Воронцов. Перезагрузка

Глава 22

Ещё подходя к реке, услышали, как бурлила вода, перекатываясь через камни. По дороге уже обсудили что будем делать, планы были ясны всем, поэтому распределились по работам быстро. Прохор с Ильёй, пыхтя и отдуваясь, кололи массивные бревна на ровные доски. Я же с Петькой взялся за главное дело — водяное колесо.

Доски, что Илья вчера настрогал своими золотыми руками, так и лежали аккуратно, уложенные одна к другой. Запах такой от них дубовый стоял, аж банькой потянуло — древесина ещё живая, только вчера строганная. Пётр принюхался и одобрительно крякнул.

— Петь, — начал я, раскладывая доски, — вымеряем каждую доску, чтоб как из-под станка выходило. Не хочу, чтоб колесо хромало на ходу. Нужно, чтоб ровное было и середину отцентровать главное точно, чтоб один в один было, иначе всё дело насмарку пойдёт.

Пётр хмыкнул понимающе и достал из кармана верёвку с завязанными через равные промежутки узлами.

— Ага, местная рулетка, — усмехнулся я.

— Дедовский способ, — отозвался Пётр, явно не понимая что такое рулетка, — показывайте на каком расстоянии делать.

Выбрали доски, которые ближе к середине кололись — все с полметра шириной. Все были как на подбор, словно дуб сам знал, для чего растёт. Сантиметров семь толщиной каждая — самое то для нашего дела. Я чертил угольком на каждой, где резать, чтобы лопасти были ровные, как под линейку выведенные. Пётр пилил уверенно, с нажимом, я подгонял рубанком, бранясь про себя, когда стружка летела в лицо и щекотала нос.

— Гляди, как стружка завивается, — заметил Пётр, останавливаясь передохнуть, — значит, дерево хорошее, не пересохло.

— Это радует, — согласился я, отряхивая опилки с рубахи.

Доски на лопасти аккуратно отложили в сторонку. Каркас же принялись собирать с особой тщательностью. Получился хороший ровный круг — диаметром ровно три метра, как и планировал. Для надёжности делали перемычки крест-накрест. Пётр считал, что двух хватит для прочности, но я настоял на четырёх.

— Лучше перебдеть, чем недобдеть, — сказал я, выставляя их как спицы колеса. — Мало того, что дуб сам по себе тяжёлый, так ещё и нагрузка постоянная будет. Вода будет давить на лопасти с приличной силой, поэтому лишним не будет.

Пётр кивнул, прикидывая нагрузку в уме.

— С другой стороны, правильно говорите. Река у нас быстрая, особенно после дождей. Снесёт, если хлипкое будет, как щепку.

Скрепляли всё гвоздями из игнатовского клондайка — железо оказалось отменное, не гнулось и не ломалось. Пётр ещё для верности обвязывал соединения верёвкой, промоченной в дёгте.

— Двадцать первый век прямо отдыхает, — пошутил я, глядя на эту надёжную, хоть и архаичную конструкцию.

Илья с Прохором между тем справились со своей задачей и подошли поглядеть на наше творение.

— Ничего колесо выходит, — одобрил Прохор, обходя его кругом. — Только вот как крепить будем к берегу?

— Об этом я уже думал, — ответил я, вытирая пот со лба. — Нужно будет соорудить крепкие опоры. Сделаем площадку над водой, плюсом укрепим распорками по диагоналям.

Работа спорилась, и я чувствовал, как растёт уверенность в успехе всего предприятия.

К обеду первая часть колеса уже была готова, она стояла, прислонённая к дубу как некий памятник нашей упёртости и терпения. Я отошёл на несколько шагов назад, прищурился, посмотрел критическим взглядом.

— Ну, вроде ровный получился, — пробормотал я, обходя конструкцию со всех сторон. — Даже, можно сказать, идеальный круг вышел.

Петька вытер пот со лба, оставив на коже древесную стружку, и гордо кивнул. Митяй тоже подошёл поближе, восхищённо разглядывая плоды нашего труда.

— Что ж, вроде вырисовывается, — сказал я, присаживаясь на большой камень у берега. — Мужики, перекур!

Митяй уже слышал от меня эту заветную фразу множество раз, поэтому тут же достал из прохладной тени корзину. Там, как всегда, лежали румяные пироги — на этот раз с капустой и яйцом. Кусок сала, толстый как ладонь, завёрнутый в чистую тряпицу. Квас в глиняном кувшине, ещё прохладный с утра.

Над рекой неторопливо летали стрекозы, и прочая живность — их крылья переливались на солнце как витражи. А солнце между тем пекло нещадно, как в настоящей сауне — влажность тут повышенная была, речная. Рубашки на всех промокли насквозь.

— Слушай, Петька, — сказал я, откусывая кусок пирога, — а как думаешь, выдержит такая конструкция как мы задумали речной поток?

— Выдержит, барин, — уверенно ответил мастер, жуя сало. — Дуб-то какой взяли, сердцевинный. Да и крепления железные, не подведут.

Митяй молча кивал, слушая нашу беседу и периодически поглядывая на полуготовое колесо с нескрываемым восхищением.

Перекусив и обсудив мелкие технические детали, распределили дальнейший план работ. Прохор с Ильёй должны были продолжать колоть доски, а мы с Петькой займёмся второй частью колеса — зеркальной копией первой.

— Главное, чтобы размеры точно сошлись, — повторял я. — Миллиметр в миллиметр, иначе вся конструкция будет бить и вибрировать.

— Понял, барин, — кивнул Петька. — По чертежу буду делать, одинаковые получатся. Потом еще примерим.

В итоге так и занялись каждый своим делом. Митяй был назначен старшим по хозяйственной части — принеси, подай, подержи. Парень оказался на удивление сообразительным помощником, схватывал всё с полуслова.

Работа спорилась. Петька орудовал инструментами как виртуоз, а я следил за точностью размеров, периодически сверяясь с чертежом. К середине дня вторая дуга была готова, к вечеру — вся вторая половина колеса.

— Вот это да! — присвистнул Митяй, когда мы установили обе части рядом. — Прям как две капли воды одинаковые!

Что очень радовало — размеры сошлись идеально. Поставили половинки колеса рядышком друг с другом, отошли подальше посмотреть на результат.

— Ей-богу, как щит какой-то богатырский, — пробормотал Прохор, любуясь творением наших рук.

— Илья Муромец позавидовал бы, — хмыкнул я.

Я так подумал: да, когда всё это дело закрутится, завертится от речного потока, мужики, наверное, ахнут от изумления. В деревне такого точно не видывали.

— Завтра будем соединять половинки, — сказал Петька, собирая инструменты. — А послезавтра можно и лопасти крепить начинать.

— Дело движется, — согласился я. — Глядишь, через пару недель и запустим.

В Уваровку уже возвращались, когда закат начал красить небо яркими мазками, как какое-то дорогое полотно в музее. Краски переливались от золотистого до багряного, отражаясь в речной воде.

Машка на этот раз встречала меня на крыльце особенно нарядная — в новом сарафане с мелкими цветочками, с крынкой холодного кваса в руках. Я, вспоминая документальную хронику, как всё это выглядело в былые времена, с важным видом подошёл к ней.

Принял квас из её рук, испил, крякнув с наслаждением, как настоящий боярин после трудового дня.

— Ну, солнце, ты меня прям как царевича встречаешь, — сказал я, подмигнув.

Она хихикнула, зарделась, а я обнял её крепко, чмокнул в макушку. Пахла она полевыми травами и домашним хлебом.

— Пойдём, Петька, чертежи ещё раз глянем, — позвал я мастера. — Завтра сложный день будет.

Он кивнул, и мы зашли в избу. Над горевшей лучиной, мерцающей жёлтым светом, ещё раз тщательно рассмотрели чертежи. Я указывал пальцем на некие важные моменты и детали, на которые стоило обратить особое внимание при сборке.

— Вот тут, видишь, соединение должно быть особенно прочным, — объяснял я. — Здесь вся нагрузка будет концентрироваться.

Петька несколько раз задумчиво почесал затылок, вникая в технические тонкости.

— Понял, барин. Железными скобами усилим, — наконец сказал он. — Сделаем, не сомневайтесь.

С этими словами он и ушёл в свою половину дома, унося с собой один из чертежей для утреннего изучения.

Я так умаялся за день, что едва коснувшись подушки, почувствовал, как Машка осторожно пристраивается рядом, ложится головой на моё плечо. Просто вырубился моментально. Её тепло убаюкивало лучше любой колыбельной, а за окном тихо скрекотали сверчки, словно напевая песню о завтрашнем дне.

Утром, едва солнце поднялось над крышами, похватав каравай с квасом для перекуса, мы с Петькой набрали металлических пластин из сарая Игната — добрых полтора десятка железных полос разной толщины — и снова двинули толпой к Быстрянке. Митяй тащил на плече длинную пилу, Илья нёс топоры, а Петр с Прохором волокли верёвки и клинья.

У речки долго выбирали подходящее бревно для главного вала — дело это ответственное, от него вся мельница зависеть будет. Перемерили все стволы, что выбирали для этой цели, пока наконец нашли то, что нужно. Длинный, ровный как стрела, сантиметров сорок в диаметре, без единого сучка и червоточины. Пётр, оценив бревно, довольно хмыкнул:

— Вот это дерево! Лет сто росло, не меньше. Из такого и корабельные мачты делают.

Взял топор и принялся методично снимать кору широкими, размашистыми ударами. Стружка летела во все стороны, обнажая светлую, крепкую древесину. Потом ещё прошёлся рубанком, выравнивая поверхность до идеальной гладкости. Я же тем временем прикидывал, как лучше крепить металлические пластины — защиту от трещин и усиление конструкции.

Разложил вдоль бревна железные полосы, показывая Петру расположение и способ крепления:

— Смотри, вот так будем прибивать, через каждые полметра. Гвозди длинные бери, чтобы насквозь проходили. И главное — в случае трещины металл должен держать всё бревно в кольцо, понимаешь? Как обруч на бочке.

Пётр кивал, внимательно слушая объяснения, уже прикидывая в уме последовательность работ.

Как тут вдруг прибежал запыхавшийся парнишка из деревни — Ванька, сын Степана. Весь красный, пот с лица вытирает рукавом:

— Барин, барин! — кричит ещё издалека. — Там приказчик от боярина Андрея в Уваровке ждёт вас! Уже с час сидит, всё спрашивает, когда вернётесь!

Тьфу ты, сплюнул я на землю от досады. Ну точно, не может день спокойно пройти без всяких помех. Дал мужикам чёткие указания на продолжение работ:

— Пётр, продолжай подгонять доски по размеру, которые вчера отметил. Митяй с Ильей, если успеете, то смотайтесь ещё брёвен набрать из дубравы — а то мало выходит, еще нужны. Да и берёзовых не мешало бы ещё привезти, они полегче будут. Прохор, ты смотри, чтобы никто не бездельничал, — подколол я нашего ворчуна.

Сам же, отряхнув руки от древесной пыли, направился в деревню. Шёл быстрым шагом, мысленно прикидывая, что за дела могли привести сюда отцовского человека. Ничего хорошего, это точно.

У меня во дворе, под той самой раскидистой яблоней, на скамье сидел приказчик — тощий мужик средних лет в потёртом, но чистом кафтане. Из себя вид такой корчил, будто он тут не меньше губернатора, а то и самого царя представляет. Спина прямая, подбородок задран, только глаза при этом отводил — видать, самому неловко за поручение.

Поравнявшись с ним и поздоровавшись достаточно сухо, я уселся напротив. Он достаточно официально, словно указ зачитывал, начал свою речь:

— Егор Андреевич, батюшка ваш, боярин Андрей Петрович крайне недоволен вашими… хм… действиями. Говорит, мол, этот непутёвый сын людей из другой деревни к себе забирает, чем порядки нарушает. Староста из Липовки к нему приходил на днях, жаловался горько. Мол, лучших работников переманивают.

Приказчик помолчал, явно готовясь к самому неприятному:

— Так вот, батюшка ваш строго-настрого передаёт: ещё раз узнает про такие дела — выгонит к чертям собачьим, так и велел передать слово в слово, хоть и бабка ваша, молила его не лезть к вам с наставлениями. Вы уж простите меня, Егор Андреевич, но передал так, как ваш батюшка велел, не смею ничего от себя добавлять.

Я хмыкнул, скрестив руки на груди, и внимательно посмотрел на этого бедолагу. Видать, самому тошно было такие речи произносить, но служба — она служба.

— Значится так, — сказал я, нарочито медленно и внятно, — батюшке моему так и передай, слово в слово. Староста Липовки — тот ещё ворюга и хитрец, как и Игнат был. Почему был? Потому что выгнал я его за воровство и обман, да еще и нападение. Пусть ещё радуется, что живым оставил. Так и скажи отцу моему. А ещё добавь от себя вот что: раз батюшка пустил меня в свободное плавание, дал землю и разрешил самому хозяйничать, то пусть и не контролирует каждый мой шаг. А в гости, если захочет повидаться по-родственному — милости прошу, всегда рад буду. Дом мой всегда открыт для семьи.

Приказчик весь пунцовый от смущения и неловкости торопливо закивал, видимо облегчённый, что обошлось без криков и рукоприкладства:

— Передам, Егор Андреевич, обязательно передам. А вы… того… не серчайте больно на старика. Откланялся почтительно, да и ускакал на своей лошади, поднимая облачко пыли. Машка же, слышавшая весь разговор и стоявшая поодаль, подбежала ко мне, обняла крепко за шею и тихо, с тревогой в голосе сказала:

— Егорушка, а что ж теперь будет-то? Не прогневается ли батенька твой?

Я обнял её покрепче, чувствуя, как дрожат её плечи.

— Всё будет хорошо, солнце моё, — улыбнулся ей ласково и поцеловал в лоб. — Всё будет лучше, чем было до этого, уж поверь мне. Мы своё дело делаем.