Я – Товарищ Сталин 3

Глава 16

Утро 16 февраля 1936 года в Асмэре разливалось жарким светом, заливая узкие улочки, где тени от низких домов с плоскими крышами, сложенных из выбеленного камня, падали на пыльную землю. В центре города, у здания итальянского штаба, с широкими окнами и мраморными ступенями, толпились солдаты, их белые мундиры были запылены, винтовки поблёскивали под солнцем. Рынок, в нескольких улицах отсюда, гудел: эритрейцы, в ярких одеждах, торговали зерном, манго, тканями, их голоса сливались с криками мулов и звоном церковных колоколов. В тени навеса, у деревянного прилавка, стояла Асмерэт, эритрейка с морщинистым лицом, в цветастом платье, её тёмные глаза нервно бегали по сторонам. Она теребила край платка, глядя на итальянского офицера, капитана Альберто Риччи, который стоял у входа в штаб, поправляя фуражку. Асмерэт, сглотнув, шагнула к нему и заговорила:

— Синьор капитан, я знаю, кого вы ищете. Полковника. Я видела его.

Риччи, обернувшись, прищурился, его глаза выдавали интерес:

— Говори, женщина. Где? Когда?

Асмерэт, опустив взгляд, ответила:

— Вчера вечером, синьор. Он заходил к Зэре, на окраине. Она… принимает мужчин. Я видела, как он вошёл в её дом.

Риччи, сжав кулак, шагнул ближе:

— Зэра? Кто она? Где живёт? Говори всё!

Асмерэт, отступив, указала дрожащей рукой в сторону холмов:

— На окраине, синьор, у глиняных домов. Её знают. Но я не хочу бед… Дайте мне что-нибудь за это.

Риччи, кивнув солдату рядом, сказал:

— Дай ей десять лир. И веди патруль к дому этой Зэры. Немедленно!

Рядовой Марио Ферри, худощавый, с каштановыми волосами, козырнул и повёл Асмерэт к казначейскому столу. Через полчаса патруль, десять солдат в белых мундирах, с винтовками, шагал по узким улочкам к окраине. Дома, сложенные из глины, с низкими крышами, теснились у подножия холмов, их стены были потрескавшимися, окна завешаны тканями. У одного из домов, с деревянной дверью, стояла Зэра, в простом красном платье. Она чистила миску, её тёмные глаза настороженно следили за улицей. Увидев солдат, она замерла, её сердце забилось быстрее. Марио, шагнув вперёд, крикнул:

— Ты Зэра?

Зэра, отступив к двери, ответила:

— Да, синьор. Что вам нужно?

Риччи, выйдя из-за солдат, сказал:

— Ты знаешь полковника ди Сальви. Где он? Говори, или пожалеешь!

Зэра, сжав миску, ответила:

— Он приходил, синьор. Но ушёл. Я ничего не знаю.

Риччи, махнув рукой, приказал:

— Взять её! В тюрьму!

Солдаты схватили Зэру, её руки связали верёвками, платье порвалось, когда она пыталась вырваться. Она крикнула:

— Я ничего не сделала, синьоры! Отпустите!

Марио, отводя взгляд, повёл её к повозке. Соседи, выглянув из домов, шептались на тигринья, их глаза были полны страха. Зэра, сидя в повозке, думала о матери и брате, о деньгах от ОГПУ, о мести итальянцам. Она знала, что молчание — её единственный шанс, но страх сжимал грудь.

В центре Асмэры, в приземистом здании тюрьмы, с толстыми стенами и решётчатыми окнами, Зэру бросили в сырую комнату. Пол, каменный, был холодным; стол, исцарапанный, покрыт пятнами; единственная лампа бросала тусклый свет. Сержант Винченцо Барди, коренастый, с жестоким взглядом, вошёл, вертя в руках нож с деревянной рукоятью. Его расстегнутый мундир, был запачкан пылью. Рядом стоял капрал Маттео Ланди, худощавый, с нервными движениями, его глаза бегали от Зэры к сержанту. Лейтенант Джулио Мартелли, с аккуратной бородкой, наблюдал у стены, его лицо было безразличным. Винченцо, шагнув к Зэре, привязанной к стулу, сказал:

— Назови имена, девка. Кто был с тобой? Куда дели полковника?

Зэра, стиснув зубы, ответила:

— Я была одна, синьор. Полковник ушёл. Я ничего не знаю.

Винченцо, усмехнувшись, провёл лезвием по её руке, оставив тонкий порез. Кровь потекла, Зэра вскрикнула, но глаза её горели решимостью:

— Бейте, синьор. Я ничего не скажу.

Маттео, стоя у двери, шепнул Джулио:

— Лейтенант, это слишком. Она не скажет.

Джулио, холодно взглянув, ответил:

— Продолжай, Винченцо. Мы узнаем правду.

В это время, на рынке, старик Гэбрэ, с седыми волосами и сутулой спиной, в потрёпанной рубахе, говорил с капралом Лаззаро, который обходил прилавки. Гэбрэ, теребя край ткани, сказал:

— Синьор, я видел троих у дома Зэры. Ночью. Они уводили кого-то на повозке.

Лаззаро, схватив его за плечо, спросил:

— Кто они? Где их найти?

Гэбрэ, опустив глаза, ответил:

— Не знаю имён, синьор. Один торгует кофе, у лавки. Другие с ним.

Лаззаро, кивнув солдату, крикнул:

— К лавке! Хватайте всех!

Патруль ворвался в лавку Мэазы, где мешки с кофе громоздились у стен. Абраха, сортировал зёрна. Тэкле стоял у входа, а Мэаза торговался с покупателем. Солдаты окружили их. Лаззаро схватил Мэазу:

— Вы были у дома девки! Где полковник?

Мэаза, подняв руки, ответил:

— Синьор, я торгую кофе. Ничего не знаю.

Лаззаро, ударив его в лицо, крикнул:

— Лжёшь! Тащите их!

Абраху и Тэкле связали, Тэкле шепнул:

— Абраха, они знают… Мы пропали…

Абраха, стиснув зубы, ответил:

— Молчи, Тэкле. Только молчи.

В тюрьме Абраху, Тэкле и Мэазу бросили в соседнюю комнату, пол был пыльный, а стены покрыты трещинами. Винченцо, войдя, ухмыльнулся, его нож сверкнул. Он сказал Абрахе:

— Здоровяк, говори. Где полковник?

Абраха, сжав кулаки, ответил:

— Я ничего не знаю, синьор.

Винченцо ударил Тэкле в живот, тот застонал:

— Пожалуйста… я не виноват…

Мэаза, рванувшись, крикнул:

— Оставьте его! Мы торгуем кофе, и всё!

Винченцо, полоснув ножом по руке Мэазы, сказал:

— Назови имена, или хуже будет!

Тэкле, корчась, шепнул Абрахе:

— Я не выдержу… Моя семья…

Абраха, сжав его плечо, ответил:

— Держись, Тэкле.

В Асмэре, в штабе, Родольфо Грациани стоял у карты, его глаза горели яростью. Он сказал Риччи:

— Альберто, что с допросами?

Риччи, теребя фуражку, ответил:

— Девка молчит, командующий. Но мы взяли троих. Винченцо их ломает.

Грациани, сжав кулаки, сказал:

— Выжмите из них всё! Они должны знать где Лоренцо!

В тюрьме Зэра, ослабевшая, сидела на стуле, кровь текла по руке. Винченцо, вернувшись, сказал:

— Твои друзья уже тут, рядом. Назови имена!

Зэра, с трудом подняв глаза, ответила:

— Я одна…

Маттео, ворвавшись, крикнул:

— Сержант, старик мог ошибиться!

Винченцо рявкнул:

— Они были у её дома! Бейте их!

В соседней комнате Абраха молчал, а Тэкле шептал:

— Я не хотел…

Мэаза, с кровью на губах, сказал:

— Тэкле, держись. Ради всех нас.

Утро 19 февраля 1936 года в провинции Шэньси, в глубине Китая, пробивалось сквозь пелену тумана, что стелился над холмами, покрытыми редкими бамбуковыми рощами, где листва, влажная от росы, шуршала под тёплым, липким ветром. Небо, серое, с тяжёлыми облаками, низко нависало над землёй, обещая ливень; первые капли, редкие и крупные, падали на рисовые поля, где молодая зелень, едва пробившаяся из земли, блестела в тусклом свете. Река, мутная, с илистыми берегами, текла медленно, её воды плескались о корни старых ив, чьи ветви, длинные и поникшие, касались поверхности, создавая рябь. Деревни, с глинобитными хижинами под соломенными крышами, теснились у подножия холмов, их стены, потрескавшиеся от солнца и дождей, были покрыты пятнами сырости. Дворы, заваленные корзинами с рисом, связками бамбука и глиняными кувшинами, гудели от голосов крестьян, чьи рубахи, выцветшие и потёртые, липли к телу от влажности. Погода, душная, с температурой, поднимавшейся к 25 градусам, приносила тяжесть в движения, а ветер, тёплый и влажный, нёс пыль по узким тропам, что вились между полями и рощами. В деревне Чанцзя, где десяток домов окружал старый амбар, переделанный под штаб коммунистов, кипела жизнь: бойцы в серых куртках, с винтовками, многие из которых были старыми и ржавыми, маршировали на поле, их шаги поднимали клубы пыли, смешанной с грязью, а команды командиров звучали резко, перекрывая шум ветра и далёкий плеск реки.

В центре деревни, у амбара с деревянными стенами, покрытыми трещинами и пятнами от дождей, стоял Ван Чжэн, 42-х летний командир отряда, коренастый, с короткими чёрными волосами, тронутыми сединой, и глубокими морщинами на лбу, вырезанными годами борьбы и бессонных ночей. Его тёмные глаза, внимательные, но усталые, следили за бойцами, отрабатывавшими манёвры на поле, где грязь уже хлюпала под ногами, а дождь начинал усиливаться. Его серая куртка, с потёртыми локтями, была застёгнута под горло, а лицо выражало тревогу, скрытую за маской решимости. Он думал о семье, оставленной в другой провинции, о письмах, которые не доходили, и о японцах, чья тень нависала над Шэньси.

Рядом, у грубо сколоченного стола, заваленного картами, исписанными чернилами, и донесениями, сидел Ли Юн, молодой и худощавый боец, его пальцы теребили ремень старой винтовки, чей затвор скрипел, словно жалуясь на годы службы. Его молодое лицо, с гладкой кожей, было напряжено, глаза бегали от Вана к полю, где неопытные бойцы путались в строю. Ли вспоминал свою деревню, сожжённую два года назад, и клятву, данную матери, — бороться до конца.

Чжан Мэй, 30-летняя разведчица, с короткими чёрными волосами, перебирала бумаги, её пальцы двигались быстро, а лицо оставалось сосредоточенным, скрывая страх, что её донесения могут опоздать. Она знала, что японцы близко, и каждый день приближал катастрофу.

Крестьянин Лю Хай, с мозолистыми руками и усталым лицом, принёс корзину с рисом, его рубаха, мокрая от работы, липла к спине, а глаза, тёмные и тревожные, следили за бойцами, словно ища в них надежду для своей семьи. Советский агент Григорий Волков, высокий, с седыми висками и строгим лицом, стоял у входа в амбар, его взгляд, холодный и цепкий, скользил по деревне, отмечая каждое движение. Он думал о Москве, о приказах начальства, о тонкой игре, которую вёл Сталин, следя за Японией и Европой.

Новые лица окружали штаб. Чэнь Линь, 20-ти лет, худой боец с горящими глазами, полный энтузиазма, но скованный страхом, сжимал винтовку, словно она была его единственной опорой. Он мечтал о славе, но каждый выстрел на учениях напоминал ему о смерти брата, убитого японцами. Сяо Фэн, крестьянка, с длинными косами и потёртой юбкой, стояла у амбара, её глаза, полные тревоги, следили за сыном, Лю Сяо, игравшим у реки с другими детьми. Она вспоминала мужа, пропавшего в прошлом году, и молилась, чтобы сын не увидел войны. Лю Сяо, с невинным взглядом, теребил палку, строя плот из веток, но его вопросы о японцах пугали мать.

Ветеран Хуан Вэй, 47-ми лет, с циничной улыбкой и шрамами на руках, чистил винтовку, его движения были автоматическими, а мысли — горькими, полными воспоминаний о прошлых поражениях.

Ван Лихуа, крестьянка, с усталым лицом и натруженными руками, несла воду в глиняном кувшине, её глаза выражали смесь веры в дело и отчаяния за будущее деревни. Чжао Мин, импульсивный боец, с быстрыми движениями и громким голосом, спорил с товарищами, его вера в победу была фанатичной, но необузданной. Цуй Фан, крестьянин, с худым лицом и бегающими глазами, стоял в стороне, его руки дрожали, когда он думал о японских агентах, обещавших ему рис за сведения. Мао Чжи, боец, с твёрдым характером, но внутренними сомнениями, проверял патроны, разрываясь между желанием сражаться и страхом за сестру, оставшуюся в другой деревне. Чжан Юй, старейшина деревни, с седыми волосами и мудрым, но усталым взглядом, сидел у хижины, его размеренный голос успокаивал крестьян, но в душе он боялся, что война уничтожит всё.

Ван Чжэн, оглядев бойцов, маршировавших в грязи, сказал Ли Юну:

— Юн, проверь, чтобы все были на позициях. Японцы не дадут нам времени на ошибки.

Ли, вскочив, ответил:

— Командир, мы стараемся, но винтовок не хватает. Половина не стреляет, патроны ржавые, затворы заедают.

Ван, сжав кулак, повернулся к Волкову:

— Григорий, Москва обещала помощь. Где же она? Мы не можем драться с пустыми руками.

Волков, шагнув к столу, ответил:

— Запрос отправлен, Ван. Молотов знает ваши нужды. Оружие и еда придут, но доставка через горы займёт недели.

Чжан Мэй, отложив донесение, вмешалась:

— Недели? Разведка видела японский патруль в пяти ли от реки! Они ближе, чем мы думали, Григорий. Июль — это точная дата, но они могут ударить и раньше.

Волков, посмотрев на неё, ответил спокойным тоном:

— Москва знает ваши потребности, Мэй. Но вы должны держать дисциплину. Слухи о предателях среди ваших уже дошли и до Москвы. Японцы платят за сведения, а крестьяне голодны и соглашаются сотрудничать с ними.

Ван, шагнув к нему, сказал голосом, дрожащим от гнева:

— Предатели? Назови имена, Григорий, если ты знаешь их. Я не потерплю крыс в отряде.

Волков, пожав плечами, ответил, его взгляд скользнул по карте:

— Пока это слухи. Но Цуй Фан вёл себя странно. Вчера его видели у реки, он говорил с чужаком.

Чжан Мэй, сжав кулак, сказала:

— Цуй? Я видела, как он шептался с кем-то. Если он предал, мы все пропали. Он же все про нас знает.

Ли Юн, сглотнув, сказал, его голос был полон тревоги:

— Командир, крестьяне боятся. Лю Хай говорил, что японцы жгут деревни. Если мы не защитим крестьян, они уйдут к врагу. Думая, что их оставят в живых.

Лю Хай, стоя у корзины с рисом, кивнул, его лицо было мрачным:

— Моя семья в соседней деревне, командир. Дети голодные, жена больна. Если японцы придут, что я им скажу?

Ван, посмотрев на него, ответил:

— Лю, мы сражаемся за вас. Собери крестьян, пусть помогают нам. Без них мы не выстоим.

Сяо Фэн, подойдя с кувшином воды, сказала:

— Командир, я верю вам. Но мой сын, Лю Сяо… Если война дойдёт до нас, где ему прятаться? Японцы ведь не посмотрят, что он ребенок.

Ван, встретив её взгляд, ответил, стараясь скрыть сомнения:

— Сяо, мы защитим вас. Но ты должна держать людей вместе. Говорить им, чтобы доверились нам. Страх — наш враг, как и японцы.

Ван Лихуа, ставя кувшин, добавила:

— Командир, я видела, как японцы жгли поля в прошлом году. Мы отдаём вам рис, но если еды не хватит, люди разбегутся.

Чжан Юй, сидя у хижины, сказал:

— Ван, крестьяне верят тебе. Но страх сильнее веры. Если Москва не поможет, японцы сметут нас.

Ван, сжав челюсти, ответил:

— Юй, мы найдём еду. Москва поможет. Держитесь.

На поле бойцы отрабатывали штыковой бой, их движения были неровными, многие, бывшие крестьяне, держали винтовки неуверенно, их руки скользили по прикладам. Дождь усиливался, капли барабанили по земле, грязь хлюпала под ногами, пыль смешалась с водой, образуя липкую жижу. Чэнь Линь крикнул Ли Юну:

— Юн, я готов драться за Китай! Но без патронов как? Москва нас бросила?

Ли, пробираясь через грязь, хлопнул его по плечу:

— Не бросила, Чэнь. Обещают поставить оружие. Держись. Мы выстоим.

Хуан Вэй, стоя рядом, чистил винтовку, его циничная улыбка не сходила с лица:

— Юн, не заливай. Москва думает только о себе. А мы тут с ржавыми винтовками, оставлены против японцев.

Чжао Мин, подбежав, крикнул:

— Хуан, если боишься, иди домой! Я готов драться, даже если винтовка сломается!

Хуан, сплюнув в грязь, ответил:

— Чжао, твоя храбрость кончится сразу же, когда японцы начнут. Вот увидишь.

Мао Чжи, проверяя патроны, сказал:

— Хуан, хватит. Мы все боимся. Но я не предам дело, даже если Москва не будет нам помогать.

Хуан, усмехнувшись, ответил:

— Мао, ты молод. Я видел, как люди умирают за дело. Без оружия оно ничего не стоит.

Чжан Мэй, подойдя к полю, крикнула бойцам:

— Держите строй! Японцы не будут ждать, пока вы научитесь стрелять!

Цуй Фан, стоя в стороне, смотрел на бойцов, его руки дрожали, а глаза бегали по сторонам. Он думал о японском агенте, обещавшем рис и безопасность за сведения о базе. Его жена была больна, дети голодали, и страх толкал его на предательство. Он шепнул себе:

— Прости, Ван… Я должен спасти семью.

Лю Сяо, у реки, теребил палку, строя плот, и спросил Сяо Фэн:

— Мама, а японцы придут? Они заберут нас с собой?

Сяо, прижав его, ответила:

— Не бойся, Сяо. Командир Ван защитит нас.

В штабе, у стола с картами, Волков сказал Вану:

— Ван, дисциплина падает. Если крестьяне не согласятся вам помогать уйдут, японцы раздавят вас без боя.

Ван, склонившись над картой, ответил:

— Я знаю, Григорий. Но без твоей Москвы мы — ничто. Когда придёт оружие?

Волков, посмотрев в окно, где дождь лил всё сильнее, ответил:

— К апрелю, если всё пойдёт гладко. Но Цуй Фан… Я видел, как он уходил к реке вчера. Проверь его.

Чжан Мэй, перечитывая донесение, сказала:

— Командир, японцы в пяти ли! Это ближе, чем мы думали. Если Цуй предал, они уже знают о нас.

Ван, ткнув пальцем в карту, ответил:

— Мы встретим их у холмов. Но без патронов… Григорий, что Москва говорит о японцах?

Волков, пожав плечами, ответил:

— Сталин следит за Японией. Он знает об угрозе. Но вы должны доказать, что стоите помощи.

Чжан, сжав кулак, сказала:

— Доказать? Мы теряем людей!

Ван, резко обернувшись, крикнул:

— Найдите Цуя! Если он с японцами, я сам его допрошу!

Лю Хай, шагнув вперёд, сказал:

— Командир, Цуй говорил с моей сестрой. Она видела его у реки с чужаком. Он сказал ей, что он боится за семью.

Ван, посмотрев на него, ответил:

— Лю, найди его.

К полудню дождь превратил поле в болото, бойцы вязли по щиколотку, их куртки промокли. Учения продолжались: бойцы отрабатывали манёвры, новобранцы путались, роняя оружие. Чэнь Линь, поскользнувшись, упал, его винтовка застряла в грязи. Он крикнул Ли Юну:

— Юн, как мы будем драться? Мы не готовы!

Ли, помогая ему встать, ответил:

— Чэнь, японцы не будут спрашивать, готов ты или нет. Вставай и иди.

Хуан Вэй, стоя в стороне, пробормотал:

— Это не учения, а цирк.

Чжао Мин, услышав, крикнул:

— Хуан, молчи! Лучше помогай, чем ныть!

Цуй Фан, стоя у реки, смотрел на воду, его сердце билось быстро. Он знал, что японский агент ждёт его в роще. Он шепнул себе:

— Прости, Ван… Моя семья умирает.