Ураганные хроники

История 11. Письма и кофе. (Антонина Вересова и Аркадий Веселов). Ноябрь 833 года (июль 810 года). (12+)

— Тонечка, пульт опять упал за диван, не могу поднять, — пожаловался Стаc. — Включи телевизор, пожалуйста.

— Давай умные колонки купим? — предложила Антонина, привычно (уже привычно, помилуй Творец!) нагибаясь за пультом.

— И сдать наши данные правительству⁈ Или мошенникам! Знаешь, сколько случаев было⁈ Хочешь, чтобы все карты наши через них взломали⁈

Только что добрый и виноватый, Стаc вспылил моментально, стоило задеть больную тему. Подумать только, а еще весной он на смех поднимал «пещерных технофобов» и доказывал, что личные данные, конечно, собираются — но шанс влететь через это на неприятности минимален, если соблюдать простейшие меры предосторожности, и вообще, удобство дороже. Болезнь плохо на него повлияла, сделала подозрительным и нервным. Да и у самой Антонины нервы были натянуты до предела.

Она поджала губы.

— Не кричи на меня, — Антонина протянула мужу пульт.

«А то я за твоим криком могу ведь не услышать, когда в следующий раз позовешь», — этого она не сказала.

Стас сломал ногу еще в июле, и сначала все говорили: да, перелом шейки бедра, да, в вашем возрасте могут быть осложнения, но сохраняйте позитивный настрой! А потом настроя как-то перестало хватать. Начались разговоры о том, что иногда у пожилых людей кости срастаются очень долго или не срастаются вообще, но терять надежды нельзя — и почему бы вам не приобрести инвалидную коляску?

Сейчас уже ноябрь, куплено уже две инвалидных коляски (один дизайн оказался неудобный), весь дом пропах лекарствами и не самыми приятными запахами, а Евстахию тяжело дойти даже до туалета! Привык пользоваться памперсами, чтобы пореже. И бедро все не срастается и не срастается, и срастется ли когда-нибудь — тоже вопрос!

Стасу, конечно, тяжело. Он привык работать, писать и преподавать — а тут ничего не выходит! Договорились вроде в университете, что будет читать лекции онлайн, но быстро оказалось, что на обезболивающих это почти невозможно. Он все-таки оставил себе восемь часов в неделю, по паре в день, кроме пятницы, но… Читать лекции, не видя лиц аудитории, не имея возможности пошутить в тон, жестикулировать, указывать нужные места на слайдах — все это полностью рушило его обычную манеру, которая так нравилась студентам! У Антонины сердце обливалось кровью смотреть эти лекции, тем более, что она хорошо помнила блестящую манеру Евстахия читать их раньше. Не за нее ли она когда-то в него влюбилась?..

О его «побочном» бизнесе, ландшафтном дизайне, вообще пришлось забыть! Извиниться перед клиентами, срочно подыскать замены — что, фактически, означало отдать конкурентам большую часть наработанной базы! Антонину ситуация даже вынудила уйти из любимой библиотеки, в которой она проработала почти двадцать лет. Плата сиделке была немногим ниже, чем зарплата директора филиала, а эту сиделку еще попробуй найди — чтобы надежная и нормальная. Ее не хотели отпускать, говорили: «возьмите отпуск без содержания!». Что ж, пока еще шел отпуск… Но скоро срок заканчивался, и Антонина с тоской ощущала, что вернуться на работу не сможет. И это ощущалось, как надвигающийся конец.

Нет, денег хватало: у них были и сбережения, и Стасовы гонорары за книги, плюс еще все время капала денежка за тот сериал, где он консультировал, и страховку по недееспособности исправно выплачивали, и пенсию. Да и дети не отказались бы помочь в случае необходимости. Они уже и предлагали помощь, Антонина сказала, что потом обратится, если понадобится. Но когда ты всю жизнь привык работать, да еще и занимаясь при этом любимым делом — несколькими любимыми делами, в случае увлекающегося Стаса! — вынужденная скука кажется крышкой гроба. У Стаса испортился характер, появились какие-то завиральные идеи. Антонина чувствовала, что и сама вот-вот сорвется. Точнее, срывалась-то она периодически, просто ей начинало казаться, что она сорвется всерьез, и наговорит Евстахию чего-нибудь такого, что нельзя будет взять назад.

Например, скажет, что на самом деле никогда не разделяла теорию исторического детерминизма, просто притворялась, чтобы не ссориться. Или что как дизайнер ландшафтов он бы имел куда больше заказчиков, если бы не настаивал на этих жутких каменных горках везде и повсюду — ну кому, кроме законченных оригиналов, понравится видеть у себя в саду напоминание о горах⁈ Почти никто не считает, что это красиво, один Стас и еще несколько чудаков! Ее лично всегда в дрожь бросает, в их саду она закрыла эту несчастную горку шпалерой декоративной фасоли.

Вот кстати. Летом и в начале осени у нее хоть работа в саду оставалась, куда она порой попросту сбегала из дома от Евстахия, хоть и стыдилась этого. А теперь что?

И сын, и дочь уже по очереди приезжали в гости, но надолго не задерживались. Оно и понятно: у них работы, свои семьи. Старшая внучка замуж собирается — а Антонина с Евстахием даже на свадьбу приехать не могут!

Так Антонина думала, жалея себя, и чуть не пропустила оклик мужа:

— Тонечка, ты что, не слышишь меня? Да посмотри же ты! Они там Проклятье снимают!

Удивленная, Антонина поглядела на бормочущий телевизор. Вроде бы о снятии Проклятья уже дня три назад объявили? Она еще погрустила немного, слезу уронила, вспомнила прошлое. Как жаль тех, кто не дожил! Но и порадовалась. Пусть в ее семье неприятности, зато в скольких сейчас наоборот, радость! Дети вернулись!..

Однако очень скоро она поняла, о чем говорит муж. По телевизору показывали большую аудиторию с рядами парт под потолок, на которых по одному сидели дети-волшебники. Их сразу было видно: прически стильные, одежда нарядная… Ну, у кого как, конечно, но в основном. Опять же, при многих имелось оружие или какие-то еще странные вещи, явные предметы-компаньоны. А с кафедры вещал какой-то киноактер… Нет, не киноактер, откуда у актера право отпускать детей-волшебников? Но красавчик такой, высокий, широкоплечий, мышцы даже под черным пальто видны! Хоть в боевик его главным героем, хоть в романтическую драму. Только прическу Антонина не одобрила. Все-таки мужчины должны ходить коротко стрижеными, а этот зачем-то косу заплел! Хоть и ровно, и аккуратно, а все равно как-то чересчур эпатажно. Впрочем, с детьми-волшебниками наобщаешься, еще и не так чудить начнешь! За годы работы в библиотеке Антонина встречалась со многими, с одним даже дружила, и помнила, что народ это очень странный.

Так вот, этот не-киноактер заявил, что он сейчас будет снимать со всех Проклятье, по списку. И начал перекличку. Голос у него был очень красивый, хорошо поставленный мягкий баритон, слушала бы и слушала! Вот повезет какой-то девушке.

Или не повезет, такие красавчики часто нарциссы, всю жизнь изгадят и дальше пойдут. Антонина знала нескольких женщин с такими историями…

Красавчика вдруг показали близко, он кому-то улыбнулся вне камеры — и Антонина вдруг вскрикнула.

— Тоня, ты чего⁈ — в свою очередь вскинулся Стас. — Что случилось⁈

— Я его узнала! — ахнула Антонина.

— Кого узнала?

Антонина лихорадочно думала: сказать, не сказать? Может, не стоит? Нет, лучше сказать, а то Стас сейчас в таком состоянии — еще и приревновать может. Хотя к чему там ревновать…

— А ты сам не узнал? Ты же с ним знаком! Водил его надгробье смотреть!

— Да ты о ком, мать?

— Да об этом!.. Который на кафедре!

— Ты про Тень мага? Это Весёлов, я про него прочел уже. Сейчас, чтобы не наврать… — Он открыл что-то на телефоне. — Вот! Исполняющий обязанности зама Службы поддержки детей-волшебников. Не знаю я его, никогда не встречал.

— Нет, встречал! Я вас познакомила! Ну уж должен был бы вспомнить! Это же Смеющийся Жнец! Аркадий Весёлов, я же тебе рассказывала! И письма показывала!

Стас растерянно поморгал, а потом, кажется, действительно вспомнил.

— Да-да-да! — пробормотал он. — Это в тот год, когда ты с Машей ко мне на практику приезжала, да? Снифорское захоронение! И та завиральная легенда.

— Точно-точно, — закивала Антонина, радостная, что он вспомнил. А потом обрадовалась по-другому поводу. — Выходит, он не погиб! Живой! А я думала, что погиб, когда писать перестал!

— Так, стоп, мать, — Евстахий оживился, аж пересел на диване поудобнее. — Это не может быть твой Весёлый Жнец или как его там! Он же мальчик-волшебник был. Проклятье вот только сейчас сняли. Он бы не успел взрослым парнем стать. Был бы по-прежнему подростком. Это, наверное, его родственник. Племянник, например. Или даже внучатый племянник. Он же наш ровесник, помнишь? А этого просто так же назвали.

— Охохонюшки… — Антонина присела на диван рядом с мужем. — Да, наверное, ты прав… У него же брат был, младший. — Она вздохнула еще раз. — Да, наверное, племянник.

Евстахий неловко приобнял ее.

— Да не расстраивайся ты так, мать, — сказал он. — Этот твой Жнец сейчас бы радовался. Я помню, да, мы с ним долго говорили. Он прямо одержим был идеей Проклятье снять.

Антонина снова грустно кивнула. Действительно. Он бы радовался.

Живьем она встречалась с Аркадием Весёловым два раза в жизни. Первый раз, когда ей было одиннадцать лет, на пляже в Лиманионе. Встреча была прямо как в книжках: ветер унес ее панамку, а он поймал. И потом тоже получилось как в романе. Сейчас, с высоты прожитых лет, Антонина не видела в этом ничего удивительного: они оба были книжные дети и реализовывали почерпнутые оттуда сценарии! Познакомились, разговорились. Поели вместе мороженое. Оба приехали в Лиманион с семьями на каникулы, оба любили истрелийскую поэзию — хотя Аркадий поразил ее тогда тем, что читал Эринидио в оригинале. Еще оба любили книги, особенно космические приключения! Это оказались вполне достаточные точки соприкосновения. Они обменялись адресами (тут Антонина еще раз поразилась, что он жил, оказывается, аж в Истрелии, в посольстве!) и договорились переписываться.

Сперва все шло хорошо. Письма исправно уходили и приходили дважды в месяц. Они обменивались впечатлениями о школе, о новых книгах, о друзьях. У Аркадия был шебутной лучший друг, мелкий, но неугомонный и богатый на всяческие идеи. У Антонины, наоборот, тихая и скромная лучшая подружка, которую нужно было вечно тормошить. Он ей писал: «Так значит, шебутная половинка в вашей паре ты? Погляди, может быть, она от тебя вечно за голову хватается, как я от Мишки?», Антонина гневно возражала, что она не такая!

Потом Аркадий вдруг перестал писать. Вместо этого написал его отец. Вложив в конверт нераспечатанное последнее письмо Тони, он сообщил, что Аркадий стал мальчиком-волшебником, и что строгие гиасы не позволяют ему показываться дома. Он взял на себя смелость написать Антонине, поскольку знает об этой переписке от сына, и т.д.

Антонина испытала сложные чувства. С одной стороны, она была умной, начитанной девочкой, и понимала, что быть ребенком-волшебником — не сахар. С другой стороны… Магия! Приключения! Полеты!

Правда, драться с чудовищами — это так себе… Но, наверное, тоже немного даже интересно?

В общем, она даже не знала, оплакивать ли ей друга, завидовать ему, обижаться, что он совсем ее забыл, или, может, вообще горевать, что у них не случилось романа, как она, разумеется, надеялась? Мечтала: вот они несколько лет будут переписываться, потом встретятся — а она такая красотка! И он у ее ног.

(Что Аркадий будет красавчиком, она не сомневалась: он ей еще тогда, на пляже, понравился. И родители у него были красивые, она их видела.)

И вот теперь все, роман окончен, не начавшись! Обидно, однако.

Тем не менее Аркадий написал ей еще раз, когда она уже и не ждала. Года через два или даже почти через три. Очень короткое сухое послание, где он извинялся за то, что пропал и выражал надежду, что у нее все хорошо. Обратного адреса он не дал, но обрадованная Антонина разразилась длиннющим письмом на полтетрадки и догадалась отнести его в Службу. Видно, ему все передали, потому что Аркадий написал снова, уже чуть более живо, и даже сказал, что не нужно опять беспокоить сотрудников Службы, а пусть она пишет ему на адрес школы, где он начал учиться.

Так они и стали переписываться. Значительно реже, чем прежде. Чуть ли не раз в год, а то и с большими промежутками. У Антонины надвигались выпускные экзамены, потом вступительные, потом учеба, замужество, рождение детей, учеба мужа, защита его диссертации… Все это оставляло мало места для волнения за судьбу давнего знакомого. Однако ей казалось некрасивым и даже где-то непатриотичным бросать переписку с ребенком-волшебником, так что она аккуратно отвечала. И он аккуратно отвечал тоже. Похоже, оба просто не хотели прерывать первыми!

Когда Аркадий написал ей, что он занимается поисками всех материалов по древней магии, которые маги не увезли с собой и не уничтожили, и даже получил для этого диплом архивариуса-библиотекаря — как и сама Антонина! — Антонина без всякой задней мысли написала: «Забавно, как мы с тобой пересеклись! Мой муж ведь занимается именно темой древней магии, у него даже научная работа по этому вопросу есть! Я немного помогала ему со сбором материала. Этим летом мы договорились, поедем с дочкой поживем в Снифоре на съемной квартире, пока он со студентами будет раскапывать одно из последних известных полей, где достоверно применялись древние магические артефакты…»

Ответ пришел гораздо быстрее, чем обычно. Аркадий среди прочего писал: «Мне тоже очень интересно это место. Если не возражаешь, я хотел бы вас навестить и поговорить с твоим супругом. Разумеется, если он не против меня проконсультировать.»

Антонина рассказала мужу, он, конечно, согласился. Евстахий тогда не ревновал ее так сильно, как сейчас (хотя в те времена сорокалетняя Антонина была настоящей красоткой, а теперь стала старушкой!), а о переписке жены с мальчиком-волшебником вообще знал с самого их знакомства.

— Конечно, как настоящие орденцы мы должны поддерживать детей-волшебников, — сказал он. — Горжусь тобой, Тонечка! Я и не думал, что ты все еще ему отвечаешь. Больше двадцати лет аккуратно писать — должно быть, довольно скучно было.

— Да нет, у него интересные письма, — покачала она головой. — Хоть и короткие. Наверное, это ему скучно читать мои многотомники! Я постоянно лью воду, ты же знаешь.

— По-моему, это твое преимущество, — он поцеловал ее руку. — Без тебя мои статьи были бы куда более сухими!

Антонина оценила комплимент.

Тот месяц в Снифоре ей запомнился чуть ли не как второй медовый. Работали студенты бойко, находок было много, и Евстахий обычно прекращал работу на самой площадке задолго до обеда, чтобы по жаре студенты описали найденное в кондиционированном помещении местной школы. Стас договорился о проживании там, потому что не верил в романтику палаточного быта и вообще всегда старался устроить своих подопечных с максимальным комфортом. Пока студенты работали, Стас мог, пользуясь своим положением, оставить их под присмотром ассистентов и заняться своими собственными делами — как он сам говорил, «библиотечными исследованиями». А что, Антонина ведь работала библиотекарем!

Так что до обеда Антонина с десятилетней Машей шли купаться, потом домой — отдохнуть самое жаркое время, а потом после обеда — гулять вместе с Евстахием. Он показывал им самые любопытные местечки в Снифоре с точки зрения историка. Антонине было интересно, Маше — скучно, и она быстро выторговала у родителей разрешение проводить послеобеденные часы либо дома за компьютером (дочь была разумной и они ей доверяли), либо в гостях у новой подружки, с которой она познакомилась на пляже. Та жила в доме с садиком и собственным бассейном, где девчонки плескались до изумления. Тоня и Стас посмеивались над дочерью — как можно предпочесть бассейн, когда рядом море! — но на самом деле радовались возможности провести вдвоем столько времени.

Ужинали обычно в кафе, ели виноград и жареную рыбу, пили молодое вино и воду с лимонным соком и базиликом, которую жители Снифора почему-то предпочитали нормальному лимонаду, потом возвращались домой — обычно за пару часов до того, как прибегала от подруги Машка… С того отдыха Антонина привезла третью беременность. Жаль, что не удалось доносить до конца срока.

Смеющийся Жнец прилетел к ним недели через две этого неспешного существования. Просто постучался в дверь как-то в самые жаркие часы: адрес ему Тоня написала.

Дверь открыла Антонина.

— Простите, вы… Тоня? — нерешительно спросил он.

Антонина его едва узнала. Он, конечно, не мог измениться после инициации — но ведь с момента их знакомства до этой инициации прошел почти год, а в предподростковом возрасте год порой меняет ребенка почти до неузнаваемости. У нее смутно остался в голове облик очень аккуратного длинноногого белокурого мальчишки с карими глазами. И вроде бы набор элементов тот же, но облик складывался совсем другой! Тогда Аркадий показался ей очень радостным, аж лучистым. Теперь он выглядел собранным и строгим, так и хотелось переодеть его из белой рубашечки и серых коротких брюк чуть ниже колена в костюм-тройку. Или в камуфляж.

«Ему сорок лет, так же, как тебе, — напомнила себе Антонина. — Разумеется, он выглядит серьезным!»

И еще он был не таким красивым, как ей запомнилось. По-прежнему очень и очень симпатичный, но у нее в памяти остался этакий херувим, а в Смеющемся Жнеце не было ничего ангельского.

— Очень рад увидеться, — с коротким поклоном он преподнес ей букет белых гортензий, ее любимых. Неужели она ему и об этом писала? Да, вроде бы, несколько лет назад, когда они дом купили, и она разбила сад! — Ты очень изменилась с нашей последней встречи! Стала настоящей красавицей.

— С-спасибо, — нерешительно сказала Тоня, принимая букет.

Его галантные слова и серьезный тон как-то совсем не соответствовали ситуации, и она внезапно захихикала. Стоящий напротив нее мальчик тоже широко улыбнулся — и вдруг они захохотали оба.

Лед был сломан!

— Тоня, кто там? — Евстахий вышел в прихожую. — Это что, Машин друг?..

— Здравствуйте, — сказал Аркадий. — Нет, я друг Антонины. А вы Евстахий Есвтигнеевич? Очень приятно познакомиться.

— Уважаемый Смеющийся Жнец! — тут же отреагировал Стас. — Зовите просто Евстахий, или вообще Стас, а то язык сломаете. И заходите, а то в коридоре жарко, а у нас кондиционер.

В тот день они засиделись допоздна, и очень удачно, что Маша позвонила и попросила переночевать у подруги — а то Антонина гадала, как бы спрятать от нее Аркадия! Дочка взрослеть начала очень рано, в свои десять она выглядела на пятнадцать, а влюблялась в любого мало-мальски симпатичного мальчика с удручающей регулярностью. С приезда в Снифор она пока никого не облюбовала, так что Тоня страшилась, что конец отпуска превратится в слезы и сопли по очередному неслучившемуся роману! (Забегая вперед: так в итоге и произошло, просто объектом неразделенной Машкиной любви стал старший брат ее снифорской подруги, вернувшийся в отпуск со срочной службы.)

Обсуждали так называемую «Снифорскую могилу», получившую с прошлого лета широкую известность в узких кругах.

— Я эту историю знаю из первых рук, потому что этнографический материал собирали студенты моей коллеги, — рассказывал Евстахий. — В прошлом году у нас была совмещенная практика: мои археологи и этнографы Муратовой… Знаете, как проходит этнографическая практика?

— И знаю, и сам ездил, — улыбнулся Аркадий, потягивая из стакана свой еретический «кофейный напиток», настолько сдобренный молоком, что там и кофе-то не осталось.

(Тоня предложила ему налить молока самому по вкусу. Это была ошибка: один взгляд на чашку гостя приводил ее, кофеманку со стажем, в ужас и заставлял отвести глаза — получившаяся смесь не напоминала кофе даже цветом!).

— Да, прошу прощения, — чуть смутился Евстахий. — Все забываю, что у вас высшее образование.

— Аркадий даже древнеорагонский знает! — похвалилась Тоня, прежде чем сдержала себя.

Почему-то она чувствовала так, будто хвастается племянником или младшим братишкой.

Тут же она покраснела, поняв, что выглядит это странно, но Аркадий только поглядел на нее с юмором, а Стас, кажется, даже не заметил.

— Это очень удачно! — воскликнул он. — Тогда вы сможете прочитать надпись на могиле, я вас завтра туда отведу!.. Ну ладно, про этнографическую практику. Значит, ездят они по деревням, собирают старушек, записывают на микрофон… Этнографы — в основном, молодые барышни, а мои археологи — в основном парни. Хотя какие-то аберрации и случаются. Ну, естественно, когда девочки возвращаются в Снифор, начинается брожение, хождение…

— Перекрестное опыление, — пробормотал Аркадий себе под нос, но так тихо, что Евстахий его не услышал. А вот Антонина чуть не подавилась кофе.

— Ну и однажды слышу я на раскопках, как двое моих обсуждают: мол, смотри, как хорошо к той странной могиле подходит, это все объясняет! А другой говорит — ага, да вот именно что объясняет, небось, крестьяне потом придумали, как эту идиотскую надпись объяснить! Я давай их расспрашивать. Они мне и рассказали, что, оказывается, девчонки им рассказали… — Тут Стас рассмеялся, махнул рукой. — В общем, не буду передавать вам все эти эволюции, скажу, что в итоге Муратова дала мне оригинальную пленку. Я ее переписал, у меня есть на ноутбуке. Но это включать надо, а мое, с позволения сказать, чудо техники так долго грузится, что, если позволите, я перескажу своими словами.

— Конечно, пересказывайте, — кивнул Аркадий. — Хотя потом мне бы все-таки хотелось послушать и оригинал.

— Разумеется. Так вот, история состоит в том, что…

История состояла в том, что когда-то давно за земли возле Снифора держали под собой ученики одного из ушедших древних магов. То ли они были отбракованы, то ли не успели пройти инициацию до крайнего срока перед Исходом, то ли еще что-то случилось. В общем, инициацию они не прошли, но кое-что о магии знали и владели какими-то магическими амулетами. С ними за эти земли боролся местный барон, его, в свою очередь, поддерживало ополчение из крестьян и горожан Снифора. И несколько примкнувших к ним детей-волшебников «первого созыва». Один из этих детей-волшебников дрался с учеником древнего мага, и тот, сковав его движения каким-то амулетом, «вырезал ему сердце копьем». Мальчик-волшебник упал и умер. Но его друзья выиграли схватку, после чего павшего похоронили с почестями.

— А надпись на той странной могиле читается так: «Тут лежит воин-узник Проклятья, отдавший сердце за наш город», — сообщил Евстахий. — Мы думали, что это кенотаф — то есть такая могила, в которой нет тела…

— Знаю, — кивнул Аркадий.

— Извините, лекторская привычка! Вы не представляете, до чего очевидные вещи приходится объяснять студентам… Возвращаясь к нашей теме: это оказалась реальная могила! Мы ее раскопали, как раз этой зимой провели экспертизу костей… Самое любопытное, что скелет действительно соответствует всем приметам мальчика-волшебника! Это действительно ребенок, мальчик, около одиннадцати-двенадцати лет, до начала полового созревания, при этом идеально здоровый! Ни малейших признаков остеопороза, остеохондроза, рахита, сорванных коленей, болезней суставов и искривления позвоночника — а это обычный бич детских захоронений этого региона, даже когда мы говорим о могилах знати. Ведь и у них обычно белка и кальция в диете остро не хватало… Ну и сломанные ребра, в принципе, соответствуют истории с вырванным сердцем. Именно от травмы грудной клетки он, по всей видимости, и умер, хотя трудно сказать наверняка. Скелет хорошо сохранился в песчаных почвах, но все-таки восемьсот лет прошло!

Аркадий кивнул.

— В общем, если бы действительно можно было доказать, что это скелет ребенка-волшебника, была бы сенсация. Они ведь исчезают после смерти! — Тут он в очередной раз вспомнил, с кем разговаривает. — Ох, прошу прощения, вам эта тема, должно быть, неприятна…

— Нет, что вы, — Аркадий покачал головой. — Я же за этим и приехал. А почему доказать нельзя?

— Потому что, как говорят в детективах, улики лишь косвенные! Подумаешь, идеально здоровый скелет… Может быть, мальчик из богатой семьи, которая как-то умудрилась правильно его кормить! Даже эта надпись про «отдал сердце»… Она такая, неразборчивая. То ли «отдал сердце», то ли «болел душой» — по-разному можно перевести. Опять же, «узник Проклятья» не обязательно значит мальчик-волшебник! Есть у меня коллеги, которые спорят, что в данном десятилетии термин еще не устоялся, и эту фразу стоит понимать просто как «невезучий человек». То есть, «Тут покоится невезучий воин, болевший душой за наш город». Лично я считаю, что это натягивание известной птицы на известный шарообразный объект, не предназначенный для натягивания птиц, но есть, с позволения сказать, специалисты, которые считают иначе!

Слушая его, Аркадий сперва слегка улыбался — действительно, Евстахия трудно было слушать без улыбки, он рассказывал интересно и местами уморительно! — но тут резко помрачнел. Вдруг он спросил:

— Скажите, а не попадалось ли вам в старинных хрониках что-нибудь об Улье Гулей?

— Улье Гулей? — удивился Евстахий. — Нет, а что это?

— Это мне один знакомый мальчик-волшебник рассказал. Один из старейших среди тех, кого я знаю, ему более трехсот лет. Улей Гулей — ульевой монстр. Представляет собой стаю человекообразных обезьян, которые все подчиняются центральному Гулю. Тот псевдоразумен и контролирует их благодаря магическим связям, замкнутым на их сердца. Чтобы победить этого монстра, нужно вырвать сердце центральному гулю, иначе они очень быстро регенерируют и размножатся.

— Скажите пожалуйста, пакость какая! — удивился Евстахий. — А как это связано с историей про вырванное сердце?

Аркадий открыл рот, закрыл рот. Помрачнел еще сильнее.

— Не могу сказать, — произнес он. — Скорее всего, никак.

Так вот, разговор продлился далеко за полночь. Они поужинали, Евстахий показал свои записи, дал Аркадию послушать тот этнографический рассказ, показал фотографии могил. Они договорились на следующий день сходить и посмотреть на эту могилу живьем.

— А вечером ты к нам еще раз зайдешь, да? — спросила Тоня.

Аркадий мотнул головой, как-то через силу улыбнулся.

— Извини, — сказал он, — дел очень много. Еле сегодня время выкроил. Завтра погляжу еще на могилу — и полечу.

— Дел? А я думала, ты больше за преступниками не охотишься…

Вот теперь он улыбнулся почти по-настоящему.

— Я просто стараюсь больше не попадаться! Задолбали журналисты. И еще я собираю всю информацию о Проклятье, которую могу найти. Я же тебе рассказывал. Так что вы со Стасом мне очень помогли.

— Тебе, кажется, не очень-то понравилась наша информация, — сказала Тоня, стараясь заглянуть ему в лицо.

— Наоборот, очень понравилась, — ответил ей Аркадий уже почти нормальным тоном. — С ней многое становится на свои места. Только… Не знаю. Очень может быть, что… — он прикусил губу, заколебался.

Они разговаривали в прихожей — Тоня провожала его к выходу из квартиры — и в тусклом освещении ночника ей показалось, что лицо его вдруг смертельно побледнело.

— Ты что-то неприятное понял? — осознала она.

— Не понял, пока еще только заподозрил. — Он мотнул головой. — Но это все мне очень не нравится… Если я прав, то… — он запнулся. — Нет, не буду делать поспешных выводов! Надо много раз перепроверить.

— А когда перепроверишь, расскажешь нам?

— Если смогу.

— Это связано с работой Проклятья, так?

Аркадий кивнул.

— Ты понял, что его никак нельзя снять? — каким-то шестым чувством догадалась Антонина. — Потому что оно завязано на сердце? Как в Улье Гулей?

Аркадий вздрогнул.

— Если так, — тихо произнес он, — то снять его как раз можно.

— Вырезав сердце? Тогда уж проще сразу отрезать голову! Не так мучительно, а проблему точно решит сразу и навсегда!

Аркадий улыбнулся в ответ.

— Слушай… — Тоня помолчала, подбирая слова и не зная, как сказать. — Не отчаивайся, пожалуйста! Наверняка отыщется способ. Ты очень умный, ты систематически подходишь к этому вопросу, со Службой сотрудничаешь… Не сейчас, так через десять, через пятьдесят, через сто лет что-нибудь придумаешь! Время у тебя не ограничено.

— У меня — возможно, хотя и сомнительно. А у всех остальных?

Атонина сделала глубокий вдох.

— Знаешь что? Пока длится мое время, всегда можешь на меня рассчитывать. Любая помощь с документами или чем-то еще. Или… Если тебе нужно просто к кому-то прилететь на кухню, попить чаю… Или кофе… — Это она выговорила с усилием, потому что на самом деле не собиралась больше никогда в жизни первой предлагать ему кофе. — То знай, что такой человек у тебя есть.

С этими словами она крепко его обняла.

Аркадий был высоким для своего возраста — ее собственный сын Тихон, к тому времени уже взрослый восемнадцатилетний парень, в двенадцать был ниже. Но Атонина тоже не отличалась миниатюрностью, так что висок мальчика как раз лег ей на плечо. На ощупь Аркадий оказался жестким, будто сплошная мышца под тканью. Опять же, ее сын таким не был. Тишка в ее объятиях расслаблялся, а этого словно ничего не могло расслабить!

И все же Антонина поцеловала его в щеку, как целовала сына.

— Возвращайся к нам, пожалуйста, — тихо сказала она. — Если будет трудно.

— Спасибо, — хрипло ответил Смеющийся Жнец.

И был таков.

Больше Антонина его ни разу не видела. Они продолжали обмениваться письмами примерно раз в год, но об улье гулей и странной могиле больше не говорили. А спустя десять лет она получила очень короткое письмо, где он сообщал, что прекращает переписку по причинам, о которых не может рассказать. И с тех пор — тишина.

После передачи нахлынули воспоминания.

Антонина дала мужу поесть, потом — помогла дойти до туалета. После этого не самого приятного дела вышла на крыльцо, подышать свежим воздухом. Их аккуратный ухоженный сад заливал осенний дождь, все молодые деревца были уже укрыты чехлами и обнесены сетками, грядки — вскопаны под зиму, делать совершенно нечего. Обычно по осени у нее никогда не было в саду такого идеального порядка! А в этом году она, пожалуй, сбегала сюда слишком часто.

Наверное, Евстахий прав. Это был не Аркадий по телевизору. Улыбка да, та же. Волосы светлые, глаза карие — редкое сочетание! Но родственная связь все это объясняет. И даже объясняет, что его полный тёзка тоже работает в Службе: наверное, с детства наслушался от родителей про своего погибшего в детях-волшебниках родича, вот и решил включиться в дело по снятию Проклятья… И как-то умудрился стать Тенью мага. А что это такое, кстати? В статье про снятие Проклятье приводилось объяснение: более высокий ранг, который Проклятье присваивает некоторым детям-волшебникам. Как он взрослому-то достался? Они что, взломали этот механизм, как хакеры ломают компьютер? Наверное.

Понятное дело, что Служба это все секретит: вдруг кто-то еще, какая-нибудь иностранная спецслужба, так же все взломает и назначит собственную Тень? И эта новая Тень возьмет и начнет мешать нашим, орденским, хорошим Теням…

А впрочем, она опять начинает выдумывать, и наверняка неверно! Антонина знала за собой склонность фантазировать, изобретая сложные версии на основе неполных данных. Хоть детективы пиши! Вот только ей всегда было некогда и скучно писать. Если не считать писем и помощи Евстахию со статьями. Она всегда больше любила читать.

Так она размышляла, глядя на узорную решетку их забора, на кованые ворота. На черный автомобиль, остановившийся напротив. Это что же, к соседям кто-то?..

Из автомобиля вышел высокий человек в черном пальто с капюшоном и светлыми волосами. Антонина напряглась.

Человек аккуратно отворил незапертую калитку — у них тут никто калитки не запирал — и пошел по мощеной дорожке к дому. Стало видно, что волосы у него заплетены в сложную косу от висков, что глаза у него карие, что лицо — очень знакомое. Она его видела только что по телевизору!

— Здравствуй, Тоня, — сказал он, остановившись у крыльца. — Узнала?

— Аркадий? — ей пришлось аж за перила схватиться. — Ты… Как здесь? Откуда?

Глядя на него, она знала без тени сомнения: для того, чтобы стать таким, как сейчас, он прошел через что-то очень-очень тяжелое. Такое, что «вырвать сердце» или «отрубить голову», наверное, было бы адекватной метафорой!

— Я пришел вылечить Евстахия, — сказал он, и каждое слово было как удар мягкой колотушкой по затылку. — У меня есть кое-какой административный ресурс, я за вами приглядывал. Раньше прийти не мог. У тебя нет допуска, а у Стаса, к сожалению, даже антидопуск: его еще в студенческие годы поймали на разглашении секретных данных, а такие отметки в личном деле срока давности не имеют. Так что я явился в первый же день, как смог. Лечение магией застарелых переломов обычно занимает пять-шесть сеансов, а потом регенерация запустится сама. Еще неделя-другая — и вы сможете снова жить нормально. Техника отработанная.

Это что… Это он по правде?

Антонина почувствовала, как щиплет и жжет глаза, а в перила пришлось вцепиться прямо мертвой хваткой.

Аркадий вдруг оказался совсем рядом с ней, хотя она не видела, как он поднялся на крыльцо — должно быть, слезы в глазах мешали. Он крепко-крепко ее обнял. Ее висок как раз лег на его плечо.

— Все уже, все, — бормотал он, гладя ее по плечу. — Можешь плакать, сколько хочешь.

«А он тогда так и не заплакал», — подумала она. И удержалась.

— Пойдем в дом лучше, — сказала она, вытирая глаза и хватая его за руку. — Стас очень тебе обрадуется! И… Хочешь кофе? С молоком?

p.s. Аркадий не забыл, и вы о лайках не забывайте:)