Союз Аустерлица

Глава 24

После первой неудачной попытки войти в Здешовскую долину, французы пока решили отступить. Понеся тяжелые потери в пехоте и не добившись существенного истощения сил защитников, маршал Мюрат не рискнул послать на верную смерть свою конницу. Но, его войска надежно блокировали выход из долины, установив настоящую блокаду с запада, со стороны соседнего города Вестина. Французы ждали подкреплений и надеялись повторить штурм с более благоприятным исходом для себя.

Маршал Мюрат считал, что его решение не рисковать конницей было достаточно мудрым. Он понимал, что каждый его кавалерист — это не просто какой-то занюханный пехотинец, а часть великой французской мечты о победе над другими армиями Европы. Ведь каждый французский мальчишка, конечно же, мечтает стать именно бравым кавалеристом! Даже сам Мюрат всегда мечтал о воинской славе лихого всадника, вполне достигнув ее. Но, теперь эта слава, которую он завоевал, служа Наполеону, казалось, снова ускользала от него, рассеиваясь, словно дым костра под холодным ветром на биваке в морозный зимний день. Когда офицеры доложили маршалу о количестве потерь, ему не захотелось повторять ошибку, которая могла стоить ему уже не только тысяч пехотинцев, павших в безуспешной попытке прорваться в злополучную долину, но и его собственной репутации удачливого военачальника, близкого к самому Бонапарту. И Мюрат не собирался терять авторитет в глазах императора всех французов. Запросив помощь, он, на этот раз, предпочел выждать.

Французские войска, вынужденно вставшие у входа в Здешовскую долину, поскольку не смогли прорваться в нее с первой попытки, занимались тем, что строили оборонительные сооружения, оборудуя дополнительные позиции для артиллерии, которую постепенно подвозили из трофеев, взятых французской армией после побед при Ульме и Аустерлице. Французские солдаты вынужденно ждали подкреплений, которые должны были помочь изменить ход событий. А офицеры в штабе маршала Мюрата обсуждали, как будет выглядеть новый штурм и какие тактические приемы они смогут применить, чтобы все-таки занять непокорную долину, в которой засели большие силы австрийского ландштурма. Но, в штабных разговорах слышались и нотки сомнений: а что, если снова ничего не получится? И потому каждый час ожидания был пропитан для офицеров Мюрата неуверенностью в успехе.

О настроениях в стане неприятеля разведчики регулярно сообщали графу Йозефу. Отправляя сообщения с почтовыми голубями, агенты графа докладывали, что в рядах французов после сражения в узости «бутылочного горлышка» боевой настрой сменился неуверенностью и тревогой. И каждый французский солдат, вернувшийся с поля боя после поражения в попытке прорваться в Здешовскую долину, не только нес в себе эту неуверенность в собственных силах, но и распространял ее среди товарищей по оружию. Уставшие от долгих маршей и непрекращающихся сражений, французы искали утешение в объятьях обозных маркитанток и горожанок оккупированного Вестина. Но, покоя на душе у солдат маршала Мюрата не было. И даже плотские утехи не помогали избавиться от уныния.

Ведь им, завоевателям, уже казалось, что эта очередная война выиграна и закончена. Еще совсем недавно в лагерях французских солдат, среди смеха и песен, раздавались разговоры о том, как они были вознаграждены Фортуной прекрасной победой. Они тогда думали только о том, что им надоело быть частью этой войны в далеких краях, вспоминая о своих семьях, о матерях, которые ждут их возвращения, и о девушках, которые пообещали им верность в далекой Франции. И в их сердцах разгоралось желание поскорее вернуться домой с вестями о победе и славе, чтобы оправдать надежды тех, кто их ждал. Почувствовав победный кураж, французы уже расслабились и никак не ожидали, что боевые действия против австрийцев, засевших в горной долине, придется возобновлять с новой силой, и что война затянется на неопределенный срок.

В это время в лагере защитников долины все понимали, что нужно подготавливаться к новому нападению. Чувствуя свою силу и единство, моравские ополченцы тщательно готовились к неприятельскому штурму. Их дух был высок, и каждый из них отлично понимал, что эта долина с ее полями, холмами и маленькими речками, была не просто географической точкой, а их родным домом. Они знали, что каждый день, проведенный в ожидании неприятельской атаки, приближает их к решающему моменту, когда им придется отстоять свои права на эту землю в новом сражении против французов. Потому каждый из ополченцев, призванный из жителей этих мест, понимал, что родной край стоит на пороге великого испытания.

Но, несмотря на все тревоги, в воздухе Здешовской долины все-таки витала надежда. Ведь ходили слухи, что Россия обязательно поможет, прислав свои войска. Не даром же рядом с главными людьми новой моравской власти присутствует русский князь Андрей? И люди шептались о том, что он настоящий герой, имеющий влияние не только на Кутузова, но и на русского императора Александра.

Кроме того, ополченцы верили в своих командиров. Граф Йозеф и барон Томаш представлялись им умудренными людьми с огненными взорами, твердыми руками и со стальной волей, но со справедливостью в сердцах. Новые правители, казалось, отлично осознавали, что нужно укреплять не только стены оборонительных сооружений, но дух народа и взаимопомощь всех людей, независимо от сословий. И жители города Здешов одобряли действия своей новой власти. Они хорошо понимали, что именно это сплочение в едином порыве отстоять свою землю, может стать решающим фактором, когда придется сражаться плечом к плечу против французов, если они все-таки захватят долину, встав осадой под городскими стенами.

Моравские полки остались на прежних позициях, пополняемые свежими силами посредством регулярной ротации, которую я посоветовал наладить графу Йозефу, как только мы с бароном Томашом вернулись в штаб обороны. И я заметил, что к моим советам прислушивались все больше. К тому же, как выяснилось, бесшабашным порывом помочь эрцгерцогу Фердинанду в недавней контратаке против прорвавшихся французов, я упрочил свою репутацию героического русского князя. Тем более, что барон Томаш сразу же рассказал об этом происшествии на правофланговом редуте всем штабным.

После той памятной контратаки, где я пришел на помощь эрцгерцогу Фердинанду, отношение ко мне заметно улучшилось. Местные офицеры теперь окончательно воспринимали меня за своего и даже сами стали обращаться ко мне за советом. А штабные разговоры часто крутились вокруг моих предложений. Я видел, как мои идеи о более гибкой обороне начинают воплощаться в жизнь. И мое влияние в штабе обороны Здешова становилось все ощутимее.

Граф Йозеф, человек рассудительный и опытный, не только принял мое предложение о ротации войск, но и стал регулярно запрашивать мой совет в важнейших решениях. А барон Томаш после его откровений в нашей совместной поездке на передовую с инспекцией, стал относиться ко мне так, словно я его давний друг и соратник, всегда поддерживая мои инициативы и убеждая штабных в моей правоте. Он, словно бы, взял надо мной шефство, как более старший товарищ, отлично знающий местные реалии. Он теперь всегда был рядом в штабе, готовый по-дружески что-то посоветовать и предостеречь от ошибок.

Его опыт и знание местных условий часто помогали мне увидеть то, что я мог упустить. Вместе с Томашом Моймировичем мы составляли неплохую команду. И я верил, что наши совместные усилия помогут удержать позиции и одержать победу над французами. А его влияние на других офицеров было неоценимо, поскольку он обладал авторитетом самого непримиримого патриота Великой Моравии. Все знали, что он в любых ситуациях руководствовался именно чувствами патриотизма, не боясь противопоставлять свои патриотические доводы холодному военному расчету главнокомандующего графа Йозефа.

Меня радовало, что моравские полки, несмотря на все испытания, сохраняли боевой дух, а на позициях царила атмосфера уверенности. Я посоветовал графу Йозефу ввести эту систему, как только мы с бароном Томашем вернулись в штаб обороны. Регулярная ротация, которую утвердили по моему предложению, давала возможность отдохнуть уставшим солдатам, а свежие подкрепления, меняя бойцов переднего края, придавали обороне устойчивость. Офицеры теперь знали, что работа в тылу четко налажена, и их обеспечат не только боеприпасами и провизией, но и новой еженедельной сменой солдат, отдохнувших в городе. И от этого настроение на передовых позициях улучшалось у всех. Ведь отдохнувшим людям гораздо больше верилось в победу!

Мои предложения о создании военно-медицинской службы с возможностями не только оказании первой помощи прямо на поле боя, но и ускоренной эвакуации раненых в городские лазареты, тоже были приняты и уже воплощались в жизнь. Ради этого мне даже пришлось публично заявить, что, мол, обучался одно время медицине в юности у одного профессора в Петербурге, который уже умер. Но, несмотря на то, что такое занятие считалось неблагородным и плебейским, никто из руководителей моравского мятежа не только не осудил меня, но все они даже обрадовались, что среди высшей знати появился наконец-то человек, способный отличить настоящих лекарей от шарлатанов и упорядочить оказание медицинской помощи раненым.

И никто из первых лиц моравской хунты не удивился, когда я предложил наладить на системной основе военно-медицинскую службу, включающую в себя санитарные подразделения переднего края, транспортную службу эвакуации раненых, госпиталя и центры реабилитации для выздоравливающих. Сам главнокомандующий одобрил мое начинание и предоставил мне соответствующие полномочия, назначив не только своим военным советником, но и начальником военно-медицинской службы. И я чувствовал, что становлюсь неотъемлемой частью этого маленького военного мира нарождающейся Великой Моравии, где каждое решение самой настоящей военной диктатуры или хунты, возглавляемой графом Йозефом, могло повлиять на исход противостояния с французскими завоевателями.

Вечером, когда морозный закат окрасил небо над долиной в багряные тона, граф Йозеф пригласил офицеров на ужин в честь рождественского сочельника. И меня, разумеется, позвали в числе первых. Величественный зал небольшого дворца, отделанного в стиле барокко и принадлежащего семье Бройнеров-Энкровтов, встретил гостей зелеными еловыми ветвями, которыми декорировали стены, а также небольшими елочками по углам, украшенными настоящими красными яблоками, подвешенными на нитках. В воздухе витал характерный запах хвои. От натертых до блеска паркетных полов пахло воском, запах которого еще более усиливался от многочисленных свечей в люстрах и канделябрах, отражавшихся в больших зеркалах настоящими зеркальными коридорами, загадочно уводящими взгляд куда-то в глубины зазеркалья.

Помимо старших офицеров, на торжество были приглашены и представители самых знатных семейств Здешова из гражданских. Гости приходили друг за другом, наверное, целый час. Их встречал сам граф, чисто выбритый и облаченный в новенькую парадную военную форму, он раскланивался с посетителями. После чего каждого из них провожали слуги, усаживая на то место, которое предназначалось возле длинного стола именно ему. А на столе, несмотря на военное время и на блокаду, устроенную Здешовской долине французами, наблюдалось изобилие угощений. Изысканные блюда и напитки, фарфор, хрусталь и столовое серебро сообщали гостям не только о богатстве графа, но и о его щедрости.

Когда гости наконец-то собрались, граф, подняв бокал, начал свою речь. Он говорил не столько о Рождестве, сколько о чести, о славе и о том, что каждый из защитников Здешова — не просто солдат, а патриот своего народа, жаждущий скорейшего возрождения Великой Моравии. Граф отлично владел ораторским искусством. Его слова, полные страсти и убеждения, были подобраны таким образом, чтобы напоминать присутствующим о том, что война — это не только солдатские кровь и пот, но и дух, который объединяет людей в тылу в единое целое. И не только офицеры, но и каждый знатный горожанин из приглашенных на этот торжественный ужин, слушая главнокомандующего, ощущал, как в груди разгорается огонь, который способен растопить лед неуверенности.

— Друзья мои! Сегодня, в этот священный час, когда наступает Рождество Христово, мы должны помнить о том, что все мы — хранители чести и славы нашей древней земли. И очередная война — это не только кровь и боль для нас, но и повод сплотиться в единое целое, как в старые времена. Каждый из вас, кто присутствует здесь, — это не просто благородное имя в списке гостей, а часть Великой Моравии, которая рождается прямо сейчас в наших сердцах, наполняя их верой в победу! — говорил граф, и его голос звучал решительностью.

Я же, слушая его речь, искал глазами баронессу фон Шварценберг. Но, из ее семьи увидел только пожилую Радомилу, молодую Брониславу и совсем юную Иванку. Когда же я все-таки улучил момент, поинтересовавшись, где же Иржина, ее тетка Радомила сказала мне:

— Ей сейчас не до торжеств, князь. Она плохо себя чувствует. И Эльшбета тоже осталась дома, чтобы ухаживать за ней.