Тренировочный день 7

Глава 17

— Ну что с ним? — подскакивает Марина к Виктору, едва только он выходит на деревянное крыльцо фельдшерского пункта.

— Большая потеря крови, скорее всего перелом ребер и ушиб внутренних органов. — говорит Виктор: — но все не критично. Главное тут кровопотеря, еще бы чуть-чуть и уже не откачали бы. Хорошо, что в наше время в любом медпункте запас крови и физраствора есть, так что уже переливают.

— Что значит «скорей всего»⁈ — возмущается Марина: — им человека привезли в таком состоянии, а они даже сказать не могут, сломаны или нет!

— Чтобы точно сказать рентген нужен. — терпеливо поясняет Виктор: — а тут фельдшерский пункт а не областная больница с рентгеном и прочим. Кровь ему перельют, от шока откачают, подождут пока состояние стабилизируется, а потом уже в нормальную больницу направят.

— Так давай мы и перевезем! — вскидывается Марина: — подождем пока Николаю легче станет и перевезем!

— Так. — сказал Виктор, убирая платок в карман и оглядываясь. Сельская пастораль, деревянное крыльцо, выбеленное известкой сверху и выкрашенное синей краской снизу, скрипнуло под его ногами. Доски прогибались в знакомых местах — видно, что по ним ходили годами, и каждая имела свой особый скрип.

Фельдшерский пункт представлял собой типовое одноэтажное здание с высокими окнами в белых рамах. Табличка «ФАП» висела чуть криво, под большими буквами красовалась надпись «фельдшерско-акушерский пункт с. Китаевка». Под ней — расписание работы, выцветшее от солнца. Рядом с крыльцом росли мальвы — высокие, с розовыми и белыми цветами, а вокруг них жужжали пчелы.

Прямо напротив, через грунтовую дорогу, паслось небольшое стадо коров. Черно-белые буренки лениво жевали траву, отмахиваясь хвостами от слепней. Одна из них подняла голову и уставилась на людей большими влажными глазами, потом фыркнула и вернулась к своему занятию. Свежие коровьи лепешки, еще зеленоватые и блестящие, усеивали обочину дороги, источая характерный травянисто-кислый запах.

Посреди дороги красовалась огромная лужа — из тех, что никогда не высыхают даже в жару. Вода в ней была мутно-коричневой, с радужными разводами от машинного масла. Кто-то попытался забросать ее края битым кирпичом, но это мало помогало.

Их белая «Нива», на которой и привезли Николая — стояла прямо у крыльца. Некогда белая, теперь она была покрыта слоем дорожной пыли и засохшей грязи. Лобовое стекло представляло собой кладбище комаров и мошек — десятки темных пятнышек с расходящимися лучиками засохших крылышек. Чуть выше, почти на самом краю стекла красовалось большое зелено-красное пятно с прилипшими надкрыльями крупного жука. На капоте виднелись свежие вмятины, а правое зеркало висело на честном слове.

В воздухе стоял типичный деревенский букет запахов: свежескошенная трава, нагретая солнцем древесина заборов, дым из печных труб, хотя на дворе стояло лето. Явственно тянуло свежим коровьим навозом. Где-то вдалеке раздавалось мычание коров и лай собак. Из открытого окна фельдшерского пункта пахло йодом и спиртом.

Вдоль улицы тянулись покосившиеся заборы — кто из штакетника, кто из рабицы, а кто и вовсе из того, что под руку попалось. За ними виднелись огороды с картошкой, помидорами и огурцами в самодельных парниках из старых оконных рам.

— Витька! — не выдерживает Марина: — ну что? Давай дождемся его и…

— Успокойся. — говорит Виктор: — все нормально с твоим Николаем… и какого черта он вообще в лесу делал? Один?

— Откуда я знаю⁈ — вспыхивает Марина: — не знаю я! Я только недавно с ним познакомилась! И вообще, почему это он «мой Николай», когда он — твой! Это же твой знакомый! Ты же его к себе в комнату посылал чтобы взять рубашку, помнишь? Я тогда с ним и познакомилась… — на лице девушки появляется явственный румянец.

— Угу. Познакомилась. — сухо прокомментировал Виктор: — точно.

— Витька! — Марина несильно ударила его кулаком в плечо: — прекрати! Коле же плохо!

— Да нормально ему уже. Кровь переливают, сказали, что все в порядке, будет жить. Вот только доктор не знает, сможет он играть на скрипке или нет.

— Как не сможет⁈ — всплеснула руками Марина: — почему? С руками что-то? Или… нервы задеты на предплечье, да? Моторика нарушена? Но… я же говорила, что в город везти его нужно! Кто его в селе оперировать будет, коновалы! А я и не знала, что он на скрипке играть умеет…

— И я тоже не знал. — рассеянно роняет Виктор: — да расслабься ты уже.

— Как не знал?

— Ладно, шутка не удалась.

— Витька! Нашел время шутить!

— Успокойся, Марин. — Виктор взял ее за плечи и легонько встряхнул: — все в норме, жить он будет. Просто ему время нужно, чтобы в себя прийти. Пока перевозить его нельзя. А потом его на санитарной машине в город отвезут, мы тут не понадобимся. И от того, что мы с тобой тут на крыльце будем стоять, деревенской пасторалью умиляться ничего не изменится. Я бы уже уехал за Светой с Айгулей, которые, наверное, уже палатку собрали и все глаза проглядели в ожидании… но вот только попросили нас с тобой задержаться, чтобы с участковым поговорить.

— С участковым? — Марина наморщила лоб: — зачем с участковым?

— Рана у твоего Николая на руке уж больно ровная. — поясняет Виктор: — вот и…

— Виктор Борисович? — на крыльцо выходит женщина в белом халате, рослая и широкобедрая: — подождите еще чуть-чуть, я позвонила Сергею Митрофановичу, он сейчас будет.

Виктор невольно оценивающе посмотрел на нее. Жанна Владимировна была из тех женщин, которые с годами становятся только интереснее. Ей было около тридцати восьми, может быть сорок — тот возраст, когда юношеская миловидность уже ушла, но на смену ей пришла зрелая, уверенная красота. Высокая, статная, с той особой осанкой, которая выдает привычку к физическому труду — прямая спина, развернутые плечи, уверенные движения.

Лицо у нее было славянское, с высокими скулами и чуть раскосыми серо-зелеными глазами. Вокруг глаз собралась тонкая сеточка морщинок — след частых улыбок и прищура от яркого солнца. Волосы темно-русые, с первыми серебряными нитями у висков, собраны в небрежный пучок на затылке. Несколько прядей выбились и обрамляли лицо, придавая ей слегка растрепанный, но от этого еще более привлекательный вид. Из пучка торчала шариковая ручка — видимо, воткнутая туда по привычке и забытая.

Белый медицинский халат сидел на ней как влитой, подчеркивая широкие бедра и полную грудь. Руки у нее были рабочие — с короткими, аккуратно подстриженными ногтями без лака, чуть огрубевшей от частого мытья и дезинфекции кожей. На безымянном пальце левой руки белела полоска незагоревшей кожи — след от обручального кольца, которое она, видимо, сняла не так давно.

— Девушка! — Марина обращает свое внимание на нее: — вы же врач! Скажите как там Николай?

— Жить будет. — кивает женщина и достает из кармана халата синюю пачку сигарет «Ту-134». Кладет сигарету в уголок рта и наклоняется к Виктору, который послушно щелкает зажигалкой. Затягивается и выпускает струю дыма вверх. В ее движениях чувствовалась усталость человека, отработавшего долгую смену, но также и привычная собранность медика, готового в любой момент действовать быстро и решительно. Несмотря на явную усталость и отсутствие макияжа, Жанна Владимировна излучала ту особую привлекательность зрелой женщины, которая знает себе цену и никому ничего не пытается доказать. Которая знает, чего именно она хочет от мужчин и от женщин, от стариков и детей и не собирается ни с кем спорить, потому что ее мнение верно, а все остальные могут пойти куда-нибудь за магнитиком на холодильник, чтобы потом рассказывать увлекательные истории «как я пошел нахрен». Виктор знал таких женщин, у них разгон от нуля до «нахрен» за три секунды, а двигатель под капотом настолько горяч, что обжигает руки, пусть и подержан. И, судя по ее твердому взгляду прямо в глаза — она тоже знала таких как Виктор. Что именно она решила про него — он не знал. Но совершенно точно знал, что библейские слова «измерен, взвешен и найден легким» — вот точное описание ее взгляда на него. За долю секунды эта женщина измерила и взвесила его, за то короткое время что он вносил Николая в фельдшерский пункт и стоял рядом, помогая докторше вспороть рукав, чтобы зашить рану. Она — разведена, причем разведена совсем недавно. Или овдовела? Вряд ли, во втором случае она бы все еще носила обручальное кольце, а если уж сняла, то это знак. Это демонстративно. Такая как она была бы заметна даже в городе, а уж в небольшом селе и вовсе предмет для сплетен и зависти… так что просто так она бы обручалку не сняла. Значит — развод. Опять-таки маленькое село… в общем тяжело тут будет Жанне Владимировне себе мужчину найти, даже просто для здоровья и равновесия гормонов, не говоря уже о браке. А жаль, ведь Жанна Владимировна из тех самых, которые коня на скаку остановят и в горящую избу войдет и сложные роды примет, и ножевую рану зашьет. Вот не был бы Виктор признан «легковесным» — обязательно подкатил бы. Тем временем докторша смотрит на Марину и качает головой.

— Жить будет. — повторяет она: — но вот на скрипке играть уже вряд ли.

— Далась вам всем эта скрипка! — не выдерживает Марина: — я и не знала, что он на скрипке играет!

— А он и не играет. — кивает докторша: — костяшки на руках сбитые, такими руками я бы даже к барабану не пустила. Каратэ?

— Скорей всего. — кивает Виктор: — не скрипач наш Коля.

— Да… о, господи, а при чем тут скрипка⁈

— Так в этом и соль. — терпеливо говорит Виктор: — что он и раньше не играл на скрипке и теперь не будет. Поняла? Ну вот, когда объясняешь уже не смешно.

— А, по-моему, смешно. — кивает докторша Виктору: — это же ты жгут наложил во второй раз? Хорошо наложил, где научился? И крови не боишься, привычный.

— Приходилось… — туманно поясняет он, разводя руками: — жить захочешь еще и не так раскорячишься.

— Ну я надеюсь, что все образуется. — говорит докторша: — участковому я была обязана позвонить, Виктор Борисович. Вы главное лишнего не говорите, стойте на своем и все. А так… — она гасит окурок о перила и прицельно выстреливает им в полупустую урну, стоящую у крыльца: — дело молодое, чего уж там.

— … о чем это вы? — не понимает Марина.

— Жанна Владимировна считает, что это мы Николаю руку располосовали и ребра сломали. — отвечает ей Виктор: — ну не обязательно мы с тобой, но в нашей компании это произошло. Жанна Владимировна не хочет, чтобы кого-то из нас посадили и потому вежливо предупреждает нас чтобы мы тут лишнего не сказали. Например, что-нибудь вроде «так ему и надо» или «а я его кааак пнула и ножиком!».

— Что⁈

— А как иначе на вас смотреть? — докторша флегматично пожимает плечами: — привезли молодого парня, знаете только как зовут. Ни где работает, ни сколько лет, ничего больше не знаете. Рука — глубокий разрез, такое о скалу или там об острый сук не сделаешь, тут явно лезвие, причем достаточно острое, я бы сказала — бритвенной остроты. Синяки и кровоподтеки на теле… царапины на коленях, характерно разбитые костяшки на правой руке… и следы на запястьях.

— Следы на запястьях⁈ От чего?

— Кто ж его знает. — задумчиво сказала докторша, глядя куда-то вдаль: — если бы я могла предполагать, то сказала бы что от веревок. Ну или чем вы его там связывали?

— Жанна Владимировна предполагает, что ты играла с Николаем в опасные игры со связыванием. — замечает Виктор: — а потом сломала ему два ребра и полоснула ножом по руке.

— Жанна Владимировна ничего не предполагает. — отзывается докторша: — предполагать будет участковый, ему за это зарплату платят. Но если ваш товарищ буянил по пьяни, а вы его связали, то на будущее — связывайте полотенцами, чтобы на запястьях следов не оставалось. А уж если он вырвался и начал с ножом бросаться, то не обязательно после того, как его обезоружили еще и ногами в живот пинать. Вы уж или крестик снимите или трусы наденьте.

— Я… я не понимаю… — Марина делает шаг назад и оглядывается на Виктора: — что она сказать хочет?

— А вы мне нравитесь, Жанна Владимировна. — неожиданно заявляет Виктор: — определенно нравитесь. Отныне я ваш поклонник. Однако уверяю вас, что все было совсем не так. Хотя ваше предложение… — он улыбается: — все-таки врачи такие циники…

— Да о чем тут речь идет⁈

— Жанна Владимировна предполагает, что Николай выехал с нами на природу, а там мы с ним поссорились, и чтобы он не буянил — связали его. А потом он освободился и нам пришлось выбивать у него из руки нож… в результате чего и был нанесен порез. А ребра у него сломаны потому что сгоряча я его ногами в живот пинал. — весело объясняет Виктор.

— А… зачем ты его ногами в живот пинал? — слабым голосом спрашивает Марина.

— Кто ж его знает? — философски отвечает Виктор: — наверное не понравился он мне. Но вот Жанна Владимировна как настоящий врач мне и говорит — вы в следующий раз либо не бейте его так до полусмерти, чтобы лечить было легче, либо сразу там в лесу и прикопайте, чтобы советскую медицину не беспокоить по пустякам. Так ведь?

— А ты, Виктор, я погляжу, мастер все разжевать и в рот положить. Никак школьный учитель? — прищуривается Жанна Владимировна.

— И тут угадали. — веселится Виктор: — Жанна Владимировна, вы просто чудо! Выходите за меня замуж!

— Молод ты для меня. — фыркает докторша: — кроме того вон уже участковый идет, жених ты наш… лучше думай о том, чтобы тебя не посадили, Казанова.

— Лучше не надо! — вскидывается Марина: — у него уже девушка есть! И невеста! И он еще позавчера Айгуле предлагал в загс пойти!

— Ну конечно. — кивает докторша: — как иначе. Видно же, что кобелина. Давай лучше я… — она шарит по карманам халата и снова достает оттуда синюю пачку сигарет: — давай я лучше угадаю учитель по какому именно предмету… — она снова наклоняется вперед и прикуривает от предоставленного Виктором огонька.

— Витька! — ахает Марина: — только сейчас поняла! Ты же не куришь! Зачем тебе зажигалка⁈

— Как раз для таких случаев. — отвечает тот: — когда даешь прикуришь красивой девушке, то на какое-то время вы оказываетесь совсем рядом.

— Какой кобелина… — восхищенно качает головой докторша и выпускает струю дыма вверх: — вот прямо даже не стесняется… добрый вечер, Сергей Митрофанович! — повышает голос она, обращаясь к подошедшему.

Участковый был среднего роста, плотный, с небольшим животиком, который выдавал склонность к домашней стряпне и нерегулярному питанию. Лицо обветренное, с глубокими морщинами вокруг серых, внимательных глаз — лицо человека, который много времени проводит на улице и привык всматриваться в людей. Волосы седые, коротко стриженные, с залысинами на висках. Усы густые, тоже седые, аккуратно подстриженные. На нем была форменная рубашка защитного цвета, слегка мятая от жары, с погонами младшего лейтенанта милиции. Рубашка была расстегнута на одну пуговицу у ворота — видно, что жарко. Брюки темно-синие, форменные, но уже изрядно поношенные — на коленях виднелись потертости, а стрелки давно потеряли четкость. На ногах — черные кожаные ботинки, начищенные, но с царапинами и потертостями от сельских дорог.

Через плечо у Сергея Митрофановича висела потертая кожаная планшетка — в ней он носил протоколы, бланки и прочие служебные бумаги. На поясе — кобура, на первый взгляд — пустая. Шел он размеренно, слегка вразвалку, как человек, который знает каждый камень на своем участке и никуда не спешит. В руке держал фуражку — видно, снял ее из-за жары. Фуражка была форменная, с кокардой, но тулья слегка помялась от постоянного ношения.

— Добрый вечер, Жанна Владимировна, — отвечает он, надевая фуражку и слегка касаясь козырька в знак приветствия. Голос у него был низкий, спокойный, с легким местным акцентом. — Что у нас тут случилось? Ножевое?

— Не могу судить, Сергей Митрофанович. — разводит руками в стороны докторша: — вы же мне запретили «далеко идущие» выводы делать.

— Что вы право слово… нашли что вспомнить… — морщится участковый, но его глаза быстро оглядывают Виктора и Марину, так же быстро и цепко — пробегают по белой «Ниве», стоящей у крыльца: — ладно… для начала извольте предъявить документики, молодые люди…