Тренировочный день 7

Глава 8

Ранее в пещерах у водопадов

— Не нравится мне это. — сказал Лобо, присев у входа в пещеру: — не нравится. Слышь, Понтовый, куда Винниту ушел?

— Сказал, что проверил и вернется. Да ты ж его знаешь, сука. Только что был и уже нету, едить его в копыто. — откликается Денис Портнов, одна тысяча пятьдесят восьмого года рождения, осужденный по статье сто сорок четвертой УК РСФСР часть вторая, с отягчающими.

Денису хочется есть. Хочется есть так сильно, что последние два дня он испытывает гастрономические галлюцинации, ему как наяву грезится жареная говяжья котлета, жареная на сливочном масле, как готовила бабушка, с отварным молодым картофелем, политым сливочным же маслом и посыпанным зеленью… мелко нарезанным укропом и петрушкой. Не обычная столовская котлета, которая и сверху серая и внутри серая с розовым, а еще безвкусная и резиновая как подошва у башмака. Именно такой на его взгляд и была подошва ботинка, который ел Чарли Чаплин в кинофильме «Золотая Лихорадка»… безвкусной и резиновой.

Он бросил взгляд на свои ботинки и только головой покачал. Это раньше ботинки из хорошей кожи делались, а современные шузы все из каучука да синтетики. У него на ногах и вовсе лагерные «боты» на кирзе, такое не отваришь, а если и отваришь — то не поешь. Это ж какие зубы должны быть, чтобы кирзу прорезиненную откусить… а у него и так половины зубов нет.

Другое дело — бабушкины котлеты… поджаристая корочка сверху, румяная, золотисто-коричневая, хрустящая… а внутри — сочное, мягкое, вкусное…

Он вдыхает воображаемый аромат жаренного мяса полной грудью. Сглатывает слюну и открывает глаза. Вспоминает как пахнет жаренной рыбой, минтаем. Ранним утром бабушка жарила рыбу, купленную в сельпо, обмакивала хвостики в жидкое тесто и аккуратно клала на раскаленную сковороду, совершенно не боясь раскаленных капель подсолнечного масла. Еще и смеялась над ним, когда он отскакивал от сковороды, тряся рукой и хватаясь за мочку уха. Жаренный минтай, мягкое белое мясо внутри, хрустящая корочка кляра снаружи… ммм… чего бы он только не отдал сейчас за один хвостик минтая. А ведь в свое время нос от него воротил, хотел, чтобы ему блинчики сделали…

— Рыбой пахнет. Жареной. — говорит он вслух, просто чтобы что-то сказать. Лобо даже головой не ведет, не обращает на него внимания, словно его и нет вовсе.

— А вот и Большой Змей. — говорит он, увидев сидящего у тлеющих углей и не решаясь называть якута Чингачгуком или Винниту как Лобо. Якуту эта кличка не особенно и нравилась, но если уж тюрьма-роднуха дала тебе кликуху, то это навсегда. Приклеится и все тут. Так и стал якут, осужденный по статье пятьдесят девять точка прим — Чингачгуком, Большим Змеем и Последним из могикан. Впрочем последние клички ему мысленно дал сам Денис, потому что не все заключенные читали Джеймса Фенимора Купера и не все знали что Чингачгук на самом деле означал «Большой Змей». Ну а Винниту его звал только Лобо, потому что считал что какая к черту разница, один индеец и другой тоже индеец.

— Где? — Лобо поворачивает голову и цедит короткое ругательство: — Чингачгук⁈ Сука, ты когда перестанешь вот так подкрадываться? Ну чего там?

— Человек. Один. На мотоцикле. — отвечает Чингачгук, откинувшись назад и чего-то жуя. У Дениса сразу же накапливается слюна во рту. Он нашел еду⁈ Где? И почему не делится? Это же первая заповедь любого зека, нужно делиться со своими товарищами…

— Ты чего жрешь-то? — перебивает его Лобо и протягивает руку: — давай сюда. Мы все тут не жрамши уже третьи сутки, а ты хомячишь.

— А? Ну… вот… — якут поворачивает свою руку и на ладонь к Лобо падают маленькие черные комочки: — жабья икра с ягодой. Обычно городские такое не едят…

— Фу, млять! — Лобо отряхивает руку, черная слизь разлетается во все стороны: — жабья икра⁈ Ты сука, с ума сдрыснул, Винниту⁈

— Очень вкусно и питательно. — темные глаза якута останавливаются на лице Лобо: — а ты едой разбрасываешься. Нехорошо.

— Ты… — Лобо сощуривает глаза: — не зли меня, Чингачгук, не выбешивай. Мы тут уже почти две недели в пещерах шкеримся, я скоро крышей поеду. Рассказывай чего там увидел?

— Я ж говорил. — пожимает плечами якут: — человек. Один. Приехал на мотоцикле. С собой рюкзак. Вооружен. Винтовка, нарезная, не «ТОЗ» и не берданка, какая-то непонятная. Новенькая, аж блестит. Мент.

— Легавый? Стой, а с чего ты взял? — вскидывается Лобо: — он что, в форме и с погонами? В фуражке?

— Оружие носит привычно, но не как в лесу нужно. — загибает палец якут: — мотоцикл и рюкзак спрятал, хвойными лапами закидал, как положено. Но как по учебнику, а сам не умеет ничего. Выбрал себе место для наблюдения наверху скалы и там устроился с биноклем и планшетом. Винтовку в схроне оставил. Охотники так не делают.

— Да ну. — сомневается Лобо: — чего ты там напридумывал себе, Винниту. Мало ли кто оружие с собой не носит в лесу. Может оно у него не зарегистрированное? У нас в поселке геологическом каждый первый по два-три ствола имел и почти все незарегистрированные… носили разобранными в рюкзаках, а то и вовсе в схроне оставляли в лесу. А что мотоцикл спрятал, ну так от города тут тридцать кэмэ всего, да и село неподалеку есть… мало ли кто наткнется. Надо спрятать, даже если за грибами пошел.

— Так на грибы не сезон. — добавил Денис и перед его мысленным взором вдруг как наяву предстала черная, чугунная сковорода, доверху полная жаренными маслятами, с молодой картошечкой, да с лучком… все еще скворчащая от жара плиты… а рядом — белая фаянсовая тарелка с квашенной капустой, а если по совести, то еще бы стопочку водочки, запотевшую такую, прямо из морозилки, чтобы аж водка тягучей как кисель стала, чтобы вниз по пищеводу — ух! И в слезу шибануло, а потом, потом — капусты квашенной навернуть, квашенной, да с нарезанным мелко лучком и подсолнечным маслицем, да с солью… но это только закуска, так сказать аперитив… основное же блюдо — жаренные маслята на скворчащей от жара сковородке, ткнуть его вот так вилкой, насадить на зубцы и поднять вверх, наслаждаясь запахом…

Он сглотнул и открыл глаза. Не сезон на грибы, разгар лета, грибы чуть позже пойдут, маленькие, коричневые и желтые шляпки маслят и груздей, рыжиков и сыроежек… боже чего бы только он не отдал за сковородку жареных грибов! Сколько можно уже прятаться в пещерах, ему до смерти осточертели карстовые провалы, может тут и безопасно, и менты не найдут, но еды тут тоже нет! Хорошо, что есть вода, однако каждый раз как он пил ее — он задавался вопросом — а что именно находится на дне провала? И почему-то отчетливо представлял себе гниющие на дне кости. Животные и человеческие. Быть не может чтобы за все эти миллионы лет никакое животное сюда не свалилось… пришло попить воды, было слабое, больное и… кувырк вниз. И утонуло… а он сейчас пьет эту воду.

Лобо говорил им что дергать по дорогам, по «железке» или по трассе — дело гиблое, найдут сразу. Там же план «Перехват» объявили, к бабке не ходи, а план «Перехват» штука такая — все дороги перекрывают, на всех придорожных заправках, автобусных остановках и вокзалах их физиономии вывешивают с надписью «Их разыскивает милиция». В это время каждая бабушка на лавочке становится мусорской стукачкой и бдит в три глаза. Но есть у плана «Перехват» и недостатки, а самый главный в том, что нельзя в «Перехвате» область долго держать. Это ж перекрытые дороги и постоянные проверки документов на всех постах, в таком режиме и мусора долго не протянут и другие органы тоже. В конце концов пробки на въезд-выезд образуются, замедляя перевозку грузов и товаров народного потребления по дорогам общего пользования. А этого областное начальство не допустит. Да и по регламенту план «Перехват» на трое суток вводится, максимум — на неделю. Они тут уже вторую неделю сидят, ждут. «Перехват» уже скорее всего отменили, но и сразу дергаться не нужно — так Лобо сказал. Откуда Лобо знает про «Перехват» и как именно мусора этот план выполняют — он не знал. Но подозрения были.

При всех своих прочих недостатках Денис Портнов, одна тысяча пятьдесят восьмого года рождения, осужденный по статье сто сорок четвертой УК РСФСР часть вторая, — не был идиотом. Он всегда был трусливым, это да, хотя лично он предпочитал слово «осторожным» и «предусмотрительным». Череда случайностей привела его за решетку, где он и должен был провести ближайшие пять лет. И, честно говоря, он не собирался в побег. Вот совсем. Просто когда на перегоне, в камере СИЗО он оказался вместе с Лобо, который весит килограмм сто пятьдесят наверное, бывший тяжелоатлет, сидящий по тяжкой статье…

Камер для нового этапа не хватало, троих бросили в одиночку, эдакий каменный стакан, где и двоим-то тесно было бы… в камере царила сырость и духота. Денис первый заметил, что край окна, в который была вмурована решетка — размяк от постоянной сырости. Поковырял его пальцем и что-то там пошутил про «пластилиновые стены». Это привлекло внимание Лобо и тот подошел, потыкал своим толстым, мясистым пальцем в штукатурку и хмыкнул. Схватился за решетку руками и дернул. Еще раз. И еще. Решетка не поддалась сразу, но заметно сместилась в сторону. Тогда Лобо снял с себя робу и уперся ногами в бетонные края узкого окна с решеткой. Взялся за решетку, рыкнул что-то вроде «помогайте, ну!» и выдернул решетку из створа окна словно они были сделаны из пластилина! Раз — и он уже повалился на пол, больно ударив Дениса краем железного прута — прямо по плечу!

Тогда Денис еще ничего не понимал, он держался за пострадавшее плечо, моргал сквозь выступившие слезы и смотрел как Лобо встает с пола, отталкивая решетку в сторону, как он подтягивается к окну и выглядывает в него. Как делает жест якуту и ему, дескать айда отсюда, все свободно.

Денис никуда не собирался, ему дали пять лет и если включить туда срок, который он провел в следственном изоляторе, а потом на карантине и в лагере, то ему оставалось сидеть всего три года. И вообще через полгода его уже должны были в колонию-поселение на «химию» перевести, а там и УДО возможно, условно-досрочное освобождение за примерное поведение и все такое. На свободу с чистой совестью. Потом, опять-таки на зоне он научился понемногу «канителить», попал в касту «канительщиков», эдаких мастеров, которые за разные ништяки могли и портак набить как полагается и телку с сиськами нарисовать чтобы душа расслабилась и робу двойным швом прошить и «особый» чефир заварить так, чтобы мир вокруг показался радостным и светлым. В общем и целом, жил Денис на зоне нормально, да и кликуха, сперва казавшаяся издевательством — потом заиграла совсем другими красками. Понтовый — это же не только тот, кто всего боится и кого на понт легко взять. Если скажем сказать, что у тебя боты понтовые — значит хорошие боты. Красивые, вот. Да и на «перегон» он попал случайно, кто-то там решил старые дела поднять, вот и выдернули его из лагеря на следственный эксперимент, а тут такое…

Не собирался Денис Портнов ни в какой побег, не было у него таких планов. Да вот только сразу после того, как Лоб выдернул решетку из бетона как из мягкого пластилина и на него взглянул — он сразу же понял, что лучше ему с ними пойти. С Лобо и с Чингачгуком. Якуту хорошо, у него двенадцать лет строгача по пятьдесят девятой два прим, у Лобо сто вторая с отягчающими — с особой жестокостью. Пятнадцать лет, из них пять уже отсидел, да и до этого сиживал и тоже по сто второй, но по первоходу пять лет дали, три отсидел и на «химию». А он с «химии» сбежал и дружка нашел, который его в первый раз сдал. Нашел и выпотрошил, как рыбу, все потроха наружу…

И когда Лобо стоял и смотрел на него своими бесцветными глазами, будто принимая решение — Денис понял, что ему нужно бежать вместе с ним. Потому что или с ним или никак. Лобо тут свидетелей не оставит. Свернет ему шею набок и все. Или вот так возьмет за затылок и в стенку воткнет со всего размаху, чтобы голова лопнула как куриное яйцо об сковородку.

Так что он поспешно выбрался из окна, спрыгнул вниз и сделал вид что всегда только и мечтал из тюрьмы сбежать. И они бежали. Лобо, который откуда-то точно знал что план «Перехват» объявят — сказал что нужно держаться вместе. Что им две недельки отсидеться в тихом месте, обождать пока мусора их искать перестанут, а потом — на трассу выйти и жопа к жопе, кто дальше прыгнет. В смысле — разбежаться, каждый сам за себя. Но до той поры — всем вместе держаться, потому что, если одного найдут — всех остальных тоже найдут. А он себя выдавать не желает, потому как у него еще должки остались неуплаченные. У него еще один дружок-сдача, стукачок живой ходит, а во-вторых, мусор что его брал — тоже должничок. А у мусора семья в Новосибирске, по Новоапрельской дом семнадцать живет, жена и дочка… вот туда он визит и нанесет. А если Понтовый попробует с базара спрыгнуть, то лучше ему об этом не думать, иначе он ему его же потроха и скормит.

Денис знал Лобо и Чингачгука только по этапу, шапочное знакомство из разряда быстрой пробивки по камерам сразу после того, как все устаканились, по шконкам осели. Через «воздух» — короткая перекличка через закрытые «кормушки» пока дубаков нет. Через «воду» — когда свернутая в трубку газета вставляется в отверстие единственной раковины в камере, выдувается воздух, а потом идет общение — как по радио. Сперва говорят в эту, свернутую в трубу газету, отчитываются кто есть в камере, кто по какой статье, кто чем дышит и какой масти по жизни. Потом — прикладываются ухом к газете, выслушивая ответы из других камер. Иногда — через «землю», на Централе между четвертой и шестой камерами зеки продолбили узкую дырочку, через которую передавали записки, сигареты и чай. Дырочка постоянно расширялась, расковыриваемая черенками ложек и скоро через нее можно было передать не только узенькую полоску бумаги и пару папиросок, а и пачку грузинского чая, картонный кубик который так ценят зеки. Говорят, что в Южном на перегоне в такую вот дырку паренек маленький смог из своей камеры уйти, потому как влез, втиснулся. Да только вот беда, дыра то между камерами была, а не на волю. Вот и попал он из своей камеры, обычной — в соседнюю. А там женская камера была… спрятали пацанчика. Нашли его только через месяц, худющего, бледного и седого. Совсем паренька заездили, одни глаза остались, да говорить он разучился, только икает от страха. Ну вот их женской камеры сразу в психушку и отправился. Голодные женщины — страшное дело. Вот бы оказаться на его месте… на полчасика. И маслят жареных поесть. Наверное, маслят сейчас он хочет куда больше, чем в женскую камеру на полчаса.

— Я сказал, что мент, значит мент. — говорит Чингачгук, стряхивая с ладоней какие-то грязные хлопья: — чуйка у меня.

— А, да какая разница. — говорит Лобо, вставая: — если он один, то и ладно. Припасы у него есть, рюкзак с собой взял. Пустыми в лес не едут. Понтовые меня третий день своим нытьем о еде достает… так что давай, наверное, лучше этого легавого в оборот возьмем. Схрон его обчистим… а его самого на пику посадим и в провал.

— Можно и так схрон почистить. — пожимает плечами якут: — схрон внизу, а он на скалу поднялся. Засаду сделал.

— Какую еще засаду? — хмурится Лобо.

— Я же говорил, что мент. Если мент в лес приперся с биноклем, значит не геолог. Не будет птичек разглядывать. Засада там у него. — убежденно говорит якут: — а схрон и так почистить можем. Только нужно сперва узнать кого он там ждет, понимаешь?

— Понимаю. — Лобо грузно опускается на землю: — черт, жрать охота. Поедим, сил наберемся и рванем на трассу. Одежду, наверное, у этого мента раздобудем. Ну или… по дороге придется разжиться. Слышь, Понтовый — выдохни уже. Не придется «консерву» есть.

— А? — у Дениса что-то заклинило в голове. Заклинило, потому что все его подозрения сразу же всплыли и вспыхнули ярким фейерверком! Якут, Чингачгук, пятьдесят девятая два прим! Бандитизм с отягчающими, он же слышал об этом! Слышал, что нет в Уголовном Кодексе РСФСР статьи за людоедство, что таких вот — привлекают по пятьдесят девятой, с отягчающими! И когда они уходили подальше от оживленных дорог — он еще тогда думал, что он тут явно лишний, но Лобо его с собой тянет, тащит, заботится… так вот каков был его план! Спрятаться в пещерах не на две недели, а даже дольше. Но нужна будет еда, как ее достать? В магазине не купишь, в село выходить, красть по амбарам — начнут искать. Лучше всего им исчезнуть с радаров совсем… и в этих условиях становится ясно зачем Лобо нужен Денис. Как консерва. Он слышал про такое, когда на Колыме зека дергались в побег — они с собой «консерву» брали, человека которого не жалко. Шли пока могли, а потом — убивали «консерву», отъедались его мясом, брали с собой про запас и расходились в разные стороны чтобы уже друг друга не поубивать. Как понять что ты — «консерва»? Да очень просто — если ты никому сильно тут не нужен. Если вы разные. У Лобо и Чингачгука на каждого еще как минимум по десятке сидеть, а он — вышел бы через три года. Лобо по тяжкой статье и Чингачгук тоже, а Денис — за воровство. И самое главное, что Лобо был опасен и Чингачгук в лесу опасен не менее, а то и более… а вот Денис…

Он сглотнул. Кровь отлила от лица и в первый раз за последние три дня воображаемый аромат жареного мяса в воздухе вызвал у него не аппетит, а тошноту. Говорят, человечина по вкусу как свинина…

— Эй! Ты чего побледнел? Да шучу, я, ты чего, Понтовый? Снова на понт повелся? — Лобо хохочет, довольный собой и своей шуточкой.

— Тихо, да. — говорит Чингачгук: — кажись я мотор слышу. Заткнулись. Пойду, гляну…