Монстр поневоле. Книга 3. Снова на привязи

Глава 2

В руках колдуна – тонкая соломинка, которую волшба сделала прочной, как кость. Рядом разложены миски и плошки, глиняные пузырьки, костяные ножи и иглы, пучки сушеной травы. Амади будто решил выложить напоказ все свои запасы.

Перед ним горели несколько жаровен. Вокруг собрались, кажется, все обитатели разбойничьего лагеря – поглазеть.

Держались они на расстоянии, но за колдуном наблюдали пристально. Ни движения не укроется от внимательных взглядов! Накато подозревала, что движет ими не только любопытство. Наверняка все они намерены пристально следить – не заколдует ли маг их вожака, не сотворит ли волшбой чего-то вредоносного? И при малейшем подозрении колдуну несдобровать.

Амади не возражал против столпотворения – будто и не понимал, к чему оно.

Сам он сидел на земле, скрестив ноги. Напротив него – Тафари в широких, расшитых шелком шароварах и кожаной безрукавке нараспашку. Вокруг них колдун еще раньше начертил какие-то знаки. Накато никогда не видела, чтобы ее хозяин для волшбы чертил особые знаки и фигуры на земле и выкладывал на них какие-то травы и снадобья. Обычно он обходился парой жаровен с зажженными травами, зеркалом. А тут – соорудил нечто грандиозное. Как на алтаре какого-нибудь храма. Вот зеркала не хватало.

Накато в самом начале помогла хозяину разложить нужные вещи. Теперь она сидела смирно в стороне, наблюдая за ним.

Адвар ждала своей очереди неподалеку от колдуна и разбойничьего главаря. Сложенные на коленях руки сжимались в кулаки. Ночью не спала – Накато слышала, как она ворочалась и сопела. Вид теперь у нее был встрепанный и усталый.

Нынче колдовская печать должна была привязать ее к разбойничьему предводителю.

Вот Амади воздел руки к небу – и шепотки среди разбойников стихли. Остались лишь звуки чуть слышно шелестящего высохшей травой ветра. Колдун нараспев принялся читать какое-то заклинание.

Помешал угли в одной из жаровен, бросил туда горсть сушеной травы. Когда та прогорела, выудил длинной костяной полоской горсть тлеющих углей и принялся рассыпать перед собой. Прямо по начерченным на земле знакам. Накато с легким недоумением наблюдала. Обычно колдовство ее хозяина требовало куда меньше времени и действий. Да, жаровни и дым засушенных трав он порою использовал. Но рисовать знаки, посыпая их пеплом и углями? Да еще и читать при этом длинные заклинания.

Ее все сильнее терзало подозрение, что все это – лишь для отвода глаз. Чтобы пустить пыль в глаза Тафари и его верным грифам.

Главарь сидел смирно напротив колдуна, пристально наблюдая за ним. Только беспокойный блеск глаз и выдавал его настороженность.

- И много тебе нужно моей крови, колдун? – проговорил он.

- Зачем же много, - Амади не смутился. – Ты ведь видел печать. Совсем небольшая! Я и раньше говорил – лишь несколько капель, чтобы привязать невольницу к тебе. Это проще, чем свести печать совсем. Да и надежнее – ей даже в голову не придет удрать. И ослушаться не сможет.

Тафари кивнул, кинул взгляд на Адвар. Та сидела молча, на лице – равнодушие. Ей стоило труда сохранять его – Накато ощущала это.

Конец соломинки в руках Амади был заострен – так, чтобы без труда проколоть кожу. В тонкий канал соломинки попадала кровь и поднималась по нему сама собой. Этой же соломинкой колдун собирался перенести собранную кровь на печать Адвар.

Второй конец длинной соломинки вроде как невзначай касался края длинного рукава. Под рукавом – Накато знала – примотан широкой кожаной полоской к запястью крохотный глиняный флакон. Кожаные полосы обматывали оба предплечья – эдакие украшения, которые Амади носил, не снимая. Колдун намеревался провернуть фокус на глазах у всего лагеря разбойников и самого Тафари. Прямо под носом у Тафари, сидящего напротив него, меньше, чем в шаге.

Всего-то – проколоть кожу на запястье главаря и подержать соломинку прижатой к ранке чуть дольше необходимого. Часть крови перетекла незаметно во флакон.

Пара алых капель стекла по запястью, упала в каменистую почву. Тафари проводил их взглядом. Руку чуть подтянул к себе: явно опасался, как бы колдун не перехватил эти капли.

Амади нарочито не обратил на них внимания – как и на то, что главарь отшатнулся. Он обернулся к Адвар и взял ее за руку. Несколько проколов на ее печати – и кровь из соломинки потекла на ее руку. Несколько капель впитались в кожу, точно это был сухой песок.

Колдун швырнул напоказ соломинку в жаровню, и та мгновенно вспыхнула. Тафари проводил ее цепким взглядом. Наверняка опасался, что колдун попытается спрятать ее с остатками крови!

Верно опасался. Только Амади заполучил несколько капель. А он и не заметил.

Колдун опустил руки на колени. Вид – воплощенное спокойствие. Накато восхитилась поневоле: сама она ни за что не сумела бы так ловко уронить несколько капель крови с обратной стороны соломинки аккурат в крохотное горлышко! Наверняка изляпалась бы – и рукав, и руку, и кожаную оплетку вокруг запястья. А Амади – словно всю жизнь тем только и занимался, что показывал фокусы.

Надо бы попросить его – пусть научит! Да, она обладала нечеловеческой силой и быстротой. Но ловкости колдовские штучки ей не прибавили.

Соломинка догорела. Огонь в жаровнях стал понемногу угасать.

- Ну вот, - проговорил колдун. – Теперь эта рабыня – твоя.

- Славно, - Тафари глумливо ухмыльнулся.

Взгляд сделался злым, колючим. Сейчас что-то начнется, - поняла Накато. Амади ведь говорил в первый вечер – разбойник, скорее всего, не заплатит.

- Когда ты заплатишь оговоренное? – Амади открыто глядел на главаря.

А глаза широко распахнуты, как у наивного дитя! Тафари открыто щерился.

- Я тебя отпускаю, колдун, - проговорил он. – Можешь убираться на все шесть сторон света. Забирай вторую девку – мне не нужна ведьма! Можешь даже забрать свои пожитки, - он указал на разложенные травы, жаровни и остальное. – И уходите. И не попадайтесь мне больше на глаза! Иначе пожалеете оба.

- Как же так? – колдун беспомощно моргал.

Накато во все глаза глядела на хозяина. Не знала бы наверняка, что прикидывается – поверила бы! Удивленный взгляд широко раскрытых глаз. Ни дать, ни взять – наивное дитя, не знавшее обмана. Обманет ли он этим Тафари? Не может быть разбойник так прост.

- Иди-иди! – рыкнул тот, ощерившись. – Убирайся со своей ведьмой, и подальше! Я не желаю иметь дел ни с колдунами, ни с ведьмами.

- Но Тафари. Ты обещал заплатить, - настойчиво проговорил Амади.

Накато вздрогнула невольно, отпрянула и сжалась, когда с ладони главаря сорвался огненный шарик, ударился прямо в грудь колдуна и прожег дыру в белой накидке. Тот откинулся назад, завалился беспомощно на спину. Оперся руками, приподнимаясь неловко – зрелище вызвало взрыв хохота у толпящихся головорезов.

- Я – предводитель горных грифов, - расхохотался разбойник. – Я всегда беру то, что мне надо, сам.

- Но ты назвал меня гостем, принял в своем шатре, - гнул упрямо свое Амади. – Я сказал, что хочу продать рабыню, и ты согласился. Я назвал цену… неужели меня обманули, и могучий Тафари – трус, который берет чужое обманом?

- Придержи язык, колдун, пока не лишился его, - предводитель поставил громадную ножищу на живот Амади, и тот сжался. Во взгляде вспыхнуло бешенство. – Чужое? Все, что приходит в эти горы – мое! Ты сам явился сюда. И твоя девка принадлежит мне по праву! А ты, - он склонился к колдуну, наставил палец ему в лицо. – Должен быть благодарен мне за то, что великодушно отпускаю тебя восвояси. Другому отрезал бы голову. Или ты считаешь, что сумел бы мне помешать? – он сощурился угрожающе.

Колдун едва успел поднять руку, защищаясь – еще пара огненных шариков разлетелась светящейся пылью, ударившись о его ладонь.

Он кое-как поднялся, когда Тафари отпустил его и отступил, пошатываясь, на пару шагов. Предводитель грифов ничего не говорил. Но молчание было красноречивее слов.

Амади принялся трясущимися руками собирать имущество в котомку. Бросал все вперемешку, как попало. Если подготовка к ритуалу заняла уйму времени – тот сейчас он управился быстро и без помощи.

- Накато! Идем, - хрипло бросил колдун.

Повесил котомку на плечо, развернулся спиной к толпе и направился прочь. Разбойники расступились, пропуская его. Девушка поспешила за ним.

Они уходили под хохот и оскорбительные выкрики. Оглянувшись, Накато увидела, что Тафари больше не видно. Как и Адвар. Оба исчезли – должно быть, главарь ушел в шатер, а новую рабыню увели. Горные грифы скалили зубы вслед уходящему колдуну, ржали, оглушительно свистели и улюлюкали. Амади не оборачивался – шагал с отрешенным видом.

Накато сделала над собой усилие, чтобы прекратить оглядываться каждые несколько мгновений. Это только веселило головорезов еще больше.

Свистки и хохот еще долго слышались за спиной. А тропа стелилась и стелилась под ноги, и разбойничий лагерь отдалялся с каждым шагом.

*** ***

- Он и правда не заплатил, - Накато решилась-таки начать разговор. – Мастер! Ты с самого начала этого ожидал?

- Что? – тот вроде как вынырнул из размышлений. – Разумеется, ожидал, - он фыркнул. – Такие, как Тафари, не платят. Я сразу сказал об этом.

- Ты странно себя повел, когда говорил с ним, - заметила она. – В тот, первый день. Зачем?

«Зачем ты показал ему свое увечье?»

Она не решилась сказать это прямо. Да, колдун позволял задавать вопросы. Да, он никогда не злился – даже когда Адвар в бешенстве назвала его кастратом, сделал вид, будто ничего не произошло.

- Здравый вопрос, - колдун хмыкнул. – Ты заметила, что я намеренно свернул разговор так, чтобы появилась причина... показать то, что обычно не показывают, - он помолчал. – Тафари тоже заметил бы, если бы не впадал так легко в бешенство. Для таких, как он, важно знать, что купленной вещи никто прежде не касался. По крайней мере, что этого не делал именно продавец. Он ведь был прежде учеником шамана. А вашим степным шаманам свойственны предрассудки. Он не собирался платить за товар с самого начала. Но колдун – это не купец, которого можно безнаказанно ограбить. Тафари – недоучившийся толком шаман – знает, что колдунов следует опасаться.

- Все равно не понимаю, - заметила Накато, когда он смолк – видимо, решил, что полученных объяснений достаточно.

- Ты, возможно, не знаешь. Не обращала внимания. Для ваших степных и для горских шаманов колдовская сила связана с силой мужской. А тот, кто лишен… этой силы, - он хмыкнул, передернул плечами, - все равно, что ядовитая змея, лишенная своих клыков.

- То есть – ты не опасен для него? – она нахмурилась. – А значит – можно просто объявить тебе, что он не будет платить. И отпустить. Не попытавшись убить.

- Да. Он счел, что достаточно пригрозить. Что я испугаюсь слабого удара, нанесенного не всерьез. И не попытаюсь выбить плату или вернуть себе товар.

- И ты действительно развернулся и ушел, - протянула Накато. – А Тафари не попытался тебя догнать и добить.

- Добивать слабого – позор для такого, как Тафари, - Амади усмехнулся. – Тем более, что он всем своим подручным разболтал – мол, пришлый колдун не опасен. Мол, ему давно все отрезали – так что это слабосильный трус. Одно дело – отобрать товар и прогнать с позором труса. Совсем другое – драться с трусом и слабаком.

- Иначе бы – добил, - задумчиво протянула она. – Во всяком случае – попытался бы. Была бы драка. А зачем ты сказал, будто я – ведьма, умею говорить с духами? Чтобы не позарился?

- Сама сообразила, - Амади хмыкнул. – Ты же бывшая степнячка! Должна знать, как ваши шаманы относятся к женщинам-ведьмам. Здесь, в степях и горах, предрассудки сильны. Они и на равнине сильны – а уж здесь и подавно.

Предрассудки. Накато помнила, и что говорили о ведьмах в их кочевье, и что передавали шепотом друг другу служанки в доме, где она когда-то находилась в услужении. Ведьм боялись, их ненавидели.

Ведьма – считалось – способна на многое. Ей подвластны невиданные силы, и духи служат ей. А за это она служит потусторонним духам и мрачным богам, приносит жертвы. И руки ведьмы всегда в крови – потому что только так она может сохранить свою силу. Они коварны, они бесчестны. Ведьма пойдет на ложь и предательство, чтобы заручиться поддержкой своих потусторонних покровителей. Она выполнит любую их волю. Она зальет все вокруг себя кровью, лишь бы задобрить духов.

Предрассудки, да. Но они были сильны. А может, настоящие ведьмы и правда таковы – просто сама Накато никогда настоящих ведьм не видела.

- Мастер! – окликнула она. – Почему Тафари так легко поверил тебе? Ведь ты не слаб.

Колдун фыркнул.

- Предрассудки, - повторил он. – Колдовской дар помещается в душе, а не в какой-то части тела. Во всяком случае, пока тело живо и способно удержать в себе душу, дар сохраняется.

- Сохраняется таким же сильным, каким и был дан от природы?

- В точности! И отрезать что-либо бессмысленно – магических способностей этим не лишишь. Можно разве что голову отрезать – тогда дар рассеется. Вместе с жизнью.

Накато покачала головой. Слишком легко говорил колдун о своем увечье. Притворялся?

- И это действительно были колдуны? – она искоса взглянула на него.

На лице Амади сохранялась печать безмятежности. Шагал беспечно, глядя куда-то вперед, точно видел нечто, доступное ему одному.

- Законы башни Ошакати суровы, - проговорил он задумчиво. – А уж для отступников – так тем паче. Я был молод, глуп, - он помолчал. – Я тогда сомневался в правильности решения. И мог бы вернуться… но после их приговора уверился, что поступил верно. И отвернулся от мастеров башни Ошакати навсегда.

- Почему ты вообще пошел против них?

- А вот этого я вспоминать не хочу, - отрубил Амади. – Пошел и пошел. Молод был.

- А ты был в башне учеником или послушником? – Накато не унималась.

- Ты гляди-ка, - он покачал головой. – И разницу знаешь! Не сиделось же тебе на месте. Был я послушником самой башни. Но об учении тоже говорить не хочу. Давно это было! Чего теперь вспоминать?

Накато покосилась на хозяина. Вроде как не сердится. Правда, это первый раз на ее памяти, чтобы он отказался отвечать на вопросы. Неприятно вспоминать?

Выражение безмятежности с лица никуда не делась. Глядел Амади по-прежнему перед собой, слегка подняв голову. Будто любовался горными вершинами впереди и высоким куполом осеннего неба.

Что задумал? И не узнаешь. Чем-то закончится очередная авантюра ее хозяина…

*** ***

Облака вытянулись длинными лентами в побледневшем небе. На равнине такой картины не увидишь.

Это – горы, совсем рядом с границей бескрайней степи. Несколько лет Накато не видела неба родных степей. Не видела, как по осени блекнет, делается льдисто-серым купол над головой. И под этим куполом растягиваются длинные-длинные белые полосы, похожие на расчесанную шерсть мамонтов, готовую к прядению.

Скучно.

Флейта из камышового стебля стояла, прислоненная к стене пещеры. Но играть на ней Амади девушке запретил. Так что приходилось днями напролет сидеть у входа в пещеру и глядеть в небо.

Колдун отсутствовал четвертый день. Уходить далеко от пещеры он ей тоже не велел. У нее остался запас ягод, вяленого мяса, сушеной травы, чтобы заваривать для питья. Все необходимое – только сидеть на месте было тоскливо.

Пещеру Амади выбрал далеко от хоженых троп. Но все равно, заявил он, поблизости мог оказаться случайный прохожий. А выдавать свое присутствие людям Накато не следовало. Никто не должен был ее видеть. Знать, что в небольшой пещере она одиноко ждет возвращения хозяина-колдуна.

Да, она была способна справиться с любым человеком – и не с одним. Ее сила многократно превосходила силу обученного воина. Да только колдун не хотел, чтобы разошелся по горам слух – мол, бродит где-то в этих местах невероятно сильная женщина, способная побить мужчину, и не одного. Даже если убивать каждого, кто ее увидит – кто-то, да заметит неладное. Насторожится. И поползут ненужные слухи.

Где-то бродит Амади? Ее товарку он сплавил горцу. Ее саму тоже, судя по всему, намеревался кому-то продать. Или отдать также, даром.

Кому, хотелось бы знать? И когда?

Ответ на свой вопрос Накато получила спустя три-четыре декады, когда высокие стебли мамонтовой травы на степных просторах слегка припорошило первым слабым снежком.

Ее новый владелец был главой одного из богатейших кочевий запада. И, чтобы попасть к нему, ей предстоял долгий путь через множество рук.