Шарлатан III

Глава 20

Светлана Андреевна не просто так предложила мне к Сталину обратиться по поводу перфокарточных устройств: ближе к концу сессии Иосиф Виссарионович попросил меня приехать к нему в Москву и объяснить «кое-какие детали». Он, как я понял, всегда старался по возможности вникнуть в детали любых важных для страны изобретений, по крайней мере для того, чтобы понять, а действительно ли они так важны и – что для него было куда как важнее – как очередное изобретение можно использовать для достижения максимального эффекта. А что «эффект» вычислительные машины могут дать даже в самых неожиданных местах, наглядно показала та же оптимизация доставки паркета на стройки. А про паркет Сталину рассказал скорее всего товарищ Бещев: Борис Павлович уже через несколько дней после получения результатов расчета по паркету снова примчался в Горький, ведь следующая вычислительная машина делалась уже для МПС и он решил заранее выяснить, как эту машину оптимальным образом использовать для решения уже глобальных транспортных задач. Не «вообще» использовать, а очень даже «конкретно» – и после его возвращения в Москву в МИИТе образовался факультет вычислительной техники…

А Иосиф Виссарионович расспросил меня (дома, в Кунцево, в неофициальной обстановке) о том, как я вижу будущее вычислительных машин, затем поинтересовался, требуется ли какая-то специальная помощь для скорейшего пуска завода Карачевского завода, а затем, уже под конец нашей довольно непродолжительной беседы он спросил:

– Вот скажите мне, товарищ Шарлатан, как это у вас получилось изготовить вычислительную машину, которая, по словам товарища Берга, в десять тысяч раз считает быстрее, чем машина товарища Лебедева?

– Аксель Иванович все же немного в цифрах ошибся, наша машина считает в двадцать пять тысяч раз быстрее его БЭСМ. Но это даже специального технического объяснения не требует, все и так понятно. Товарищ Лебедев старался сделать свою машины как можно быстрее… как можно скорее, и вообще не думал о том, из чего он будет ее делать, а брал то, что уже в производстве имелось. Мы вот так же свою деревню перестроили, Кишкино, я имею в виду. И так же в Ворсме дома начали строить, в Павлово и немного в Горьком. Получалось в целом неплохо, но… медленно получалось и дороговато. А вы, имея перед глазами Кишкинский опыт, не бросились его повторять, а обдумали – и потратили три года на создание целой индустрии стройматериалов, и теперь дома строятся и гораздо быстрее, на порядки быстрее, чем раньше, и заметно дешевле – но при этом они стали куда как более удобными для людей. А я поступил так же: посчитал, что машину, раз в пять превосходящую нынешнюю машину Лебедева, мы могли еще два года назад сделать, но получилось бы у нас дорого и не очень и хорошо. Поэтому мы продумали первым делом вопрос о том, что на самом деле нужно для постройки настоящей вычислительной машины и три года просто создавали требуемую технологическую базу. А создавая ее, мы думали и о том, как в будущем на этой базе можно получить максимально качественный результат. У Лебедева платы инженеры кривыми руками рисуют, а у нас отдельное производство, причем высокотехнологичное, для этого создано. И его платы на более высокой частоте просто работать не смогут из-за перекрестных помех, а у нас трассировку плат делали подготовленные радиофизики, все побочные эффекты учитывающие – и мы вышли на рабочую частоту в триста мегагерц, а у Лебедева просто потому, что печатные платы никак специалистами не обсчитывались, понять частоту больше сотни килогерц в принципе невозможно.

– То есть если дать товарищу Лебедеву вашу… элементную базу, он тоже сможет быстро достичь вашей производительности?

– Нет. В ближайшие года три, а, скорее, даже в следующие лет пять – точно нет. У нас сама элементная база разрабатывалась в тесной привязке к архитектуре создаваемой машины, например, сигнал, идущий от желудя – это у нас используются лампы такие, желудевого типа…

– Да, я знаю, что вы называете желудем.

– Так вот, сигнал с лампы без заметных искажений может идти на расстояние в районе семидесяти-восьмидесяти сантиметров, причем только по специально спроектированной линии. У нас расчетом топологии печатных плат занимаются целиком кафедра в университете, кафедра радиофизики, и еще столько же народу делает то же самое в политехе. Но это – специально обученные таким расчетам люди, а чтобы Лебедев или Рамеев могли так же платы рассчитывать, нужно студентов минимум три года такому обучать. Еще время на разработку самой машины им потребуется… нет, не смогут.

– То есть вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что отменять работу Рамеева или Лебедева нельзя, они придумывают очень интересные и перспективные архитектурные решения, а вот превращать архитектуру в готовые изделия – просто не их работа. Мы ведь тоже не сами все придумали, а, можно сказать, творчески переработали то, что они придумали. Как у нас в строительстве: да, товарищ Ильгаров в Ворсме разработал прекрасные жилые дома – но чтобы их начать массово строить, страна долго и упорно готовилась.

– Ну, насчет строительства я понял, спасибо. Тогда последний вопрос: Аксель Иванович желал бы в максимально короткое время получить хотя бы одну вашу вычислительную машину.

– Вот заработает завод в Карачево – и он получит машин столько, сколько захочет. То есть… некоторое количество получит, но если он изыщет какие-то дополнительные средства, я бы посоветовал ему еще один такой завод уже для себя выстроить. Вы же сами сейчас понимаете, что машин много никогда не будет…

На этом мое общение со Сталиным по поводу вычислительных машин закончилось – и я искренне надеялся, что надолго. Но, похоже, в чем-то я Лебедева перехвалил и теперь приходилось еще и перфокартами заниматься… слава богу, не мне. Но все равно было обидно, что в политехе грамотные специалисты тратят свое время и знания на всякую фигню вместо того, чтобы заниматься «настоящей» работой – однако, как я уже успел понять, начальству нужно живьем показывать то, что превращает «ненужных товарищей» в моральные ничтожества в глазах этого начальства – и я старался именно этим и заниматься.

А заниматься именно этим после учреждения факультета вычислительной техники стало куда как проще. Вообще-то его «учредила» Зинаида Михайловна – сразу после того, как я ей рассказал «о трудностях составления программ». То есть она просто поехала в Москву, поговорила с министром просвещения – и «вопрос утрясла». Ей это было сделать очень просто: в СССР общего министерства просвещения просто не существовало, а Минпрос РСФСР юридически был «на одном уровне» с Минместпромом – а уж по «могуществу» местная промышленность на голову выше «просвещенцев» была. И когда Зинаида Михайловна рассказала Ивану Андреевичу Каирову, что стране и конкретно министерству просвещения может обломиться после такого незначительного в рамках всего министерства изменения учебных курсов, вопрос решился буквально за минуту. Причем не только в отношении Горьковского университета, в РСФСР одновременно более чем в десятке ВУЗов такие факультеты были организованы,, а уж отдельных кафедр на математических факультетах появилось чуть ли не полсотни. Даже в каждом педагогическом институте они были созданы – но, понятное дело, Горьковскому университету «досталось больше всех»: Зинаида Михайловна тут же и строительство отдельного корпуса профинансировала, да и на исследовательскую работу копеечку не пожалела. Все же матмех очень неплохо своих студентов готовил, его выпускники прекрасно понимали, зачем математика нужна стране.

В конце февраля мне из политеха принесли, наконец, давно заказанное устройство. Даже два устройства принесли, хотя второе я вообще ожидал увидеть в лучшем случае в конце года. Но в начале прошлого года в Москве наладили массовое производство полупроводниковых диодов ДГ-Ц1, и массовость им помогло обеспечить тесное сотрудничество с Горьковсим заводом электронных ламп: у москвичей были серьезные проблемы с получением от смежников керамических корпусов, а горьковчане в цеху, где изготавливались панельки для «желудей», любую малогабаритную керамику могли хоть вагонами выпускать. И взамен из Москвы разработчики вычислительной техники получали готовые диоды в очень приличных количествах. А когда москвичи перешли на стеклянные корпуса для своих диодов, они в благодарность за прежнюю помощь (которая помогла им несколько орденов заработать) поставки готовых диодов в Горький даже увеличили, в том числе и потому, что в Горьком заводы местпрома (и не только они) москвичам и часть оборудования изготовили (и продолжали изготавливать для следующей производственной линии), и довольно дефицитный кадмий поставляли и много очень нужного для производства диодов свинца, которые извлекались из пиритового огарка на заводе в Скопине. В общем, все были взаимно счастливы – а в политехе ребята, пользуясь «диодным изобилием», изготовили диодную матрицу для знакогенератора. Могучую такую матрицу (и довольно дорогую, ведь каждый диод стоил по два рубля): в ней больше восьми тысяч диодов стояло. Зато с ее помощью парни разработали алфавитно-цифровой монитор. Пока что с довольно скромными параметрами: двенадцать строк по сорок восемь символов – но и такой уже был настоящим прорывом. То есть даже сам по себе монитор с клавиатурой был прорывом, но ребята сделали вообще «все правильно»: к монитору прилагался контроллер (или к контроллеру монитор, что было все равно), и с помощью этого контроллера устройство можно было присоединить через стандартный интерфейс в существующему уже каналу вычислительной машины. Или в к другому устройству с таким же интерфейсом – и вот последнее было для меня самым интересным потому что буквально несколькими неделями раньше другие ребята закончили изготовление накопителя данных на магнитом диске.

И разработчики монитора изготовили и устройство сопряжения своего монитора с этим накопителем, правда, довольно корявенькое, «опытное»: там простыми переключателями с пульта задавался адрес дорожки, на которую нужно было данные из памяти монитора писать на диск (или с него читать) и отдельными кнопками запускать запись или чтение – но это тоже уже было очень интересным, а так как всю эту технику парни просто ко мне домой притащили, то я очень хотел попробовать что-то на ней сделать. Например, текст программы на диск записать (дисководов было изготовлено уже три и два они к компу уже подключили, так что после «эксперимента» можно было и запуск программы с диска попробовать). А экспериментировать дома было просто: Васька-то еще в октябре уехал в свою квартиру (и теперь он там с молодой женой жил), а так как у студента с наличностью всегда бывает грустновато, то я ему подарил всю мебель из его бывшей комнаты – и комната до сих пор стояла совершенно пустая. То есть теперь она уже не пустая стояла, туда две здоровенных железяки затащили… и в угол просто пока поставили. А теперь их нужно было аккуратно поставить рядом, к розеткам подключить. Еще мне и стол по заказу сделали, на который монитор ставить удобно – и все это требовалось к работе подготовить.

Вот только времени на такие развлечения мне просто не хватало: и учеба была не самой простой, и другие дела много усилий требовали, так что я решил немного сачкануть на физкультуре и перед очередной тренировкой отловил Ю в коридоре. Лицо ее было, как всегда в таких случаях, веселым и немножко злобным: видимо, она предвкушала, как будет меня на тренировке мучить. Но я на этот раз мучиться не собирался:

– Ю, у меня тут срочные дела возникли, дома нужно все по феншую расставить и… в общем, давай на сегодня тренировку отменим.

– Что? Да, конечно, мне, наверное, просто сообщить не успели. Прими мои сочувствия…

Затем она несколько секунд помолчала, причем лицо ее стало сразу серьезным и даже немного печальным, после чего продолжила:

– Я просто не знала, извини. Но мне наверное тоже нужно будет придти. Я цветы принесу… когда похороны?

– Какие похороны? Ты о чем?

– Но ведь у тебя кто-то умер.

– С чего ты это взяла?

– Но ты же сам сказал, что нужно дома все по феншую сделать…

– И что? Никто у меня не умирал! И похорон никаких не намечается!

– Да ты! Да ты! – у Ю снова поменялось выражение лица и она теперь выглядела очень рассерженной. – Ты дурак! Негодяй и болван!

– А вот это было обидно. Пояснить свои слова можешь?

– Могу. Ты негодяй потому что меня сильно напугал, ты болван потому что используешь слова, смысл который не понимаешь. И дурак, потому что не понимаешь, почему ты негодяй и болван.

– Ты ошибаешься, я прекрасно знаю, что означают используемые мною слова. Например, феншуй – это правила расстановки всего в доме так, чтобы высшим силам было приятно…

– Я же говорю, что ты – болван. Фен шуи – это да, правила, как нужно расставлять в доме мебель и все остальное. Но фен шуи – это правило, как нужно дом обставлять на похороны близкого родственника! И только на похороны! Нет, еще на некоторое время, чтобы дух усопшего мирно и с достоинством покинул дом так, как ему удобнее… Тьфу! Так что мы сейчас идем на тренировку и там ты освоишь новые способы переноски и расстановки тяжелых домашних предметов! Ты сам пойдешь или мне тебя подтолкнуть?

Подталкиваться я точно не хотел: Ю при необходимости била меня очень сильно, а необходимость она сама и определяла, так что ее удары были всегда очень неожиданными и весьма чувствительными. А так как девушка была очень рассержена, то и на тренировке я старался ее лишний раз не злить и делал все, что она приказывала. И она за всю тренировку меня так ни разу и не ударила – но домой после нее сама меня отвезла: у меня все конечности тряслись от перегрузки. А она, высадив меня возле дома, с очень довольным видом сообщила:

– Ну вот, можешь же все правильно делать, когда хочешь. Ладно, я пока машину заберу, завтра сама утром за тобой заеду…

Понятное дело, что писать программы я в тот день так и не сел. И до конца недели не сел: Ю, вероятно в качестве наказания за мою глупость, тренировки решила каждый день устраивать после занятий. И в воскресенье я уже совершенно спокойно отвез электрические железяки в университет. Не потому что они мне дома надоели, но я сообразил, что дома от них пользы будет чуть меньше чем вообще нисколько, да и привезли их ко мне домой потому что в университете их пока ставить было некуда. Но декан факультета (понятное дело, товарищ Неймарк) за неделю местечко изыскал, и теперь уже там студенты, занимающиеся разработкой программ, могли с ними поиграть. Но не так, как я поначалу собирался: они занялись составлением программы, которая будет чтение и запись на диск производить без использования ручного набора данных с пульта. Не очень простой программы для не самого простого контроллера – но у нас уже был большой комп, опыт разработки компилятора – так что кросс-компилятор стал первым этапом в работе над новеньким терминалом. А когда товарищи успеют всю работу закончить, меня уже опять очень мало интересовало, так как было совершенно ясно: к лету все заработает. И вот тогда…

На лето у всех были составлены планы довольно серьезные, вот только планы эти были совершенно разные, не учитывающие взаимные хотелки. И на меня Юрий Исаакович тоже свои планы составил, на основании тех, которые ему «спустили сверху»: нужно было подготовить за лето хотя бы сотню преподавателей программирования. И сколько-то уже прикладных программистов: тот же товарищ Бещев прислал в Горький полтора десятка своих математиков, которым предстояло срочно освоить эту непростую науку. Ему действительно это срочно требовалось: в конце февраля в МПС уже отгрузили одну вычислительную машину и он страстно желал уже летом начать ее практическое использование, составляя «оптимальные расписания движения поездов».

Мне вообще очень понравилось, как Борис Павлович старается развивать советские железные дороги: по всей стране даже рельсы срочно менялись, вместо обрубков по двенадцать с половиной метров укладывались рельсы двадцатипятиметровые. А на дороге от Москвы до Ярославля уже началась замена путей на бесстыковые: там уже и шпалы бетонные ставились, и рельсы плетями по восемьсот метров клались. А вдоль дорог еще и кабельные сети прокладывались: он даже управление движением собрался полностью автоматизировать. Всерьез так автоматизировать, на московской станции Лосиноостровская уже все стрелки были поставлены с центральным управлением, правда их переводил пока диспетчер – но один из присланных Бещевым инженеров (не математик, а «чистый электронщик») выпытывал у меня, как сопрягать вычислительную машину с пультами диспетчерских на железных дорогах. Ну, поскольку у меня знаний по электрической части машин вообще не было, я товарища отправил за консультациями к «профильным специалистам» из политеха, а ему рассказал какие бывают (то есть когда-то будут, если развитие в относительно прежнем направлении пойдет) пульты в этих диспетчерских. Интересный получился разговор: я-то такие пульты только в кино каком-то видел, но товарищ суть очень быстро уловил – и от меня он отправился не только параметры интерфейса внешних устройств уточнять, но и к радиофизикам на предмет выяснения, какие можно придумать датчики, позволяющие определить, что поезд по какому-то участку путей прошел.

Меня вообще больше всего удивляло, что нынешние инженеры очень сильно отличались от тех, с которыми мне пришлось общаться уже в восьмидесятых: они даже не задумывались о том, что какую-то задачу просто решить нельзя, а занимались тем, что возникающие задачи просто решали. И не боялись сами себе такие задачи ставить – а вот инженеры «моего поколения» старались все же «лишней работы» на себя не брать. То есть делали, и хорошо делали то, что им начальство велит, а вот проявлять инициативу точно не очень-то и спешили. Были, конечно, исключения…

Исключения и сейчас были, то есть были инженеры, которые на работе просто штаны протирали. Но таких было очень мало, ведь страна ждала от инженеров именно творческой работы и за это им и зарплату повышенную платила. Очень повышенную: минимальная зарплата молодого специалиста-инженера была вдвое больше, чем зарплата хорошего рабочего, сколько, сколько получал такой молодой специалист, мог получить только рабочий уже седьмого разряда. А именно инженерных (не начальственных) должностей для таких специалистов было больше десятка, так что инженер мог очень быстро продвинуться по карьерной лестнице (в том числе и повышая по пути свою зарплату вплоть до вдвое большей). А для сачков и откровенных саботажников тоже в законе меры предусматривались: даже «молодого специалиста по распределению» руководство предприятия могло с легкостью уволить по некоторым статьям – а после двух увольнений по таким статьям у человека шанса устроиться на высокооплачиваемую инженерную работу просто не оставалось. Так что народ (с высшим образованием который) работой дорожил. Это потом уже инженерные зарплаты начали вызывать усмешку: мне отец (в той, прошлой жизни) рассказывал, что последний раз инженерные ставки пересматривались осенью пятьдесят второго года и до развала Союза они на том же уровне и оставались – а рабочим ставки заработной платы поднимали одиннадцать раз! Ну да, гегемоны же, нельзя гегемонам по прежним ставкам платить…

Однако Хрущева не случилось, и с первого марта в действие вступили новые ставки заработной платы для работников с высшим образованием. Больше всего зарплаты подняли врачам и учителям, инженерам подняли поменьше (но у них раньше-то были куда как более высокие зарплаты, чем у учителей). А вот «работникам искусства» ставки поднимать не стали, и тут возникла забавная коллизия: выпускник, допустим, консерватории, окончивший ее с отличием и поступивший работать в какой-нибудь знаменитый симфонический оркестр, получал теперь зарплату вдвое меньшую, чем выпускник простого музыкального училища, ставшего учителем музыки в сельской школе – но я думаю, что проделавшие этот трюк люди знали, что делали. Вообще-то я тоже что-то подобное проделывал, и меня это сильно радовало (не про музыку тут речь). Но это не радовало кое-кого другого…

В начале мая, когда я решил, что больше терпеть издевательства от Ю больше не буду, неожиданно она сама сказала:

– Ну всё, теперь ты в состоянии сам себя защитить… от хулиганов каких-нибудь, так что теперь мы просто будем форму твою поддерживать, а для этого хватит и часовых тренировок по два раза в неделю. Но я все равно тебя одного никуда отпускать не буду, уж больно много ты кому успел на любимые мозоли наступить – а от пули, допустим, ты убежать не успеешь, как тебя ни тренируй.

– Это кому я так насолить успел, что мне нужно пуль бояться?

– Бояться не нужно, нужно просто быть предусмотрительным и осторожным. А кому… я тут списочек составила, точнее два списочка: кто тобой очень доволен и кто тебя люто ненавидит. Вечером я к тебе в гости заеду и все расскажу.

Вечером Ю приехала и привезла с собой небольшую записную книжечку, листов так на двести, большая часть которой была уже исписана – и на каждой странице была написана фамилия и краткий перечень причин, по каким данный товарищ испытывает ко мне отнюдь не теплые чувства. Но прежде чем отдать мне книжку. Ю сказала:

– Еще есть куча народу, которым ты тоже сильно, как ты говоришь, на гланды наступил, но люди они вменяемые и особого зла на тебя не затаили. Тот же товарищ Ильюшин: ведь ты, заказав у Мясищева вот уже три самолета и наладив их массовое производство, по сути дела «убил» его Ил-12 и Ил-14, самолеты в следующем году вообще с эксплуатации снимут.

– Как же! Новая машина Мясищева в этом Курильске хорошо если только в следующем году выпускаться начнет!

– Там – да, но уже принято постановление о производстве самолета и в Воронеже. Но за это Ильюшин получил заказ на транспортные самолеты и скорее всего получит для их производства Харьковский авиазавод. Так что твоими действиями он вроде и недоволен, но не считает их для себя критически плохими. И это я просто пример привела того, что даже если ты кому-то в чем-то помешал, это не значит, что человек тебя ненавидеть будет. Но вот все, кто в книжечке перечислен – им ты не просто на горло наступил, ты им вообще всю перспективу закрыл и возможность безбедной счастливой жизни ликвидировал. И вот за них поручиться уже никто не может, то есть не можем мы поручиться, что они не пойдут на какое-то безумство.

– Ты имеешь в виду пулю в лоб?

– Скорее, в спину – но мы спину тебе прикроем. Ты ее просто понапрасну не подставляй…

– Ну, спасибо тебе огромное! Ты меня вообще сейчас успокоила!

– Но ведь не упокоила?

– А Светлана Андреевна…

– У нее работа совсем другая, я ей не подчиняюсь и отчитываться перед ней не обязана. Она занимается охраной государственных секретов, а я – охраняю отдельных секретоносителей. Отдельного секретоносителя.

– Хреново охраняешь, мы с тобой разве что на переменах в университете пересекаемся иногда, в столовой и на тренировках. Ты за год с лишним так и не придумала, как даже рядом со мной поселиться!

– Я ничего придумывать и не обязана, есть другие люди, которые за то, что думают, зарплату получают. И получают ее вовсе не напрасно, так что… Ты, главное, просто выполняй инструкции, а все остальное мы обеспечим. Но сначала внимательно эту книжечку изучи, и если тебе в голову придут по этому поводу какие-то мысли… Любые мысли, даже самые, на первый взгляд, вздорные – ты мне их изложи.

– А вздорные-то зачем?

– У тебя необычный взгляд на самые простые вещи, ты можешь заметить то, что другие просто пропустят – а мне нужно знать о тебе вообще всё. Ладно, я домой, а ты сегодня же книжечку изучи. Завтра я за ней заеду… опять сюда, домой к тебе, ты ее в университет не бери все же. И завтра же расскажешь мне всё, что тебе в голову придет при этом увлекательном чтении. Вообще всё, я умею спрашивать и получать нужные мне ответы. И отвечать на возникающие вопросы, кстати, тоже…