Ведьма ищет мужа. Красавчиков не предлагать

Глава 8

Лисса

Прошло еще две недели. Мы так и не продвинулись в изучении проклятия, зато незаметно выстроили какое-то подобие совместного быта. В конце концов Рейвен нехотя позволил мне навести порядок на кухонных полках. Теперь все склянки и пучки были разложены по моей системе, и он даже признал, что так удобнее. А когда я взялась за заброшенный сад, где росли его травы, он только молча принес мне садовые перчатки.

Странно, но эта простая рутина успокаивала. По утрам я готовила завтрак, и Рейвен, хоть и делал вид, что поглощен книгами, все чаще хвалил мою стряпню. Днем я возилась в саду, а он иногда спускался проверить, правильно ли я обрезаю лечебные растения. Каждый вечер мы проводили сеанс восстановления щитов — уже без прежней неловкости, просто как часть ежедневного ритуала. А ночи… ночи принадлежали нашей страсти.

В то утро я как раз заваривала чай, когда входная дверь скрипнула. Странно, Рейвен обычно работал у себя до позднего вечера. Схватив поднос с двумя чашками, я вышла в холл.

— Рейвен, я подумала… — и замерла на полуслове.

В холле стоял граф Эштон собственной персоной — один из самых блестящих представителей высшего общества и, как некстати вспомнилось, один из моих бывших любовников. Я едва не выронила поднос.

— Лисса? — его безупречно очерченные брови приподнялись. — Какой… приятный сюрприз.

Я вдруг остро осознала, как выгляжу: простое домашнее платье, растрепанные волосы, босые ноги. И две чашки на подносе: недвусмысленное свидетельство того, что я здесь не гостья.

— Граф, — я попыталась изобразить светский поклон, балансируя с подносом. — Какая неожиданность.

— Действительно, — в его голосе мелькнули знакомые бархатные нотки. — Не ожидал встретить вас в доме менталиста. Хотя… — он окинул меня понимающим взглядом, — вы всегда умели находить интересные… развлечения.

— Граф Эштон, — голос Рейвена, холодный как лед, раздался от лестницы. — Вы рано. Я назначал на четыре.

— Прошу прощения, — граф улыбнулся одной из своих фирменных улыбок. — Дела в городе закончились раньше. Но я вижу, вы… не один.

Я почувствовала, как щеки заливает краска. Только этого не хватало.

— Лисса, — в голосе Рейвена появились стальные нотки, — ты не могла бы…

— Да, конечно, — я попятилась к кухне. — Я как раз собиралась…

— Дорогая, я все еще жду, что вы займетесь моим заказом, — граф сделал шаг в мою сторону. — А то я уже начал переживать, что вы стали избегать меня после нашей… маленькой истории.

Я невольно напряглась. Наш короткий роман закончился больше года назад — после нескольких месяцев его красивых ухаживаний я все же дала понять, что не заинтересована в серьезных отношениях. К его чести, он принял отказ достойно и остался одним из моих самых преданных клиентов. Раз в несколько месяцев заказывал настройку фамильных артефактов, всегда был безупречно вежлив. И вот теперь я нарушила наше негласное соглашение, отменив встречу под предлогом отъезда.

— Граф, — голос Рейвена прозвучал холодно, когда он спустился с лестницы, становясь между нами. — Если вы пришли обсудить свою проблему, предлагаю пройти в кабинет.

Что-то в его позе, в том, как он заслонил меня собой, заставило графа слегка измениться в лице.

— Разумеется, — он слегка поклонился. — Прошу прощения за… неуместные воспоминания.

Рейвен

— Так что именно вас беспокоит, граф? — я указал ему на стул для посетителей, сам оставшись стоять у окна.

Он опустился на предложенное место с той особой грацией, которую годами оттачивают в светских салонах. Холеный, уверенный в себе аристократ. Именно такие обычно привлекали Лиссу.

— Видите ли, в последнее время меня мучают… сны, — он элегантно поправил манжету. — Очень яркие, очень… интимные сны.

Я стиснул зубы.

— И что же в них происходит?

— О, разное, — он позволил себе легкую улыбку. — Но чаще всего они связаны с рыжеволосой красавицей. Такой… страстной. Такой… неукротимой.

Ярость поднялась внутри горячей волной. Я до боли сжал пальцами подоконник, сохраняя внешнее спокойствие.

— И когда это началось?

— Несколько месяцев назад. После нескольких… очень приятных ночей, — он подался вперед. — Знаете, бывают женщины, которых невозможно забыть. Они оставляют след в душе… и в снах.

«Убью», — промелькнула холодная мысль. Но я заставил себя сосредоточиться на работе.

— Эти сны докучают вам?

— О нет, — он снова улыбнулся. — Напротив. Они очень… приятны. Но моя невеста находит неуместным, что я произношу чужое имя по ночам.

Я замер. Что-то в его тоне…

— Вы специально это делаете, — я взглянул на него. — Провоцируете меня.

Улыбка исчезла с его лица.

— А вы наблюдательны.

— Зачем?

— Хотел убедиться, — он откинулся на спинку. — Значит, это правда. Она действительно… с вами.

— Это не ваше дело.

— Нет, конечно, нет, — граф пожал плечами с отточенным аристократическим изяществом. — Но позвольте вас предостеречь от возможного разочарования. Она ведь никогда не задерживается надолго. Я, знаете ли, тоже добивался ее, — его губы скривились в горькой усмешке. — Дарил украшения, возил в оперу, даже был готов закрыть глаза на её репутацию. А она просто ушла. Как от других до меня. И после.

Окно за моей спиной начало покрываться инеем. Я даже не заметил, как потерял контроль над силой. Куда делось все мое самообладание? Достаточно нескольких слов, чтобы выбить меня из равновесия.

Я сделал глубокий вдох, заставляя себя вспомнить все техники самоконтроля. Я профессионал. А он — клиент. Что бы он ни говорил о Лиссе, сейчас это не имеет значения.

— Если это все, что вы намеревались мне сообщить, граф… — я подался вперед, намереваясь выпроводить его за дверь.

— Вообще-то, нет, — его взгляд стал серьезным, если не сказать тревожным. — Я действительно пришел за помощью. Дело в моей невесте.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я молчал, ожидая подробностей.

— В последнее время с ней происходит что-то странное, — он провел рукой по волосам, и в этом жесте впервые проступили настоящие эмоции. — Она… она словно не в себе.

— Конкретнее.

— Постоянно говорит о своей внешности. Что она недостаточно красива, что я брошу её ради другой, более привлекательной…

— Обычные страхи невесты перед свадьбой, — я пожал плечами.

— Нет, — он наклонился вперед. — Это что-то другое. Она перестала выходить в свет. Вчера разрыдалась, когда горничная сделала ей комплимент. Сказала, что та над ней издевается.

Я нахмурился.

— Когда это началось?

— Не знаю точно… — он задумался. — Может, месяц назад? Или чуть больше?

— Что-нибудь необычное происходило в это время?

— Нет, ничего… — он запнулся. — Хотя… Я как раз вернулся из поездки. Привез ей подарки. Она всегда любила красивые вещи…

— Какие подарки?

— Разные. Платья из столицы, украшения, антикварное зеркало…

— Зеркало? — что-то в его тоне заставило меня насторожиться. — Откуда оно?

— С аукциона. Красивая вещь, старинная работа…

— Она начала пользоваться этим зеркалом?

— Да, оно теперь постоянно в ее будуаре… — его глаза расширились. — Вы думаете…

— Опишите зеркало.

— Небольшое, с ручкой, — граф нахмурился вспоминая. — Серебряная оправа с каким-то странным узором. Восхитительная работа, очень тонкая. Продавец говорил, оно принадлежало богатой аристократической семье, но полтора века назад их род прервался из-за смерти наследницы.

— Вы можете принести его?

— Думаю, это не станет проблемой, — он помедлил. — Хотя Клара… моя невеста, она с ним не расстается. Постоянно смотрится, плачет… Но если это действительно может быть причиной…

— Принесите, — я постарался, чтобы мой голос звучал сухо и профессионально. — Чем скорее, тем лучше.

— Прямо сейчас?

— Если возможно.

Граф поднялся.

— Я пришлю экипаж через час. С зеркалом.

Когда за ним закрылась дверь, я еще долго смотрел в окно. Ручное зеркало в серебряной оправе. Из распроданной коллекции древней семьи. Какова вероятность, что это просто совпадение?

***

Лиссу я нашел в саду — она собирала травы, как делала это теперь каждый вечер. На ней было простое домашнее платье, волосы собраны в небрежный узел. Ничего общего с той блестящей красавицей, что кружила головы аристократам.

«Она никогда не задерживается надолго…»

В последние дни я всё чаще ловил себя на мысли, что поиски решения затягиваются не только из-за сложности проклятия. Что где-то в глубине души я не хочу его находить. Лицемерие, достойное человека, который упрекал её в ношении масок.

— Мне нужна твоя помощь, — мой голос прозвучал резче, чем я намеревался.

Она обернулась, и в её взгляде мелькнуло удивление.

— Что случилось?

— Граф привезет артефакт. Зеркало. Возможно, оно как-то связано с твоим проклятием.

— О, — она отряхнула юбку, и этот привычный жест вдруг показался неуместно… домашним. — И ты хочешь, чтобы я…

— Ты настройщица артефактов, — я отвернулся, пытаясь сохранить профессиональный тон. — Это твоя специальность.

— Рейвен? — её голос стал мягче. — Что-то не так?

— Артефакт прибудет через час, — я направился к дому, намеренно держа спину прямо. — Подготовься.

Нужно было сосредоточиться на работе. На фактах. На том, что действительно имеет значение. Не думать, как изменилась моя жизнь за эти недели — размеренная, выверенная до мелочей, она вдруг наполнилась звуками, запахами, случайными прикосновениями.

Дом, бывший прежде просто местом для работы и сна, неуловимо преобразился. В библиотеке книги теперь лежали не только по темам, но и по тому, насколько они ей понравились. В кабинете появился второй стул — для её бесконечных вопросов об очередном исследовании. Даже мой сад ожил, когда она занялась им.

Я привык работать в тишине, а теперь ловил себя на том, что прислушиваюсь к её шагам, к тихому пению, доносящемуся из сада, к звону посуды на кухне. Привык есть, когда придется, а теперь каждое утро находил на столе завтрак. Привык полагаться только на себя, а теперь… теперь в моей жизни появился кто-то, чье мнение имело значение.

Я стиснул зубы. Похоже, слова графа задели меня сильнее, чем я готов был признать. Потому что он прав — она действительно изменила все. И мысль о возвращении к прежней жизни отзывалась внутри глухой болью.

Лисса

Зеркало лежало на столе, завернутое в темную ткань. С виду — обычный сверток, но от него исходила странная пульсация, которую я чувствовала даже через материю. Что-то смутно знакомое было в этих колебаниях магии.

— Будь осторожна, — Рейвен стоял рядом, готовый в любой момент вмешаться. — Не торопись.

Я медленно потянула за край ткани. Серебряная оправа тускло блеснула в свете магических светильников. Узор, вплетенный в металл, заставил меня затаить дыхание — тончайшие линии сплетались в невероятно сложный рисунок. Два сердца, соединенные цветущей лозой, а вокруг них — бесконечный танец завитков и спиралей, словно кто-то пытался запечатлеть в металле само движение любви.

— Это чей-то подарок, — прошептала я, проводя пальцем по изящным линиям. — Очень личный.

Стоило мне взглянуть в зеркало, как по стеклу пробежала рябь. На мгновение мне показалось, что я вижу другое лицо — молодую девушку с изуродованной оспой кожей. В её глазах плескалась такая боль, что у меня перехватило дыхание.

— Что ты видишь? — голос Рейвена звучал напряженно.

— Там кто-то… — я всмотрелась внимательнее, но видение исчезло.

Вместо этого моё внимание снова привлек узор на раме. В нем было что-то знакомое… Я прищурилась, пытаясь уловить ускользающую мысль. И вдруг поняла — эти линии, эти завитки, они в точности повторяли рисунок проклятия в моей ауре. Те же изгибы, те же переплетения…

— Рейвен, — мой голос дрогнул, — посмотри на узор. Он такой же, как…

Договорить я не успела. Серебряные линии вдруг ожили, поползли по моим пальцам, затягивая сознание в глубину зеркала. Я попыталась отдернуть руку, но тело не слушалось.

— Рейвен! — крикнула я, чувствуя, как реальность растворяется в серебристом тумане.

Последнее, что я услышала — его голос, зовущий меня по имени. А потом наступила тишина.

***

Серебристый туман рассеялся, и я оказалась в комнате, которая будто пришла из другого века. Тяжелые бархатные портьеры, массивная мебель красного дерева, канделябры с оплывшими свечами. У окна стоял туалетный столик, за которым сидела девушка. В ее руках было зеркало — точная копия того, что затянуло меня сюда.

Она разглядывала свое отражение. Красивое платье из дорогого шелка только подчеркивало контраст с её лицом — кожа, изуродованная оспой, впалые щеки, неровные рубцы. Но в глазах, отражающихся в зеркале, горел странный огонь.

— Так значит, это ты наложила проклятие? — мой голос прозвучал неожиданно громко в этой призрачной тишине.

Она медленно повернулась ко мне, и её губы изогнулись в горькой усмешке.

— А что, не похожа? — она встала, расправляя складки. — Ожидала увидеть злую колдунью? Или безобразную старуху с крючковатым носом?

— Признаться, да, — я сделала шаг вперед. — Кого-то на столько злобного, кто мог проклясть целый род на вечные страдания.

— Злобного? — она снова усмехнулась, но в этой усмешке было больше боли, чем язвительности. — А разве красота не бывает злой? Разве она не причиняет боль больнее любого проклятия?

Она провела пальцем по серебряной раме зеркала.

— Красивая вещь, правда? Он подарил мне его в день помолвки. Сказал, что моя красота достойна самой изысканной оправы.

— Он? — я невольно шагнула ближе.

— Мой жених. Тот, кто клялся в вечной любви, — её голос стал тише. — А потом пришла болезнь. Я думала, что наша любовь сильнее внешности. Что он сможет видеть меня прежнюю за этими шрамами.

Она замолчала, и в этой тишине я вдруг почувствовала отголоски её боли — такой старой и такой живой одновременно.

— И знаешь, он пытался, — её голос дрогнул. — Правда, пытался. Говорил, что любит меня, как и прежде. Что красота не имеет значения. А потом… — она отвернулась к окну. — Потом появилась она. Одна из вашего рода. Женщина невероятной красоты, перед которой не мог устоять ни один мужчина.

Её пальцы стиснули подол платья.

— Она была как солнце — такая же яркая и такая же беспощадная. Играла сердцами просто потому, что могла. Разбивала чужие жизни и шла дальше, даже не оглядываясь на тех, кого оставила позади. А мужчины… они теряли голову, забывали обо всем — о чести, о долге, о любви. О клятвах, данных другим.

Я слушала молча, не находя слов для того, чтобы возразить.

— Он тоже сошел с ума, — её пальцы судорожно теребили ткань. — Я видела, как он смотрел на неё. Как терял голову. А она… она просто играла. Как кошка с мышью. А когда наигралась — ушла к другому. Даже не заметила, что разбила ему сердце.

— И он… — я почувствовала, как холодеет внутри.

— Он не смог этого пережить, — её голос стал жестким. — А я… я готова была простить. Понять. Помочь забыть. Но он выбрал смерть. Из-за женщины, для которой был просто одной из многих побед.

Она снова взглянула на зеркало.

— Тогда я поняла — такая красота не должна существовать. Красота, которая разрушает настоящую любовь. Красота, которая превращает чувства в игру.

— И ты решила, что весь род должен страдать из-за одной женщины? — я покачала головой. — Это нечестно.

Она издала короткий смешок.

— Нечестно? А ты загляни в историю своей семьи. Много ли там женщин, которые использовали свою красоту не как оружие? Которые видели в мужчинах что-то большее, чем очередную победу?

Я открыла рот, чтобы возразить, но слова застряли в горле.

— Молчишь? — она снова отвернулась к окну. — Потому что тебе нечего возразить.

— Значит, для нас нет никакого шанса? — я сжала кулаки. — Только выйти замуж за урода, чтобы спастись? Но разве это не то же самое использование? Связать свою жизнь с человеком не по любви, а ради спасения?

— Что ты знаешь о любви? — она усмехнулась, но в её усмешке не было злости, только бесконечная усталость.

Я хотела ответить резко, язвительно — что уж точно больше, чем девушка, из-за несчастной любви проклявшая целый род. Но перед глазами вдруг встал образ Рейвена: как он хмурится, читая древние фолианты, как осторожно касается моих висков во время настройки щитов, как смотрит, когда думает, что я не вижу…

И впервые в жизни я не нашлась с ответом. Потому что действительно — что я знаю о любви? О той, что не требует красоты, не ждет наград, просто… просто есть.

— О, — в её голосе мелькнуло что-то похожее на интерес. — Кажется, ты начинаешь понимать.

— Что понимать? — я отвернулась, пытаясь скрыть смятение.

— Как выглядит настоящая любовь, — она подошла ближе, разглядывая моё лицо. — Забавно. Ты сейчас напомнила мне себя. До того, как я узнала, что такое боль потери.

— Я не…

— Страшно, правда? — она перебила меня мягко, почти сочувственно. — Когда понимаешь, что все твои маски, все игры — ничто по сравнению с одним искренним взглядом. Когда впервые в жизни боишься не того, что тебя разлюбят, а того, что сама чувствуешь слишком сильно.

Я молчала, потому что любые слова сейчас прозвучали бы фальшиво. Внутри что-то дрожало и переворачивалось, словно мир, который я знала, вдруг оказался вверх тормашками.

— А он? — она спросила так тихо, что я едва расслышала. — Этот человек… он любит тебя?

— Не знаю, — я покачала головой, чувствуя, как горло сжимается. — Он менталист. Живет один, избегает людей. Когда нас свела судьба, он собирался вышвырнуть меня за дверь.

Я невольно улыбнулась вспоминая.

— Злился, — я невольно улыбнулась воспоминаниям. — Особенно когда я пыталась с ним флиртовать. Я же привыкла, что мужчины теряют голову от одной улыбки. А он… он видел все мои уловки насквозь. Каждый раз морщился, как от зубной боли, когда я включала свое очарование.

Я прошлась по комнате, собираясь с мыслями.

— Знаешь, это было так… отрезвляюще. Впервые в жизни моя красота не работала. Более того, она его раздражала. Он постоянно говорил о масках, об играх, о том, что я прячусь за ними.

— И что изменилось? — в её голосе мелькнул искренний интерес.

— Я сама не заметила, как перестала играть. Просто… не было смысла. Рядом с ним хотелось быть настоящей — злиться, когда злюсь, смеяться, когда весело, не думать, как это выглядит со стороны. И тогда… — я запнулась, подбирая слова, — тогда между нами что-то вспыхнуло. Что-то настоящее. Не страсть, не влечение — хотя и это тоже. А какое-то… понимание. Словно мы наконец увидели друг друга такими, какие мы есть.

— Но?

— Но я не могу просить его разделить мою судьбу, — мой голос дрогнул. — Он и так слишком много для меня сделал. Пустил в свой дом, защищал, искал способ снять проклятие…

Я отвернулась, пытаясь справиться с внезапно нахлынувшими чувствами.

— Знаешь, я впервые… — я замолчала, подбирая слова. — Впервые хочется остаться. Не уходить наутро, не искать новых приключений. Хочется просыпаться в его доме, пить с ним чай, слушать его ворчание.

Я невольно обхватила себя руками.

— Но он столько лет жил один. У него свой уклад, свои правила. Я ворвалась в его жизнь, как ураган, разрушила его спокойствие. И если… когда проклятие будет снято, я должна дать ему выбор. Если он захочет вернуться к прежней жизни… — я сглотнула комок в горле, — я уйду. Даже если это будет больнее любого проклятия.

Она долго молчала, разглядывая меня с каким-то странным выражением лица. Потом тихо произнесла:

— Теперь ты понимаешь, да? Каково это — любить по-настоящему. Когда не играешь в любовь, а живешь ею. Когда счастье и боль сплетаются так тесно, что уже не различить, где что.

— Я не… — начала я, но она покачала головой.

— Не отрицай. Я вижу это в твоих глазах. Тот же свет, что когда-то видела в зеркале. И тот же страх. — Её голос смягчился. — Страшно, правда? Когда понимаешь, что готова отпустить кого-то не потому, что наигралась, а потому что его счастье важнее собственных желаний.

— Понимаешь, — она вдруг улыбнулась, и её изуродованное лицо на мгновение озарилось какой-то внутренней красотой, — когда я накладывала проклятие, я хотела, чтобы ваш род познал ту же боль, что испытала я. Но я забыла самое главное: без боли нельзя научиться любить по-настоящему.

Она подошла к зеркалу, провела рукой по серебряной раме.

— Возможно, пришло время все изменить.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты уже нашла свой ответ, Лисса, — она повернулась ко мне. — В тот момент, когда решила, что его счастье важнее твоего.

— Подожди, — окликнула я её, когда туман начал сгущаться. — Как тебя зовут?

Она помедлила, словно удивленная вопросом.

— Анна. Анна Вейн.

— Я найду твою могилу, — слова вырвались сами собой. — Если позволишь.

— Там давно никто не бывал, — её голос дрогнул, и впервые в нем прозвучало что-то по-настоящему живое. — На старом кладбище, у южной стены. Там растут белые розы.

Серебристый туман окутывал нас все плотнее, но я успела заметить, как по её щеке скатилась слеза.

— Не бойся любить, Лисса. Даже если это причиняет боль.

***

Возвращение в реальность было похоже на погружение в ледяную воду — резкое, выбивающее дыхание. Я пошатнулась, чувствуя, как подгибаются колени, но сильные руки подхватили меня, не давая упасть.

— Лисса! — голос Рейвена звучал глухо, словно сквозь вату. — Ты слышишь меня?

Я попыталась сфокусировать взгляд. Его лицо было совсем близко, в глазах плескалась такая неприкрытая тревога, что внутри что-то сжалось.

— Я в порядке, — выдохнула я, цепляясь за его плечи. — Просто… дай мне минуту.

Он помог мне опуститься в кресло, сам присел на край стола. Его пальцы все еще удерживали мои запястья, словно боясь отпустить.

— Что произошло? — в его голосе сквозило напряжение. — Ты застыла, глядя в зеркало, не двигалась, не отзывалась. Я не мог до тебя достучаться, как бы ни пытался…

— Я встретила её, — я покосилась на зеркало, теперь безобидно поблескивающее на столе. — Ту, что наложила проклятие. Анну Вейн.

— И?

— Мы… поговорили. Она не была злой ведьмой, желающей отомстить. Просто женщиной, которая слишком сильно любила и слишком много потеряла.

Рейвен молчал, но его пальцы на моих запястьях едва заметно дрогнули.

— Подожди, — он вдруг подался вперед, всматриваясь в пространство над моей головой. — Твоя аура… проклятие исчезло.

Я замерла, прислушиваясь к своим ощущениям. Он был прав: тяжесть, давившая последние недели, растаяла без следа.

Повисла неловкая тишина. Рейвен отпустил мою руку и обошел стол с обратной стороны.

— Теперь, когда тебе ничего не угрожает, — его голос звучал неестественно ровно, — ты, наверное, хотела бы вернуться домой?

Что-то в том, как он это сказал — словно выстраивая стену между нами — заставило меня вздрогнуть.

— Да, наверное, — я попыталась улыбнуться, но улыбка вышла натянутой. — Пора возвращаться к обычной жизни.

— Я могу тебя проводить.

«Не отпускай меня», — хотелось сказать мне. «Позволь остаться», — билось в голове. Но вместо этого я просто кивнула.

— Спасибо.

***

Мы шли по вечерним улицам, сохраняя дистанцию в полшага. Когда впереди показался тот самый переулок, я невольно замедлила шаг. Здесь, в этом месте, все началось — моё бегство, его защита, наша странная история. Сейчас переулок был пуст и тих, только ветер гонял по мостовой опавшие листья. Казалось невероятным, что когда-то тут бушевали такие страсти.

Рейвен тоже помедлил на мгновение, но ничего не сказал. Мы молча миновали переулок, свернули на мою улицу. Закатное солнце окрашивало булыжники мостовой в золотистые тона, где-то вдалеке звонили колокола.

У дверей моего дома нас ждал сюрприз — целая россыпь букетов. Некоторые уже почернели и засохли, другие еще хранили свежесть. Немые свидетельства того, что поклонники не оставили попыток меня найти. Рейвен едва заметно напрягся при виде цветов, но промолчал.

Я медлила, не зная, что сказать, как объяснить, что не хочу возвращаться к этой жизни — к бесконечным ухаживаниям, букетам у порога, пустым комплиментам.

Я смахнула цветы с порога, чтобы открыть дверь. Сухие лепестки разлетелись по ступеням. Раньше такое количество подношений польстило бы мне, сейчас же они вызывали только досаду.

— Спасибо, что проводил, — мой голос прозвучал слишком звонко в вечерней тишине.

Рейвен кивнул, не глядя на меня.

— Если будут проблемы с артефактами… ты знаешь, где меня найти.

— Да, конечно.

Мы еще постояли немного, словно ожидая чего-то. Потом он коротко поклонился и развернулся уходить. Я смотрела ему вслед, пока его фигура не растворилась в сумерках.

Дом встретил меня гулкой пустотой и запахом пыли. Все здесь осталось таким, как было в день моего исчезновения: аккуратно расставленные чашки, раскрытая книга, небрежно брошенная шаль. Но теперь эта комната казалась чужой, словно принадлежала другой женщине.

Я подошла к окну. Где-то там, в лабиринте городских улиц, Рейвен возвращался в свой тихий дом. В свою размеренную жизнь без сумасбродных ведьм, проклятий и непрошеных чувств.

«Так будет лучше», — попыталась убедить я себя, но горло предательски сжалось.

Рейвен

Дом встретил меня непривычной тишиной. Я машинально зажег светильники, но их свет только подчеркивал пустоту комнат. Все здесь напоминало о ней: две чашки так и не выпитого чая на подносе, раскрытая книга с засушенным цветком вместо закладки, тонкий аромат жасмина, еще витающий в воздухе.

Поднявшись в свою комнату, я остановился у окна. Где-то там, в другой части города, она наконец проводила вечер в собственном доме. Интересно, собрала ли те букеты у порога? Или оставила как напоминание о своей власти над мужскими сердцами?

Снова вспомнились слова графа: «Она никогда не задерживается надолго».

И, как ни больно это признавать, она сама подтвердила это в тот первый день. «Дело в выборе!», — её голос до сих пор звучит в памяти. — «Лишить женщину надежды на что-то большее, на настоящую любовь, на страсть…» Помню, как яростно она говорила об этом, как возмущалась самой идеей принуждения к верности.

Какая ирония — тогда её слова вызывали у меня только раздражение, а теперь стали приговором. Разве не то же самое собирался сделать я? Привязать её к себе, к этой размеренной жизни в старом доме на окраине города? Лишить надежды на что-то большее, чем жизнь с нелюдимым менталистом?

Я с силой сжал подоконник. Когда-то я поклялся себе никогда не использовать ментальную магию для манипуляций. Но разве попытка удержать её — не та же манипуляция? Разве право выбора — не самое ценное, что можно дать тому, кого любишь?

«Любишь». Это слово так просто и ясно прозвучало в голове, что я невольно усмехнулся. Вот значит как. Теперь, когда уже ничего нельзя изменить, я наконец признал это.

И именно поэтому я должен отпустить её. Не потому, что боюсь привязаться сильнее. Не из-за слов графа или страха быть брошенным. А потому что она заслуживает настоящей жизни — яркой, свободной, полной приключений. Без обязательств, без необходимости подстраиваться под чужой уклад, без…

Я оборвал эти мысли. Нужно вернуться к работе. В конце концов, одиночество было моим осознанным выбором задолго до её появления.

Месяц спустя

Лисса

Старое кладбище тонуло в утреннем тумане. Я приходила сюда каждую неделю, в один и тот же час — когда первые лучи солнца только начинали пробиваться из-за горизонта.

Могилу Анны я нашла не сразу. Старый камень, почерневший от времени, почти полностью зарос плющом. Рядом с ним, у южной стены, как она и говорила, рос куст белых роз. За десятилетия розы одичали, но все еще цвели, упрямо пробиваясь сквозь время и запустение.

Я опустилась на колени, осторожно убирая сорняки. За прошедший месяц это стало своеобразным ритуалом — приходить сюда, ухаживать за её могилой, иногда просто сидеть в тишине. Здесь, рядом с этими цветами, хранящими память о настоящей любви, легче думалось о своих чувствах.

Шорох гравия на дорожке заставил меня поднять глаза. Обернувшись, я замерла — в десятке шагов от меня стоял Рейвен, сжимая в руках букет полевых цветов.

Мы застыли, глядя друг на друга. Он был все так же красив, как в день нашей первой встречи — высокий, статный, в строгой черной одежде, подчеркивающей благородную осанку. Только под глазами залегли тени, да в движениях чувствовалась некоторая усталость. Во взгляде промелькнуло что-то похожее на растерянность, когда он увидел меня.

Утренний туман клубился вокруг его фигуры, придавая всей сцене нереальность. Словно он был видением, порождением моих мыслей о нем. Полевые цветы в его руках казались неуместными — слишком простые, слишком живые для этого места скорби.

— Доброе утро, — наконец произнес он, и от звука его голоса внутри что-то болезненно сжалось.

— Доброе, — я машинально отряхнула юбку, поднимаясь с колен. Подол платья намок от росы, руки были в земле — я совсем не так представляла нашу возможную встречу.

— Не знал, что ты бываешь здесь.

— Я обещала, — слова вырвались сами собой. — Анне. Она сказала, что здесь давно никто не бывал.

Он перевел взгляд на могильный камень, на белые розы.

— Это она?

— Да.

Снова повисла тишина, нарушаемая только шелестом листвы и далеким пением птиц. Я украдкой разглядывала его — осунувшееся лицо, темные круги под глазами. Он что, тоже плохо спал все это время?

— Ты… — я запнулась, подбирая слова. — Ты пришел к кому-то?

— К другу, — он сжал букет чуть крепче. — Его могила дальше, в восточной части.

— Я могу…

— Нет, — он покачал головой. — Но, если хочешь, подожди. Я скоро вернусь.

Он пошел по дорожке, и от каждого его шага сердце сжималось все сильнее. Хотелось окликнуть, остановить, спросить… о чем? Вместо этого я смотрела, как он уходит, и только белые розы качали головками на утреннем ветру, словно понимая мою тоску.

Я вернулась к прерванной работе, но руки плохо слушались. То и дело я поднимала голову, прислушиваясь к шагам на дорожке. Раньше я могла часами сидеть здесь, погруженная в свои мысли, но сейчас каждая минута растягивалась в вечность.

«Уходи», — говорил внутренний голос. — «Ты же видишь, он не хочет продолжать знакомство». Но я продолжала методично выпалывать сорняки, поправлять разросшиеся плети роз, смахивать пыль с могильного камня — все то, что обычно помогало мне справиться с тяжелыми мыслями.

Солнце поднималось все выше, туман постепенно таял. Где-то в глубине кладбища звякнула лейка садовника — день вступал в свои права. А я все сидела, перебирая в памяти каждую деталь нашей короткой встречи. Как он осунулся, каким уставшим казался его взгляд, как дрогнули его пальцы на стеблях полевых цветов…

Знакомый звук шагов по гравию заставил сердце подпрыгнуть. Я не обернулась, делая вид, что полностью поглощена обрезкой сухих веток. Звуки приблизились и замерли в полуметре от меня.

— Лисса.

Его голос прозвучал тихо, но в утренней тишине кладбища показался оглушительным. Я медленно повернулась, борясь с желанием вскочить, подбежать, коснуться его руки — убедиться, что он реален.

— У тебя земля на щеке, — проговорил он после долгого молчания.

Я смутилась, торопливо вытирая лицо рукой, но, судя по его едва заметной усмешке, только размазала грязь сильнее.

— Вот, — он протянул мне белоснежный платок, такой же безупречно чистый, как и все в его жизни до моего появления.

— Спасибо, — я приняла платок, стараясь не коснуться его пальцев. — Давно ты… потерял друга?

— Семь лет назад, — он отвел взгляд. — С тех пор многое изменилось.

В его голосе промелькнула такая боль, что я невольно поднялась.

— Расскажешь о нем?

Рейвен помедлил, словно решая что-то для себя.

— Мы вместе учились ментальной магии, — наконец проговорил он. — Алекс был талантливее всех на курсе. Блестящий ум, невероятная интуиция… Он мог просто взглянуть на человека и увидеть суть его проблемы.

Он замолчал, словно собираясь с мыслями.

— Однажды к нему пришла девушка с просьбой избавить её от безответной любви. Он согласился помочь, но… — его голос дрогнул. — Чужие эмоции оказались слишком сильны. Он не смог отделить их от своих собственных. Влюбился. Безумно, отчаянно…

Теперь я понимала, почему он так боялся чужих чувств, почему выстроил вокруг себя эти стены.

— А она? — тихо спросила я.

— Она использовала его. Притворялась влюбленной, чтобы воспользоваться его силой. А когда получила желаемое… — он стиснул кулаки. — Я нашел его в лаборатории. Он пытался выжечь из своего сознания воспоминания о ней. Такие эксперименты редко заканчиваются хорошо.

По спине пробежал холодок. Я вспомнила его слова о масках, об играх, о манипуляциях… Теперь они обретали новый смысл.

— После этого я поклялся никогда не позволять эмоциям влиять на разум, — он провел пальцем по холодному камню. — Семь лет строил защиту. А потом появилась ты, и все полетело к демонам.

Повисла тишина. Я смотрела на его руку на могильном камне, и не знала, что сказать. Столько слов рвалось наружу, но все они казались неуместными после его истории.

— Прости, — наконец произнесла я тихо. — Я ведь тоже ворвалась в твою жизнь, нарушила твой уклад, перевернула все с ног на голову…

Он молчал, и это молчание придало мне смелости.

— Знаешь, — я сделала глубокий вдох, — наверное, это эгоистично, но я рада, что тогда все сложилось именно так. Наши вечера у камина, занятия по восстановлению щитов и даже твое ворчание о том, что я неправильно ухаживаю за травами… Все это кажется мне более настоящим, чем то, чем я жила раньше.

Я невольно улыбнулась от нахлынувших воспоминаний.

— Порой, проходя мимо твоего дома, я смотрю на окна кабинета и думаю: ты там? Снова засиделся допоздна над книгами? Пьешь свой вечерний чай? — я помедлила. — Вспоминаешь ли обо мне хоть иногда?

Рейвен медленно повернулся, и от выражения его глаз у меня перехватило дыхание.

— Каждый день, Лисса. Каждый проклятый день.

Его слова повисли в воздухе. Сердце заколотилось так сильно, что, казалось, звук его ударов разносится по всему кладбищу.

— Почему же ты… — я запнулась, подбирая слова. — Почему не пришел?

— А ты хотела бы этого? — в его голосе прозвучала горечь. — Чтобы я привязал тебя к себе? К нелюдимому менталисту, который боится собственных чувств?

— Рейвен…

— Ты заслуживаешь большего, — он снова отвернулся. — Настоящей жизни. Свободы. А не…

— А ты не думал спросить, чего хочу я? — я шагнула к нему, чувствуя, как дрожит голос. — Может быть, мне не нужна эта свобода? Может, я устала от неё? Может… — я сделала еще один шаг, — может, я просто хочу вернуться домой?

Он быстро взглянул на меня.

— Домой?

— К тебе, — прошептала я. — Если ты, конечно, хочешь, чтобы я вернулась.

Он смотрел на меня так, словно видел впервые. В его глазах мелькали недоверие, надежда и что-то еще, от чего перехватывало дыхание.

— Ты уверена? — его голос звучал хрипло. — Я же… невыносимый. Ворчливый. Нелюдимый.

— И занудный, — я не сдержала улыбки. — И педантичный до невозможности. И совершенно не умеешь радоваться жизни.

— Вот видишь.

— Вижу, — я осторожно коснулась его руки. — Вижу настоящего тебя. И хочу быть рядом — даже если придется каждый день выслушивать лекции о правильной сортировке трав.

Внутри все сжималось от волнения, но я больше не могла молчать.

— Рейвен… я люблю тебя.

Странно. Сколько раз я слышала эти слова в свой адрес — страстные признания, пылкие клятвы. Но сама никогда не произносила их. Не понимала, как три простых слова могут внушать одновременно страх и надежду.

Он замер, глядя на меня так, словно не верил своим ушам. Молчание затягивалось, и с каждым мгновением мое сердце сжималось все сильнее.

— Что? — наконец выдохнул он.

— Я люблю тебя, — повторила я тише, чувствуя, как подгибаются колени.

— Я… — он вдруг горько рассмеялся. — Лисса, какой же я дурак. Поверил чужим словам… Испугался… Вместо того чтобы довериться тебе, своему сердцу, я…

Он не договорил — просто подхватил меня на руки, закружил, и его лицо осветилось такой радостью, что захотелось расплакаться от счастья. Его губы покрывали поцелуями мои щеки, лоб, виски — беспорядочно, жадно, словно он не мог насытиться.

— Люблю тебя, — шептал он между поцелуями, — люблю невыносимую, своенравную, невозможную… мою.

Солнце поднялось уже высоко, разогнав последние клочья тумана. Где-то вдалеке звонили колокола, призывая к утренней службе. А белые розы на могиле Анны словно светились в утреннем свете, благословляя нашу любовь.

Конец