Тайное местечко

Глава 24

Народ на лобном месте Порвинга стал собираться задолго до назначенного для встречи с Князем, времени. Нелёгкая была у Лексы и побратимов, неделя. Метались, как блохи на пёсике, не жалея себя, иногда и без сна или пропуская приём пищи. Хорошо, что плащи скрывали так же и изможденный вид этих страдальцев.

Жаль, как было в прошлую встречу Князя и Порвинга, Лекса не мог знать, ввиду того, что его тогда здесь не было, дела Княжеские угнали его в другие края. А сейчас, наблюдая из окна резиденции за приготовлениями народа он мог себе позволить только предвкушать и трепетать, чтобы его, а точнее план подготовленный по научению Аглаи Дормидонтовны, удался. Но тут так много зависело просто не от него, а от воли случая. И от проницательности одной очень важной сущности Мира. В то, что она просто местная обитательница леса за Уставой, Лекса не верил уже очень давно. Слишком много слухов и небывалиц передавалось из уст в уста в их среде, да от мудрых наставников. Да, былой силой она не владела, за что то расплата, знали лишь по слухам, но, менее значимой от того она не становилась. В одном Лекса с ней был очень согласен — традиции волховства точно надо бы было воскресить, но… Проклятый удоговор, будь он не ладен! Да и то, что привело тогда Мир к тем кабальным условиям, и что затронуло лично Род Лексы, было отдельной болью слишком многих. Это так мешало, так связывало… Что он мог сказать точно — прибыль не получила ни одна сторона союза, а вот крепы на руках/лапах заимели обе.

— Кабальный договор, рабы сговора, что же не нашлось идиота остановить этих умников?

Он не заметил, как произнёс это вслух, и тут же от дверей услышал резкий, но такой привычный окрик Князя:

— Всё поминаешь прошлые грехи, Лекса?

— Князь! По здорову ли?

Развернулся он приветствуя Главу земель, решив не продолжать старого никому не нужного спора.

— Твоими молитвами, Лекса. Здрав будь, соглядатай. Всё ли готово?

— Верь: делаю, наблюдаю!

— По вере твоей, Лекса. По делу твоему воздастся нам сторицей. Не пора ли выйти?

— К людям?

Удивил сам себя этой фразой Лекса и, припомнив Остапа, снова невольно хмыкнул.

— А что, Рода не прибыли ещё?

— Да, как не прибыть, вон, собираются потихоньку, на два лагеря делятся, как на поле ратном.

— Ох, Лекса… Не понимаю я Вас, псов цепных.

— Один знакомец недавно назвал меня «санитаром леса».

— Кем?

— Там, откуда тот знакомец, так называют охраняющих общество от всякой заразы.

— Ну, почему же леса? Тогда уж княжества.

Тоже хмыкнул Князь, сам не подозревая, что повторил слова, сказанные тогда Лексой.

— Хорошее вышло уточнение. Мне тоже по-нраву.

— Ещё бы! Ну, да вернёмся к нашим делам. Думаю, пора!

— Да, Княже, Но прошу тебя, не подставляйся! Никто не сомневается в твоей храбрости и инстинктах, но ты нам важен живым! Да и сыну твоему на престол рано.

Князь только кивнул, не было у них никогда близких и тесных отношений, но цепной пёс снова был прав, в том ему не откажешь, а то что он говорит правду, не примазывая лесть, тоже стоит дорогого, ведь тех, кто готов льстить и так слишком много рядом. Тот уговор, что поминал сегодня Лекса, и Княжеский Род ставил в зависимое положение, и тяготил князя. Но и он ничего не мог с этим поделать, благодарить следует «премудрых» предков, да Богов. Но за то они были живы, и жили не так уж плохо. И жил Мир. Миры. Князь вздохнул, пропустил вперед Лексу и вышел вслед за ним.

Площадь гудела многоголосьем разночинного общества. А вот три лагеря собравшихся, глаз Князя выхватил сразу. Два из них Лекса обозначил ранее, как непримиримые Рода Порвинга, а вот третий удивил и Князя, не помнилось ему ранее в этом или другом городах, чтобы люди стояли обособляя себя ото всех. Князь снова нахмурился. Но потом увидел, что эта третья толпа словно не такая плотная и отдельная. Много разнолюда было и среди Родовичей. И они от них не чурались и не сторонились. Может, это его накрученный докладами от Лексы и Главы города, глаз так обособил эту общность?

«Посмотрим…»

Так размышляя, Князь следовал за Лексой, кивая направо и налево знакомым главам Родов. А за ним следовали его соглядатаи и вечные смотрители — дружина из Рода Волка, в своих извечных серых плащах. Здесь и сейчас, в летний тёплый день, смотрелись они особенно чуждо, но никто не жалел этих дружинников, скорее, сторонились, но выказывая при этом почтение к статусу и заслугам, коих было не счесть.

Подойдя к месту старшего на этой церемонии встречи с жителями Порвинга, Князь, по обычаю обратился ко всем собравшимся с приветственным словом, начиная от простых жителей, и доходя до самых именитых, заканчивая старейшиной Порвинга, что сидел здесь на специально принесённом для него, по причине немощи, кресле. Этим Княжеский Род подчёркивал, что важны для него жители, а не титулы и звания. Так было заведено ещё с незапамятных времён пра-пра-прадеда Главомысла. Никто с тех пор эти традиции не нарушал. Ибо, чревато было, уж кто, как не Князь то знал.

— Здравы будьте люди Порвинга, здравы будьте родовичи Порвинга и Бог с тобой, старейшина и глава Порвинга, уважаемый Колеус из Рода Пустельги. Боги да прибудут с вами, жители доброго Порвинга!

В ответ раздалось многоголосье тех, кто прибыл на встречу с Князем, и сейчас казалось ему, что здесь собрался не только город, но и окрестности. Князь обвёл своим взглядом пришедших сюда, словно стараясь заглянуть в глаза каждому.

Дождавшись тишины, подал голос в ответном слове Колеус, хоть его голос был не так зычен и силён, как Княжеский:

— Мир с тобой, Князь наш, Главомысл! Боги да прибудут с тобой в делах и помыслах твоих! Приветствуем тебя на земле города Порвинга! Да славится он в веках, да не оставят Боги вниманием своим людей, родовичей и гостей нашего края! Мы рады тебе, Князь Главомысл из Рода Ястреба.

Князь слегка поклонился этой речи. И тут слово взял Лекса, что тоже представляя Порвинг, и был сейчас ответствующим перед Князем за дела в нём.

— По здорову тебе, Князь, приветствую тебя в Порвинге, Мы рады тебе!

Кивнул Князь и этому приветствию, и заметил, как Лекса встал чуть ближе к нему, и чуть впереди и слева. Это было странно, но Князь знал, что Лекса сделает только то, что будет на пользу Князю. Что-что, но не питая дружбы и симпатии к Роду Волка, Князь доверял им постностью, ибо уговор они обойти всё одно не смогут, а погибать точно не захотят, ведь и в посмертии весь их Род не ждало в таком случае ничего доброго. Потому, выкинув действия Лексы из головы он переключился полностью на эту встречу.

— Ну, расскажите, жители славного Порвинга, как живётся вам под небом Сварога?

Тут обычно Князь слышал привычное: «Славно живём, Князь», или как вариант было: «Проблема у нас…» Тогда всё быстро решалось, к тому времени обычно старейшина всё уже подготавливал, а Князь был эдаким свадебным генералом, что хмурил брови, или кого-то журил за дела его неприглядные, потом все мирились и благодарили Князя. Ну или очень редко, когда кто-то начинал взывать к справедливости. Но и там князь просто доверял разобраться в ситуации кому-то из дружины Волка, а там можно не сомневаться, что всё по Кону будет, далее чествования шли своим чередом. А тут, очень неожиданно для него, всё это многоголосие перебили вопли как раз того лагеря, что Князь выделил, как отдельную людскую часть. Причём, кричали они очень слажено, и хоть вразнобой, но одно и то же. И потому у них сразу отлично получилось перебить остальных, хоть было их намного меньше в этой группке. Напряжение Лексы заметил только Князь. И сразу увидел, как к той толпе стали приближаться неприметные такие ребятки. Аккуратно так… А князь меж тем поднял руку, в знак призыва к тишине и устремив как бы удивлённый взор на всех разом, вопросил:

— Что такое, миряне? Что не так?

— Взываем к справедливости, Княже! Не может твой глава города порядок навесть! Не по силам Родовичам по Кону жить!

— Да, ведаю о том, что ж поделать, коли немощь одолела! Потому и отправил в поддержку верную княжеству дружину Рода Волка. Вот, правая рука моя в Порвинге, Лекса из Рода Волка и наводил порядок, покась я приехал, для утверждения нового Главы и старейшины славного города вашего.

— Не изволь гневаться, Княже, но не по силам твоей дружине сие! Посмотри, какое родовичи немирье устроили, ни одной семьи ведь нет, чтоб не участвовала в разборках меж собой! А весь люд, все жители города страдают. И никто ничего не сделал, Лекса твой с братушками своими последние девять дней гуляет и веселится!

— Да неужто? За такие обвинения и ответ держать придётся!

Сдвинул в гневе брови Княже и словно надвинулся на возводящих напраслину. Но те и не думали робеть, а наоборот, вперед вышел один мужик, и дерзко подбоченившись, ответил:

— А и сдержу!

— И мы сдержим!

Стали раздаваться голоса из того же недружелюбного лагеря.

— Вот, глянь, — продолжал дерзкий, — как родовичи выстроились пред тобой в две колонны! Как глаза не поднимают, на друг — друга смотреть не могут от неприязни! А чуть тронь и того гляди, вцепятся Главы друг другу в бороды, а там и до простого люда смертоубийство дойдёт!

— А и вправду! Лекса, Что при тебе Рода так жить стали?

— Да, нет, Княже…

— Погодь, — повысил голос Главомысл, а был он у него резкий, и выше голоса Волка, тот и примолк враз, отступив назад.

— Вон, — продолжали из толпы, — Вепри и Лисы, Глухарь и Тетерев, Сова и Ласка… У них немирье, а простые родовичи, да люд бечь прочь готовы! Только страшно… И нам всем достанется!

И дальше ото всех в толпе пошли перечисления действительно всех Родов города.

— А ну, выходи Главы Родов, посмотреть на вас хочу. Ты смотри, Лекса, а ведь так и не подходят друг к дружке, так и топчутся! Что теперь скажешь? Опять нет? Тогда молчи лучше! Отдельный разговор к тебе будет! Да за гульки ваши недельные отдельно спрошу с каждого! А вы, Главы, передо мной теперь ответ держите, в чём у вас немирье таким поверьем приключилось? Раз наш соглядатай и наблюдатель голоса лишён, я буду судьёй вам! Ну, что молчите все? Тит Со́вин, от тебя то я такого не ожидал, кто твой немирец? Глухарь? Да́йнет? Ваши немирия вроде ещё при прабабке моей случались, да там и остались все! Что опять то вылезло? Что не смотришь на меня? Тит? Дайнет?

— Прости Княже, потому и не смотрю и молчу, что стыдно. То глупости какие-то, недопонимания, всё давно быльём поросло, а признаться в том стыдно, вот и … Прости Дайнет, славный Род твой, добрый Род! Прости, коль обидел чем! Не держу зла, а коль виноват в чём, скажи, повинюсь в том!

— Да, что ты, Тит! Добрый Род твой! И на тебя обиды не держу, прости и ты меня, коль что не так! Держи руку мою, она порука в моём уважении тебе и Роду твоему славному.

И они пожали друг другу руки, обнявшись по братски и отойдя в одну строну вместе.

Взгляд Князя чуть подобрел, а тут и остальные Главы Родов стали виниться перед князем и Родом названого противника и жать руки, заверяя друг дружку и Князя в добрых отношениях. Князь же теперь стоял в недоумении, но все Главы Родов замирились при нём, и он не мог ни одного уличить в обмане или вранье, всё происходившее было честным. Последними замирились и Веян Куница с Никодимом Барсуком. Князь к тому времени уже, и полегчал взглядом и повеселел.

— Это что ж тут такое было? Вы без меня так не могли? Вот, жителей Порвинга перепугали да насторожили! Никодим, Веян, ну вы то всегда в мире жили, вообще не помню за вами ссор и разногласий! Что ж стряслось?

— Прости Княже, того и мы не поняли! Были и будем добрыми соседями впредь.

Но тут Князь вспомнил и другое и вопросил толпу:

— А что родовичи, да простой люд родовой и городской, кто из Рода али города уйти желает? Каждого под защиту свою возьму тут же! И чад и домочадцев! Кто готов? У кого в том желание или нужда какая? Да, всех родов вопрошаю, люд и родовичи! Выходь ко мне, никто не смеет обвинить или препятствие чинить.

Но толпа переглядывалась в недоумении, а выходить желание не изъявил никто!

— Ну вот, — обвёл победным взглядом народную площадь Княже, словно сам всё добро сотворил и Мир воцарил, — добрые жители Порвинга, вишь, и разобрались, всё добре у вас в родовичах! И Боги с ними! Всё по Кону!

— Всё да не всё!

Вышел вперед новое действующее лицо, того прежнего обвинителя Князь уже и взглядом не смог сыскать, чтобы предъявить, а уже новый продолжил наступление:

— Сговор у родовичей с Волками! Люд простой обижают, заступись, Княже! Богами просим!

— Ты что, отребье человечье, нести удумал?

Сорвался с места Лекса, а с ним и чуть не все Волки, но несколько из них остудили свой пыл и остались при Князе, как того требовал уговор.

— Вот, Княже, с нами, как с отребьем можно? — Вопил визгливым и мерзким голосом испуганный обвинитель, но продолжал, — нас убивать можно безнаказанно? Не перед кем ответ держать? Разве то по Кону? Княже? Сам видишь?

— Лекса! Охолони!

Взревел Князь, готовый тоже ринуться вперед, на защиту говорившего человека.

— Княже, да как он смеет…

— Охолони, вернись, да подле меня встань, обвинение серьёзное выдвинуто. Оно и на меня тень кидает, потому и ответ держать мне придётся. Что за сговор? С кем?

— Да с тем самым Никодимом Барсуком, об том весь Порвинг знает! В пригороде дорожного дома убили Трофима Домого, а убийцы из Рода Барсука, их родные Трофима на месте убивства и застали с камнем в руках, над телом Трофима стояли! Держали их долго в тюрьме у нас в Порвинге, дознание учиняли, те были виноваты, всем было ясно, а как Никодим сходил в резиденцию в Лексе раз, так и дознаваться больше не стали. Опосля, туда же отнёс ему Никодим дары, что в сундуке еле поместились, но шли под покровом темноты, а обратно с пустыми сундуками, то люди всё одно всё видели! Так на утро тех убийц и вывели из тюрьмы, как невиновных, и Волки их ти́хонько сами проводили в дом Главы Барсука, где теперь и прячут от нас и от тебя!

Народ вокруг стал роптать, все откровенно стали обсуждали услышанное, недоумевая, как же мог смотрящий Князя отважиться на такое, а уж Никодим, коего знали только с добрых дел и поступков. Это вообще казалось странным. Но приехавшие недавно в город припоминали, что действительно дорожный дом Трофима не работал и был пуст.

— Лекса? Никодим?

Голос Князя был так елеен и полон патоки, а взор его насколько же тяжел при этом, что метал бы молнии, если бы такое умения у Князя было. Тут бы оба и в землю вросли, а слов молвить при том не могли.

— Где сейчас убийцы?

— Княже, — нашёл силы Лекса, — не виновны они, то дознание показало, они…

— ГДЕ ОНИ?

Ещё тише задал вопрос Князь, но услыхали его даже в самых удалённых уголках сходной площади, такая тишь стояла там.

— В моём дому, Княже, — подал голос и Никодим, — не виноваты они, и сговора…

— Сюда их, живо!

На тех словах пара Волков бросилась по улице к дому Главы Рода Барсука.

— Тебя, Куница, тоже купили?

— Что ты, Княже! Не обижай моих седин. У нас всё и так решено, по чести, по совести, по Кону!

— Ежели за кем прознаю о таком решении, удавлю, — прошипел сквозь зубы Князь, — все Рода причастные удавлю властью своей, что по Кону у меня от Богов! Есть ещё такие? Кто что знает? Говорите! Защиту обещаю тому! И опять, никто не отозвался. Князь снова перевёл взор свой на двух обвиняемых в сговоре. Те стояли немы, но смотрели на Князя жестко.

«Конечно, пока вина не доказана, виноватого нет, нет и суда. — размышлял Князь. — А как доказать-то? Лекса же не дурак, всё что можно убрано, но как же он мог, шельма? Как посмел? А, сказали гулял, кутил, вот и спускал в праздник вольное. Козьму звать, так тот то явно в доле, опять же продумал Лекса явно! Прибью, гниду!» Не отпускало Князя злое состояние, что застило ему способность думать здраво.

— Где Козьма, Лекса?

— Так, отбыл по делам, знать, не вернулся ещё. Я бы знал.

— Услал, значится, освободился…

По толпе тут и там стали проноситься пересказы того, дня, когда убили Трофима. Назывались имена того, кто что-то видел, кто что-то слышал, велись пересказы от лица тех, кто именно там и присутствовал, кто видел именно сам момент страшного убийства и измывательства над Трофимом, и над всей его семьёй, а кто-то и страшные орудия убийства держал в руках, то это был топор, то нож, то оглобля, или веревка, то камень (да, кто-то и то угадал). Но вот уже и вся толпа вокруг была в курсе каждой самой мелкой детали, вплоть до последних слов проклятья убийцам от умиряющей младшей дочки Трофима, что защищала своего приёмного недоразвитого по годам братца, который умирал молча, как положено мужчине…

Слыхал ли то Князь? А то как же, все слова и пересказы отражались на лице его, пробегая волнами гнева и злобы на дружину свою.