Через пару суток Шаляпин доложил, что в доме на Невском проспекте на столике для визиток появилось и письмо от Горчакова. Тут же вскрыл конверт, как я и велел, вскрыл уже умело, чувствуется апгрейд от Маты Хари, она самая продвинутая.
Снимок содержания четкий, в нужных местах подсвечен, чтобы читалось идеально. Горчаков выясняет, когда смогу его принять, чтобы обговорить интересующее нас обоих дело.
Я вздохнул, нет здесь более быстрой связи, чем через посыльных, наладил гонца с уведомлением, что готов принять до обеда, так как потом уезжаю в поместье расхлебывать дела деревенского помещика.
Давай, Горчаков, подумал мстительно, аристократ спит до обеда, а потом начинает готовиться к визитам по салонам, их надо обходить вечером, а я к тому времени буду волам хвосты крутить в деревне, хотя и не понимаю зачем их крутить, но если надо для подъема животноводства, то любой патриот должен идти и крутить, не задавая лишних вопросов, кроме уточнения в какую сторону и с какой скоростью.
Мата Хари присматривает за имением и дорогами к нему, Кряконявлик пока висит над особняком графини Кржижановской, всё в порядке, все при деле, я быстро свернул дела в усадьбе, прыгнул за руль и погнал в столицу.
Шаляпин встретил меня на окраине, сообщил, что всё под контролем, и проводил до самого дома, а на Невском сообщил, что в сторону моего дома двигается автомобиль Горчакова, он есть в нашей базе данных.
— Прекрасно, — сказал я, — я его опередил, осталось сделать вид, что остался ночевать здесь из-за него, пусть будет должен.
Через полчаса автомобиль Горчакова подъехал к воротам, дежурный распахнул их довольно быстро, новый хозяин показал себя строгим.
Автомобиль въехал и остановился напротив подъезда, знак, что ненадолго.
Горчаков выскочил, не дожидаясь, когда телохранитель откроет ему дверцу, тот же не просто открывает, а сперва посмотрит по сторонам, хотя кто на курсанта, пусть и высокопоставленного Лицея, станет покушаться.
Я сказал сварливо:
— Медленно едешь, я уже час стою тут на холодном ветру.
Он ответил весело:
— Так я и поверил!.. Ты всё рассчитываешь точнее, чем десяток советников моего отца.
Обменялись рукопожатием, ладонь у него горячая и сухая, наверняка в автомобиле сперва потер о заранее приготовленный платок, только потом вышел, аристократы рукопожатию придают знаковое значение…
Когда поднимались по лестнице в холл, мне показалось, что присматривается ко мне как-то слишком уж с подозрением, сказал ему с неохотой:
— Расслабься, я не шпион. Да, по мне видно, что не петербуржец. А мне сиволапость вообще-то весьма! Быть сиволапым среди утонченных аристократов… это круто!
Он усмехнулся, но, как мне показалось, с некоторой неловкостью.
— Да нет, я о другом. Ты ходишь в Щели, я чувствую, хоть и не говоришь. Рискованно, да, но я не о том…
— Ну-ну?
— Ты тогда ходил на проверку, — напомнил он, — насчёт магии… Новости есть?
Мы вошли в мой кабинет, но как только опустились в кресла, в комнату вошла стряпуха с подносом в руках, на нём две парующие горячим кофием чашки и горка сдобных печенюшек.
Он взглянул на меня с удивлением.
— Ты в самом деле… Как высчитал, когда я приеду и сяду за стол?
Я улыбнулся, взял чашку и чуть отпил.
— Насчёт магии говорил, определили… остатки каких-то зачатков. Сла-а-абеньких!.. Да и то, как потом оказалось, могу только создавать иллюзии. Правда, красивые.
Он тоже взял чашку, но всё так же внимательно и с заметной настороженностью всматривался в моё лицо.
— Слабенькие? Глориана говорит, очень впечатляющие!
Я поморщился.
— Фотографии и камера-обскура работают без всякой магии. Я, правда, добавил магии, получается красивше, но ты же сам знаешь, гордятся только боевой магией, да ещё немножко ценятся лекари. А магия иллюзий… это типа шута или клоуна.
Он смотрел на меня испытующе.
— Сожаления не вижу, или так хорошо маскируешься?.. Вадбольский, ты для меня как Ломоносов, что прибыл вот так же с Севера, дикий и неграмотный, а потом удивил не только Петербург, но и весь мир, делая открытия во всех сферах науки!..
Я улыбнулся, сделал большой глоток, цапнул пару печений.
— Понимаю, к чему клонишь. Спички понравились?
— Почти весь коробок сожгли, — признался он. — Я показал отцу, дяде, велели помочь тебе наладить массовое производство, если ты сам в этом уверен. А они помогут, если где возникнут затруднения.
— Прекрасно, — сказал я. — Технологию передам, список уже готов, какие станки купить, каких людей нанять.
Он пил неспешно и мелкими глотками, на лбу бороздки то появляются, то исчезают, наконец уточнил:
— Сам будешь заниматься или передашь на откуп?
Я помотал головой.
— Не знаю, ещё не думал. У меня дел выше крыши и без такой ерунды.
Он усмехнулся.
— В масштабах России это не ерунда.
— Ерунда, — возразил я. — Вот перевооружение армии — не ерунда, нужны железные дороги, а наше правительство хлебалом щелкает…
Он дернулся.
— Вадбольский! Так даже пьяные грузчики не разговаривают!
— Ладно, — сказал я. — Не щелкает, но и мух не ловит. Французская армия, немецкая и английская уже ускоренно перевооружаются, а это означает, нашу разобьют в первом же сражении.
Он отставил пустую чашку на стол, бросил взгляд на тарелку, где ещё осталось немного сахарного печенья, протянул с неудовольствием:
— Ну почему вдруг? Русская армия одерживает победу за победой! И все сокрушительные!
— Это турков бьёт, — напомнил я, — а если турецкие союзники, Англия и Франция, всерьёз ввяжутся в войну на её стороне? Они не вмешиваются пока что, вдруг Турция сама сумеет дать отпор.
Он пробормотал без всякой уверенности:
— В окружении Императора в такой поворот не верят.
— А если? — спросил я с нажимом. — Если высадятся в Крыму?
Он засмеялся.
— Шутишь? Зачем это им?.. Всего лишь поддержать Турцию?
— А чтобы закрыть нам выход к морю, — сказал я зло. — Представь себе захват Севастополя? Всё, превращаемся со стороны юга в сухопутную державу!
Он рассмеялся веселее, красиво запрокидывая голову.
— Ну ты даешь!.. Они что, забыли наших казаков в Париже?
— Беда в том, — сказал я горестно, — что наша армия такой и осталась, с победителями это постоянно, а французская после всех поражений спешно перевооружается. Ты должон знать, а если не знаешь, уточни у отца или дяди, в их армию поступают новые виды вооружения, как стрелкового, так и новые пушки?
Он смотрел на меня в изумлении.
— Ты это откуда?
— В газетах нужно читать, — сказал я сварливо, — не только насчёт открытия новых кафешантанов! Наша армия почивает на лаврах. А вот англичане нас уже обошли, приняв на вооружение винтовки полковника Хайрама Бердана. Это пока что однозарядные, но уже с продольно скользящим затвором под патрон… ах да, тебе надо ещё объяснять, что такое патрон…
Он ответил угрюмо:
— Я знаю, и винтовки господина Бердана видел!.. Но ты не учитываешь, что изготавливаются они в Новом Свете, везти через океан долго и дорого, а знаешь, сколько потребуется на российскую армию, пока что самую крупную в Европе?.. И ты не прав, в армии уже две роты егерей скоро получат винтовки Бердана! Решение обговаривается, на следующем заседании Совета император изволит его одобрить…
Я поморщился.
— Такими темпами десять лет на перевооружение. А в Европе уже ломают головы, как сделать винтовку Бердана ещё совершеннее. К примеру, из однозарядной сделать хотя бы пятизарядную.
Он отшатнулся.
— Ты чего?
— И сделают, — заверил я. — Как два пальца о дерево!
— Вадбольский!
— А ружейные заводы нужно строить в России, — заявил я. — Спешно!.. Нам не нужно везти из-за океана ни руду, ни уголь, ни хорошее железо, у нас всё под боком. И, если приедешь ко мне в имение, я тебе кое-что покажу.
Он спросил недоверчиво:
— У тебя есть винтовки системы Бердана?
— Приезжай, — повторил я. — и челюсть твоя упадет на пол.
Он пытливо посмотрел мне в глаза.
— Да, удивлять ты умеешь. Приеду. Но сперва обговорю с отцом.
Рубашка моя медленно и упорно восстанавливает свою целостность, то есть, за это время снова отрастила воротник, а это значит, могу отстегнуть и превратить в лёгкий дрон, что я делал уже трижды, а этот будет четвертым.
— Ты пока Кряконявлик-два, — сказал я. — Это боевой позывной, имя заработаешь позже.
Тут же покрыл стелс-краской, пока апгрейдить не буду, долго и затратно, пусть таким и останется, лёгким разведчиком, у которого только наблюдение и связь со мной.
Шаляпин, что читает все визитки, что кладутся мне на стол в доме на Невском, и даже письма, доложил о содержании последнего: «Завтра после обеда я заеду на несколько минут для короткого разговора. Автомобиль покидать не буду, всего несколько слов. Сюзанна Дроссельмейер».
Я зло стиснул челюсти, как меня достало это мотание из имения в городской особняк и обратно. Пусть это и не часто, но при такой загрузке не хватает времени и на небо взглянуть.
С другой стороны, что-то в лесу издохло большое и свирепое, если сама Дроссельмейер, изволит по дороге в театр или в роскошный ресторан дать мне счастливейшую возможность пообщаться с нею «не покидая автомобиля». То есть, она в салоне на заднем сиденье, а я буду стоять, как слуга, перед открытой дверцей, и вот так будем общаться.
Мне придётся кланяться, то есть, нагибаться, чтобы увидеть её лицо, а если не хочу нагибаться, то надо отойти на несколько шагов, тогда буду видеть её, не нагибаясь, но как тогда перекрикиваться, что ли…
Злой, уже взвинтил себя, у нас это получается легко, только такие и выжили в начале кайнозоя
Честно говоря, на следующий день у меня при всей загруженности насчёт выживания всё из рук валилось, а сам я нервничал, как барышня, нечаянно заглянувшая в мужскую душевую. Дроссельмейер может и передумать, мало ли что на неё давят в её кружке. Вполне может сказать, почему она должна приносить себя в жертву, работая с тупым и наглым мужиком, а они все тупые и злобные свиньи.
Сделал иллюзию зеркала, всмотрелся в своё лицо и фигуру. С фигурой в порядке, раскачал плечи, грудь — как латы римского центуриона, бицепсы выпуклые, трицепс готов порвать рукав рубашки, но морда лица осталась детской, её я как-то не прокачал, да.
Для этого мира как-то слишком не совсем. Недостаёт аристократичного бараньего взгляда, да и глаза смотрятся умными, а это не аристократично. В этом мире в цене сила и уверенная наглость. А я интеллигент, ботаник, книжная душа. Ну и что, если убил уже туеву кучу, я защищался, всегда защищался, даже когда бил первым.
Даже первым не бил, а чуточку опережал в ударе.