Воин-Врач IV

Глава 6 Операция «Лужа».Начало

С уходом основной части дружины в городе стало заметно пустовато. На подворье это замечалось меньше — Гнатовы оставались пока, те, кто был задействован в охране. Но и их было меньше. На торгу и площади не сцеплялись языками ладные ратники с румяными звонкими бабами, не летели шутки и смех. Напряжение и ожидание накрыли Киев так же, как и выпавший накануне снег, сырой и тяжёлый. Не то, чтобы совершенно невероятный по ранней весне в этих краях, но такой дружный и обильный, какого и старики не сразу и припомнили. Снегопад тут же приняли за добрый знак и помощь Богов: дескать, сама Мара-Марьяна напоследок расщедрилась, потому как Чародей ей самолично небывало богатую жертву посулил. Слухи, что передавали Гнату, а он уж приносил Всеславу, играли нам на руку, как и погода.

Отец Иван на заутрене призвал всех не молиться, что было бы ожидаемо, а твёрдо верить в победу русского воинства над подлыми захватчиками. И ждать героев дома, живыми и здоровыми. Потому как архангел Михаил, явившийся ему лично в ночи, пообещал, что небесная рать святая внимательно будет следить за сражением и одержать верх злодеям-еретикам не даст ни за что. Верующих христиан в дружине было даже не треть, но вид их одухотворённых лиц поднимал настрой и остальным. Которых на выходе из собора встретил великий волхв Буривой в бурой шкуре на плечах, с посохом, навершие которого было сделано в форме медвежьей головы. Одноглазый старец напутствовал лаконичнее и жёстче, уверив, что лично слышал от самого Перуна-батюшки, что и он рать потомков-правнуков не оставит. «Заряженных» на победу стало ещё больше. Почти каждый взор сиял предвкушением битвы и непременного чуда. Один-то Бог мог и напутать чего, всякое случалось. Но чтоб два разом — такого не бывало отродясь!

Доиграла сцену до верхней эмоциональной точки Дарёна.

Когда Буран, что шагал справа от Рысьиного Булата, поднёс великого князя во главе ближней дружины к ступеням собора, она сложила руки на уже заметном животике и громко и отчётливо проговорила, так, что слышал, пожалуй, каждый на площади:

— Не гуляй долго, муж дорогой, не задерживайся. Как разгонишь негодяев — поезжай домой, не лови их по лесам до последней падлы. Мы ждать тебя будем с победой скорой и лёгкой.

Мне было видны и почти физически ощутимы чувствами князя, что знал жену лучше всех, её тревога и тщательно скрываемое волнение. Но держалась великая княгиня молодцом, ни слезинки в глазах, ни складочки на лбу и меж бровей, ни на секунду голос не подвёл. В то, что у неё не было и тени сомнений в озвученном результате похода, верилось легко и сразу. Каждому, на кого действовал, кому слышен был её завораживающий глубокий голос. Леся, державшая на руках братишку, почти копировала осанку и выражение лица наречённой матери. Научится со временем.

— А тех тварей, что от гнева твоего и Божьего по лесам да болотам схорониться решат, лихоманка задерёт, топь затянет, дерева́ придавят, зверьё лесное загрызёт да чёрные навьи умучают, что я своим словом на них напущу!

Теперь голос её звучал не зло, не гневно даже, а именно угрожающе. Налетевший нежданный порыв ветра поднял распущенные чёрные волосы Леси, и на миг даже мне померещилось, будто на белом камне святой Софии стояли две злющие ведьмы в полном своём праве, защищавшие любимых и близких, что шли на смертный бой с врагами. И их наговор-заклятие мог быть и посильнее штук волхва и патриарха. Горевшие глаза стародавних воительниц-поляниц, жесткий голос, твёрдые слова и такая же вера в то, что сказанное непременно сбудется. И это тоже чуял сердцем каждый на площади.

— Да будет слово моё крепко! — громко произнесла княгиня.

А я удивился, услышав, как зазвучали её слова над площадью, над городом, повторяясь на разные голоса. Пока не понял, что наговор на удачу своим и гибель лютую врагу повторила за матушкой-княгиней, наверное, каждая женщина. Старухи, бабы, девки и девчонки, провожавшие отцов, мужей, любимых, детей, внуков и просто незнакомых, но от этого не менее дорогих и любимых защитников и добрых воинов, посылали им вослед свои любовь и веру. Самый мощный оберег, сильнее которого ничего на свете не было.

Казалось, сам воздух искрил так же, как крупные снежные хлопья, наледь и сосульки на крышах. Как глаза каждого из ратников, Перехлёстывающие через край чувства будто поднимали на холках каждого из Чародеевой стаи серую шерсть, растягивали губы над клыками, наполняли мощью и ярью. Князь повернулся еле оторвав взгляд от любимой и увидел лучшего друга. Тот смотрел на него с неожиданным выражением, смесью шалой безрассудной удали и какой-то невыразимой мольбой. Кожа на скулах и висках шевелилась, когда до скрипа сжимались зубы, и казалось, что лицо того и гляди вытянется в зубастую хищную пасть. Всеслав и сам чуял в себе эту переполнявшую трепещущую силу. И кивнул другу, глаза которого полыхнули счастьем. Вскинув голову к светлевшему на востоке небу, к поднимавшемуся далёкому Деду-Солнцу, Рысь завыл, и волчью песенку разом подхватила вся дружина.

Кони, хоть и приученные к такому, занервничали, и сдерживать их уже не было смысла. Толкнув пятками Бурана, князь сперва вскинул его на дыбы, а потом бросил с места в намёт, слыша, спиной чуя за собой топот сотен копыт. Ближняя дружина, верная стая, с воем вылетала за ворота, лавой уходя направо, вниз по течению Днепра. Навстречу смерти, множеству близких смертей. Чужих. Чародей летел первым, рядом со старым другом. И улыбался, будто до сих пор слыша, как влился в общий хор ратников тонкий, еле различимый в общем гвалте, голос младшего, Рогволда Всеславича. Что тоже провожал дружину родовой песней.

Переночевали в Переяславле, у Глеба Святославича, двоюродного брата. Тот отрядил дружине великого князя терем с дворней и если и был расстроен или озадачен тем, что от предложенной ратной силы его Всеслав отказался, то виду не подал. Несколько лет княжения в Тмутаракани, в окружении половцев, ромеев, сельджуков и торговцев со всего мира давно научили его контролировать эмоции. Не выражая их по-прежнему, он велел кликнуть какого-то Лихомира. Им оказался высокий худой воин с характерным колючим взглядом, коллега Рыси. Он поведал последние новости от розмыслов-разведчиков, что сопровождали папское войско по переяславским землям от самой границы.

Стоявшего рядом Гната во время этого доклада мне с первых слов захотелось обуть в неведомые пока резиновые сапоги. Или ещё каким-либо способом «заземлить»-заизолировать, потому что от воеводы ощутимо начало тянуть высоким напряжением и близкими грозовыми разрядами. Известия переяславцев к другому не располагали. А уже к середине рассказа заземление понадобилось и нам с князем.

Крестоносцы, ревнители веры и носители слова Божьего, ощутимо замедлились, но продолжали движение Несмотря на то, что путь был нелёгок и суров. Пустые крепости, города и сёла, в которых они планировали поживиться продовольствием, золотишком и дикарскими бабами, встречали их хлопаньем ставень и дверей на ветру, пустыми амбарами и сеновалами. Для того, чтобы найти провиант и фураж, сновали вокруг, отдаляясь от основной силы, поисковые отряды грабителей. Находившие притаившихся в лесах русов и срывавшие на них свою злость. На свой же собственный страх.

От вышедших пяти с лишним тысяч оставалось восемь друнгов, как откровенно поведал буквально вчера один вежливо подвешенный над костром за ребро ромейский наёмник. Три тысячи двести. Ополовинить вражье воинство диверсиями не удалось, но и этот результат был невероятно хорош. Если бы не рассказы о том, что делали с найденными в лесных схронах мирными жителями добрые христиане и их платные помощники иных вероисповеданий.

Всеслав, глядя на которого Рысь внезапно перестал ругаться в голос, смял в руке золотой хозяйский кубок, будто бумажный, но вряд ли заметил это. Крупные синие и красные драгоценные камни выпали из лапок-креплений и лежали рядом с побелевшим кулаком. Перламутровые магриты, жемчужины, со стуком покатились по столу в разные стороны, но никто и не двинулся, чтоб подхватить-поймать их.

— Байгару. Пусть поднимает «лёгких». Идти вверх по течению широким серпом, не меньше дюжины вёрст от края до края. И пожать тем серпом всех: раненых, хворых, сдавшихся, побросавших оружие и брони. Пленных не брать. Передумал я. Не вернутся они с докладом в Рим. Ни один. Все, до последней твари, тут останутся.

Алесь и Гнат даже не кивнули, обозначая то, что приказ принят и будет исполнен. Оба они смотрели не отрываясь на то, как текла медленно и неотвратимо тонкой струйкой кровь князя по ножке и основанию кубка, образовывая алую лужицу на белёной скатерти.

— Та же весть всем нашим, Звоновым и древлянам. В этой битве не будет с той стороны ни раненых, ни пленных, сдавшихся на милость победителей. И милости той тоже не будет! С завтрашнего дня новый обычай на Руси. Тем, кто ступит на нашу землю со злом, тайным или явным, тем, кто поднимет оружную руку на любого русского, тем, кто станет назойливо проповедовать и склонять людей наших в свою веру, кто грабить и жечь соберётся, всем иноземным клоунам-скоморохам есть одна награда — смерть!

Оригинально трактованная песня про итальянского артиста-шутника из моей памяти звучала, исполненная глухим рыком Чародеева голоса, страшной клятвой. Или пророчеством. И мне очень хотелось на это надеяться.

— Может, не всех, княже? — выждав прилично, подал голос Рысь.

— Деток, Гнат. Малышей, Вольки моего ровесников, в костры бросали. На глазах матерей. Всех до единого, до самой последней мрази! Того, кто жалобиться, жалеть их станет, сам мне покажешь! Я не допущу того, чтобы хоть одна паскуда домой вернулсь и жить продолжила, посмеиваясь над тем, как русов, простачков и добряков, вокруг пальца обвела. Чтобы детям и внукам своим про то байки да хохмы рассказывала. Не должно быть и не будет у таких ни детей, ни внуков!

— Дай руку глянуть хоть. Завтра меч удержишь? — хмуро попросил после ещё более долгой паузы друг. Понимая, что кроме него отвлечь Всеслава от жгущих и мучивших того образов, от лютой, но пока безвыходной и от того ненужной и опасной ярости, некому.

Князь с удивлением опустил глаза на ладонь и попробовал выпустить из правой руки кубок. Под которым натекло уже неровное красное озерцо с миску величиной, блестевшее при свете лучин тёмно-алым глянцем. А когда не получилось, начал разжимать пальцы при помощи левой руки, по одному.

— Найди, Глеб, торговцев латинских. Вряд ли все успели сбежать, много их тут у тебя было, и обычных, и непростых, — продолжил Всеслав уже спокойнее, после того, как залил перцовкой глубокий порез. Боль, от которой перехватило дыхание, была внешней, понятной и логичной, и от этого даже словно приятной. Потому, что отвлекла от той чёрной, неизбывной, внутренней.

— Пусть найдут сотню саней. И завтра к вечеру подгонят их под Княжью Гору, где встретим мы… противника. Алесь, проследишь, чтоб погрузились. Рассчитаться с ними долей из добычи. Оружия не давать, бро́ни можно. Если не хватит — возьми из казны походной. Хоть Росью, хоть Днепром да Дунаем, плевать мне как, но пусть саночки те доставят до Римских земель.

— Сотню могут не найти, — задумчиво проговорил здешний князь. На которого Всеславовы сотники вскинули глаза с непониманием и удивлением.

— Это не просьба, Глеб. Это приказ, — лязгнула сталь в голосе Чародея.

— Чего хоть повезут-то, княже? — неуверенно уточнил Алесь, старший по транспорту и связи.

— По нашей Правде положено лиходея, что бесчестье чинить надумал, выдавать головою, — задумчиво глядя на пламя ближней лучины, что будто бы дрожало в страхе, глухо ответил князь. Переспрашивать или уточнять никто и не подумал.

В соседнем зале гудели в прямом смысле слова викинги. Всеслав с сотниками, вернувшиеся после беседы со здешним руководством, повалились было спать, но шумное соседство к этому не располагало. Сон, несмотря на воинскую привычку ухватывать его в походе в любое удобное время, и так не спешил, после недавно завершившегося совещания, а уж рёв северян, даже за несколькими стенами, делал его и вовсе невозможным. Устав слушать, как ворочаются на шкурах друзья, Гнат долго вздохнул и вышел, причём не скрипнула и эта, незнакомая, дверь. Через некоторое время раздался грохот, будто Глебов терем начал разваливаться по брёвнышку. Громогласные песни и тосты оборвались, как секирой срубленные. И наступила тишина.

— Загрыз ты их, что ли? — спросил Всеслав, когда воевода вернулся и начал удовлетворенно укладываться рядом.

— Неа. Сказал: кто выспаться ладом не успеет — без сил будет завтра. И тогда вместо того, чтоб стать Ульфом Победителем или Бьорном Грозой Тысяч, будут Ульфом Хилым и Бьорном Доходягой, — ответил, позёвывая, Рысь.

— А грохнуло что? — в неожиданной после скандинавских запевок тишине негромкий разговор слушали, затаив дыхание, все.

— Да они дверь с той стороны лавками привалили. Видать, чтоб местные не меша-а-али, — в конце фразы воевода зевнул так, что в нём, кажется, что-то хрустнуло.

— Стену уронил? — уже засыпая, уточнил Ждан.

— Она сама, — отозвался спящий Гнат, — ибо потому что.

— Вот навалило-то, — бурчал будто бы себе под нос Рысь. Кони шли почти по брюхо в снегу, фыркая недовольно.

— И не говори. Расщедрились Мара с Зюзей, от души отсыпали. Как по заказу, — согласился Всеслав. — Что скажешь по дороге?

— Ну, Ставр-то, думаю, наверняка бы чего и углядел, или выдумал, что углядел. Я не вижу, Слав. А если я не вижу, то и никто не увидит, — неторопливо, в такт с шагом Булата ответил воевода. Внимательно, пристально оглядывая берега Днепра и устья ручьёв по сторонам.

Полторы сотни всадников шли неторопливо широким руслом, посередине, оставляя за собой утоптанную магистраль шириной в пять конных. По которой следом шагали непривычно молчаливые северяне во главе с Рыжебородым, тоже не оравшим песен и не декламировавшим на лязгающем родном наречии героических эпосов. Передняя пятёрка, Всеслав, Гнат, Алесь, Ян и Звон, ехала невозмутимо и совершенно спокойно, уверенно. Остальные, веря отцам-командирам целиком и полностью, зная о плане предстоявшей операции, тоже не выражали признаков волнения. И это было совершенно непонятно молчаливой «группе сопровождения». Где-то впереди шли навстречу три с лишним тысячи вражин, настоящих, с оружием. Соотношение «один к шестнадцати» выходило, конечно, вполне достойное саг, и воплощённая уверенность любимца Богов, Всеслава, сына Брачислейва, тоже отлично походила на поведение их героев. Но опасение, конечно, присутствовало. Только вот признаться в нём не то, что друзьям, но даже самому себе было совершенно противно природе бесшабашных и отважных до безобразия викингов.

Остановишись возле еле заметной вешки, стволика берёзки, которую скорее почуял, чем увидел Гнат и натянул поводья Булата, Чародей вскинул руку. Лёд, поднимавшийся тут чуть выше, поднятый «пузом» той самой мелью, о которой даже из местных знали не все, не хрустел и не трещал. Белый пологий холм, уклон которого был не очень заметен, постепенно занял весь отряд: сотня конных нетопырей, полсотни верховых Яновых стрелков и полусотня снека «Злая салака». Днепр, ширина которого здесь была почти в километр, вряд ли знал о том, что случится вскоре. Великая река, ровесник Мира, он будто тоже настороженно выжидал, чем же закончится эта самоубийственная авантюра. Как и те самые Боги, которых поимённо поминал про себя Всеслав. Не моля о помощи. Просто благодаря за то, что так вовремя выпал и перестал идти снег. За то, что ве́тра, что мог помешать стрелка́м, или надуть лишние запахи, вроде дыма с берегов, не было. И за то, что им, тем самым Богам, кажется, по-прежнему было интересно, как же мы выпутаемся. И узнать об этом предстояло в самое ближайшее время.

По руслу навстречу, из-за поросшего лесом высокого острова, выступали ряды латинской тяжелой пехоты. Следом за ними мерно шагала тяжёлая конница, дворяне, рыцари-крестоносцы, профессиональные военные, страшная по нынешним временам сила. Воры и убийцы, пришедшие на нашу землю умирать.

— Ма-ало, княже, — напряженным, но привычно протяжным голосом сказал Ян. С чьим зрением вряд ли стали бы спорить коршуны и соколы.

— Экий ты до драки злой, Янко, — задумчиво отозвался князь. Внимательно глядя на высокую сосенку на крутом правом берегу, метрах в пятистах отсюда. Которая прямо сейчас поворачивалась, указывая длинной одинокой веткой на противоположный берег.

— Сотен во-осемь. Где остальны-ые? — родной акцент его стал гораздо заметнее. Волнение брало своё.

— Было бы неплохо, если б сами там на мечи кинулись, за тем островком, из-за какого выперлись, — злым голосом ответил Рысь. Не сводя глаз со стоявшей на пологом левом берегу ветлы. С ветки которой вдруг съехала, освобождая её, наметённая за ночь снежная шапка. Бывает такое в лесу, падает снег с веток, дело обыкновенное.

— Не, не кинулись. Ну и ладно. Княже, как по нитке идут, будто и впрямь ты сам им дорожку торил, — обернулся он ко Всеславу, проследив падение сугроба. С этой дистанции заметное с трудом.

— Ну, други, готовься! Сейчас будет весело и страшно. Нам — весело, им — страшно. Если кто сробел или вдруг передумал — надо домой бежать сейчас, потом некогда станет, — громким и бодрым голосом, что разносился над заснеженным льдом во все стороны, воскликнул Чародей.

Воины загудели, частью обиженно, частью шутливо, дескать, зачем позоришь при народе, батюшка-князь? Мы бегать-то вовсе не обучены, догонять только если. Так что вон тем, нарядным, бежать первыми, а нам уж следом. Северяне неверяще смотрели на Всеславову дружину.

— Во, наконец-то. За смертью только посылать. Хм, ну да… — буркнул Рысь. Глядя, как в устье правого ручья показались вражьи отряды. Плотно шли, густо, много их было.

— Тоже ма-ало, — подал голос Ян.

— Да погоди ты, лихой воин. Всем хватит. Во! Вот и все в сборе. Ну, княже, наколдовал! Скажи кому — не поверят! — восхитился Рысь, глядя налево.

Где почти напротив высыпа́вших на лёд Днепра крестоносцев, тех, что подошли справа, начинали выходить из-за поворота ручья точно такие же. Такой же тысячной толпой. Шли ровно, отрядами, залюбуешься. И останавливались, симметрично повторяя построение второй половины. Беря наш отряд в клещи, отсекая с той стороны, откуда мы только что пришли.

— Не успели домой. Назад дороги нет, братцы. Они думают, окружили нас, дураки дурацкие. Смелые стоят, победить нацелились. Забыли, твари, что вокруг них — земля наша родная!

— РУ-У-УСЬ!!!

Рёв двух сотен гло́ток разлетелся надо льдом, взлетая на берега, поднимая встревоженных птиц в лесу справа. Из наших не двинулся никто. А вражьи рати начали мерным шагом двигаться навстречу друг другу. Сходясь к центру. Готовясь раздавить такой маленький по сравнению с ними отряд наглых русов.