Монстр поневоле. Книга 3. Снова на привязи

Глава 7

К удивлению Накато, кочевье направилось вдоль подножий гор к северу. Она привыкла, что с наступлением холодов люди стараются перегнать стада южнее. Но Фарадж, должно быть, имел свои соображения.

Шагать через степь пришлось дольше декады.

Кое-что хорошее в этом путешествии было: мысли главы кочевья занимали заботы, связанные с долгим переходом. Так что на Накато он почти не обращал внимания.

Единственной ее заботой стала качка и нескончаемая тошнота, которая лишь порою ослабевала. Привыкнуть окончательно к езде в тесной кабинке она не могла. Только корешки и помогали. И то – старуха-лекарка спустя несколько дней принялась ворчать, что глупая служанка у нее все запасы перетаскала. Мол, могла бы быть и выносливее – все-таки госпоже прислуживает, живет в тепле, сытости и довольстве.

Не скажешь ведь, что с радостью поменялась бы с любой из шагавших своими ногами рабынь!

Большие шатры на переходе не раскладывали. Натягивали небольшие навесы для важных людей племени, их любимых наложниц, дочерей и сестер, а большая часть простых воинов и, уж тем более, рабы спали под открытым небом. Рамла – и ее верная служанка, а как же! – спали в той же кибитке, в которой и ехали. Фарадж туда не заглядывал. Разве что изредка – проведать, в порядке ли его шхарт.

Та чувствовала себя неизменно бодро. Встречала хозяина ласковой улыбкой и приветливыми словами. Тот таял.

Накато только качала головой, когда Фарадж в очередной раз оставался, а ей приходилось выходить наружу и спать в траве, завернувшись в стеганое покрывало.

Лишь несколько дней спустя она сообразила: Рамла боится потерять свое положение. Ее дар, казалось, снова уснул, прекратив напоминать о себе. Собственно, после покупки он ни разу себя и не проявил. Она, должно быть, боялась, что он и не проявится. А Фарадж вспомнит и решит, что продавец его обманул, чтобы заломить цену за рабыню.

И кто тогда помешает ему отыграться на бесполезной покупке?

Продавец-обманщик далеко. А несостоявшаяся шхарт – вот она, под рукой.

Потому Рамла и прихорашивалась перед зеркалом особенно тщательно. Потому и изводила Накато требованиями соорудить ей прическу как можно более прихотливую. И умащивала себя ароматными составами до умопомрачения.

Она пыталась сделать так, чтобы Фарадж и не вспомнил о заснувшем даре ведуньи у своей новой наложницы. Следует отдать ее стараниям должное – ей это неплохо удавалось.

А Накато тайком вздыхала.

Ей запал в память парнишка, что разыскал ее давеча в траве, когда ей сделалось дурно от качки в кибитке. Молодой, с обветренным лицом, но удивительно лучистыми глазами. Они казались янтарными на темном, почти черном, лице.

Она изредка видела его издалека. И терзалась, что нельзя видеть чаще. И хотелось, чтобы нашелся предлог – подойти к нему вплотную, заговорить.

Вспоминалась далекая юность, когда была рабыней в шатре собственного брата. Тогда ей тоже приглянулся один из молодых воинов.

А брат отвел ее в шатер одного из богатых людей племени – старика Аситы.

И чего вдруг вспомнилось? Много лет не вспоминала – следы прошлого занесло степной пылью. А тут – стало вспоминаться раз за разом. Здесь нет старика Аситы. Так что никто ее к нему и не отведет – ее купили для другого.

Хотя еще неизвестно, что хуже – старик Асита или Рамла.

День шел за днем, а кочевье уходило все дальше к северу, отдаляясь от горных подножий. И Накато нет-нет, думала с надеждой – вот остановится кочевье. И, быть может, у нее появится-таки возможность видеть приглянувшегося молодого воина чаще. Вот только посмотрит ли тот на служанку?

Хотя она – не какая-то рабыня, копающая червей или вычесывающая шерсть мамонтам. Она прислуживает любимой наложнице самого Фараджа!

Станет ли это важным для него?

Накато не знала, и вновь вздыхала. Временами она напоминала себе, что она вообще – игрушка колдуна. И задержится в этом кочевье ровно настолько, насколько сочтет нужным ее настоящий хозяин. В каком-то смысле, это даже хуже, чем быть обыкновенной рабыней. Ей нельзя привязываться – все равно рано или поздно придется бросить то, к чему успело привыкнуть сердце.

Но надеяться так хотелось! Ведь она совсем молода.

И Накато надеялась. Зная, что надежда тщетна. Потому что, даже если молодой воин поглядит на нее, счастье продлится недолго.

Но даже недолго – это гораздо больше, чем совсем никогда и ничего.

За такими мыслями и прошла дорога. Не успела оглянуться – как кочевье стало на стоянку. Раскинулись шатры, которые не раскладывали с самого начала пути.

Накато знала: это ненадолго. Зимой трава не растет. Животные быстро объедают высохшие стебли вокруг стоянки, и тогда приходится сниматься с места и шагать дальше. Лишь весной на этом месте пробьются из-под земли зеленые ростки. Зима – время постоянного движения. Но несколько дней покоя будет, и люди располагались.

*** ***

В этот раз колдун не стал показываться.

Никаких фокусов с перемещениями, никаких новых мест. Только голос.

«Повиновение и молчание, - произнес он. – Твое дело ближайшие декады – молчание и повиновение».

Накато замерла на тощем ковре, расстеленном внутри шатра, ощущая, как колотится сердце. Сон пропал. Она слышала, что кругом царит тишина – значит, еще ночь. Можно спать. Глаза она держала плотно закрытыми. Отчего-то боялась приоткрыть их, шевельнуться, вздохнуть глубже.

Амади. Снова пришел в ее сон.

Приказ оставил таким тоном, словно в ближайшие декады не намеревался давать ей других распоряжений. Да и вообще, не собирался проверять – как она здесь, что делает у нового хозяина.

Молчать и повиноваться – вот что ей придется делать ближайшее время.

Она коснулась бездумно печати на руке. Небольшая татуировка, скрытая сейчас колдовством ее настоящего хозяина.

Слова Амади оставили ощущение, что он собирается покинуть эти места на ближайшее время. Надолго ли, и куда собрался? Колдун никогда не отчитывался перед своими живыми куклами. Его планы их не касались. Он поступал так, как считал нужным – а ее, Накато, задачей было – беспрекословно выполнять все, что он прикажет.

Мелькнула безумная мысль – может, сбежать, пока колдуна не будет в окрестностях?

А что. Он сказал – молчать и повиноваться ближайшие декады. Значит, несколько декад ему будет не до Накато. Может, он и проверять не станет, чем занята его собственность.

Да, она может сбежать. Вот только он вернется. И найдет ее, и вернет к себе.

Как он поступит с ней, если она нарушит его приказ? Накато не знала. А как было бы славно: удрать ночью из кочевья. Кто там заметит, кто станет за ней гнаться? Она может за одну ночь уйти далеко-далеко. Хищники ей не страшны, люди – тоже. Нет такого зверя или воина, что мог бы соперничать с нею в быстроте и силе – спасибо колдовству хозяина. А раны на ней заживают стремительно.

Рабов держали не воины с оружием и не веревки. Их держал страх: обыкновенный человек один в степи не выживет.

Но она давно перестала быть обыкновенным человеком. Она – выживет. Найдет себе пропитание, отобьется от хищников, если те рискнут сунуться к ней. Унесет ноги от разбойников и работорговцев. Да и на кой она им сдалась?

Но колдуну даже не придется ее искать. Одно прикосновение к печати – и она сама, завывая от боли, побежит к хозяину.

Она перевернулась на спину и вытянулась, высунув голову из-под полога шатра и глядя в усыпанную звездами черноту.

Несколько декад свободы. Какая разница, что будет дальше? Да, колдун вернется. Да, ей придется возвращаться к нему. Да, он ее накажет. Она не знала, как – он никогда прежде не наказывал ее. Но ведь не спустит он ей ослушание с рук? А потом… потом он придумает новый план. А она получит новый приказ. Но несколько декад не будет ни шхарт, ни ее хозяина – главы кочевья, ни колдуна с его приказами…

Звезды светили с высоты, мерцали и перемигивались.

Нужно просто вскочить на ноги и бежать прочь без оглядки. Но она медлила. Сковала странная нерешительность.

А еще стояло перед глазами лицо того самого воина, о котором вздыхала последние дни. Лучащиеся желтоватым янтарем глаза на темном лице.

Если сбежит – уже наверняка не увидит его! Колдун не станет возвращать беглянку в кочевье, где она выдала свою природу.

Стоит ли мечта о мимолетном счастье возможности обрести короткое время свободы?

Раздумья оборвал дикий вопль, прозвучавший совсем рядом. Накато в испуге дернулась, не понимая, что это и откуда.

Лишь спустя несколько мгновений дошло: крик прозвучал в шатре. Она не поняла этого сразу из-за того, что голова находилась снаружи. Девушка втянула голову под полог, вскочила, кинулась к ложу. Ошалевший Фарадж тряс за плечи бесчувственную Рамлу.

- Воды! – рыкнул он.

Растерянная Накато бросилась наливать. Едва не свалилась, зацепившись ногой за складку на ковре. Мельком подумала – в другое время Фарадж непременно выругал бы ее за небрежность. Зачем не расправила как следует!

Она протянула ему расплескавшийся наполовину ковшик.

Он принял, забыв отвесить ей по обыкновению тычка. Склонился над Рамлой, побрызгал ей в лицо. Попытался приподнять голову, чтобы напоить.

- Иди сюда, поможешь! – шикнул на застывшую Накато.

Та бросилась к ложу, подхватила бесчувственную госпожу под голову. Фарадж пытался напоить ее – только получалось из рук вон скверно: зубы оказались крепко сжаты, так что вода лилась по подбородку, стекая на шею и грудь.

Рамла забилась, и Накато пришлось сжать ее крепко, чтобы она не скатилась с ложа.

Ведунья махнула рукой, и Фарадж отлетел на несколько шагов назад, шлепнулся плашмя на спину. Ковшик вырвался из его рук и, описав широкую дугу, ударился о мягкий полог шатра, скатился на пол.

Глава кочевья, ошалело мотая головой, приподнялся.

Рамла выла сдавленно сквозь сжатые зубы, металась. Если бы не нечеловеческая сила, подаренная колдуном – Накато тоже давно отлетела бы в сторону.

Тело ведуньи корежило и выкручивало, она билась и рвалась куда-то. А не напрасно ли Накато так упорно держит госпожу в кольце рук? Подозрительно! Та одним взмахом руки заставила крепкого сильного мужчину отлететь. А тут – щуплая служанка держит ее, и хоть бы хны! Неправильно это, подозрительно.

Девушка расслабила мышцы рук и тела. И тут же, словно в наказание за небрежность, ей прилетела увесистая затрещина.

Рамла рванулась – и Накато отлетела едва не к самому выходу. Проехалась на спине по полу, свозя ковер, задела пустой медный кувшин и уронила его на себя.

Приподняла голову, ошалело моргая. Рамла перекатилась через ложе и свалилась на пол с обратной стороны, разметала рукой снедь, оставленную на подносе на ночь.

Медый поднос загремел, загудел, когда она принялась в беспамятстве лупить по нему кулаком. Воздух внутри шатра задрожал, пошел волнами.

Накато сжалась от ужаса, увидев пляшущие вокруг пальцев Рамы синеватые искорки. Ох, как бы не вышло, как тогда, в загоне! Вспомнилось разом, как сделалась жидкой земля, как ушла из-под ног опора. Как провалилось тело, и его сдавило со всех сторон тяжелыми пластами твердой почвы.

Кто возьмется откапывать бессловесную служанку? Про нее и не вспомнят!

И хваленая нечеловеческая сила не поможет. Вон, Фарадж не слишком торопится лезть к разбушевавшейся ведунье! Сидит на полу, моргает, мотает головой. Что-то долго он в себя приходит.

Нет, она, Накато, не горит желанием покончить с собой, сунувшись под руку беспамятной шхарт! Та ее пристукнет и не заметит.

От особенно сильного удара кулаком о медный поднос тот загудел громко. Так, что висок пронзила боль. И Накато не выдержала – подхватилась и ползком ринулась прочь из шатра. Запуталась в пологе, еле-еле выдралась из него, сорвав наполовину. Вскочила на ноги, ринулась не глядя – боялась, что догонит колдовской удар.

В глазах рябило – должно быть, от испуга. Нечеловеческое зрение не могло разогнать мглу ночи. То ли огни смазанные вокруг пляшут, то ли кажется.

Она не сразу и поняла, во что врезалась, когда налетела на что-то большое горячее и упругое. Забилась, рванулась – и опомнилась лишь, услышав болезненный вскрик.

Человек, неосторожно ухвативший ее обеими руками, рухнул наземь. Накато застыла, сообразив, что вытворила: опрокинула навзничь воина! Слишком испугалась, не подумала, что у рабыни, слабой женщины, не должно быть сил на такое.

Боги, боги и духи! Она выдала себя.

И что теперь – бежать? А что: все-таки бежать! И оправдание хорошее: скажет потом колдуну, что выдала себя ненароком.

Хотя он все равно наверняка ее накажет. Она ведь ослушалась!

Пока мялась в нерешительности, опрокинутый ею воин приподнялся на локтях, осторожно перекатился набок. Теперь Накато разглядела: со всех сторон к шатру главы кочевья бежали люди с факелами. Должно быть, услышали шум – да и мудрено было бы не услышать! Воин, должно, заметил, как она мчится опрометью прочь, да и ухватил на всякий случай.

Проморгавшись, девушка поняла вдруг – да это тот самый парень, о котором вздыхала последние дни!

Желание мчаться немедленно, куда глаза глядят, разом пропало. Куда ей спешить? Если понадобится – еще убежит. Успеет. А сейчас – хоть поглядеть на него напоследок.

И она застыла, глядя в лицо. Прямо в янтарные глаза, в глубине которых плясали отсветы факелов.

Воин медленно поднялся с земли, пристально глядя на нее. Накато помимо воли сжалась – что-то сейчас будет! Она ж его с ног сшибла.

- Эй! Не убегай со стоянки – кругом бродят звери, - окликнул он. – Ты слышишь меня?

Она недоуменно кивнула. Таких слов она не ожидала.

- Ты узнала меня? – снова вопросил воин.

Накато снова кивнула.

- Не беги никуда! Ты испугалась?

Она едва не расхохоталась. Слишком уж нелепым показался вопрос. Ну да, испугалась. А кто бы не испугался?

- Не беги, ты же меня узнала, - повторил он. – Нечего бояться. Здесь нет угрозы, - положил руку на ее плечо. – Не надо бежать! Идем, - похлопал слегка по плечу, увлекая куда-то.

И Накато послушно пошла за ним. И что это – он не разозлился?

- Я тебя сбила с ног, господин, - проговорила она.

- Ты испугалась, - отозвался воин. – Я тебя отведу к знахарке – посидишь с ней. Переждешь. Идем.

И она направилась следом, ощущая, как дрожат колени. Он решил, что она сбила его с ног от испуга?! Что это от страха в ней проснулась необычайная сила? Выходит, не увидел ничего странного. А может, решил, что сам слишком торопился, зазевался – вот и не удержал бегущую рабыню в руках. И сам свалился.

И причин бежать, значит, у нее нет.

Хотя что за разница – есть или нет? Как бы то ни было – сбежит она, и колдун, вернувшись, сначала найдет ее. А после – накажет и вернет на место. Или придумает ей иное применение – он изобретателен.

Вот только бежать ей больше не хотелось.

Накато шагала вслед за молодым воином. Она останется здесь, в кочевье. Что за прок бегать, если ее снова водворят на место? Она – игрушка колдуна, и так будет отныне всегда.

Сказать больше: несколько лет назад, когда Амади забрал ее из родного кочевья, она этому радовалась. И ее не тяготило положение рабыни.

Она просто отвыкла.

Заточение хозяина подарило ей почти два года свободы. Долгих два года она не зависела ни от кого. Ей не приходилось выполнять приказы, она вольна была творить все, что заблагорассудится.

Правда, творила не так-то много: помнится, Адвар посмеялась над нею и ее простенькими стремлениями – жить в мире и покое, растить сына. Дождаться, чтобы подрос, сделался самостоятельным. Избрал себе путь.

Сына у нее больше нет. В сердце осталась равнодушная пустота.

К чему ей свобода? У нее и желаний своих нет. Она любит идти подолгу вперед, ни о чем не думая. Глядеть в небо. Еще, пожалуй, любит сладкое – пристрастилась, пока жила на равнине. И разноцветные бусы – правда, не так, как сладкое.

Еще раньше любила играть на флейте. Но последние года два в руки инструмент не брала: одна мысль об этом вызывала содрогание. Может, потому так просто ей было не прикасаться к флейте, пока сидела в пещере несколько дней.

Нет, не так-то плохо ей в этом кочевье. Нужно просто привыкнуть к выкрутасам и капризам Рамлы. Если не Рамла – так спустя несколько декад появится кто-то другой. А та, по крайней мере, вполне предсказуема.

- Мы пришли, - подал голос воин, оборачиваясь.

И правда! За мыслями не заметила, как добрались до куцего шатра травницы. Да что там – в кочевье царило столпотворение, а Накато будто и не видела.

Она подняла взгляд на воина и будто в смущении, опустила затрепетавшие ресницы. Так, как некогда учили на равнине. Снова взглянула в лицо.

- Спасибо тебе, - шагнула ближе. – Я так испугалась… если бы не ты – убежала бы невесть куда, и попалась бы в когти льву, - вновь потупилась.

Ах, как вырисовываются мускулы на темной груди! А парень приосанился – да, похвала оказалась ему приятной.

- Я тебе очень благодарна, - повторила Накато, словно забывшись, кладя ладонь на грудь. – Я так боюсь львов…

- Ты иди, - он, смутившись, подтолкнул ее к пологу шатра. – Эй, лекарка! Пусть эта посидит у тебя пока – перепугалась так, что чуть в степь не сиганула! – крикнул, подпуская в голос суровости.

Ах нет, милый! Кого ты так обманешь. Накато лукаво улыбнулась ему, обернувшись через плечо. И нырнула в шатер – навстречу ей уж поднималась помощница травницы, тощая девчонка-рабыня лет восьми-девяти.

Нет, не в последний раз она видит этого парня! Они еще не единожды столкнутся среди кочевья, влекомые повседневными хлопотами.