг с ним. Первый раз, что ли?

— Вот тож. Давай завтра скажем всем, что уходим. Вечером улетим, а ночью тихо вернёмся и встанем за рекой. Поглядим, что будет Добрынин делать. Вряд ли он оставит чернокопов в покое.

Почему-то Жанна смотрит на меня с восхищением.

— За Игорюсика извини, — только и говорит она. Не знает, что я уже привык и внимания почти не обращаю.

Надежде Петровне мы отдаём фотокамеру со снимками, сетуем, что, вероятно, копии фотоснимков уже разошлись, так что доверять Добрынину мы бы не стали. Оказывается, что купца Лев Борисович знает, тот сильно интересовался разработками и предлагал продать местоумирание. Якобы он заботится о природе — из-за карьера пострадают поля, разрушатся дороги, река загрязнится. Естественно, Лев Борисович тогда ему отказал.

Сославшись на дела, мы собираемся уже улетать, но Жанна намекает Льву Борисовичу, что надо быть на чеку — Добрынин вряд ли это всё оставит. Вместо ответа Лев Борисович, выхватывает из инвентаря калаш и ухмыляется. Меня даже ненадолго посещает мысль, что чернокопы и без нас справятся. Но нет — против наёмников дед с автоматом не выстоит.

Полёт и особенно полёт в ночи — то немногое, что мне нравится от дракона. К шее прижимается Жанна, ветер свистит в чешуе, огни звезд на небе, рукотворные огни земле. Даже назойливое золото далеко внизу, слилось в мягкий фон, и почти не отвлекает, если не сосредотачиваться.

Приземляемся мы в лесу у притоки — чтобы можно было купаться и не маячить для людей с того берега. Утром нас будет шум: ругань, лошадиное ржание, удары хлыстов. За лесом через поле караван пробивает дорогу на юг. Странно, но мы не хотим разузнавать, что там. К вечеру по той же колее движется ещё караван. На следующий день их уже десяток, некоторые возвращаются обратно с грузом черного золота. Видимо, там переправа, и они просто возят золото с карьера под Раздольным.

Ещё через день срабатывают оставленные Жанной сторожевые заклинания — на лагерь чернокопов кто-то напал.

Под жарящим солнцем я парю над лагерем, западнее которого зияет огромный карьер с пылящей черной махиной эксгуматора, к северу от карьера на бывших полях возвышаются терриконы.

На северо-восток от лагеря зеленеет редкий лес, мелькают вспышки выстрелов, виднеется прозрачный сизый дымок, в окопах, прикрывающих лагерь, блестят шлемами латники с арбалетами, и только в паре мест кто-то стреляет в сторону леса одиночными из огнестрела.

Наёмники в лесу светятся золотыми кольцами, цепями, зубами. Пикируя, над лагерем я даю Жанне спрыгнуть. Перед землёй она успевает перезагрузиться и аккуратно приземляется. Приходит, мысль, что она ведь могла не успеть и разбиться, что лихачество это лишнее. Не время для таких мыслей. Вздыхаю и ухожу к лесу — оттуда по мне постреливают, зовут значит.

У границы леса наёмник в пятнистом камуфляже с пулемётом. Задрав плюющийся огнём ствол, он истошно поливает меня свинцом. Удары приносят томительную боль, в глотке зреет пламя. Не сдерживаю его, отвечаю огнём на огонь — из объятого пламенем окопа меня настигает горячий свинец и крик сгорающего стрелка. Я не могу и не хочу взлетать — падаю в окоп. Всё замирает в темноте и тишине.

Снова я живой дракон, среди обугленной, догорающей земли. В меня стреляют, бросают гранаты, а я приближаюсь, умираю, возрождаюсь и сжигаю их.

В каком-то странном отрешении, не запоминая искорёженных лиц и предсмертных криков, я настигаю каждого бойца, несущего на себе хотя бы каплю золота, топлю в огне и оставляю расплавленное золото стекать по обугленной земле.

Запоминается мне только один испуганный наёмник. Они все уже бегут через горящий лес, но я возникаю на пути из дыма, и пламя забирает их. Наёмник этот не светится золотом, просто бежит, хочет спастись. Он спотыкается, катится кубарем и затравленно смотрит на меня испуганными глазами. Сознание моё будто выныривает из огненного тумана, на мгновение я почему-то становлюсь человеком и говорю:

— Вспоминай, где ты сохранился. Неужели тебе нечего вспомнить?

Он тут же исчезает, спасается, а я снова выпускаю дракона — золотые огни ещё мечутся по лесу, пытаются спастись.

В землянке проходит собрание. Через маленькое окошко-бойницу видно, как дымит почерневший лес. Надежда Петровна уже успела нам рассказать, что наёмники предлагали продать карьер за недорого, и только потом напали.

— Что-то надо сделать с Добрыниным, — говорит Лев Борисович.

— Убить? — предлагаю я.

Вместо ответа Надежда Петровна грустно смотрит на дым за окном.

— Хорошо, — говорю я. — Один выстрел издалека, никаких драконов и огня.

Надежда Петровна невесело кивает.

В темноте мы лежим на крыше кабака. Закрыв глаза, Жанна следит за перемещениями Добрынина по дому, я в прицел снайперки вижу освещённое занавешенное окно терема. Охранные заклинания Жанна уже обошла. На крыше под печную трубу замаскирована система активной защиты из Паблик Юниона — с ней Жанна возилась дольше, но всё же отключила.

— Готовсь, — шепчет Жанна.

Напрягая драконье зрение, я вижу весь терем, золото в подвале, на охране, на слугах. Сосредотачиваюсь, поле зрения сужается до прицела — за занавеской неспешно движется красный контур с пульсирующим сердцем.

Винтовка вздрагивает, заполняя грохотом ночную тишину, следом звенит стекло. Сердце вспыхивает и меркнет, а тускнеющий контур падает на пол.

— Есть, — комментирует Жанна. Она довольно ухмыляется, поблёскивая глазами.

Только я успеваю раскрыть альпуз на частичную маскировку, и спрятать винтовку, как из окна терема звенят остатки стёкол, высовывается растрёпанная женщина в одежде прислуги и на всё село кричит:

— Уби-и-или-и! Кормильца убили, ироды проклятые!

Женщина исчезает — причитания её всё ещё слышны из дома. В окне появляется охранник с винтовкой и прибором ночного видения, оглядывает округу. И не боится, ведь, что подстрелят. По двору разбегаются охранники, прячутся за домиками и сараями — занимают позиции. Неужели думают, что я буду их штурмовать?

Село, погружённое в темноту будто готовится закипеть — люди бегают от дома к дому, шепчутся. Хлопают двери, закрываются ставни. Что-то очень споро назревает.

Мужики с вилами, лопатами, а некоторые с луками и даже арбалетами, осторожно стекаются к забору терема. Эта тёмная масса вспыхивает огнями, те перелетают забор, со звоном лопаются на стенах терема, крышах дворовых построек. С балкона терема мелькает пара выстрелов — в ответ из толпы летит магический шар, а следом и несколько стрел.

Объятый пламенем терем полыхает в ночи, освещает село. Часть охраны, уже загрузили сохранения где-то подальше от этого всего. А толпа злых лиц в красных сполохах ждёт, когда всё обрушится и догорит. Золото их кормильца никуда ведь не денется.

— Уходим? — спрашивает Жанна.

Соглашаюсь. Что будет дальше я уже видел, чуть иначе, но всё то же самое.

Утром мы вылетаем из лагеря чернокопов — внизу карьер чёрного золота, серые отвалы породы, обугленные лес, наполовину сгоревшее село.

Поднимаюсь выше. Сколько хватает взгляда всё то же самое — где были зелёные поля теперь язвы карьеров, морщины дорог, пылящие эксгуматоры. Только шестигранные столбы всё также возвышаются над этим всем.

— Неужели это Добрынин распространил копию карты раздал и тем убил всё, за что выступал? — удивляюсь я.

— Не знаю! — весело перекрикивает ветер Жанна.

— Чему ты радуешься?

— Полёту! Со всем остальным пусть Админ разбирается!

— Наверное, ты права. Что бы мы не делали, итог один.

— И какой вывод? — Теперь Жанна кричит уже серьёзно.

— Продолжать! — кричу я, хотя, меня-то и так слышно.

Даже сквозь чешую чувствуется горячий поцелуй на моей шее. Это ответ.