Летопись Серого Ордена – 2 Тенета войны

- Голова дырявая! Не писал ли ничего?

– Еще нет. Надеюсь, у него все хорошо... Потому что я уже переживаю немного, — она нахмурилась. — А кума снова молчит. Лишь на день рождения крестнику письмо с банкнотой прислало. Последние три года вообще не приезжает...

— Не обращай внимания на Катрю, у нее голова молниями начинена, — махнул рукой Игнат. — А ригу сделаю, милочка! Не беспокойся.

И быстро, чтобы подальше от неприятной темы, спросил:

- Где маленький?

— Тушится где-то, голова, — Ульяна перекрестила хлеб и поставила в печь. — Я так устала, Игнат... На него одни жалобы! Постоянно придумывает какой-то вред или сражается с другими детьми. Люди жалуются, даже священник сказал: если Остап хочет осенью пойти в школу, то он должен научиться приличному поведению. А где он ее научится? Парень почти без отца растет.

Так и я когда-то, подумал Игнат.

— Меня он не слушает, а папа приезжает на несколько дней раз в два месяца и все, — она села на табурет напротив. - Он в тебе видит героя, а я - опостылевшая мама, которая только все запрещает и заставляет делать неприятные вещи!

От одной пакости заскочили на другую. Как он ни старался, получается плохо.

– Извини, – сказал Игнат.

– Не извиняйся. Лучше пробуди отца, Игнат. Повлияй на него... — Ульяна улыбнулась. — Я знаю, с кем ложилась и за кого выходила, и не жалуюсь. По хозяйству сама справлюсь, но ты помоги хоть с воспитанием, а?

– Помогу.

...Когда Орыся сообщила, что женится на каком-то консуле, и с этим ничего уже не сделаешь, поэтому она никуда вместе с ним не убегает, Игнат не знал от ревности. После бурной ссоры, из которой сероманец вышел со следами от трех пощечин — по одному на каждую щеку и губы — в течение месяцев ложился с каждой, которая только намекала. Такова была его месть коварной Орисе, пока патрулирование не занесло Гната сюда.

Ульяна была первой девушкой на селе: красивая, умная, ловкая, остроумная. Когда родители решали, за кого она выйдет замуж — типичная история украинской женитьбы, Ульяна решительно всем отказала. Родители, настаивали, надменная дочь стояла на своем, и как бы кончились их споры, если бы не случайная встреча, которую и Игнат, и Ульяна, казалось, только и ждали, чтобы потерять рассудок. Вечер, когда дочь пришла под руку с зайдой-характерником и сообщила, что ждет ребенка, был полон слез, битой посуды, упреков, брани и проклятий. Но сделанного не вернешь: свадьбу гуляли три дня, и это было славное гулянье. Из характерной четверки брат Эней женился первым, и собратья еще долго не поверили этому вере.

Тесты от молодоженов сразу отмежевались — даже не предлагали ставить дом рядом, а гордая Ульяна не обращалась к ним за помощью даже во времена наибольшего затруднения. Она самостоятельно возилась по хозяйству и воспитывала сына. Неудачники-поклонники, женившиеся на девицах, которых раньше завидки брали от Ульяны, теперь злорадствовали, глядя на жизнь бывшей первой невесты. Ульяна не обращала внимания.

Молодожены нашли в этом браке желанный побег. Впоследствии чувства поблекли, но Игнат с течением лет понял, что уважает Ульяну все больше. Не каждому везет с женой, а особенно такому повесе как он. Игнат стыдился, что свалил все хлопоты на нее. Ульяна была достойна лучшей жизни. Он знал, что подарит ей мечту, но это будет впоследствии, а сейчас... Сейчас как? Он мог разве что приезжать, покупать гостинцы, будто они могли что-то исправить, обнимать ее, обнимать сына, а через день уезжать. Его учили выживать, убивать, превращаться в волка, но не учили быть мужем и отцом.

Дверь распахнулась. Разлетелось радостное звонкое:

- Папа-у-у-у-у!

Парень бросился ему в объятия — высокий, хохлатый, с яркими синими глазами и задорным лицом: вырытый Игнат в детстве.

- Остап! — характерник растрепал сыновья волосы. - С днем рождения, казаче! Держи подарок.

Парень нетерпеливо сорвал обертку и радостно выхватил две деревянные сабельки.

– Оружие! Как у тебя!

— Хватит дрючками сорняки сбивать — имеешь теперь сабель!

Остап легко махнул обоим и чуть не разбил миску из-под борща. Игнат поймал красноречивый взгляд Ульяны и быстро вывел сына во двор.

- Нравится? — он довольно созерцал, как малыш умело крутит «восьмерки», которых его никто никогда не учил.

- Всех завидов схватят, ух! Ни у кого таких нет, – Остап сиял от восторга.

Теперь нужно сказать что-то воспитательное.

- Это оружие защитника, Остап, - Игнат осторожно взял малыша за плечи и присел, чтобы смотреть сыну прямо в глаза. — Ею предстоит защищать людей. Не бей других просто так.

– Я никогда не бьюсь просто так, – нахмурился Остап. — Только когда дразнятся.

- Тебя дразнят?

— Сыном оборотня зовут! - гневно ответил парень и смахнул саблей. — Раньше дружили, а потом стали дразниться. Я их кулаками... А они на меня всю вину рушат.

– Почему не рассказал маме? — Игнат даже зубами скрипнул от ярости. — Она думает, будто ты озорник и задира!

— Маме не говорил, потому что она приуныл, — Остап шмыгнул носом. – Я сам со всем разберусь.

Мой сын, подумал Игнат и крепко обнял малыша.

– Ты молодчина. Но не гамсель тех оболтусов, - сказал характерник. — Знаешь, сколько раз меня оскорбляли? Не обращай внимания на болтун.

Остап вздохнул и почесал макитру — точь-в-точь как Игнат.

– Хорошо.

Пять лет характерник не мог привыкнуть к тому, что этот парень действительно его сын. Разве он заслуживал такого замечательного малыша?

— Не забыл характерный лозунг?

– Не занимай! — Остап воинственно скинул сабли вверх.

— Вот именно! Приниматься за оружие нужно только тогда, когда не остается другого выхода.

– А ты меня в джуры заберешь? — он задавал этот вопрос всякий раз, когда Игнат приезжал, — будто боялся, что ответ изменится.

- Как десять лет стукнет, - усмехнулся сероманец.

— А можно мне тоже селедку?

— Лично выбри, — Игнат снова растрепал сыну кудри. – Ты пока учись хорошо и маму не расстраивай. Видишь, как она по хозяйству управляется? Трудно делать все самой. А я постоянно в путешествиях.

— Потому что защищаешь страну!

Карты на зеленом платье, дорогой коньяк, стук фишек, табачный дым, женский смех, блеск золота, хрустальный звон...

– Да, защищаю. Поэтому, как хочешь стать защитником, начни с малого. Оберегай маму, хорошо?

– Хорошо.

Проклятым соплякам, которые дразнятся, надо что-то пересказать, решил Игнат.

— А тем, кто сыном оборотня зовет, скажи, что если тебя будут дразнить, то я ночью приду к ним в волчьем подобии, покусаю за бока и они сами обернутся в оборотней!

– Ого! – Остап выкатил очища. - Ты действительно так поступишь?

– Нет… Но это будет наш секрет.

Он покатал малыша на Упыре, дал подержать близнецу, показал пару простейших финтов, а Остап жадно следил за каждым движением, повторял все со своими новенькими сабельками, Ульяна смотрела на них из косяка и улыбалась. Игнат радовался ее улыбкой, словно это был лучик солнца.

После ужина характерник вспомнил, что забыл проверить сообщение от десятника, — с сыновьим днем рождения ему из головы вылетело.

– Скоро вернусь, – поцеловал жену в лоб.

– Ты к дубу? - Спросила Ульяна.

— Должен проверить, может быть срочное...

— Надень обручальное кольцо. В деревне на такое смотрят, сам знаешь.

— Да, милочка. Ты же понимаешь, я ее не ношу, потому что...

— Оборотня опасна. Ты говорил, я помню. Но крестьяне этого не знают, Игнат. им дай только повод пялиться и болтать.

На самом деле сероманцы не сторонились украшений, любили и перстни, которые всегда снимали перед обращением. Но Игнат не привык к кольцу и держал его в тайном кошельке, под рубашкой.

— Скоро вернусь.

Вечернее село тихо разговаривало. Интересно, как оно месяцами жить в одном доме, засыпать и просыпаться на одном месте, рядом с теми же людьми? Когда-то это казалось невероятно скучным, а теперь Игнат видел в такой жизни что-то правильное... Что-то, чего ему никогда не иметь.

«Эней от Кромки. Куда девался, пыльный сын? Я тебя к этому паланку перевел, чтобы ты к семье был поближе, а не под юбкой жены отсиживался! Как снова узнаю, что ты, подлец, не на патруле, увидишь, что такое бедствие, Христом клянусь. Понял? Пусть Мамай помогает».

Сразу за этим следующее: «Эней от Кромки. Забыл сказать: за липовые рапорты убью. Пусть Мамай помогает».

Это случилось! Десятник каким-то образом разоблачил, что последний отчет был отправлен не от дуба Костя Чемеринца в Фастовском паланку. Вот срака! По крайней мере, он не знает, под какой юбкой Игнат отсиживался на самом деле.

Утром нужно возвращаться на службу. Если брат Крайка продолжит расследование и поймет, где брат Эней прогуливает службу, и разоблачит, сколько раз тот лгал ему... Лучше об этом даже не думать.

Игнат потратил немало времени, чтобы слепить какую-то правдоподобную ложь о болезни сына в ответ, затолкал липкое чувство отвращения как можно дальше и вернулся домой подавленным. Уже знал, как это будет: он скажет о своем внезапном отбытии и извинится, она расстроится и промолчит, но он все прочтет в ее взгляде. Утром он поедет, а она двинется за помощью к Земледухам — чинить крышу риги.

Дома было тихо. Остап посапывал на боку, Ульяна тоже спала: тяжелый день утомил. Игнат хотел ее, но не решился разбудить. Утром еще успеют... Перед тем, как он сообщит об отъезде.

Поцеловал сына в лоб, разделся, задул плошку. Лег к жене и осторожно обнял ее. Ульяна, не просыпаясь, что-то тихо пробормотала.

– Извини, – прошептал Игнат.

Ткнулся носом в ее кудри, глубоко вдохнул запах. Напахлась его подарком... Игнат почувствовал себя мерзким самозванцем, не заслуживающим места в постели рядом с этой женщиной. Он старался делать все наилучшим образом, но получалось либо посредственно, либо никак. И все же Игнат верил, что когда-нибудь сбудется мечта — тогда их жизнь изменится.

Тогда он сможет чувствовать себя дома... как дома.

***

На утро после семейного пира Николай Яровой, поздравив внука мощным толчком в плечо, шлепнулся в кресло и провозгласил:

— Наконец-то поговорим наедине! Яков к тебе наведывался?

– Вчера перед празднованием. Чем очень мне это празднование спасло.

Утром Яков с семьей, не позавтракав, отбыл без прощания.

— Вот чего ты такой грустный сидел, — сказал дед. — Я подумал было, что это по брачным инициативам твоей матушки.

Ярема отмахнулся.

– Мамуньо я отказать не могу, а Якову – пришлось.

— Рад это слышать.

– Вы для этого пришли? — нахмурился Ярема. — Убедиться, что я не буду работать на брата вопреки правилам?

Когда родственники перестанут относиться к нему, как к самому маленькому?

— Не скрою, — легко согласился Николай. — Слишком щепетильный вопрос, чтобы не проверить. У тебя доброе сердце, а Иаков твой родной брат...

— Который со вчерашнего дня меня ненавидит.

— Это временно, — Николай поправил стальное кольцо есаулы. — После выборов успокоится.

– Особенно после проигрыша.

— Ты поступил, как полагается, внучку. Правильные вещи ходят вместе с досадой. Хватит рюмсать, — Николай махнул ручьем, будто выгонял неприятности в окно. — У него свой путь, а у тебя свой.

– Да-да, – кивнул Ярема. — Слышал эти речи множество раз, от них не становится легче.

– Ты прав, – старик встал. — Что касается дел: недели через три тебя вызовут на совещание в Запорожье. Будет большая здибанка с разведкой войска Сечевой и Тайной Стражей по Северному Альянсу и Изумрудной Орде. Расскажи там от нашей стороны о делах варягов.

Великолепный случай снять от свадебных хлопот.

- Как там дела на Севере, к слову?

– Варяги тщательно готовятся к новой войне, – ответил Ярема. — Успешно отстроили порты и, несмотря на контрибуции, быстрыми темпами восстанавливают флот. У голландцев и испанцев закупают новую артиллерию. Самостоятельно разрабатывают летательные аппараты, значительно меньше воздухоплава, но при этом более быстрые и маневренные. В целом Альянс стремится к реваншу и времени не теряет.

Ядвига Яровая тоже времени не теряла: на следующий день, празднично одетая, ехала вместе с сыном в Тарнополь, где ждала кандидатка номер один. Мать долго стреляла глазами на наряды Яремы и наконец не сдержалась:

— Дорогой сын! Тот костюм, который я приготовила, был бы уместнее рыцарской формы, вы так не считаете?

- Мне в форме удобнее, - мрачно отказал характерник. Жупана с кунтушем он надел принципиально, чтобы отстоять хоть что-то свое, не спланированное заранее матушкой.

– Свобода ваша. Но не печальтесь да! Не на казнь идете, - Ядвига поправила черную шаль.

В пожизненном трауре за мужем она всегда имела на себе что-то черное, как дань его памяти.

— Да еду, будто... — в голову не приходило ничего, кроме нелепого сравнения, которое услышал от Якова, — как на конную ярмарку! Кобылу глянуть, копыта проверить, зубы обследовать, хвоста подергать...

– Не придумывайте, – сжала губы Ядвига. – Это просто дружеский визит для знакомства.

Ага, подумал Ярема, конечно. Мамуньо, наверное, находилась на стадии помолвки, видимо, и брачный договор уже согласовала — оставалось только занести бумаги в местный магистрат на удостоверение.

— Ее зовут Агнессой, — сообщила госпожа Яровая. — Хорошая, умная, воспитанная барышня. Ветвь древнего шляхетского рода самих Тарновских, герба Лелива, прекрасная кровь!

Без пустых банковских счетов, часто встречающихся с семьями древних родов... Обладает хорошим образованием и изысканным вкусом. Впрочем, своими глазами увидите, пообщаетесь...

Ярема отрешенно смотрел в окно.

- Разве не здорово?

Сероманец молча созерцал пейзажи. Ядвига не дождалась ответа и продолжила раздраженно:

— Многие и такого выбора не имели, сын мой. Ваша тетя Катажина, например, впервые увидела мужчину на венчании, и ничего — влюбилась и жила счастливо.

— Целый год, пока не скончалась от родов, — буркнул Ярема.

Госпожа Яровая демонстративно развернула веер, резким взмахом прикрыла лицо и молчала до остановки.

В имении Ярема понял, что с жупаном и кунтушем погорячился — по июльскому солнышку в этой одежде было жарко. Он смахнул с висков капли пота платком и в очередной раз проклял весь этот замысел.

Сухая шляхтичка, чем-то неуловимо похожая на пани Ярову, поздравила Ядвигу как давнюю подругу, чмокнула воздух возле ее щек, поблагодарила за гостинец (сверток свежих марципанов) и взгляд метнулся к характернику.

— Поздравляю, сударыня, — поклонился Ярема.

Дама подала руку и он поцеловал пустоту над кружевной перчаткой.

- Красивый и вежливый паныч, - прокомментировала хозяйка. – Агнесса ждет. Прошу за мной!

Ты прошел войну, Ярема, ты прошел войну, ты способен пережить и эти несколько часов.

Агнесса, кандидат номер один, выполнила безупречный книксен и улыбнулась. В теле, высокая, изящная. Темно-серое атласное платье подходит к светлым волосам, уложенным в изысканный узел с кудряшками. Лицо можно назвать красивым, если бы резец невидимого скульптора не промахнулся — глаза вышли выпученными, словно у изумленной рыбы. Агнесса скрывала этот порок искусным макияжем.

Шляхтич поздоровался с глубоким поклоном. Девушка грациозно приблизилась и протянула руку. Перчатка пахла пряным духом.

– Агнесса. Я о вас слышала много приятного, господин рыцарь.

– Ярема. Взаим, уважаемая панна.

— На этом, дети, оставляем вас наедине, — спели обе мамы. — Выпейте чаю, познакомьтесь, мы вам не будем мешать.

Обе радостно, как девушки после мелкой пакости, покинули комнату. Гайнули цмулить наливки, подумал Ярема. Он бы тоже не отказался от нескольких рюмок моравянки.

– Прошу, садитесь, – пригласила Агнесса.

Стул под ним заскрипел.

– Спасибо, – Ярема нервно пробежался рукой по смазанной воском бороде. — Простите, это странно... У меня подобное свидание впервые, я чувствую себя крайне растерянно и не знаю, как вести разговор в таких случаях.

– О, не беспокойтесь, – девушка улыбнулась и принялась за чайник. – Вам с молоком?

— Нет-нет, спасибо, я с молоком на Севере напился вволю. Потому просто чай, без сахара.

– Прошу, – она подвинула ему чашку из голубой фарфора. — Вы вспомнили о Севере... Мать говорила, что вы прошли островную войну.

– Служба, – указал на вышитый золотом очертание Мамая на кунтуше. — От начала до конца, два года как два месяца.

- Трудно было? — она с уважением посмотрела на ныряльщик за чересом.

Вот как ему ответить?

Как чуть не пошел ко дну во время кораблетроща и хватался за мертвецов в молитвах о спасении? Как после взрыва вытирал лицо от мозга товарища, с которым только шутил о маркитанток? Как врезался во вражеские ряды с горящей саблей в правой руке? Как оружие в руке уродовало чужие тела и выдергивало из них жизнь? Как кричал при взгляде на вырезанного «кровавого орла» на попавших в засаду телах союзников? Как волком охотился на вражеских офицеров и похищал их? Как его выкапывали из груды мертвецов?

Он не желал иметь этих воспоминаний, но они засели в голове острыми обломками.

– Трудно было, – характерник проглотил чаю.

– Вас не ранили?

– Несколько раз, но ничего серьезного. Сами только царапины. Можно сказать, повезло.

Разговор прервался. Ярема понимал, что должен сделать ответный ход. Что там говорила маменька в экипаже?

— Мне рассказывали, что вы любите садоводство.

– О да, цветы – моя страсть, – с облегчением ответила Агнесса. — Если придете во второй раз, я непременно покажу вам свой лучший цветок...

Она запнулась, покраснела и замолчала. Ярема отчаянно искал удачную фразу для выхода из конфуза, но ни одна не подходила к первым минутам знакомства со знатной барышней.

Чтобы заполнить неудобную паузу, оба похлебали чаю. Агнесса овладела собой — надо отдать должное, удивительно быстро — и возобновила беседу.

— Значит, вы действительно умеете превращаться в волка?

– Я ждал этого вопроса, – улыбнулся Ярема и она рассмеялась вместе с ним.

Напряжение спало. Он подробно описал жизнь Северного Альянса, тамошний быт, обычаи, одежду, фьорды — Агнесу это действительно интересовало (по крайней мере, она прекрасно притворялась); девушка рассказывала о выставках картин, поэтических чтениях, последних новостях Тарнополя, Львова и Киева, и так они болтали о разном, пока не вернулись матери. Женщины были довольны и хмельны и во время совместного ужина все время обменивались многозначительными улыбками.

После десерта гости расстались и уехали домой. Механические экипажи Ядвига считала слишком громкими, зловонными и вульгарными, поэтому придерживалась мысли, что шляхта должна путешествовать исключительно в карете с парой добрых коней и погонщиком в одежде с гербом семьи. Замечание, что механическим экипажам также нужны вожди, которые наряжаются так же, госпожа Яровая игнорировала как несущественные.

- Что скажете, сын? — спросила Ядвига, как только карета сдвинулась с места. – Как вам Агнесса?

Характерник принялся набивать трубку. Он прекрасно знал, что молчание равно игре с огнем, но не смог удержаться.

– Как вам Агнесса? — повторила громче пани Яровая и добавила улыбку, хорошо известную с детства: эта улыбка обещала резки на заднице или гречку в углу.

— Думал, будет хуже, — пожал плечами Ярема. — Но удивительно приятно пообщались.

- Хорошо, хорошо, - не настаивала Ядвига. — Запомните свои ощущения... А послезавтра отправимся в Черновцы. Там ждет кандидат номер два! Надо успеть к вашему отбытию.

Ярема тихонько простонал и спрятался в табачных тучках.

На следующий день он бесцельно ездил по окрестностям Чорткова, лишь бы не торчать в имении. Свирепствовал на себя и собственную неспособность отказать матери с ее маниакальными прихотями, свирепствовал на тщеславного истукана Якова, додумавшегося просить о помощи в шантаже, свирепствовал на милую Агнессу, которая вообще была здесь ни при чем и только по досадному стечению обстоятельств попала в этот перечень. Почему взрослая жизнь непрерывно превращается в задницу?

Его смущенные мысли оборвал уж, гревшийся посреди дороги в горячей пыли. Осторожная кобыла остановилась перед ним и испуганно заржала, и вдруг скатилась лавина: взрыв, еще один, ужасный визг других лошадей, в глазах мерцает, сырая земля под коленями, прямо перед ним лежит кобыла с распоротым обломком брюхом, квилит, он пытается запихать, внутренности воняют и парят, ускользают из окровавленных рук, вокруг нестерпимо кричат лошади и люди, а кобыла уже молчит и только пялится на него ужасным глазом.

- Мало!

Он не слышит.

- Мало! Ты с ума сошел? Иди сюда!

Он бросает кишки, кобыла уже умерла. Послушно подходит к деду.

– Они вывели их. Вывели всех! Видишь?

Ярема видит. Дед сбрасывает одежду.

— Должны лечь костьми, но сковать их силы. Это приказ!

Приказ как слово Божие. Лучше бежать насмерть, чем смотреть на тех умирающих лошадей.

– За мной! Не занимай!

Ярема, Николай и другие сероманцы мчатся вперед, на ходу вращаются на волков, Ярема хватает в пасть нож с серебряным лезвием.

Медведи, как на семейном гербе Яровых, огромные, закованные в шпилястые доспехи, ревут и мчатся навстречу. Обратные против обратных, хищники на хищников. Незапятнанные Потусторонним миром дерутся вокруг, не вмешиваясь в поединок проклятых.

Он уклонился от большой лапы. Волку рядом ударом сокрушило череп. Одного взгляда хватит: ни когти, ни клыки не возьмут — мешали проклятые доспехи. Медвежий рев, волчье рычание, выстрелы и звон стали, все слилось, смешалось, склеилось кровью.

Ярема прыгнул на спину ближайшего медведя, на лету перевернулся, левой рукой схватил его за шею, а в правую руку выплюнул нож. Удар в глаз, чем входит глубоко, скрежещет на кости, он вгоняет его дальше, ослепленный берсеркер ревет от боли, становится дыбом и через несколько секунд умирает. Ярема пытается вытащить нож, но лезвие сидит слишком глубоко, характерник не успевает спрыгнуть, тучное тело шлепается на него, придавливает, он слышит последний крик из чужой гортани, превращающейся в человеческую:

- О-о-оди-и-и-и-ин!

Тяжелое доспех бьет по виску шпичатым краешком. Темнота.

Пришел в себя под рядами холодной плоти. Он лежал среди мертвых, по счастливой случайности не растерзанный вьюгой стальных жатв. Воздух не хватало. Попробовал пошевелиться: напрасно. Заорал изо всех сил:

– Помогите!

Чудом его услышали. Какой-то одноглазый сероманец разбрасывал мертвых, достал окровавленного Ярему в этот мир и сероманец замер, опустевший, бессодержательный, но почему-то живой.

Кобыла ткнулась носом в ухо и мечта развеялась. Ярема сидел в пыли посреди дороги. Уж давно исчез, кобыла тихонько ржала. Характерник погладил ее морду, осторожно поднялся на ноги, вдохнул и поморщился - в груди болело, словно ныряльщиком устроили.

Снова! Как стыдно… Он думал, что эти приступы в прошлом, на землях Северного Альянса, их не случалось несколько месяцев… Но они вернулись.

— Если это наказание за слова мои, — сказал Ярема к небу, — я не отступлюсь. И готов спросить снова: где любовь твоя? Она бросила меня. Слышишь? Ты слышишь?

Небо молчало.

***

Смотритель кладбища гордился своей работой. Любой способен постоять за себя, кроме покойников, которые стерпят любое поругание. Защита могил — достойное дело, и только бестолковые, недалекие люди не видят ее благородства. Ничего жуткого в ней нет: через несколько десятилетий смотритель убедился, что ни одно место в мире не сравнится со спокойствием кладбища, а всевозможные призраки и мстительные духи живут только в пугающих баснях и причудливых книжках, вроде тех, которыми зачитывается его меньшая внучка.

Он совершал вечерний обход (где сорняк дернуть, где яд в кротиную нору бросить, где мусор убрать) и увидел среди двух характерных дубов одинокую фигуру. К тем деревьям он приближался редко: вокруг дубов не прятали из-за густых кружев корней, что делали невозможными любые копания, а рыцарскими могилами заботилась семья Непийводы, добрые люди, никогда о мертвых не забывают, на гробнице всегда приносят пасхальные яйца и кулич... Но даже Трохим Неп прислонившись спиной к стволу. Наверное, это сын похороненных характерников, Семен или как его, тоже сероманец. Наведывается редко, но хорошо запомнился, потому что, несмотря на седину на виске, был самым молодым рыцарем Серого Ордена. Смотритель прошел мимо величественной пары сплевшихся в вечном танке деревьев, поймал взгляд характерника и махнул ему рукой, не нарушив сакральную тишину лишним возгласом. У рыцаря был вопрос, но он мог подождать.

Сироманец ответил на поздравление и сразу забыл о смотрителе. Провел рукой по теплой коре. Дубы стали единственным упоминанием о родителях: папа, которого он собственноручно убил; мама, чей убийца так и остался неизвестным. Облик Игоря он до сих пор помнил, но лицо Ольги ушло из воспоминаний навсегда. Только эти два дерева – и он сам – были доказательствами их жизней.

Чернововк пришел сюда в поисках ответов, но ни одного не нашел. Перед глазами возвращалась недавняя встреча.

...Вместо поздравлений он долго всматривался в ее живот, подпоясанный чересом с тремя скобами. Живот как живот – ничто в нем не выдавало признаков новой жизни.

– Мои глаза выше, – сообщила Катя.

После Островной войны характерница сменила прическу: отрастила волосы, которые собирала хвостиком на макушке, а виски брила.

— Пытался ли ты изгнать плод из меня, как экзорцист — нечисть? Тогда следует почитать молитвы, без них ничего не случится.

Он давно привык к ее насмешкам.

- Ты уверена, что... - начал Северин осторожно.

– Верно, – не дослушала Катя. - Четыре месяца. Именно с тех пор, когда мы любили напоследок. Все совпадает.

— Я имел в виду, уверена ли ты, что именно от меня...

Пощечина! Не успел Чернововк приложить ладонь к ударенной щеке, как почувствовал мощный копняк в опасной близости к паху. Северин быстро отпрыгнул и выбросил руки вперед, готовясь к блокированию новой атаки.

Катя стояла, забрав руки в бока, глаза полыхали голубым пламенем.

— В отличие от моего брата, который совокупляется со всем, что только двигается! В отличие от тебя, прыгунья в постель к ведьме при любой возможности! Я! Имею! Достоинство!

Она хлестала его словами, словно плетьми.

- Простите! - выпалил характерник, но было поздно.

Ее гневное лицо налилось румянцем, и Северин почувствовал прилив крайне неуместного возбуждения.

— Еще одно сомнение или намек на отцовство... — Катя выхватила из-за спины саблю и молниеносным взмахом распахала ему рубашку от горла до пупа. — И эта судьба постигнет твои принадлежности! Понял?

— Понял, черт! Зачем одежду кромсать? — он снял изуродованную рубашку и разглядел: не зашить. - Совершенно новая была!

- Чтобы запомнил лучше, - отрубила Катя, спрятала оружие и сразу успокоилась. Ее гнев проходил быстро, как летний шторм.

Он собрал уничтоженную рубашку в скорбный узелок.

– Слушай, – характерница вздохнула. – Да, мы расходились трижды. Когда это случилось в последний раз, то вместе решили, что с нас достаточно.

– Решили не просто так, – удалось заметить Северину.

- Я помню этот разговор! И твои слова о войне, выжившей нас. Но ребенок, Северин... Когда я поняла, что беременна... Для меня это как знак какой-то! — Катя взволнованно провела ладонями по вискам. — Я... Я никогда тебе не говорила, потому что об этом стыдно признаться даже себе, но я завидовала женщинам с детьми. После всей той смерти, что я видела... Как будто спала спала. Взрастить новую жизнь! Я завидовала матерям так, что после войны ни разу не пришла к куме, потому что ее сын одним своим видом душу раздражал! И вот...

Чернововк вздохнул, но решил не перебивать.

– После нашей разлуки я никого не искала и никого не хотела.

- Ты хочешь, чтобы я...

- Цить! – Катя нахмурила брови. – Хочу, чтобы ты понял: я не принуждаю тебя ни к чему. Просто рассказала собственные переживания, чтобы ты знал, что я думаю и как чувствую себя. Ты имел право знать, что станешь отцом. Все! Это не попытка уговорить или убедить. Я помню твои слова об опустошении. О том, что мы больше ничего не способны дать друг другу. Я ни слова не забыла из этого разговора.

Характерница перевела дыхание и продолжила:

— Если не хочешь иметь меня женой... Сомневаешься в своем отцовстве... Так забудь! Забудь меня и ребенка, забудь - и живи собственной жизнью. Я за это кривого слова не скажу. Имеешь право... А я воспитаю ребенка сама, не сомневайся.

Он и не сомневался.

- Катр, позволь...

– Почти закончила, – снова перебила характерница. – Не хочу твоего ответа здесь и сейчас. Я над этими словами думала долго, очень долго, потому ты тоже подумай. До собрания в Буде. Подумай и учти, нужно ли оно тебе. Решай, как душа пожелает. .. За отказ саблями вымахивать не стану.

Катя улыбнулась и осторожно провела рукой по чересу.

- Когда встретимся снова, сообщишь свое решение. Или идем дальше вместе, – она прикусила нижнюю губу. — Или наши тропы разойдутся навсегда.

– Хорошо, – только и сказал Северин.

Прозвучало это твердо и уверенно, как он хотел.

– Хорошо, – она запрыгнула на лошадь. — Извини, что не дала тебе и слова сказать, но у меня срочная задача и уже заболталась. Прощай, Щезник.

Северин был готов заложиться, что никакого срочного дела у Катры не было, а просто убегала от необходимости вести разговор дальше.

– Прощай, Искро.

– И усы свои идиотские сголы, – крикнула Катя через плечо. — Потому что на кота похож!

И дала коню острогов.

На странице новой жизни, писавшейся так хорошо и так легко, засмеялись вопросы. Возвращаться к опустевшим отношениям, которые должны оставаться в прошлом? Продолжать новые, повинуясь мыслям, что его ребенок вырастет безотцовщиной?

Чернововк задумчиво подергал себя за усы, которыми раньше очень гордился.

– И совсем я не похож на кота, – пробормотал характерник.

До конца августа оставалось несколько недель. Он должен был сделать выбор — пожалуй, самое важное после решения пересечь границу и подписать кровавое соглашение.

Северин вскочил, отряхнулся, поклонился могилам родителей и пошел домой. В нескольких шагах от ограды его догнал смотритель:

— Господин рыцарь, разрешите вопрос?

– Слушаю, – удивился Северин. Старик заговорил с ним впервые за многие годы.

— Здешний знахарь хотел осенью листья собирать, что из дубов ваших падало... Я ему запретил, потому что не знал, можно ли... Все никак не мог спросить вашего разрешения.

— Да, конечно, — характерник пошарил по карманам и выдал смотрителю несколько шелягов. — Спасибо, что заботитесь.

- Не за что, господин рыцарь, - смотритель с достоинством принял монеты и добавил: - У вас своя служба, у меня - своя.

Хозяйство двоюродного брата Северина, Трофима Непийводы, выросло как на волшебных дрожжах: хижина увеличилась чуть ли не вдвое, маленький курятник превратился в просторный птицевод, крохотная рига выросла в овин, вокруг появились конюшни, свинарник и коровник. Побеленные стены щеголяли яркими барвинками, новеньким плетнем плелся хмель, садик изобиловал цветами. В доме пол покрывали дорогие ковры, под стенами, украшенными палитарами, между лавками, устланными полосатыми дерюгами-налавниками, покоились пузатые сундуки.

Северин заглянул в тетушку: для нее Трофим выстроил отдельную комнату. За последние годы тетя набрала вес и редко поднималась с кровати, ее дни проходили за вышивкой. Разум ее ослабевал, ни одно лечение того не сдерживало, и месяц за месяцем старческое сознание без возврата утопало в трясине деменции.

— Приехал, милый, — обрадовалась тетя, хотя видела племянника несколько часов назад. – Как тебе ведется? Надолго ли до нас?

– Ведется хорошо, спасибо, – ответил Северин с улыбкой. — А пришел я на самую ночку.

- Такая сероманская судьба, совсем как Олюся моя, дорогая сестричка, дай Бог ей здоровье, - тетя ласково посмотрела на него, потом ее взгляд опустился на вышитое полотенце на коленях, и она забыла о племяннике.

Северин тихо прикрыл за собой дверь.

- Спит? — спросил Трофим, только что вошедший в дом.

Вот кто совсем не изменился за годы! Даже ни одного седого волоса не появилось.

- Вышивает.

- Ну и хорошо. Эй, Дарка! — крикнул Трофим. — Давай ужинать!

— Позови детей.

Жена Трофима принялась накрывать на стол. Характерника она не замечала, вернее, делала вид, что не замечает. Через годы Северин понял, что Дарка ему не рада; он несколько раз пытался наладить отношения, но тщетно – женщина упорно игнорировала все его попытки. Свекровь, муж и дети любили Чернововка, поэтому Дарка молча терпела его присутствие. К ее счастью, он приезжал редко и останавливался не более чем на ночь-другую.

Малыши прибежали с мокрыми после мытья руками, уселись за стол и Миколка мгновенно уперся в Северина умоляющим взглядом.

– Даже не думай начинать, – ответил характерник.

— Ну, дя-я-ядьку... Мне десять исполнится...

— Не возьму тебя в джуры, даже не умоляю. И убери этот телячий взгляд, он на меня не действует, – отрубил Северин.

Трофим засмеялся, а Оксанка тем временем отнесла поднос с едой к бабушке. За ужином Николай сделал еще несколько напрасных попыток набиться в джуры.

— Я себе и псевдо выбрал! Буду братом Мстителем!

— За что ты отомстишь? – спросила сестра. - За дырку на штанах?

Коля яростно вытаращил глаза, пригрозил Оксане кулаком, порылся в тарелке, после чего объявил, что бежит в войско Сечева.

– Резками по гузне я тебе убегу, – ответила мать. Коля нахмурился.

После ужина, когда дети и Дарка улеглись ко сну, мужчины вышли на крыльцо покурить.

- Обожаю летние вечера! – сказал хозяин. — А ты будто расстроен, брат. Все хорошо?

– Так себе.

В табачных облаках Чернововк коротко рассказал историю с Линой и Катрей. Трофим чесал лоб, многозначительно постучал луком по зубам и иногда покачивал головой.

– Думаю вот, – Северин выбил выжженный табак. – С Линой все прекрасно. Но беременность Катри... Если от Лины не откажусь, то собственного ребенка никогда не увижу, потому что Катя не позволит - такой у нее характер. Вот и выбирай!

Характерник принялся набивать теплую носогрейку заново.

— Влепался ты, брат, — хмыкнул Трофим.

— Это и без тебя известно, мудрец, — раздраженно ответил Северин. — Может, найдутся лучшие советы?

– Обратился не к тому, – Трофим виновато развел руками. — Я в делах сердечных ни черта не понимаю. Тебе сейчас сколько? Двадцать два?

- Двадцать три.

— Самое время жениться! Понимаю, что в Ордене у вас там все по-своему, но я с Даркой в восемнадцать обручился, - по лицу Северина Трофим увидел, что этот совет не нашел отклика, и вывернул мысль иначе: - Надо, чтобы ты хорошо поразмыслил перед выбором, брат. Хочешь, а ребенок все изменит — и тебя, и твою жизнь.

- Не обязательно, - сказал характерник, вспомнив Гната: тот после рождения сына не изменился нисколько.

— Да тут и сомневаться нечего! Извиняйся перед ведьмой и бери характерницу в жену, вы же одного поля ягоды! Как хорошо все совпало, – Трофим весело рассмеялся. - Мы тоже третьего ждем! Может, друг другу малышей покрестим? Были братьями, станем кумами!

– Твоя жена едва ли обрадуется.

Дарка скорее утонет, чем даст характернику крестить ее малыша, подумал Северин.

- Ай, не преувеличивай, брат. Она просто тебя опасается.

– Если бы ее воля – она бы меня и за милю в дом не подпускала.

– Тьфу! – Трофим обиженно на него взглянул. — Чушь несешь. Ты ее не знаешь. Дарка просто застенчива!

Северин махнул рукой. Спорить желания не было.

— Может, по рюмке? – предложил хозяин. – Как известно еще с русских времен, мед дарит мудрость.

– Давай сюда, мудрость мне не помешает.

Трофим вернулся с бутылкой и двумя позолоченными рюмками.

— За нас и за наших детей, брат!

Густой крепкий мед был явно не из дешевых.

– Наших детей! В голове не укладывается, — Чернововк хмыкнул. - Я отец? Не представляю.

– Я тоже не представлял, но оно все само собой происходит. Женщинам сложнее, поверь, — Трофим ободряюще хлопнул его по спине. - Не переживай, брат! Несколько недель – хватит для размышлений. Куда сейчас едешь?

– Еду сейчас в Буду. У есаула есть очередная задача.

Наверное, что-то важное: Забила не любила личные встречи и обычно обходила их, предпочитая решать все вопросы через переписку.

– Вот и хорошо! Служба тебя отвлечет, – Трофим восстановил мед в рюмках. — А потом как-нибудь утром проснешься и поймешь, что ответ — вот, перед носом, не надо больше голову ломать!

– Хотелось бы.

– Так и случится. Будем!

Трофим довольно облизал губы и сложил рюмки на горло бутылки.

— Мудрости набрались, теперь можно и вспомнить.

– Спасибо за разговор, брат, – Северин устало провел ладонью по глазам. — Не с кем я могу такие вещи обсудить.

– Для этого родня и нужна!

Но вопросительные знаки остались. Возвращаться к жизни, которой он не желал и считал прошлым? Идти дальше, закрыв глаза на угрызения совести? Есть ли другой путь, который он не замечает?

Надо искать ответы где-нибудь... Кроме одного.

- Немного! Напоследок один вопрос мучает...

- Ох и жизнь у тебя, брат, вечные вопросы! Что еще за одно?

- Отвечай честно: мои усы похожи на кошачьи?

Глава третья

Господин Демьян Опецко жил в Кривом Роге и обычно обедал в ресторане «Bavariya», где питалось немало людей из Варты — их здание стояло на улице неподалеку. Господин Опецко отличался отвисшими, словно у бульдога, щеками и нелюдимым взглядом из-под коренастого лба, которым можно было колоть орехи. Он закончил с грибным супом и приготовился полакомиться шницелем, как напротив уселся Филипп.

— Приперся, оборотень, — поздоровался Опецко.

Олефир кивнул, заказал холодную воду с лимоном и озарил агента дружеской улыбкой.

– Не порти аппетит. И без тебя язва, – сказал мужчина неприязненно.

— Добрый день, пан Демьян, — проворчал Филипп. — Не уделите ли мне несколько минут вашего драгоценного обеденного времени?

— Не уделю, — отрубил господин Опецко и принялся пилить шницель на кусочки. — Всегда мечтал это сказать и вот наконец говорю: катись в жопу!

Он крикнул последние слова так громко, что к ним повернули головы. Филипп продолжал вежливо улыбаться, а господин Опецко уже нарезал шницель вместе с тарелкой, отчего каждое движение ножа сопровождалось невыносимым визгом.

Официант принес запотевший бокал лимонной воды, поклонился и ушел.

— А вы сегодня удивительно красноречивы, пан Демьяне, — заметил Филипп миролюбиво. — То ли белены объелись, то ли храбрости набрались. Неужели наш маленький общий секрет не является секретом?

Когда Филипп поймал вороватого агента Стражи на банковских сделках, так началось их плодотворное сотрудничество.

— Да, тряска, перестал! — г-н Опецко гневно стукнул кулаком и чуть не напоролся на собственную вилку. — Мне теперь до конца жизни бумажки со стола на стол перекладывать за скудные медяки! И даже уволиться не смогу, потому что мгновенно за решетку бросят!

– Жаль, – Филипп выпил холодной воды. — Вы были ценным источником, господин Демьян.

— Ушел ты в жопу, — повторил господин Опекко. — Вот сейчас поем, вернусь в контору и напишу доклад, где выложу со всеми датами и подробностями, как ты меня шантажировал.

- Играйте и не заигрывайтесь, господин Демьян, - сказал Филипп зимно. — Забыли ли вы, с кем разговариваете?

Он хищно посмотрел в глаза агенту и тот отвел взгляд.

— Я ничего не буду писать, — буркнул господин Опецко. – Но наши дела окончены. Больше не приходи. Никогда.

– Не приду. Вкусного, — Филипп оставил расчет за напиток на любезного господина Опецка и вычеркнул вторую фамилию из своего списка.

Может, разорвем ему глотку?

...Рассказ о трагедии быстро достался Ордену: Филиппа мгновенно вернули в Гетманат. Это была его последняя битва в Островной войне. Орест Панько, глава шалаша казначеев, лично допросил Филиппа о том случае: Филипп отвечал честно и подробно, скрывая лишь общую с учителем тайну. Есаула сказал, что Орден рассмотрит это дело после окончательного завершения боевых действий, а ныне Филипп возвращается к своим обязанностям.

После того, что натворил, Олефир ожидал казни. Однако, получив неожиданное помилование от людей, он не нашел его в своей совести. Филипп узнал имена тех четырех, нашел их семьи, снял со своего счета все накопившие за годы дукачи, разделил на равные доли и лично развез по домам убитых им солдат. Каждая встреча – как серебряный шар. Старики; одинокая мать; молодая жена с первенцем на руках; старшая дочь среди стайки младших ребятишек. Он забрал у этих людей сына, мужа, отца, кормильца, вместо этого толкнул им в руки тяжелые капшуки и бормотал:

– За вашу потерю.

Они смотрели с недоверием, со слезами, с улыбками, не способные поверить внезапному счастью, а Филипп спешил прочь, не в силах смотреть им в глаза, а тем более признаваться, что на самом деле совершил.

Легче ему не стало. Можно подкупить человека, но не собственное чувство вины.

Он несколько раз писал Майи, но каждое письмо оказывалось в костре. В конце концов решил: будет лучше, если она сочтет его погибшим. Майя будет страдать из-за исчезновения, будет тосковать по потере, но время все заживет. Она забудет проклятого характерника и найдет достойного мужчину, с которым будет счастлива.

Филипп больше не мог вернуть Зверя в клеть — тот вырос и окреп вместе с ним. В ушах звучал забытый голос. В снах характерник бежал вместе с волками и гнался за добычей; среди мягких тел разрывал сладкое мясо и погружал пасть в теплую кровь, хлестал, не способен насытиться, выл на луну и наслаждался... Переживал этот сон каждую ночь, словно наблюдая со стороны, и никогда не мог проснуться — в небе жужжали гигантские багряни.

Так больше продолжаться не могло. Когда учитель погиб в битве под Стокгольмом, а война завершилась, то уже ничего не сдерживало Филиппа от признания Совету Семь есаул. Зверь издевался, насмехался, угрожал, а затем умолял убежать, и плевать на остальной мир, плевать на Серый Орден и Совет Семь,

мы достойны лучшего, Филипп, мы достойны настоящей жизни, а не этого усмешища!

Филипп не слушал.

Он изложил все. О ночи серебряной скобы, о клетке, о тренировках... Есаулы слушали его невозмутимо. Олефир ждал смертного приговора, но снова не получил его. Снова! Он сумел разоблачить небольшую сеть шпионов Северного Альянса по банковским счетам и переводам, что стало формальным поводом для помилования и перевода в контрразведку.

Неожиданное решение объяснил есаула Немир Басюга во время встречи в неприметном здании в Буде, Волчьем городе, неофициальной столице Серого Ордена.

— Я взял тебя, чтобы держать поближе, брат, — сообщил Немир вместо приветствий.

- Контролировать, - сказал Филипп.

— Немедленно прикажу убить, если дашь повод, — кивнул Басюга. — Учитывая твою ценность... После сраной войны мы не можем разбрасываться людьми.

– Но я убил четырех сечевиков.

— Я знаю, скольких ты убил, Варган, — нахмурился есаула. — Знаю, что ты отдал все свои сбережения их семьям. Знаю, что Зверь пытался овладеть тобой, но не смог. Ты осилил его.

– Временно. Когда-то он возобладает. Я слишком опасен.

Ты слишком глуп.

— Поэтому за тобой будут следить... Но сегодня ты не умрешь. Не спорь.

– Спасибо за разрешение на жизнь, – тихо сказал Филипп.

– Твои поступки свидетельствуют о благородстве, – вздохнул есаула. – Ты пришел признаваться, хотя мог бы смолчать или отвраться. Ты заслужил уважение и доверие среди большинства Советов. Тебя помиловали пятью голосами против двоих.

Филипп пожал плечами. Он был противен себе.

– Твой учитель поступил неправильно. Надеюсь, ты осознаешь это, – Басюга постучал кулаком по столу. – С другой стороны, если бы не война, ты мог держаться и дальше.

Филипп снова пожал плечами. Какая уж разница, что могло случиться?

- Я лично буду выдавать тебе задачу, - продолжил есаула. – Куратором будет Олекса Воропай, брат Джинджик. Для остальных знакомых ты до сих пор работаешь среди казначеев. Разумеется?

– Да.

— У меня большинство людей — скрытые агенты типа тебя. Особенность шалаша, — Басюга посмотрел на несколько документов. – Грамота, соответственно, у тебя останется предыдущая.

Филипп еще раз пожал плечами. Он несколько дней готовился к смерти и еще не осознал, что приговор отложен на неопределенный срок.

- На самом деле я рад, что меня помиловали, - сказал Филипп. — Я буду продолжать служить Ордену, как клялся в день посвящения... Как служил все годы, что ношу эти скобы.

— Рад это слышать, — ответил Басюга. – Ты отважный и умный рыцарь, брат. Я доволен, что сумел забрать тебя в свои ряды. Панько протестовал, но я был более убедительным. Подытожим разговор?

– Теперь работаю на вас – тайно. Для остальных все по старинке. Меня убьют, если я больше не смогу сдерживать Зверя, — сказал Филипп.

- Хотел бы я исправить "когда" на "если", - Немир вздохнул. – Но не буду. Из уважения к твоему мужеству. Еще одно, прежде чем ты уйдешь...

– Слушаю.

— Советую завершить романтические отношения с девушкой. Ради ее сохранности.

Конечно, он знал о Майе.

- Я уже...

– Нет, – перебил Немир. — Не делать вид, что тебя уже не существует. А приехать и лично сообщить. При этом должен сохранить ее как свою осведомительницу. Источники в Тайной Страже очень ценны.

— Тайная Стража? - удивился Филипп. - При чем здесь Майя?

– Она начала работать на них после начала войны. Видимо, ваш роман вдохновил ее. Не знал?

— Майя не могла рассказать.

— Приложи усилия, чтобы разбитое сердце не помешало дружественному обмену сведениями, — цинично завершил Басюга. — Считай это первым поручением.

– Слушаюсь.

– И не вздумай рассказать ей о Звере. Слышишь? Она работает на Стражу. Если они узнают тебя... Не смей вспоминать о Звере!

Так Филипп стал контрразведчиком.

Олекса Воропай, сопровождавший его несколько месяцев, научил многим новым вещам: методы разоблачения чужеземных шпионов; слежка, шантаж, пытки, убийства и перевербовка; самые болезненные точки человеческого тела и эффективные методы допроса в полевых условиях; рецепты изготовления смертельных ядов, сонного зелья и пилюль, вызывающих неконтролируемую диарею; а также дал немало других полезных знаний.

Филипп знал, что Воропай, названный Басюгой «куратором», убьет его при первом же неконтролируемом обращении или намеке на него. Но Зверь тем временем притих,

ибо я твоя часть, умник,

знал, когда стоит затаиться.

Затем Воропай стал ездить по своим делам и наведывался редко — например, проверить выполненную задачу. Олекса искренне пытался подружиться с Филиппом, но это было бесполезно: трудно приятельствовать со своим будущим палачом.

Олефир откладывал свидание с Майей, как только мог. Не представлял, что ей сказать. Впервые ехал без всякого плана, полный боли.

Она не поверила своим глазам. Бросилась с объятиями, плакала, спрашивала, куда он исчез, потому что его не было больше года, она думала, что...

– Я теперь в Тайной Страже, – шептала радостно. — Никто уже не подумает на меня, что я скрытая агент, представляешь, теперь...

– Мы не можем быть вместе, – выжал Филипп.

Она поначалу не поняла; он повторил сквозь силу. Она спрашивала почему, а он повторял, что изменился, что им теперь опасно быть вместе. Она отвечала, что не боится, ей безразлично опасность, она все равно его любит...

Когда на ее глазах заблестели слезы, он был на грани того, чтобы плюнуть на все приказы Басюги и свою непоколебимость, упасть ей в ноги, обнять и рассказать о своей беде, о скрытой опасности, о своей душевной боли и отчаянии. то есть за право в случае необходимости тянуть из нее внутренние сведения Тайной Стражи. Она согласилась.

В две последующие встречи Майя смотрели на него с надеждой... Но Филипп просто получал ответы, по которым приезжал, и мчался прочь, стиснув зубы. Она чувствовала себя преданной, хотя никогда этого не говорила. Она не подозревала, что воспоминания о ней, как и воспоминания о матери, стали для Филиппа солнечными зайчиками в царстве мрака, в которое превратилась его жизнь.

Приказ по приказу. Голос Зверя, звучавший все чаще. Одиночество. Вот и все.

Единственными радостями были книги и письма старым товарищам. Ярема, Игнат, Северин, то есть брат Малыш, брат Эней и брат Щезник охотно отвечали на послание, потому что давнее приключение после приема в Орден крепко спаило четверку вместе. Но это случилось более шести лет назад, и тропы их давно разбежались: Игнат завел семью и нес стражу в каком-то паланку недалеко от Киева, Ярема путешествовал по Северному Альянсу с миссией атташе, Северин служил в загробных посторонних и о своих таинственных делах не рассказывал. Сообщения от друзей помогали Филиппу держаться, до времени отгоняли мрак обреченности. Даже короткое «курва, вчера напился так, что чуть не влез» от Гната дарило улыбку и облегчало оковы досадного одиночества.

Ватага собиралась редко, но каждый раз весело — все четверо будто молодели в этой группе, сбрасывали груз прожитых лет, снова превращались в веселых юношей-гуль-типак. Филиппу во время этих встреч хотелось выпить как нигде и никогда. Однако даже самые близкие товарищи не знали ни о его секрете, ни о Майе...

А он вот-вот увидит ее снова. Буран преодолевал милю за милей. Приближался Мелитополь.

Филипп впервые подумал, не соврать ли ему о выполнении задания, так на самом деле и не увидевшись с ней. Каждая встреча высасывала силы. Каждый раз, когда Филипп видел ее расстроенное лицо, чувствовал себя последним подонком. Каждый раз неистово хотелось нарушить приказ и рассказать правду... Но Филипп молчал.

Характерник предупредил о визите преждевременной открыткой, затем прибыл в город к вечеру и ждал на месте, где они когда-то познакомились, — в парке у памятника Тимишу Хмельницкому. Купил квасу из огромной бочки, не двигавшейся десятилетиями. Горло пересохло, как всегда перед встречей с Майей. Пытаясь заглушить собственные мысли, прислушивался к уличному проповеднику, который кричал:

- Сыроманцы! Где же это, люди? Ходят между нами, не прячась, днем, все им в ноги кланяются, как святым!

Вокруг проповедника паслось несколько зевак.

— Потому что они защищают государство, — сказал один из них.

- Государство защищают? Действительно? Вот скажите мне кто-нибудь, уважаемые господа, — не растерялся проповедник. — Или кто-то из вас свидетельствовал, как эти защитники на самом деле кого-то защищали? С тех пор как это по дорогам путешествовать и по кабакам пить охраной государства стало? Я вот только вижу, как они с черешками на пузах разъезжают туда-сюда и ничуть больше не делают! Если они государство защищают с пивом в корчме, у нас таких оборонителей пол страны!

Его поддержали веселым смехом. Ободренный успехом, проповедник ковал дальше:

— Или они просто хотят, чтобы мы так думали? Мы привыкли с детства верить всевозможным сказкам... О Котигорошке или Ивасике-Телесике. Но ведь мы взрослые люди, господа! Есть Библия, есть слово Божие, и священники говорят нам: это никакие не защитники, а истинная нечисть. Но мы позволяем ей плодиться среди нас, позволяем сотни лет, будто в этом ничего страшного или плохого нет!

– Господи помилуй!

— И в самом деле, только милость Всевышнего нам поможет, — кивнул проповедник, перекрестился и поднял руки к небу. — Куда ни глянь, дубы эти черные растут, землю нашу корнями темными отравляют, а по ночам вокруг них нечистая сила собирается, шабаши устраивает!

Людей вокруг него становилось все больше.

— Наслаждаешься спектаклем? – поинтересовалась Майя.

Он слишком увлекся и не услышал, как она подошла. В темном костюме, волосы собраны в строгий узел. Прекрасная и недостижимая.

– Это ваш? — спросил Филипп, будто они виделись в последний раз, а не много месяцев назад.

– Не могу знать, – Майя посмотрела ему в глаза. – Ты прибыл с вопросами, Филипп, но у меня нет ответов. Меня отрезали от всего. Извини за долгую дорогу, но она была напрасной.

– Что произошло?

- В начале лета, - начала Майя, - Кривденко провел грандиозную реформацию под лозунгом борьбы с инфильтрированными вражескими агентами. Многие головы полетели в высоких кабинетах. Мне повезло, если можно так сказать: на службе оставили, но считай, сугубо номинально. Плата капает, работы никакой.

- Интересно, - Филипп задумчиво потер переносицу. — Один из моих контактов исчезает, из-под другого отбирают рычаг влияния, а тебя просто лишают сведений.

- Не просто лишают. Коллегам со мной даже в нерабочее время запрещено общаться, Майя махнула рукой. — И все боятся этот запрет нарушить, потому стулья зашатались, а каждая задница стремится остаться верхом. Мне сейчас рабочие слухи приходится подслушивать.

Майя невесело усмехнулась.

— Итак, они последовательно избавляются от всех звеньев, которые связывали с Серым Орденом, — понял Филипп.

Понятно теперь, почему Басюга дал эту задачу.

— Кривденко давно на вас зуб точит, так и уличной собаке известно.

— Выходит, ты из-за меня испытывает хлопоты...

– Едва ли причина в тебе, – прервала Майя. — Достойно известно мое прошлое. Когда-то они охотно вербовали всех джур, не прошедших инициацию, а теперь, в свете новых директив, я считаюсь ненадежной.

– Разумеется.

Майя вздохнула.

— Филипп, хочу тебя попросить.

– Слушаю?

— Между нами... — она покачала головой и снова начала: — Я долго ждала... Надеялась... Бесполезно надеялась. Ты понимаешь.

– Да.

— Надо жить дальше, поэтому... Не приезжай ко мне больше. Пожалуйста.

Как взрыв! Филипп кивнул. Давно этого заслуживал.

- Хочу начать новую страницу... - она набрала воздух в легкие. — Поэтому скажи честно, потому что я все время не решалась спросить... Ты тогда бросил меня, потому что нашел другую?

– Я нашел войну, – глухо ответил характерник.

Майя закусила губу.

– Разумеется. Скажи на прощание, сероманец... Кляжи на твоем чересе — ты сожалеешь об этом выборе?

Ему невыносимо хотелось рассказать обо всем. Чем он заплатил за эти скобы, чем до сих пор расплачивается. Просто развернуть душу перед той, которая поймет, перед той, кого любил...

Он сказал:

- Сожалею.

Единственное, ради чего стоило становиться на эту тропу, — встреча с тобой, добавил он мысленно.

– Спасибо за откровенность. Удачи тебе, Филипп, — Майя подарила ему длинный взгляд, и вдруг поцеловала — коротко, словно порхнула бабочка, — и ушла. Навсегда.

У него было что-то крикнуть ей вдогонку, но слова смешались и застряли в горле. Она исчезла.

Словно разорвалась последняя светлая канат в жизни. Сердце катилось в пустоту.

Только ты и я. Больше никто не нужен.

***

Он уже не впервые сопровождал Павла, это было легко: проехать вместе до указанного места, где ждет группа из нескольких мрачных всадников, и тому все. Ни разу дорогой ничего не случалось, но Шевалье, наверное, очень ценил неизвестное сокровище своих курьеров, потому что каждый раз занимался эскортом. Игната никогда не интересовало, что там в мешочке, это его не касалось. Надо только проехаться от одного города в другой, получить за это дукач и по всему. Задача проста, и даже Крайки врать не надо. Павла из всех посланников Игнат уважал больше всего: тот всегда угощал обедом за свой счет и разговор поддерживал только тогда, когда сероманец был в настроении.

Как, к примеру, сегодня.

— Скоро завяжу с этим всем, — признался Павел. – Только ты никому не говори.

– А чего так? – поинтересовался Игнат.

— Жениться хочу, начать новую жизнь. Буду зарабатывать честной работой.

— Денег от честной работы недостаточно для новой жизни, поверь, — криво усмехнулся характерник.

– Поэтому и работаешь на Шевалье?

— У меня есть одна мечта, — ответил Игнат искренне. — А для нее нужно много денег.

– Что за мечта?

Мгновение он колебался - слишком интимной была эта тема - а потом решил рассказать. Игнат никогда не делился своей мечтой с кем-то, но Павел был именно из тех едва знакомых людей, которым можно доверить личный секрет.

– Хутор хочу купить, – сказал характерник. — У озерца, у леса... Земля, хата, все как надо. Перевезу жену с сыном, сниму несколько работников в помощь.

Счастливая Ульяна возле просторного двухэтажного дома, Остап с радостным шумом бежит нырять к озеру, надежные проверенные люди, которые будут возиться по хозяйству, дыхание соснового бора на лице. Сказочное чувство, будто стоишь на собственном острове, острове мечты... Он столько раз рисовал себе, что даже знал цвет занавесок! Но почему-то описанная словами мечта звучала бестолково, и Игнат сник.

– Любишь жену? – спросил Павел.

– Да.

— А зачем тогда курвы из «Мавки»?

— Это пыль, — отмахнулся Игнат. — Кто рукой себе подергивает и ему хорошо, а мне женщина нужна. Это как жрать или спать. Я к этим девкам чувств не имею.

На этих словах вспомнилась Арина, и сероманец добавил:

– Да и некоторые вещи лучше делать с ними, а не с женой.

Павел задумчиво пощипал небритую щеку, на том разговор прервался. Только на прощание пожал руку и сказал:

— Желаю, чтобы ты осуществил свою мечту. Мы оба заслуживаем лучшего.

Дороги, пыльные знакомые дороги перетекают одна в другую как реки, и конца-края им нет. Служба часового скучнее, чем кажется.

Очередное жаркое утро Игнат съехал к характеристскому дубу, напился из родничка у корней и перевел дыхание в тени. Начало августа показалось щедрым на жару и скупым на облака. Тем не менее, характерник не променял бы ад на заснеженные месяцы, когда до этого дуба ему пришлось прокладывать дорогу через сугробы, которые достигали выше колен Упыря. Нет приятного в путешествиях в ледяной темноте сквозь метель к черту на рога, особенно когда приходится посреди снега раздеваться и вращаться на волка. Холера! Единственным удовольствием зимой были набиты до отказа гостеприимные дома, которые поднимали цены, но всегда делали исключение для характерников — немало вечеров Игнат провел за баснями путешественников под бутылку водочки и концерт музыкантов, которых снимала на зиму каждая почтенная корчма.

На дубе ждал новый приказ Крайки: ехать в село по имени Плесецкое и помочь какому-то контрразведчику по кличке Качур. Мол, очень важное дело. Ты, сверхважные дела в жару, подумал Бойко и ответил, что немедленно берется к исполнению приказа и меняет маршрут соответственно, потом устроился поудобнее и захрапел. До села рукой подать, два часа больше, а брат Качур все равно никуда не уйдет. Упырь пощипал травки и прилег в тени.

До Плесецкого Игнат наведывался нечасто, но знал, что искать характерника нужно на ярмарочной площади, в корчме «Medovyj glek», которая имела на вывеске вырезанного Мамая, где корчмарь и другие посетители уважительно кивали его чересу.

Брат Качур оказался тучным мужчиной с залысинами и грустными глазами. Он одиноко сидел в уголке с круглыми очками на носу: изучал бумаги, составленные на неизвестном языке.

– Брат Эней?

- Собственной персоной!

Брат Качур угостил Игната холодным компотом.

– Проклятая жара! Потею, как свинья, — Качур оттянул пальцем мокрую горловину рубашки. — Прости, брат, что не пиво, но на сегодняшний вечер нам нужны трезвые головы.

— Важное дело, да? Итак, отпразднуем, как закончим, — Игнат закрутил селедку вокруг уха. — А пустое пузо на сегодняшний вечер тоже нужно?

Контрразведчик рассмеялся.

— Поесть надо, это святое. Голодный волк всегда сердит!

Заказали яства, а брат Качур, окончив с церемониями поздравления, перешел к делу.

— едет в Киев парень, имеющий при себе интересные вещи. Охраняют его двое зарезек. Ничего сложного, на первый взгляд, самому побить троих легко, но имеется нюанс, – Качур ткнул вверх указательным пальцем. — Неизвестно, везет ли парень эти интересные вещи, держит ли в своей головушке. Соображаешь?

- Кумекаю, - Игнат наминал кашу со шкварками. — Надо брать гивнюка живьем.

- Ясно мыслишь, брат! Он должен выжить. Здесь и возникает загвоздка, потому что пока я буду заниматься охранниками, парень даст драла и ищи ветра в поле. Да, он оставит запах, можно выследить... Но надо уменьшить риски, потому что груз очень ценный. Чтобы наверняка поймать его, я позвал помощь.

— Мне следует отрезать отступление? — Игнат знал, как устраиваются засады.

- В яблочко! Для конспирации они намеренно выбирают десятые дороги, — Качур раскрыл характерный атлас на заложенной странице, указал пальцем вблизи Плесецкого. — Только не учли, что нам о каких-либо окольных путях известно. Вот по этой дороге они должны проехать...

- Путь на Киев?

– Да, – Качур ткнул на карту. — Здесь их ждет урочище, отличная природная ловушка. Ты будешь караулить на выезде, я перекрою дорогу позади. Он помчится прямо на тебя, и ты его хватаешь. Живьем!

— Живьем, я смекнул.

– Убей коня, так надежнее. На Островной стрелял по кавалерии?

— Спрашиваешь, — фыркнул Игнат. — Настрелялся столько, что с закрытыми глазами могу сказать, за сколько шагов этот всадник.

— Проклятая война... Столько наших пало, — грустные глаза Качура покраснели. – Думаешь, раньше я бы отвлекал тебя от стражи? Дзуськи! До войны шалаш контрразведки такие дела как семена чешуй, а теперь осталась нас щепотка.

– О, не вы сами, – поддержал Игнат. — Страже раньше на каждый паланок по три человека имели, и пусть меня гром побьет, если лгу! А сейчас когда один имеется — за счастье.

- А джуры новые где? Нет джур.

- В этом году раздали восемь золотых скоб, - кивнул Бойко. - Никогда еще так мало не было!

Они упорно обсуждали досадное положение Серого Ордена часа два, потом брат Качур взглянул на часы и объявил, что пора отправляться.

— Господин рыцарь, — обратился корчмарь к Игнату, когда характерщики покидали заведение. — Вы когда-то просили рассказывать обо всех странных вещах, которые здесь творятся...

– Было такое, – кивнул Бойко. — Насколько помню, самым странным местным событием было таинственное подкручивание хвостов местным коровам.

— Село у нас тихое, не жалуемся, — с силой улыбнулся корчмарь. — Но на той неделе утром открытки нашли под дверью каждой хижины...

Он протянул листок плохой бумаги. На нем смазанными линиями была напечатана карикатура, голый толстяк с мерзкой волчьей головой и чересом с тремя клямрами на пивном пугу, из-под которого торчал эрегированный член. На размеры живота и полового органа неизвестный художник не поскупился. "Gvaltujemo-vbyvajemo, krainu zberihajemo!" - провозглашала подпись под рисунком.

– Интересно, – процедил Игнат. Затылком скользили взгляды других посетителей. – Больше ничего не случалось?

– Только это.

Корчмарь нагнулся над шинквасом и громко прошептал:

— Вы не думайте, что здесь кто-то в эти гадости верит.

Брат Качур с открытки не удивился. Он бросил на нее глаз, сложил лист вдвое и положил в сумку на ремне.

— Не первая уже, — ответил на молчаливый вопрос Гната.

— Кому это мы обильно в кашу насрали?

- Не знаю, брат, но разберемся, - контрразведчик отвязал коня и запрыгнул в седло. — Имеем спешное дело. Айда.

Коней с саквами оставили в лесной чаще подальше от человеческих глаз, преодолевали остальные расстояния пешком. Безымянное урочище отлично подходило для засады: одна дорога, один въезд, один выезд, глиняные стены по бокам вздымаются так круто, что ни одна лошадь не выкарабкается.

Игнат избрал тайник, откуда выезд хорошо простреливался. Качур одобрительно кивнул.

– Когда их ждать?

— Посреди ночи, наверное. Едут они только по ночам.

– Дальше нас не проедут, – Игнат прицелился и произвел воображаемый выстрел. – Пусть Мамай помогает.

– С Богом!

Качур перекрестился и двинулся на поиски тайника.

Игнат расслабил ремни на случай, если придется срочно раздеваться для превращения, и зарядил пиштоль.

Вспомнилась карикатура из корчмы. Сироманцы кого-то зацепили так, что тот потратил целое состояние на печать и распространение говняных листовок... Видимо, родственник какого-то подавленного Орденом богача, их порода любит мелкую месть. Ничего, контрразведка его скоро найдет.

Засады Игнат ненавидел. Время идет медленно, дремать запрещено, читать невозможно, на дрымбе играть нельзя, конечности терпят, срака мерзнет, словцом не опрокинуться, сидишь в кустах и пялишься вокруг, как филин. Хорошо, что сегодня по крайней мере без ливня. Когда ждешь слишком долго, уши начинают шутить: кажется, будто слышишь ожидаемый стук копыт, каждый шорох издается шумом поблизости, слышатся голоса...

Но когда раздался пронзительный визг и два выстрела подряд, Игнат не сомневался - началось. Телом разбежалось предчувствие сражения. Характерник сосредоточился и приготовил пистолет. Он делал так множество раз: если всадник вылетит отсюда, стрелять надо прямо...

Огонь!

Лошадь хлопком вырвалась из урочища и с грохотом повалилась, вырывая комья земли.

— Не трогай, курва, — сказал Игнат, сдув с пистолета дымную струйку и не спеша двинулся к всаднику.

Тот упал так неудачно, что щелчок челюсти пролетел над урочищем эхом. Спешенный всадник скатился, замер и громко застонал. Лошадь молча дернулась несколько раз и умерла. Это было хорошо, Игнат ненавидел добивать лошадей.

Сероманец приблизился. С тихим звоном из-за спины вынырнула сабля, и от того красноречивого звука стоны умолкли, а курьер упал на колени и задрал руки над головой.

– Сдаюсь! Сдаюсь!

Игнат остолбенел: это был Павел. Лицо у него рвалось, над левой бровью кровила царапина. Падение не прошло даром: с поднятыми руками он простоял несколько секунд и вскочил за бока — должно быть, сломал несколько ребер. От боли не узнал Игната.

– Папка при мне! — закричал Павел в ужасе. — Простите! Не убивайте! Немедленно отдам! Позвольте достать!

– Успокойся.

– Ты?!

Узнал. Испуг сменился удивлением и уступил место радостям.

— Это ты! — воскликнул курьер. – Ты!

- Тихо будь.

От урочища донеслось волчье рычание, еще несколько выстрелов и новый визг.

— Ох, Игнат, — курьер засиял от счастья. - Ох, срака-мотыга, я уже с жизнью прощался, молитву читал! Вот ночка, срака-мотыга, вот фарт!

Какие шансы извлечь из сотни игральных карт шута? Если играешь беспрестанно, то однажды вытащишь.

Павел поднялся и встряхнул землю с колен. Осторожными движениями достал из-за пазухи папку из красной лоснящейся кожи. Сведения, о которых говорил брат Качур.

— Она должна быть в Шевалье на следующую ночь. Мне нужно бежать!

— Ты, должно быть, головой ударился, — прошипел Игнат. – Давай папку.

— Если отдам, они меня пытают. Ты знаешь!

– Давай папку! — Игнат, не раздумывая, замахнулся саблей.

Павел скривился и бросил ему документы под ноги.

— Вот бездельник бесов! — он вытер из глаза кровь, натекшую из царапины над лбом. — Черт безрог… Мы с тобой столько ездили вместе! Я тебя пивом угощал, предатель...

– Не знаю, о ком ты говоришь.

Крики в урочище стихли. Кочур скоро будет здесь. Если он услышит... Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо!

Павел увидел, как он прислушивается, и его лицо осенило догадку.

— Вот оно что. Ты боишься, что я расскажу! Расскажу другому о твоей работе на Шевалье!

- Заткнись, - Игнат снова поднял саблю.

– Стой! — крикнул Павел. — Игнат, прошу. Черт с папкой, возьми ее. Господи! Я тебя не выскажу. Прошу! Мне жизнь дороже. Ты знаешь, что я выхожу из игры. Я тебе говорил, что женюсь...

Игнат услышал приближение волка.

— Клянусь собственным сердцем, могилой матери, жизнью любимой! Я ничего не расскажу твоему Ордену, Игнат, ни слова. Бери папку, арестовывай, только не убивай...

Павел упал на колени, сложил руки в молитве, закрыл глаза. Его голос дрожал, лицом текла кровь из царапины.

— Пожалуйста... Я тоже мечтаю...

Шаг. Еще. Рука летит медленно, словно под водой. Он очарованно смотрит на нее, не в состоянии остановить. Не понимает, кто и когда решил за него.

Сабля полоснула, вырвала глухой крик и кровавую сетку у хребта, едва заметную на темной ткани. Тело рухнуло вниз, а характерник бессознательно поднял папку, чтобы бумаги не залило кровью.

Он смотрел на документы, на саблю, на убитого, ожидал, что сейчас проснется, и все это ужас смоет солнечными лучами. Но это был не сон, а предел, после которого нет возврата.

***

Война началась осенью 1847 года.

Северный Альянс обвинил Великое государство Литовское в нападении на двенадцать шведских рыбаков и захвате их в плен недалеко от острова Сааремаа. Не успел литовский посол ответить на этот ничем не подтвержденный упрек, как ожидавшая со стороны острова Готланд армада Альянса уже сыпала десантом по всему западному побережью Сааремаа. Немногочисленные местные отряды безуспешно пытались сдержать наступление шведов, когда вторая армада подошла с севера, от Хельсинки: часть этих кораблей блокировала Таллинский порт, остальные отправились на захват соседнего острова Гиюмаа.

Ярема стал одним из первых украинцев, попавших на эту войну — его как раз перевели в шалаш военных. Молодой характерник считал себя готовым к любому испытанию: он уже убивал, видел мертвых и знал, что ждет впереди. Он ошибался.

Сначала Яровой жил на боевом корабле, боролся с происки морской болезни, спал на шатком гамаке, изредка стрелял, вдыхал соль и смолу — это была скучная, непонятная война, совсем не та, которой он ожидал... А потом случился черный град смерти. Небо покрылось дирижаблями Альянса, воздух засвистел, и Ярема, сбитый с ног взрывами, беспомощно смотрел, как разваливается палуба, затем пришла холодная глубина и он хватался за мертвых, казавшихся обломками мачты, барахтался среди соленых волн, кричал в отчаянии, кричал в отчаянии.

После гибели трети флота Великое государство Литовское обратилось за помощью — и война началась для всего Двухморского союза.

Острова Сааремаа и Гиумаа были захвачены почти без сопротивления, солдаты Альянса фортифицировались на отвоеванных территориях. На помощь против армад Севера могли выйти только корабли поляков, ведь боевые флоты Украинского гетманата и Крымского ханства стояли в Черном море. Двухморский Союз имел преимущество на суше, поэтому стратеги двуморцев вместо столкновения вокруг захваченных островов решили нанести удар по землям противника: союзники должны были провести рейд в глубоком тылу Альянса, уничтожать инфраструктуру к полной деморализации врага и заставить его вывести оккупационные войска.

Пока литовцы держали оборону и сковывали флотилии варягов, войска поляков, украинцев и татар высаживались на южном побережье Швеции. Сначала сопротивление было слабым: шведы не ожидали контратаки и сдавались без боя, но вскоре подтянули резервы — начался второй период Островной войны, известной также как Северная.

Вот чего ждал Ярема! Произносил волшебство, которому научил дед, слова окутывали смазанную кровью сталь багровым огнем; размахивая пылающим ныряльщиком, словно факелом смерти, летел в первых рядах, а солдаты, ободренные его бесстрашием, шли за ним в атаку...

– …в Вене?

Галина что-то спрашивала.

— Простите?

Ярема встряхнул оцепенение и смущенно улыбнулся. Она болтала последние двадцать минут без остановки, поэтому внезапный вопрос застал его врасплох.

Галина, кандидатка номер два из славного города Черновцы, оказалась миниатюрной черновицей с большими глазами. Бесспорно, красивее Агнессы, однако ее мировоззрение было настолько куцым, что мог утонуть в луже. Галина питала большую любовь к моде, сладости и своей персоне, неглубокой, но очень милой.

- Вена! Вы были в Вене?

— Да, наведывался... В детстве, — Ярема потерял кофе-поля. — У нас с семьей тогда было большое путешествие по центральной Европе... Посетили немало стран и городов.

— А вы пробовали в Вене крем-брюле? — глаза Галины заблестели.

— М-м-м... Не уверен, — Ярема почесал бороду. Видимо, этот жест не подходил к первому знакомству, но характернику было безразлично. — Я тогда было лет семь, поэтому не очень помню, что именно ел...

– О! Венское крем-брюле вы бы запомнили навсегда! – Галина экспрессивно всплеснула ручонками в кремовых перчатках. – Поверьте, туда стоит полететь разве что ради него! Тем более, билеты на цеппелины сейчас доступнее, чем лет пятнадцать назад! Я недавно летала, наведываюсь в Вену каждый год, такая уж у меня традиция, просто обожаю этот город и его крем-брюле, так вот, каждый год я наблюдаю, как цена понемногу падает, когда два таляра, когда три, а одного года даже было, что упала на четыре! И это видно даже по контингенту первого класса! Среди пассажиров теперь иногда такие мещане, задрипанные, пардон муа, помещики, сплошное безобразие, я не привыкла к такому на борту цеппелина, так сильно удивилась...

Щебетание Галины убаюкивало. Мысли вернулись к другим цеппелинам — крупным военным цеппелинам со львами Северного Альянса.

— Разведчики обнаружили неподалеку от Висбю еще один порт и ремонтный цех, — есаула устроил перстнем-печатью по карте. – Небольшой, но важный. Его нужно уничтожить как можно скорее, потому что каждый вылет равен нашим потерям на воде.

– Или на суше, – добавил хорунжий. — Они бомбят нас на марше, и неприкрытые артиллерией лагеря приходится размещать в селах и городах, по которым они не готовят.

Николай Яровой мурлыкнул.

— Кроме того, пришел срочный приказ сковать норвежских уланов, мчащихся с запада на помощь портам Кальмару... Узнали, гадости, что поляков там мелко, — Николай вернулся к внуку. — Все силы должны двинуться против варяжского подспорья, но нескольких сероманцев и хорошей взрывчатки хватит для уничтожения порта. Справишься?

Ярема кивнул.

- Из своих никого не дам, - предупредил есаула. — А вот из других шалашей выбирай, кого хочешь... Если они на ротации, конечно. Выбирай взвешенно.

– Я уже выбрал, – Ярема улыбнулся. — Мне нужны братья Эней, Щезник и Варган.

Галина снова что-то спросила. И он снова не услышал. Как неудобно!

— Простите?

– Еще кофе хотите?

Ярема кивнул, она долила кофе, одарила улыбкой – на левой щечке появилась ямочка – и продолжила монолог, на этот раз о подругах из Варшавы.

...Филипп вернулся из разведки, опрокинулся, наскоро обтерся полотенцем и облачился в темную одежду, которую имели на себе все четверо.

- С картой разведчиков совпадает: две башни, ремонтный цех и артиллерийский склад рядом. На втором входе охраны почти нет. Видимо, привыкли, что Готланд не трогают, вот и потеряли бдительность. Здесь все молит о большом взрыве, - сообщил Филипп.

— Прекрасно, — Ярема подхватил рюкзак. — Тогда, братцы, действуем по плану. Напоминаю, со взрывчаткой осмотрительно! Беречь как зрачок глаза. Ибо от нас и мокрого места не останется.

Другой отряд волчьих рыцарей украл новейшую взрывчатку у шведов, и Яровой трясся над ней, словно над первенцем.

— Объясните еще раз, — попросил Игнат. — Что в этих толках? Концентрированные перды варягов?

– Нитроглицерин, – Филипп осторожно коснулся рюкзака. – Страшная сила.

Даже ночные сверчки умолкли на мгновение, словно напуганные услышанным.

— Лучше раз увидеть... — кивнул Ярема. Он уже наблюдал эти взрывы вживую.

- Уверен, что артиллерийский состав рвется мощнее, - заметил Северин. - Отправляемся?

- Действуем по плану, - напомнил Ярема. - Без импровизаций!

Четверка подползла к высокому забору. Обе башни имели пришвартованный носаком военный воздухоплаватель, еще один цеппелин ремонтировался в крытом ангаре, где полыхало яркий свет и толпилось немало людей, однако на чатах у ворот дремало лишь двое молодых солдат, которых оглушили, скрутили и оттащили подальше. Игнат предлагал их прирезать, но диверсию возглавлял Ярема, поэтому часовые остались живы.

– Ну, братья, – Северин достал нож. - Не взлетите в воздух. Я ушел.

– Ты тоже не слетай. Пусть Мамай помогает.

Щезник наклонился к земле и без звука исчез. Ярема видел это несколько раз, и каждый раз удивлялся причудливой магии.

- Сраный гадальщик, - Игнат, как всегда, не полез за словом в карман.

- Когда твоя сестра станет ему в жену, - заметил Филипп.

— Черт их разберет, — процедил Игнат. — Сходятся, расходятся, как дети на качелях.

Сироманцы подползли к самым воротам, умолкли и принялись ждать.

- Помните, как закладывать? — переспросил Ярема на всякий случай.

— Спроси еще сто, вдруг забудем, курва!

От артиллерийского состава прокатился взрыв, обжегся мощной волной жара. Крыша здания проломилась и оттуда оранжевой струей вырвался ад — оглушительный, удивительный, ужасный — и воцарился беспорядок, которого они ждали.

– Вперед!

В окружающей панике три фигуры юркнули в отдаленную башню. Ярема пристроил взрывчатку к первой опоре, Игнат — ко второй, Филипп умело соединил их фитилем и поджег. Всё идеально, как на подготовке. Убедившись, что фитиль искрит, характерники дали драла к башне поблизости. В шуме и криках отовсюду никто их не заметил.

Взрыв!

Башня с грохотом рухнула наземь, потянув за собой дирижабля. Тот клюнул следом, словно гигантский неповоротливый сом, якорные канаты треснули, и освобожденный от оков аэростат потянулся вверх.

- Это! - крикнул Ярема.

Под шипение второго фитиля они понеслись из горящего порта. Вокруг ревели и взрывались снаряды, все пылало и дымилось, воздух набрался пылью так плотно, что забивало дыхание, и тут рванул заряд, и вторая башня рухнула, ломая забор.

Кто-то попытался остановить его, закричал, но Ярема отмахнулся. Его схватили за плечи, он ударил вслепую и помчался дальше. За спинами буяло зарево и ежесекундно рвались новые снаряды.

Чернововк уже ждал договоренного места.

– Красиво загорелось, – констатировал он. — Сомневаюсь, что хозяйское соглашение способно защитить от этого дерьма.

- Нитроглицерин, - снова пробормотал Филипп.

– Ох, лярва мать! — Игнат закрутил вокруг уха роскошную селедку. — Вот рейвах устроили!

Ремонтный цех превратился в огромный ревущий клубень огня; артиллерийский состав по сторонам плевался обезумевшими снарядами. Первый цепелин неспешно всплыл в звездное небо, второй нырнул носком вниз, застрял, и тут очередной снаряд прошил его оболочку. Воздух на мгновение обернулся огненной сферой, и от той величественной гибели спиной разбегались сироты.

– Хотел бы я полетать на них, – вздохнул Северин. — Да вот никак не соберусь.

– Я вас не очень заболела? – спросила Галина.

– Нет, что вы! Любо вас слушать, продолжайте.

Война продолжалась с перерывами: затишье, ротации, переговоры, снова боевики; второе перемирие, на этот раз на несколько месяцев, ротации, очередные неудачные попытки договориться и в очередной раз — возвращение к боям.

Тропа свела друзей в последние дни войны. Сааремаа и Гиумаа были оставлены, альянс отозвал силы для защиты собственных земель. Планировалось, что союзники покинут Север и на этом война себя исчерпает, но разгневанные варяги не собирались отпускать врага так просто.

Под Стокгольмом силы сторон были равными, однако длительные рейды вымотали двуморцев, а шведы стремились мести за разоренную родину. Время длилось сражение между Союзом и Альянсом. Ее судьбу решил героический прорыв полковника Борислава Ничоги, который во главе кавалерийского отряда добрался до шатра командующих противника, сбросил их флаги и поднял боевой штандарт войска Сечевого.

...Голый по пояс, заляпан кровякой, Игнат ходил среди мертвых и собирал драгоценности, другие искатели наживы обходили его большими кругами. Так он и наткнулся на Ярему, который неподвижно сидел в остатках волчьего меха среди трупов и таращился в никуда. Игнат несколько секунд присматривался, так как не сразу узнал товарища, радостно поздоровался, помахал рукой перед его носом, но шляхтич не ответил. Тогда же их обоих нашел Северин, от усталости едва держащийся на ногах.

- Катрю не видели? — спросил он, будто друзья разошлись несколько часов назад.

Не видели. Северин вздохнул, уселся рядом.

– Вот бы сейчас водочки! И Варгана не хватает, - заметил Игнат. – Хотя он, жидяра, все равно не пил бы. Где его черти носят, когда весь Орден здесь воюет?

— Дома, — пробормотал Ярема. — Отправили несколько месяцев назад без права возвращения.

- Раненый? – предположил Северин.

– Не знаю.

Каркали вороны, собираясь к пиру.

— Рад, что вы уцелели, — сказал Чернововк. — Наших изрядно поубавилось.

– Все там будем, – отмахнулся Игнат. — А пока жив, бери все, что можешь.

Чернововк посмотрел на его рюкзак, смотанный с вражеского мундира.

— Ульяны на ожерелье?

– Лучше! Выплеснула здесь у меня одна мысль... Малыш, а ты чего киснешь? — Игнат никогда не умел деликатно менять тему. — Вражениц считаешь? Богатенько вложил?

— Давно уже не считаю, — безразлично ответил Ярема.

— Все равно не забудь исповедоваться, — подмигнул Игнат.

– Это уже ничего не даст, – ответил Ярема.

Бойко и Чернововк удивленно переглянулись. Они еще не видели Малыша таким отстраненным и безразличным.

— Да ведь ты у нас всегда! Этот... как его там... - Игнат хлопнул себя по лбу. – Клитор!

– Ктитор, – невозмутимо исправил Северин.

– Я так и сказал.

- Провоевал почти два года, - задумчиво сказал Яровой, поднял окровавленную ладонь и медленно прошелся по ней пальцами. — Сколько крови... В первые месяцы постоянно исповедовался у капеллана, а потом... никакого смысла.

Шляхтич снова замолчал.

– Почему? — осторожно осведомился Чернововк.

— Верим в одно, а делаем другое. Те, кого я убил... Они тоже были католиками. Так же ходили по утешению к своим капелланам и становились к бою, уверены, что дерутся за правду. Мы друг друга убиваем, потом исповедуемся, а потом снова отправляемся убивать. Все, как заповедал Иисус.

Ярема сплюнул.

– Ого! Тебя не узнать! Вот только что было богохульство? — Игнат махнул Северину, мол, не молчи. - Скажи, Щезник?

- Да, - подхватил Северин. – Схизма! Разорение святых основ христианства! Малыш у нас теперь еретик.

Яровой не улыбнулся. За эти годы он увидел столько устрашающего, низменного и безнадежного и столько же раз пытался поверить, что во все воля Его, убеждая себя, что иначе не бывает...

— Неважно.

— А я тут вспомнил, что у меня есть трофейная фляга... Не водка, но тоже несплошное пойло! – Игнат вскочил на ноги. — Поднимайся, ясновельможный, потому что шибко простудишь. Или к этому тоже безразлично?

Двухморцы победили. Пировая победа обескровила армии союзных государств, а в бою против берсеркеров ряды Серого Ордена понесли огромные потери, которых до сих пор не было. В польском сейме, крымском курултае и обоих украинских советах бушевали споры, целесообразно ли платить такую слишком высокую цену за куски земли в Балтийском море.

- Ох, что я все о себе и о себе, - Галина звонко рассмеялась. - Простите! Вы так внимательно слушаете! Расскажите теперь что-нибудь о войне!

— У войны уродливое лицо, — ответил Ярема.

Галина перестала улыбаться, заморгала своими большими глазами.

- Простите...

Ситуацию спасли обе матушки, которые как раз подоспели посмотреть, как проходит знакомство.

– Прекрасно! — Галина засияла. — Ярема такой интересный собеседник!

– О да, – он встряхнул гривой. — Галина такая невероятная повествовательница...

По дороге домой Ядвига бросила на него лукавый взгляд.

- Так что, сын? Вы готовы выбирать невесту? Нужно ли еще время на размышления?

И тут он решил.

— Готов, — ответил флегматично Ярема.

Госпожа Яровая была изумлена: не надеялась немедленного ответа.

- В самом деле? О, сынок, это такая приятная новость, я счастлива! Кто же станет вашей избранницей?

– Галина.

Характерник не без удовольствия наблюдал, как счастье треснуло и чешуей осыпалось с лица госпожи Яровой.

— Сын, а вы не перепутали? – осторожно начала Ядвига. — Вот только мы были у Галины, а первую девушку зовут Агнессой. Видимо, вы ее имели в виду...

— Нет-нет, я ничего не перепутал, маменька, — спокойно ответил Ярема. — Именно Галина, от которой мы сейчас уезжаем.

Пани Яровая будто сырую лягушку проглотила.

— Может, я слишком давила на вас? Не стоит так торопиться. .. Сын, хорошо подумайте и хорошенько взвесьте все без лишней спешки, на свежую голову...

– Я свой выбор уже сделал.

Она нервно стянула с шеи черный шарф и невольно завернула вокруг руки. Помолчала. Подняла глаза, там была вина.

– Значит, вы так хотите, – сказала Ядвига тихо. – Решили проучить меня.

— Маменька, вы до сих пор не воспринимаете меня всерьез, хотя я два года воевал, — вздохнул Ярема. — Действительно, воевал, не отсиживался по штабам или в тылу.

— Сын...

— Ваш план не отличался оригинальностью: толкнуть к нужной избраннице на невыгодном контрасте с другой, то есть лишить меня настоящего выбора, чтобы я пошел к понравившейся вам девушке.

Мать оглядела его странным взглядом: будто впервые увидела.

- Простите, - прошелестела Ядвига. Она редко употребляла это слово. – Я повелась недостойно.

– Я не обижен, маменька. И действительно хочу выбрать Галину, — взгляд госпожи Яровой отяжелел печалью, поэтому Ярема быстро объяснил: — Не потому, что хочу вас проучить, не подумайте! Просто Агнесса заслуживает лучшего мужчину, чем я. На ней женится кто-то другой... Без проклятия.

Ядвига подняла руку с шарфом и осторожно, чтобы не испортить макияж, промокнула глаза.

— Это очень… Благородно. Действительно благородно... Но вы уверены, сын?

– Да, мама. Назначайте помолвку побыстрее, надо завершить это до моего отъезда.

— Но ведь Галина... У нее ветер в голове! Представляете, на какие безобразия эта дама может решиться, если вас месяцами не будет рядом?

- Как говорит мой друг Эней: зря, что дурноголова, чтобы чернобровая, - характерник улыбнулся. — Вы, мамочка, возьмете ее под свое мудрое крыло. Будет контролировать, как умеете, и постепенно вырезать из нее достойную невестку.

Ярема вздохнул.

— А дальше уже внуки появятся, и все будут счастливы.

Кроме меня, мысленно добавил он.

- Хорошо, сынок. Вы... поразили меня, Ядвига наклонилась и поцеловала Ярему в лоб. – Я сама поставила эти условия, а вы сделали выбор. Я его уважаю... И уважаю вас.

– Люблю вас, мама.

Обручение назначили через три недели.

***

За советом к брату Энея Северин не обращался: Катя его сестра, поэтому даже несмотря на их непростые отношения тот никогда бы не встал на сторону ведьмы-чужеземки, о которой был не лучшего мнения, когда впервые услышал о ней. Обидно, потому что Эней, как единственный женат из их группы, мог бы оказаться незаурядным советчиком.

Рациональный варган, насколько всем известно, не имел опыта в любовных делах, поэтому к нему Северин тоже не обратился. Больше всего он предпочел бы обсудить свой сложный выбор с братом Малышом, но тот путешествовал по скандинавским краям, где с характерническими дубами было трудно. Других близких друзей у Чорновка не было, а идти к знакомцам с личным не хотелось.

Пришлось обратиться к Захару. Старый учитель всегда находил мудрые слова утехи на любые случаи жизни.

Вскоре пришел от него ответ: «Щезнику от Брыля. Даже не ввязывай меня в это, казаче! У тебя есть собственная голова на плечах. Но если вздумаешь жениться и не позовешь за отца, я обижусь. Пусть Мамай помогает».

– Очень мне сейчас Мамай поможет, – смущенно произнес Северин.

В тупике обратился за советом к Соломии, который поначалу избегал по тем же причинам, по которым не писал Игнату, ведь Лина была ведьме как дочь. Поэтому половину Северинового обращения составляла убедительная просьба не выговорить ничего Лине. Ворона, которая принесла письмо, больно клюнула Чернововку за руку и улетела, не дожидаясь ответа. Воспитательница написала ему немало, но почти все строки были густо исчерчены (он так и видел нервные росчерки пера в ее дрожащих пальцах). Единственная фраза, оставшаяся нетронутыми, была в конце листа: «Яблоко от яблоньки!..»

Чернововк швырнул письмо на землю и в сердцах сплюнул.

Через час прилетела вторая ворона и передала новую записку от Соломии, на этот раз почти без зачеркиваний:

«Извини, не сдержалась. Вот немного остыла, держи мой ответ. Лине, конечно, я ничего не скажу – ты сам это сделаешь.

Что дальше, спрашиваешь? А ты как думаешь? Никто не обязан отказываться от своих чувств ради какого-нибудь эфемерного долга из прошлого! Считаешь ли ты, что малыш чудесным образом воскресит мертвые отношения? Знаешь, сколько я прощала девушек, которые надеялись ребенком привлечь к себе мужчину? Их было БЕЗЛИК. Бесполезно дело!

Конечно, можешь воспользоваться этим шансом, чтобы почеркнуть жизнь себе и другим, дури тебе не хватит.

PS Красно благодарю и поклоняюсь, что вспомнил о моем существовании и порадовал старую ведьму письмом. Интересно, а какая беда должна тебя постигнуть, чтобы ты нашел дорогу к моему дому и пришел наконец на пир?»

— Трофим советует жениться и воспитывать сына, Соломия отказывает... — Чернововк стиснул лист и швырнул его в ручей. — К черту все!

Времени еще достаточно. Как советовал Трофим, сейчас лучше сосредоточиться на службе.

В Буде Чернововк остановился «Под тысячей лезвий», пообещал трактирщику Буханевичу задержаться здесь на несколько дней, и направился к дубу Мамая в надежде, что новая задача не обернется очередным досадой.

Вера Забила обожала дуб Мамая, во время посещения Волчьего города просиживала почти все время под его гигантской кроной. Говорили, даже в своем завещании приказала, чтобы ее непременно похоронили рядом. Впрочем, это были слухи, последние годы ничуть не изменили есаулу: такая же ослепительно-белая коса, изменчивый взгляд живых глаз и жизнелюбивая улыбка.

- Добрый день, брат! – Забелая хлопнула вытоптанную землю возле себя. - Садись, в ногах правды нет. Разве не замечательное лето?

– Кому как, – буркнул Северин. - Привет, сестра.

- Вижу-вижу, - Вера придирчиво изучала его лицо. — Пожалуйста, отгони мысли о личных неурядицах на те несколько минут, что мы будем разговаривать. После этого сможешь возвратиться к ним.

- Да, сестра, - Чернововк привык к ее безошибочной проницательности. – Слушаю внимательно. Что за дело?

– Тебе не понравится услышанное, брат Щезник, – Вера несколько секунд крутила на пальце стальной перстень-печать. — Ты должен передать свою сеть другому.

– Что?! — уставился на нее Северин. – Отдать моих почварь?

– Да. Отдать их всех.

Очередная строка жизни зачеркнута. Мир, которым он наслаждался в последние месяцы, расползался клочьями.

- Другому? Какому другому? Почему? — Чернововк не сдерживал возмущения. – Я столько лет работал над этим! Только только все наладилось! Зачем отдавать? А кровавые печати? Все они скреплены лично мной...

— У Рады Симоха есть у тебя другие планы, Щезник, — Забила говорила, глядя прямо перед собой, словно зачитывала приговор. — Я знала, ты будешь взбешен, но чем скорее привыкнешь к переменам, тем лучше для всех.

Характерник перевел дыхание и спросил уже более спокойно:

— Какие планы Совета по отношению ко мне?

- Узнаешь в конце августа, брат. До этого передать сеть преемнику.

– Так быстро? Это невозможно, – Северин взмахнул руками. — До конца августа же пять недель! Чтобы встретиться с каждым агентом, придется объездить все полки и паланки Гетманата, а это займет столько...

— Покажешь самые капризные создания. Того непослушного полевика, например, перебила Вера без эмоций. – Скажешь, как вызвать. Расскажи, как собирал. Объяснишь, как работать с ними. Откроешь все тайны... А дальше он справится сам, поверь.

— Но ведь все сделки скреплены моей кровью! — Северин даже выставил заранее свои потрепанные руки. — Они будут повиноваться только мне! Я не могу разослать им открытки, мол, с сегодняшнего дня этот хлоп станет вместо меня! Кровавое соглашение так не работает, вы и сами знаете...

- Итак, скрепите новые сделки, - есаула проницательно посмотрела ему в глаза. — Щезник, доверься мне. Разве я когда-нибудь ошибалась?

Новая страница жизни, которой он так радовался, летела вверх дном пса под хвост.

— Понимаю, это неожиданно, — продолжала Вера. — Конечно, ты не хочешь отдавать кому-то плоды своего многолетнего труда. Я тоже предпочла бы этого избежать... Но сейчас обстоятельства сверх наших желаний.

- Простите, сестра, я погорячился, - Северин решил, что изрядно выругается после разговора, чтобы снять напряжение. — Так кто поедет со мной? Кому передавать сеть?

Забила повернула голову к своему любимому дубу.

— Птенчик! Хватит прятаться, — попросила ласково кого-то невидимого. — Ну-ка, выходи к нам.

Все это время там кто сидел? Какого черта... Северин даже не почувствовал присутствия!

Из-за ствола осторожно выглянуло чье-то бледное лицо и снова скрылось.

- Выходи уже, не бойся.

Медленно, осторожно, из-за дуба выступил странный мужчина. Его испуганные темные глаза скользнули взглядом мимо Северина, прыгнули к Вере, и огонек тревоги медленно погас.

– Да, мама? — застенчиво осведомился он.

- Поедешь с братом Щезником. Помнишь его?

Взгляд остановился на характере. На обветренных губах родилась улыбка:

– Черный волк!

Вера Забила долго боролась за жизнь Савки Деригоры – за его настоящую жизнь, а не прозябание в человеческом теле. Сначала друзья посещали парня по каждому случаю, но брат Павлин никого не узнавал и ни одним словом или движением не реагировал на их посещение. Первым показался Игнат, дальше Ярема — не могли видеть собрата в таком состоянии. Филипп и Северин закончили приходить последними, когда отправились на войну. И образ искалеченного Савки им медленно заслонило нашествие сражений и собственных невзгод.

Есаула двухвостых заботилась о парне, словно собственном ребенке. Когда всем вокруг уже казалось, что лечение зашло в тупик, Вера просто забрала Павла подальше от Ордена на несколько лет. Это стоило ей немалых денег, времени и хлопот, но женщина была готова на все.

– И я победила, – улыбнулась есаула.

Однажды Савка произнес свое первое слово. "Мама". Он сказал его Вере. Постепенно брат Павлин начал оклиговать после жутких опытов, которые ставили на нем недобитки Свободной Стаи, заново овладевая всем, что должен уметь взрослый человек. Конечно, он не стал бывшим Савкой, ум его так и не высвободился из сумерек: юноша вел себя странно, мог прерваться на полслове во время разговора, игнорируя все вокруг, замирал с отсутствующим взглядом или смеялся над чем-то, что слышал или видел только он. Голова характерника была сбита бороздами глубоких шрамов, из-за которых уже не росли волосы, и череп брата Павла выглядел устрашающим и отвратительным. Шапки он не одевал – боялся. Лишь зимой позволял накинуть на обезображенную голову теплого капюшона.

Чернововк еще долго будет привыкать не отводить взгляд от изуродованной головы и нелепого павлиньего перышка, которое Савка клеил себе за ухо кусочком смолы.

Северин на радостях бросился обнимать Павла. Было стыдно, что уже не вспоминал давнего друга, словно тот действительно умер. Савка на объятия не реагировал, с удивительной улыбкой разглядывая пространство за плечом Чернововка.

– Так много красных нитей вокруг, – прошептал он.

- Ты должен их собрать, - ласково ответила Забила. — Слушай брата Щезника. Он поможет.

— Нити звучат непрерывно... поют грустные песни... такие грустные... Обидно!

Савка дернул головой, коснулся пальцем павлиньих перьев за ухом. Углы его рта опустились, словно он вот-вот заплачет.

– Слышишь меня? — переспросила Вера мягко, но настойчиво. — Слушай брата Щезника!

- Хорошо, - Савка встрепенулся, в следующее мгновение покраснел. – Можно писать маме?

— Буду ждать каждое письмо!

— Буду аккуратно, — Павлин нервно потер шрамы на ладонях, оставшихся после гвоздей. — Каждый день можно?

– Каждый день, – улыбнулась Забила. — Пора собираться в дорогу, птенчик.

Савка кивнул и подобрал за своими вещами, напевая какую-то детскую песенку. На Северина он больше не посмотрел. Время от времени потрепанный химородник останавливался, хмурился, смеялся, касался перьев и шел дальше.

– Своего коня он зовет Коньком, – сообщила Забила. — Всадник из него искусный, как прежде, об этом не беспокойся.

- Сестра... Я рад за Павла и безгранично уважаю вас, ведь вы поставили его на ноги. Это настоящее чудо! Но вы уверены, что... — Чернововк старательно подбирал должное слово. – Что он способен?

– Он готов. Несмотря на обманчивый вид Павлин станет лучшим преемником твоего дела, поверь мне. Под этими шрамами скрыты разум и сообразительность, сам увидишь... Только ему должны доверить сеть, — ее глаза светились материнской нежностью. — Говори с ним спокойно и ласково, брат. Павлин – взрослый ребенок, но он способен постоять за себя и быстро выучит все, что покажешь. Только позволь ему учиться! Будь терпеливым другом. Он так ждал этого путешествия.

- Конечно, сестра, - Северин исполнился тепла к ней и найденному брату. Ярость исчезла: он твердо решил выполнить задание как можно лучше. – Сделаю все, что возможно.

Даже если этот раздел ему не нравится — он напишет его жесткой рукой.

– Спасибо, брат.

— Есть только один вопрос...

– Ты никогда не приходишь без вопросов, – усмехнулась Вера. — Но о девушках даже не начинай!

Несомненно, есаула двухвостых имела дар ясновидения, хотя и постоянно избегала любых разговоров на эту тему.

- Я хочу знать решение Совета. Меня забирают в другой шалаш, не так ли?

– Да, брат, – признала Вера. — Пока ничего больше сказать не могу.

— Жаль... Мне нравилось среди двухвостых.

– И мне очень жаль, Щезник, – вздохнула она. – Надеюсь, ты еще вернешься к моему шалашу. А пока... Пусть Мамай помогает!

Господин Буханевич оказался крайне разочарован его непрочным визитом.

— Опять на одну ночь, пан Чернововка? Обещали же на этот раз остановиться на несколько! И так из года в год!

– Но бывали исключения, – вяло защищался Северин.

— Эти исключения были для «Черта и медведя», господин Чернововка! И не прячь глаз, мне все известно! Когда вы задерживаетесь в Буде надолго, почему-то всегда у них!

Владимир был прав: когда Северин останавливался в гостеприимном доме Яровых, то всегда на несколько суток. Но как докажешь, что это случайное совпадение, а не коварный замысел?

Следовало немедленно изменить тему разговора, и Северин знал, перед чем тот не устоит:

— А как продвигается ваша книга, господин Буханевич?

– О! — прием событий, и корчмарь забыл об оскорблении с гостиной. - Ее выдают! Вот-вот поступит из печати!

- Такой! — Северин всегда думал, что Владимир принадлежит к когорте тех людей, которые всю жизнь пишут книгу, всем вокруг о ней рассказывают, но никогда не пытаются завершить рукопись. — Вот так новость, пан Буханевич! И вы молчали? Примите самые искренние поздравления!

— Спасибо, пан Чернововка! Надеюсь, вам тоже понравится, – Владимир от наплыва чувств даже покраснел. — Моя «Летопись Серого Ордена»! Я вложил в него столько сил, времени и души! И наконец… Мне даже гонорар заплатили!

На радостях корчмарь забыл о Севериновой измене с другим гостеприимным домом. Еще немного поговорив о книге, характерник достал от Буханевича немалый кусок капустника в дорогу и заехал за Савкой. Вскоре характерники покинули Волчий город.

Брат Павлин оглядывался вокруг, счастливо жмурился от солнца, гладил гриву своего Конька и время от времени подергивал перышки за ухом.

- Павлин!

Савка не обернулся.

– Эй! Павлин!

Никакой реакции.

Привлекая наконец внимание Деригоры размахиванием рук, Чернововк убедился, что тот его слышит, поэтому медленно и подробно начал вводить его в курс непростых отношений с потусторонними агентами.

— Норов и поведение у них разные, просто как у людей. Кто-то здесь долго жил, кого-то я вытащил из Потустороннего мира. Одни скрываются среди дикой природы, другие предпочитают деревни или города, некоторые постоянно путешествуют. Все они скованы кровавыми сделками, тебе придется заменить мои сделки собственными... Об этом расскажу позже. Главное объяснить каждому, что именно тебе от него надо. Иногда это очень сложно, потому что они не люди, так что и мыслят иначе, — неторопливо рассказывал Северин. — Но если поймешь, что к чему, все удастся! Кое-кто отправляет отчеты крысами или птицами, кое-кто вселяется в человека поблизости и его устами пересказывает сообщения, кое-кто ночью подбрасывает берестяные листы с заметками, а кое-кто сон нужен навевает, такой, что потом не забудешь... Эй! Я кому рассказываю? Эй! Ты меня слушаешь, Павлин?

Савка шмыгнул носом и снова расплылся в счастливой улыбке.

— Эй, Черный Волк! Как ты имеешь?

Это будет сложная задача, понял Северин.

Глава четвертая

Люди смотрели на черед — кто испуган, кто с уважением — и молча расступались.

— Один оборотень моего друга избил с перепой! – распирался проповедник. — Люди его топором пытались зарубить, но она ему вреда не нанесет!

Он проглотил воздух для следующего обвинения, и прямо перед ним вырос Олефир. Человек мгновенно замолчал, вытаращившись на три скобы.

— Что вы остановились? - процедил характерник. – Такая интересная речь, продолжайте.

Из толпы слушателей послышались смешки.

- Я... Я уже закончил, - проповедник оглянулся в поисках путей отступления.

- Жаль! Добрые люди собрались послушать о проклятых оборотнях, которые ничего не делают для защиты государства, а вы уже и закончили?

Больше всего Филиппу хотелось врезать ему в мармызу, выплеснуть свою боль на этого урода, который и не подозревал о настоящей жизни «проклятых оборотней».

- Окончил...

– Может, причина во мне? Я вам мешаю?

- Простите, - проговорил проповедник. – Мне просто заплатили.

И удрал прочь. Филипп выждал несколько секунд, чтобы дать фору (тот должен был убежать, чтобы дальнейший разговор проходил без свидетелей), и побежал следом.

Толпа весело заговорила.

– Давай, сирому! Покажи ему, где раки зимуют! — крикнул кто-то в спину.

Бегал проповедник плохо: за считанные минуты Филипп с ним поравнялся, тот испуганно вытаращил глаза и прибавил скорости. Однако воодушевление его быстро выветрилось, и вот они уже бегут рядом, словно двое спешащих по делам друзей.

В переулке беглец-неудачник остановился и уперся ладонями в колени, отдышаясь.

– Кажусь, – пробормотал он, бросил в сторону Филиппа кошелек и закашлялся.

Пока тот судорожно хватал воздух ртом, характерник поднял кошельки и, не коснувшись монет, выудил оттуда составленную грамоту. Пробежался строчками несколько раз, запоминая имя и адрес.

— Далеко занесло вас от родного Запорожья, пан Бабич. В связи с этим у меня есть несколько вопросов.

Проповедник мотнул головой, вытер рукавом пот со лба, возобновил дыхание и наконец смог ответить:

– Только не бейте.

— Зависит от ваших ответов, — тем временем кошелек, не понеся финансовых потерь, перекочевал к изумленному владельцу. — Значит, пан Бабич, вы актер.

— Вот именно, — возвращение уцелевшего кошелька сильно взбодрило господина Бабича. - Классический театр! Имею признанный талант, немалый опыт и несколько главных ролей в творчестве. Выступал с гастролями по всему Гетманату! Играл самого Гамлета, эту мою роль очень тепло восприняли критики и зрители!

— Но променяли Гамлета на уличное проповедничество, чтобы настраивать простые люди против меня и моих собратьев?

Актерский энтузиазм утих.

— Собственно, это не имеет ничего общего с моими настоящими убеждениями... Я искренне уважаю Серый Орден, клянусь вам, господин рыцарь, — начал оправдываться Бабич. – Не дайте этим словам ввести в заблуждение! Это просто роль! Достаточно, так сказать, экзотическая роль. Видите ли, нашу труппу наняли... Пока в театрах межсезонья, представился случай немного заработать, искали именно профессиональных актеров...

- Кто нанял. где. Когда.

– Я скажу, я все скажу! В прошлом месяце режиссер принес любопытное приглашение, — принялся отчитываться актер. — Сказал, это как индивидуальные гастроли. Предложение действительно было оригинальным, нашу труппу собрали возле склада на окраине города, и там один человек... не знаю, будь то заказчик или просто говорил от его имени... так вот, он сообщил, что ищут таланты для эксцентрических уличных представлений. Пообещал хорошую плату, еще и аванс в три десятка талеров. От нас требовалось проехать по определенному маршруту — каждому актеру выделили город, туда нужно было добираться через близлежащие села и городки, и каждый вечер на базарных площадях или на главных улицах убедительно играть ярых противников Серого Ордена...

Пан Бабич нервно облизал губы и стрельнул глазами. За ними наблюдал только безразличный уличный кот.

– Во многих местах вы успели сыграть?

— Дайте вспомнить... Степногорск, Каменское, Васильевка, Зеленая Роща, Любимовка, еще несколько приселков на пути в Мелитополь... Собственно, это был мой последний спектакль, теперь я должен возвращаться домой.

Филипп достал из рюкзака атлас и сделал отметки у названных мест: все пролегали вдоль южной дороги между Запорожьем и Мелитополем.

- Турне имело успех?

– По-разному, – махнул рукой актер. — В селах преимущественно не слушали, в городах больше интересовались... Вы же сами видели здешнюю публику.

- Маршруты коллег известны?

— От всего сердца отвечу: не знаю, кто куда подался, господин рыцарь, потому что каждому лично раздавали...

- Расскажите о заказчике.

— Заказчик очертил основные тезисы речей, прослушал экспромты каждого из нашей труппы, несколько поправил... И предупредил, что среди зрителей в случайных местах будут проверяющие, чтобы никто не халтурил, иначе не заплатят, — актер всплеснул руками. — Однако он не предупреждал, что среди зрителей могут оказаться волчьи рыцари...

– Он объяснил, зачем устраивает эти инвективы?

— Наверное, хочет взбудоражить людей против вашего брата... Никто из нас не спрашивал, честно говоря... Работа есть работа, пусть и причудливая, — господин Бабич виновато отвел взгляд. — Актерская профессия сама по себе причудлива...

— Каков на вид тот человек и где именно его состав? Будьте внимательны, отвечая на этот вопрос, господин Бабич, ведь я знаю ваше имя, адрес и место работы. Это должно помочь вам вспомнить все подробнее.

Актер затрясся, как осиновый лист, и быстро овладел собой.

— К северу от Запорожья, у дороги на Богатыровку, за конюшнями магната Чубая стоит новое здание из коричневого кирпича. Ее хорошо видно, она ведь выше всего вокруг. Внутри — какие-то деревянные сундуки, весь склад ими загроможден, как лабиринт! — торопливо рассказывал Бабич. — А заказчик... некий мелкий шляхтич малого герба, похожий на Горацио. С ним еще пара молчаливых быков, типажи третьего плана, охранники, наверное, потому что с ружьями...

— Мне нужно более подробное описание заказчика.

— Наряженный изящно, русые волосы до плеч, бородавка на носу, испанская бородка, голос приятный, — актер задумался и сокрушенно покачал головой. — Честное слово, это все, что я запомнил!

— Советую в дальнейшем не участвовать в таких гастролях, пан Бабич. Коллегам своим это тоже перескажите, – Филипп взглянул на него так, что актер вздрогнул. — Иногда лучше остаться без заработка, чем без… Поняли?

— Конечно, конечно, — закивал Бабич. — А вы по случаю посетите нас в сезон! Скажете на кассе, что от меня, бесплатно в самые лучшие места вас проведу! Крест на сердце, действительно против характерщиков ничего не имею, вот вам крест!

Может, таки перегрызем ему глотку?

Актер не соврал: по конюшням, процветавшим на поставках лошадей для кавалерии войска Сечевого, состав нашелся быстро. Оба охранника упали без всякого выстрела, а мелкий шляхтич, похожий на Горацио, попытался было накинуть пятками, однако рукоятка канчука догнала его затылок быстрее.

…Впервые в жизни он потерял сознание. Это было неприятно. Прийти в себя на веревках между двумя столбами оказалось еще неприятнее. Руки и ноги вязали мастерски: узлы держали крепко, не перекрывая циркуляцию крови. Словно в паутине, неподалеку сидели скрученные охранники. Нападающий стоял у печки.

Это был невысокий жилистый мужчина с длинной пеплой косой и холодным, страшным взглядом. Заметив, что пленник очнулся, он продекламировал:

— Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.

«Горацио» смущенно заморгал, разглядел три скоб на чересе нападающего и испуганно задергался.

- Хорошо, что у вас нашлось несколько веревок, моей не хватило бы, - сказал характерник. — Но жалко, что не держите здесь документации. За исключением этой безвкусицы.

Сероманец показал несколько срамных открыток с голым пузанем-оборотнем, затем швырнул их в печь.

— Придется вас допросить, друг Горацио.

Непонятно, почему сероманец называет его каким-нибудь Горацио, но пусть! Мужчина собрал вместе последние крошки мужества и решился ответить где-то прочитанной фразой:

– Я храню профессиональные тайны.

— Люди вашего пошиба имеют профессиональный кодекс?

- Держать на складе листовки - не преступление!

— Как и снимать актеров для клеветнических речей. Однако у меня есть другое мнение.

– Вы не посмеете! Это незаконно! Орден не имеет права...

- Да-да, - характерник стащил с него туфли. — Друг Горацио, должен заметить, что у вас проблемы с личной гигиеной. Советую чаще мыть ноги, потому что воняют.

На руках у характерника уже были грубые кожаные перчатки.

– Хорошая печь! Такая и для кузнеца сгодится, — в его руках откуда-то появились железные прутья. — Пока вы лежали без сознания, я времени не терял.

Он поднес раскаленный оранжевый прут так близко пленному к лицу, так что должен был зажмуриться. Через мгновение убрал жар, и «Горацио» осторожно открыл глаза.

— Ценю вашу преданность по хранению профессиональных тайн, но намерен их раскрыть, — сообщил сероманец, отчетливо взглянув на голые ступни подвешенного хозяина. – Начнем с левой ноги.

Глаза пленника вонзились в раскаленный прут. Он судорожно проглотил воздух, от ужаса в глотке что-то заклокотало.

– Вы что-то сказали?

– Нет!

– Наверное, мне послышалось.

«Горацио» сначала почувствовал легкое прикосновение к левой пятке, потом пронзительно заорал, надрывая горло. Характерник убрал железо, осмотрел его ногу и сказал:

— Читал, будто человек, видящий раскаленный прут, может получить настоящий ожог благодаря силе собственного воображения, даже если его кожа коснуться холодным. Результаты моего опыта разочаровывают: похоже, это мистификация, или вашему воображению не хватает должного уровня абстракции, друг Горацио. Придется припекать по-настоящему.

Прут с ярким оранжевым краешком, судя по температуре, приблизился к пяти. Медленно, без спешки... Он почувствовал вонь жареной плоти, задергался в веревках и изо всех сил завизжал: