Воронцов. Перезагрузка

Глава 10

Я аккуратно уложил поддон из лозы на распорки. Разместил рыбу так, чтобы каждая тушка дышала свободно и не прикасалась друг к другу — иначе прокоптится неравномерно, где-то подгорит, где-то останется сырой. После этого плотно накрыл всё крышкой, проверяя, чтобы не было щелей.

Дальше примерил коробку аккурат так, чтобы она накрывала угли, но не касалась их напрямую. Пришлось палкой сместить угли, чтоб те не касались корпуса коробки и добавил еще сырой щепы. Установил коптильню. Низ коробки к тому времени довольно неплохо раскис в лоханке, поэтому я не боялся, что она может загореться и начать тлеть.

Всё же через щели начал потихоньку сочиться дым — сначала тонкими струйками, едва заметными, а затем всё увереннее. Я обмазал глиной. Спустя минут пятнадцать запах был такой волшебный, что слюнки сами собой потекли, а желудок начал петь целые арии из какой-то итальянской оперы. Я чувствовал, как аппетит просыпается с невероятной силой.

Понимая, что придется только ждать, от нечего делать, я нарисовал на земле круг и уточнил у Митяя где взошло солнце, сделал отметку. Потом спросил, где заходит. Тоже отметил. Летом день длинный, прикинул, что часов 9 минимум — разметил по полукругу 9 одинаковых отметок. Воткнул палку так, чтоб тень падала на эти отметки.

— Барин, что это вы делаете?

— Так время же нужно засечь. Рыба в коптилке готовится не больше часа. Даже минут 40, если жар хороший. Вот одна отметка — примерно час.

Митяй только хмыкнул на это.

Пока рыба неторопливо коптилась, обретая тот самый неповторимый вкус, я присел на старый пенёк, наблюдая за дымком, который всё же лениво сочился сквозь щели в импровизированной коптильне. В этом было что-то медитативное — следить за процессом, который нельзя ускорить или подстегнуть, остаётся только ждать.

А Митяй, неугомонный мой помощник, то и дело подбегал к коробке, принюхивался, как охотничья собака, и всё норовил крышку поднять, заглянуть внутрь — что там происходит, не сгорело ли что. Любопытство брало верх над здравым смыслом.

— Даже не думай! — шикнул я на него, когда рука Митяя в очередной раз потянулась к крышке. — Дым уйдёт, температура упадёт, придётся дольше коптить, а то и вовсе всё испортим. Тут технология, Митяй, наука целая. Так что терпение, только терпение.

Он отдёрнул руку, словно ужаленный, но глаза по-прежнему горели любопытством, а ноздри трепетали, улавливая каждый оттенок аромата, который становился всё насыщеннее и соблазнительнее.

Когда запах стал распространяться дальше по деревне, словно невидимые щупальца тянулись от моей коптильни к каждому дому, мужики начали сходиться как по сигналу. Сначала робко, издалека — выглядывали из-за заборов, притормаживали на дороге, делая вид, что по своим делам идут. А потом всё-таки смелее подходили, будто магнитом притягиваемые.

Игнат Силыч, староста, тоже подошёл, скептически щурясь и покачивая головой. Но всё же не удержался — принюхался и высказал своё мнение:

— Барин не успел у нас в Уваровке осесть, а уже рыбу коптит, как на ярмарке, ей-богу!

Но его никто не послушал. Мужики подходили всё ближе, принюхиваясь, словно охотничьи собаки, учуявшие дичь, и смотрели с удивлением на моё приспособление.

— Как же так? — подхватил Илья, разглядывая коптильню с видом учёного, изучающего диковинный механизм. — У нас-то рыбу коптят по осени, да и то яму выкапываем, холодным дымом. На зиму заготавливаем, а вы прям вот так — на углях!

— Да что ты понимаешь, Илья, — то холодное копчение, а это горячее, — пояснил я, стараясь не разглагольствовать и не вдаваться в лекцию о свойствах дыма. — Так гораздо быстрее, и вкус совсем другой. Да и сразу есть можно. Скоро снимем пробу!

Мужики переглянулись, но видно было, что любопытство брало верх над осторожностью. Они всё плотнее окружали коптильню, кто-то даже присаживался на корточки, разглядывая конструкцию снизу.

Окинув взглядом мужиков, я колко намекнул, что если дом не доделаете — рыбы не попробуете.

Те восприняли буквально. Несколько из них метнулись в сторону своих домов, видать за инструментом. А кто посмышлённей, знали, что инструмент есть в сарае — пошли за ним. И работа закипела.

Когда прошёл где-то час, я убрал коробку из-под углей, которые уже почти все перегорели, оставив лишь тлеющие красные точки, и торжественно открыл крышку. Из коптильни вырвался густой ароматный пар, и мужики невольно подошли, побросав работу.

Рыба лежала золотистая, с такой глянцевой корочкой, что она словно светилась изнутри. Пахла так, что, казалось, даже птицы, летящие высоко в небе, и те принюхивались и сворачивали с курса. Воздух стал плотным от этого запаха — он обволакивал, проникал в каждую пору, заставлял сглатывать слюну.

Я аккуратно снял окуня, обжигая пальцы, и разломил его — мясо было сочным, с дымным привкусом, нежным, как в лучших ресторанах моего времени. Белые пласты легко отделялись от костей, источая пар и невероятный аромат.

— Ну-ка, попробуйте, — я отломил по кусочку и раздал каждому.

Они сначала недоверчиво держали рыбу на ладонях, как будто она могла их укусить, и откусывали осторожно. Но стоило им распробовать — лица разгладились, брови поползли вверх от удивления, а глаза заблестели, словно у детей, попробовавших сладость впервые.

— Господи… — прошептал молодой Васька, закрывая глаза и медленно, с наслаждением разжёвывая кусочек. — Да это ж… это ж как масло, только рыбное!

— И дымком так пахнет, — добавил седой Кузьма, облизывая пальцы. — Прямо аж в носу щекочет, а на языке… Господь ты мой, такого отродясь не едал!

— А мясо-то какое! — восхищался Илья, разглядывая свой кусочек на свет. — Рассыпается, как пух, а сока сколько! И костей почти нет, всё само отходит!

Тихий Федька, который за весь вчерашний день и рта не раскрыл, вдруг заговорил:

— Это что, так можно было? — он вытирал руки о рубаху, не в силах скрыть восторга. — Прямо сразу коптить, без всяких бочек и недельного дыма?

— Можно, — кивнул я. — Главное — технологию соблюсти и коробку… ну, уж какую сделал.

— Да вы только понюхайте! — Васька поднёс кусочек к носу и вдохнул на полную грудь. — Аж слюнки текут!

— И правда, — согласились остальные, жадно вдыхая аромат. — Такое и в церковный пост не грех съесть — благодать одна!

Игнат Силыч хмыкнул, но в его хмыканье уже было меньше скептицизма, чем обычно. Только глазами сверкал уж очень не по доброму. Мужики же обступили коптильню, разглядывая её как какую-то диковинку. Кто-то трогал поддон, который сделал Митяй, проверяя его прочность. Кто-то принюхивался к щепе, которая догорала на углях, пытаясь понять секрет. А самые смелые даже заглядывали внутрь коптильни, изучая её устройство.

— Чудеса, право слово, — бормотал Степан, покачивая головой. — И как вы, барин, до такого додумались?

А я смотрел на них — на их счастливые, удивлённые лица, — и думал: вот же оно, начало! Вчера была теплица, сегодня копчёная рыба, а там, быть может, и до мельницы дойдём. Главное — показать, что перемены возможны даже в этой глуши, где время как будто остановилось ещё тогда, когда здесь жила моя бабка.

Солнце взяло вектор к горизонту, заливая Уваровку золотистым светом, и я оглядел мужиков, что всё толпились вокруг коптильни, будто коты у мясной лавки. Решил немножко придать движения событиям. Хотя запах рыбы всё ещё витал в воздухе, дразня ноздри и заставляя думать только о еде, дом сам себя не починит, а работы оставалось еще много.

— Так, хватит прохлаждаться, орлы! — громко сказал я, стараясь, чтобы голос звучал по-барски, но вместе с тем и без перегиба. — Давайте с избой заканчивайте, а то вдруг дожди зарядят, и мне придётся в лужах спать. А ты, Илья, сбегай за пивом. Хвастался же, что есть у тебя. Скажу я вам, под рыбку самое то будет!

Мужики загудели одобрительно, но безропотно разбрелись по двору. Илья же сверкнул улыбкой и умчался в сторону своего дома, перепрыгивая на ходу завалившуюся часть забора, словно мальчишка. А остальные взялись за топоры, молотки, кто-то взял пилу — работа закипела с новой силой.

— Егор Андреевич, а некоторые бревна придется все же заменить. Мы то подлатали, но на зиму нужно будет основательно перебрать, а то холодно в избе будет.

Игнат Силыч, который все смотрел на расстоянии от нас на коптильню, все же не смог, чтоб последнее слово осталось не за ним, покачал головой и сказал:

— Дерево-то, барин, лучше осенью заготавливать, поздней, когда сок из стволов убудет. А зимой выморозить хорошенько — тогда и крепче будет, и надёжнее. Не то что эта весенняя древесина — она мягкая, быстро гниёт.

— Это понятно, — кивнул я, мысленно всё-таки прикидывая, как бы организовать лесопилку. — Осенью заготовим, куда без этого? А пока нужно хоть как-то до ума довести, а то сквозняки гуляют — одеял не напасёшься.

К вечеру изба выглядела уже гораздо приличнее. Крыша скорее всео не потечёт при первом же дожде. Да и ставни с дверями не грозили упасть на голову в самый неподходящий момент. Даже окна удалось подправить — вставили новые рамы взамен прогнивших.

Я махнул рукой мужикам, приглашая к столу, выложив на него копчёную рыбу — золотистую, с лёгким дымным ароматом, который заставлял течь слюнки. Окуни и плотва, аккуратно разложенные на больших деревянных блюдах, поблескивали кожей, приобретшей благородный медный оттенок.

Илья к этому времени уже притащил бочонок литров на двадцать, который тоже поставили на стол. Когда его открыли, разнёсся терпкий запах пива — тёмного, густого, которое пенилось, как в самых элитных пабах моего времени. Разлили по глиняным кружкам, и я подставил свою, чтобы чокнуться. Все меня поддержали, но видно было, что чокаться с барином для них в новинку.

— Ну, за обновленную избу! За дело! — сказал я просто вслух, разламывая окуня и приглашая мужиков к рыбе.

И тут началось нечто удивительное.

— Матушки мои! — выдохнул один из них. — Да что ж это такое-то!

Мясо действительно таяло во рту с лёгкой солоноватостью и приятным привкусом дыма. Копчение получилось идеальным — рыба пропиталась ароматом, но не пересохла, оставаясь сочной и нежной.

— Барин, да откуда ж у вас такое умение? — спросил Игнат Силыч, уже тянясь за вторым куском. — Отродясь такой рыбы не едал!

Остальные мужики сначала робели, но тоже принялись за еду. И началось настоящее восхищение. Один за другим они пробовали копчёную рыбу и у каждого на лице отражалось одинаковое удивление и восторг.

— Господи помилуй, да она ж как мёд! — причмокивал губами Степан. — И солёная в меру, и дымком пахнет так, что аж сердце радуется!

— А мякоть-то какая — от костей сама отходит! — добавил Митяй, аккуратно разбирая рыбу на филе. — Не то что наша вяленая — ту ещё попробуй разгрызи.

Они запивали рыбу домашним пивом, и это сочетание оказалось поистине волшебным. Терпкость напитка прекрасно оттеняла нежный вкус копчёности, а лёгкий хмельной аромат сливался с дымными нотками в единую симфонию вкуса.

— Вот так-то, мужики! — воскликнул Илья, утирая пену с усов. — Живём, как цари! И рыба царская, и пиво моё — первый сорт!

— Да уж, Илья, пиво у тебя знатное, — согласился я, отхлебывая из кружки. — А рыбка эта пусть будет у нас теперь постоянно на столе. Научу вас всех коптить — дело нехитрое, а радости сколько!

Мужики переглядывались, всё ещё не веря своему счастью. Для них это был настоящий пир — такой еды они, видимо, отродясь не едали. Каждый кусочек смаковали, каждый глоток пива ценили, словно это было дорогое вино из барских погребов.

Степан, жуя, аж зажмурился от удовольствия — видно было, как каждый кусочек рыбы просто таял у него во рту. Лицо его выражало такое блаженство, что словами не передать.

— Во, барин, это ж… как на ярмарке в Туле! — выдал он, старательно вытирая пену с усов рукавом рубахи. — Нежная зараза, и с дымком таким… будто сама природа её приправила!

Тут Илья, как бы спохватившись и глядя на меня с нескрываемым любопытством, наклонился вперёд:

— Барин, а… расскажи нам, что это за хитрость такая? Как это выдумал так рыбу-то делать? Мы тут всю жизнь коптим, а такого вкуса отродясь не видывали!

Я хмыкнул, отхлебнул пива и принялся рассказывать. Мужики расселись поплотнее, словно дети у костра, ожидающие сказку.

— Дело-то простое, — начал я, жестикулируя руками. — Мастерил коптильню специальную. Коробку вон из досок сделал. Так то лучше железную, чтоб на много раз хватило. Угли снизу, а сверху — решётка из лозы. Вон Митяй сделал, золотые руки у парня, скажу я вам. Сырую щепу на угли, а рыбу — на решётку, потом крышку закрыл плотно, чтоб дым не уходил попусту. Вот и все, собственно.

Тут Митяй еще вспомнил.

— А вы туда посмотрите — боярин часы солнечные сделал, так, чтоб время засечь правильное, чтоб рыба была готова и не сгорела.

Мужики слушали, развесив уши, будто я им про заморские паровозы рассказывал или про полёты на воздушных шарах. Каждое слово ловили, переглядывались между собой с удивлением. Игнат даже брови приподнял — что для него было равносильно бурным овациям.

— И тут главное, — продолжал я, входя во вкус, — температуру держать правильную. Не слишком жарко, а то пересушишь, не слишком холодно — не прокоптится как следует. Минут сорок или час — в зависимости от жара и величины рыбы и готово дело! Горячее копчение это называется, — закончил я, откусывая очередной кусок золотистой рыбы. — Быстро, вкусно, и сразу же можно есть. А не так, как вы тут привыкли — неделями в коптильне держать.

— Да, мы только по осени да на холодном дыму делаем! — сказал Степан, глядя на коптильню уже с неподдельным уважением, словно на чудо техники. — Надо и нам попробовать такую сварганить. Жёны обрадуются — не нужно будет ждать до холодов, чтоб рыбкой полакомиться.

Я кивнул:

— Надо, конечно, чё ж нет то! — ответил я, пряча довольную улыбку за кружкой пива.

А про себя же думал, что если раздобыть где металла побольше, какой-то хоть сыромятины железной, так и буржуйку можно сделать. Всё быстрее будет нагреваться дом от неё, чем от печи, что дымит половину топлива в трубу. Да и дров меньше уйдёт.

На следующее утро, едва я успел умыться ледяной водой из колодца, ко мне, топая сапогами по росистой траве, примчался Илья. Лицо его было серьёзным, но в глазах мелькала некая надежда на понимание — словно он уже заранее представлял благополучный исход того разговора, который собирался затеять.

Кивнув и слегка поклонившись, он начал слегка нервно теребить край рубахи пальцами:

— Барин, доброго утра. Я что хотел вас спросить…

— Да давай уже говори, чего пришёл-то с утра пораньше? — перебил я его, вытирая лицо грубым полотенцем.

— У меня это… в соседней деревне, в Липовке, брат живёт — Пётр с семьёй. — Илья явно мучился, подбирая слова. — А староста там… жаднюга, каких свет не видывал! Всех зажимает. Оброк дерёт, как с живого кожу. Пётр хочет уйти вместе с семьёй, да некуда. Боится старосту — боярину, батюшке вашему, донесёт. Да какие-то долги на него приплетёт, тот его точно на каторгу за это зашлёт.

Илья говорил торопливо, будто боялся, что я передумаю его слушать. Руки его даже тряслись, и я понял — дело серьёзное. Не просто так крестьянин решается обратиться к барину с такой просьбой.

Я хмыкнул, прикидывая в уме. Каторга, конечно, не курорт, но и Уваровка далеко не Сочи. Зато тут я барин, а значит, могу вертеть делами как хочу. А с батенькой как-нибудь разберусь — да и, собственно, разбираться не придется — все-таки я в ссылке. По крайней мере, пока не пришлёт своего человека проверять, никто про Егора Воронцова и не вспомнит. Эта мысль согревала лучше утреннего чая, которого, кстати, очень даже не хватало. Нужно обдумать этот вопрос.

— Ну что ж, давай съездим, — сказал я, хлопнув Илью по плечу. Крестьянин аж подпрыгнул от неожиданности. — Разберёмся с их старостой. Попробуем к себе сюда забрать, а избу уж как-нибудь поможешь ему сколотить. А пока, пусть у вас жить будет.

Илья просиял, будто я ему амнистию царскую выписал, и побежал готовить телегу. Его радость была так искренна, что даже мне стало тепло на душе. Тут же, буквально за забором, он тормознул, оглянувшись и с виноватым видом снова обратился:

— Барин, лошадку-то вашу… возьмём?

— Да возьмём, возьмём, куда ж я от тебя денусь! — Махнул я рукой. — Иди, готовь сбрую.

В это время из дома выскочил Митяй, видимо, услышавший наш разговор. Парень был взъерошен, словно только что с печи слез:

— Барин, а куда мы собираемся?

— Да так, по делам прокачусь, — отмахнулся я, не желая вдаваться в подробности. — А ты тут оставайся на хозяйстве. Присмотри за всем.

— Как скажешь, барин, — махнул Митяй, но видно было, что он очень серьезно воспринял эти слова, которым я не придал значения. Но я, не став заострять на этом мысли, пошел собираться дальше.

Митяй же стоял как громом ошарашенный — не каждого барин оставит на хозяйстве. Он вернулся обратно в дом, но украдкой глянул в сторону конюшни — видать, тоже хотелось прокатиться.

Тем временем Илья уже возился с упряжью, и я слышал, как он что-то ласково бормотал лошади. Утренний воздух был свеж и прозрачен, роса ещё не высохла. Где-то вдалеке кричал петух, возвещая о начале нового дня, а из труб домов уже начинал подниматься дымок — хозяйки затапливали печи, готовя завтрак.

Я ощутил странное воодушевление. Впервые с тех пор, как оказался в этой деревне, у меня появилось дело — настоящее, важное дело. Не просто наблюдение за тем, как Митяй косит траву, а возможность реально помочь человеку, изменить чью-то судьбу. И пусть это была всего лишь одна крестьянская семья из соседней деревни, но начинать же надо с чего-то.