Я – Товарищ Сталин 3

Глава 9

Сергей сидел за столом, его френч был слегка помят, усы подрагивали, пока он набивал трубку табаком. Сегодня он ждал визита Борис Шапошникова, наркома обороны, чтобы обсудить с ним военные планы. Вскоре дверь открылась и в кабинет зашел Шапошников.

Сергей поднял взгляд на наркома, стоявшего перед ним, его голос был твёрдым:

— Борис Михайлович, реформа армии идет успешно. Новый призыв дал нам полмиллиона бойцов, верно? Армия теперь составляет два миллиона человек. Доложите, насколько мы готовы к большому шагу в плане создания армии, готовой решать любые задачи. И без общих слов — мне нужны только цифры и факты.

Борис Шапошников, стоял напротив стола, в военной форме, его очки поблёскивали на свету. Его пальцы, сжимавшие папку с бумагами, слегка дрожали. В последнее время он работал долго и без выходных, чтобы успеть выполнить все задачи, поставленные перед ним вождем.

Он сказал:

— Товарищ Сталин, реформа идёт, но с трудом. Новый призыв прошел успешно. Он дал нам дополнительно полмиллиона человек, армия теперь около двух миллионов. Но вот по вооружению пока все не так хорошо. Винтовок Мосина — один миллион, и они устарели. Танков тоже мало: Т-26 — около семи тысяч, БТ-5 — две тысячи. Т-26 устарели, 15 мм брони пробиваются легко, БТ-5 быстрее, но броня там слабая. Артиллерия — 76-мм пушки, около пяти тысяч, но транспорт… грузовиков не хватает, лошадей у нас больше, чем машин. Командиры — с ними тоже проблемы, треть без опыта, обучение отстаёт на три месяца.

Сергей, зажигая трубку, выпустил облако дыма, он прищурил глаза:

— Три месяца, говорите? Борис Михайлович, в Испании, у людей, земля под ногами горит уже сейчас. Республиканцы просят танки, артиллерию, людей. Мы не можем позволить фашистам их убивать. Я хочу отправить туда 50 тысяч наших военных — двести Т-26, сто пятьдесят БТ-5, пятьсот орудий, тысячу самолетов и побольше советников. Что скажете? И не говорите, что это невозможно, я слышал это слишком часто.

Шапошников, сжав папку, ответил:

— Пятьдесят тысяч? Товарищ Сталин, это очень много и это огромный риск. Армия не готова к такой операции. Т-26 — да, двести можем выделить, но половина требует ремонта. БТ-5 — тоже выделим сто пятьдесят, но запчастей мало. Да и число солдат слишком велико, мы сейчас не можем оголять наши границы, а много людей нам нужно на Дальнем Востоке, сдерживать японцев.

Сергей, постучав трубкой по столу, сказал:

— Борис Михайлович, я уже много раз в своей жизни слышал слово невозможно. Если бы каждый раз я сдавался перед обстоятельствами, то мы бы так и остались топтаться на месте и не провели бы ни одной реформы за последние годы. Мы должны сделать то, что говорю я. Поверьте, я вижу немного дальше, чем вы думаете.

Шапошников, выдержав небольшую паузу, сказал:

— Товарищ Сталин. Мы можем отправить советников увеличить число танков, но 50 тысяч солдат? Это истощит резервы. Логистика —это главный кошмар, порты под контролем французов и британцев. Если они введут блокаду, то мы окажемся в ловушке.

Сергей, улыбнувшись, сказал:

— Ловушка? Борис Михайлович, мы сделаем так, что в ловушку попадут фашисты, а не мы. Готовьте план по переброске войск, техники, орудий. И докладывайте мне незамедлительно, если у вас возникнут какие-то проблем. Об остальном позаботимся мы с Молотовым. А сейчас идите, работайте!

Шапошников кивнул головой:

— Я все сделаю, товарищ Сталин. Будет так, как вы хотите.

Он вышел из кабинета, оставив Сергея одного.

Сергей набил табаком трубку и вызвал к себе Молотова.

Вскоре раздался стук в дверь и через несколько секунд вошел Вячеслав Молотов. Зайдя в кабинет, он сказал:

— Иосиф, я говорил с французами и британцами по поводу Испании. Новости у меня нехорошие.

Сергей, подняв взгляд от лежавших на столе документов, его усы дрогнули, он сказал, с сарказмом:

— Нехорошие, Вячеслав Михайлович? Французы ноют, как обычно, а британцы пьют чай и качают головой? Рассказывайте, что говорят Блюм и Болдуин.

Молотов, поправив очки, сказал:

— Блюм сказал, что наше вмешательство разожжёт войну в Европе. Народный фронт слаб, он боится фашистов и своих генералов. Британцы — Болдуин и Иден, угрожают усилить флот в Средиземном море, если мы пошлём войска. Они создают комитет по невмешательству, требуют, чтобы мы присоединились. Санкции, блокада портов — это реальная угроза. И… я слышал, в нашем посольстве пропали две страницы конфиденциальных документов.

Сергей, постучал трубкой, глаза вспыхнули, он повысил голос:

— Пропали документы? Вячеслав Михайлович, это уже никуда не годится. Я скажу Бокию, чтобы разобрался с этими шпионами. Нам нужно чистить партию от кротов. А по поводу наших иностранных дел, то мы медлить не можем. Испания горит, фашисты Франко рвут республиканцев, а вы мне про комитеты? Мы отправим 50 тысяч солдат, отправим Т-26, БТ-5, орудия, советников. Что скажут их послы, когда наши танки будут на улицах Мадрида?

Молотов, сжал портфель, лицо напряглось:

— В Мадриде? Иосиф, это опасно. Франция закроет порты, Британия усилит флот. Можем отправить технику, советников — как в Китае. Но 50 тысяч? Это вызов всему миру. И если документы попали к фашистам…

Сергей встал. Он подошел к Молотову с трубкой в руке и сказал:

— Вызов? Вячеслав Михайлович, мир уже сам бросил нам вызов. Если Испания падёт, фашисты Франко победят, Муссолини захватит Абиссинию, то и Гитлер посмотрит в нашу сторону. Нельзя, чтобы фашисты почувствовали свою силу. Чтобы они думали, будто бы для них уготована легкая прогулка. Мы должны не дать им такой возможности. И никто, кроме нашей страны, не сможет им помешать. А это значит, что ответственность лежит на нас с вами, а не на британцах или французах. Только мы сможем их остановить.

Молотов, вытер пот со лба, он ответил, глухим голосом:

— Я все подготовлю, товарищ Сталин. Но если Европа ответит, а шпионы выдадут планы… это будет на нашей с вами совести.

Сергей, покачав головой, сказал:

— Совесть? Вячеслав Михайлович, о совести мы потом подумаем. Мы не можем колебаться, когда наша страна стоит перед величайшим вызовом в истории. И я знаю, мы победим. А сейчас иди, Вячеслав. И держи меня в курсе всех новостей.

Молотов вышел. Сергей слышал его быстрые шаги в коридоре. Оставшись один, Сергей зажёг трубку, его мысли путались: «Шпионы в стране, шпионы в посольстве, танки ломаются, Европа угрожает… Я из XXI века, но даже я не знаю, как это все разгрести». Он сжал кулак, сказал сам себе шепотом: «Но я вытяну. Испания — наш главный ход». Он постучал трубкой, глаза сузились, мысли продолжали кружиться в голове: «Если шпион в штабе, если Блюм или Болдуин заблокируют порты… нет, я не могу отступить».

Барселона в феврале 1936 года, пылала, словно факел, брошенный в сухую траву. Улицы, заваленные баррикадами CNT, где около пятидесяти тысяч бойцов держали позиции, и POUM с их десятью тысячами, гудели от криков, выстрелов и топота ног. Взрыв склада, где хранились боеприпасы, унёс жизни тридцати португальских наёмников и десяти мирных жителей, оставив дым и пожары, которые захлестнули город.

Рябинин крался через узкие переулки порта, его пальто промокло от морской сырости. Его глаза, усталые, но цепкие, шарили по теням в переулках, а пальцы сжимали револьвер. Барселона стояла на ушах: толпы бежали от пожаров, баррикады из досок, бочек и старых телег перекрывали улицы, а время, чтобы спастись от расправы фалангистов, утекало, как песок из разбитых часов.

Подпольщица Луиза, около тридцати лет, в потрёпанном платье, с короткими тёмными волосами и глазами, горящими решимостью, вынырнула из тени, её шаги были быстрыми, как у кошки. Она сказала резким голосом:

— Антонио, десять мирных погибли у рынка. Ты что, не предусмотрел, что взрыв убьет простых людей?

Рябинин, сжав револьвер, ответил:

— Луиза, мне надо было убрать их любой ценой. Но у них было слишком много снарядов, поэтому взрыв был сильнее, чем все предполагали. Но главное, что я все сделал. И я бил по фашистам, а не по рынку! Салазар шлёт наёмников, а ты мне лекции читаешь?

Луиза ответила деловым тоном:

— Забудь, некогда спорить. Письмо о POUM у тебя?

Рябинин вытащил мятый лист, где аноним указал на утечку из POUM о том, что Рябинин, он же Антонио Перес, не фалангист, а связан с республиканцами. Она, пробежав глазами, сунула бумагу в карман и сказала:

— Это меняет расклад. Теперь они будут искать тебя с удвоенной силой. Нам нужен третий причал, там будет судно до Марселя.

Они рванули через переулок, дым от пожаров резал глаза, а крики толпы заглушали шаги. Баррикады CNT, сложенные из досок, ящиков и старых телег, перекрывали пути. Луиза, указав на узкий проход между домами, сказала:

— Здесь завал, но можно пролезть. Бежим скорее, или мы оба пропали!

Рябинин рванул за ней через улицы, заваленные ящиками. Вскоре они были на месте. Луиза, остановившись у входа, шепнула напряжённым голосом:

— Ворота закрыты, Антонио. Надо попробовать пролезть через ящики.

Они пробирались через склад. Луиза ловко пробиралась вперед через лабиринты с грузами. Рябинин, чуть не застряв в узком проходе, упал и уронил ящик. Луиза, испугавшись, бросилась к нему:

— Антонио, ты в порядке? Нам нельзя шуметь, охрана может услышать.

Рябинин, поднявшись, старался идти как можно тише. Вскоре, Луиза остановилась и показала вперед:

— Спускаемся к третьему причалу, судно там. Рябинин, спустившись, почувствовал, как сердце бьётся быстро, как пулемёт. В любой момент их могли поймать и тогда им обоим конец.

Рябинин, ступив на палубу, прижался к борту, чувствуя, как судно качается под ногами. Порт Барселоны, пылающий за его спиной, растворялся в дыму, где крики сливались в сплошной рёв.

Луиза сказала:

— Судно отходит, Антонио, нам надо спрятаться!

Рябинин, скорчившись за ящиками с грузом, чувствовал, как судно дрожит, отрываясь от пирса Барселоны, где дым пожаров всё ещё клубился в ночи. Путь до Марселя занимал около пятнадцати часов, и каждая минута на борту была испытанием, где малейший шорох мог выдать их команде корабля. Луиза, присев рядом, коснулась его плеча, сказав тихим голосом:

— У рубки мелькнул фонарь — команда ходит. Мы ведь справимся, да?

Рябинин, сжав револьвер, кивнул:

— Справимся, Луиза. Ты же всегда находишь выход. Куда теперь?

Луиза шепнула:

— К трюму, Антонио. Там ящики с грузами. Идём.

Рябинин пополз за ней к ржавому люку, но палуба скрипнула под его весом. Он замер.

Луиза обернулась:

— Ничего, Антонио. Люк впереди, держись за мной.

Они нырнули в трюм, где ящики громоздились, как стены лабиринта. Рябинин, прижавшись к ящику, шепнул:

— Тесно тут, Луиза. Пятнадцать часов нам надо торчать в этом лабиринте.

Луиза показал вперед:

— Смотри, там есть закуток. Идём.

Они добрались до переборки, где узкий закуток между ящиками с грузами был тесным, как нора. Луиза, ловко проскользнув, указала на угол за бочками. Она шепнула:

— Здесь, Антонио. Затаимся. Ты в порядке?

Рябинин, втиснувшись в угол, кивнул.

Шаги прогремели над головой, и луч фонаря мелькнул в щели люка. Они затаились и старались не двигаться и не дышать.

Часы тянулись медленно. Пятнадцать часов пути до Марселя были полны напряжения, но Рябинин и Луиза, затаившись в закутке, обменивались тихими разговорами. Рябинин сказал:

— Луиза, если мы выберемся, я обязан тебе жизнью.

— Не надо мне твоей жизни. Просто держись, Антонио. Мы почти у цели.

Судно, скрипя, замедлило ход, и гул двигателей стал тише. Рябинин, прижавшись к ящику, шепнул:

— Это Марсель, Луиза? Мы сделали это?

Луиза, радостно кивнула:

— Марсель, Антонио. Мы доплыли.

Судно, качнувшись в последний раз, причалило к порту Марселя. Рябинин и Луиза, пережив пятнадцать часов в трюме, выбрались из укрытия. Главная опасность осталась позади.

Карл Вольф, под видом инженера Александра Петрова, шагал по заснеженной улице вечерней Москвы, где февральский ветер 1936 года хлестал в лицо, а серые здания, покрытые инеем, нависали, словно безмолвные стражи. Внезапно из-за угла вынырнули двое — хулиганы, их шаткая походка и мутные глаза выдавали хмель, но в их движениях чувствовалась скрытая цель. Высокий, с редкой бородой, ткнул пальцем в Вольфа, его голос был пьяный, с явной провокацией:

— Эй, умник! Куда спешишь? Поделись папироской.

Вольф, сохраняя хладнокровие, ответил спокойно, ровным голосом:

— Папирос нет. Идите своей дорогой.

Коренастый хулиган, с красным лицом и тяжёлым взглядом, шагнул ближе, дыхнув перегаром:

— Своей дорогой? А ты кто такой, чтобы нам указывать что делать? Покажи документы.

Вольф отступил на шаг, и спокойно сказал:

— Документы? Я инженер, иду с завода. Оставьте меня.

Высокий хулиган, покачнувшись, схватил его за рукав:

— Инженер? А ну, стой! Проверим, что за птица.

Вольф, пытаясь избежать конфликта, шагнул в сторону:

— У меня нет времени на споры. Дайте пройти.

Коренастый преградил путь:

— Покажи сумку, инженер, или хуже будет.

Вольф, понимая, что уход невозможен, сжал кулаки, и сказал с раздражением:

— У меня ничего, что вам нужно. Отойдите.

Высокий хулиган, ухмыльнувшись, толкнул его в плечо:

— Сначала разберёмся, кто ты такой! Бей его, Петя!

Коренастый замахнулся кулаком, и Вольф уклонился, схватив его руку, и рванул вниз, заставив хулигана рухнуть на колени. Высокий бросился на него, но Вольф, развернувшись, ударил локтем в грудь, отшвырнув его к стене. Вольф сказал:

— Уходите, пока целы. Я не хочу драки.

Высокий, сплюнув кровь, крикнул:

— Не хочешь? Поздно, инженер! Ты попался!

Тьму прорезал свет фонарей, и из двух машин вылезли люди. Четверо в чёрных шинелях окружили их, с винтовками наперевес. Один, с жёстким лицом и шрамом на брови, рявкнул суровым голосом:

— Стоять! Руки вверх, Петров! Ты задержан!

Вольф, поднял руки:

— Задержан? За что? Я защищался от хулиганов.

Сотрудник со шрамом, шагнув ближе, прищурился и сказал:

— Защищался? Мы знаем, кто ты, Александр Петров. Пошли, разберёмся.

Вольф, чувствуя, как ловушка ОГПУ захлопнулась, понял: хулиганы были подосланы. Кто-то в Германии сдал его, и эта драка — часть плана. Коренастый хулиган, держась за челюсть, буркнул пьяным голосом:

— Он первый начал, товарищи! Мы только спросили!

Вольфа схватили за руки, наручники щёлкнули на запястьях. Его поволокли к чёрному автомобилю, припаркованному у переулка. Вольф, сидя в тесной машине, чувствовал, как наручники врезаются в кожу. Он сказал:

— Это ошибка, товарищи. Я инженер, работаю на заводе.

Сотрудник со шрамом, сидящий спереди, обернулся:

— Инженер? Мы знаем, что ты шпион. На Лубянке расскажешь всё.

Вольф, сохраняя хладнокровие, ответил:

— Это я шпион? У вас нет доказательств. Я требую объяснений.

Худой сотрудник, сидящий рядом, наклонился к нему:

— Доказательства? Это ты скоро будешь рассказывать, а не мы тебе. Сиди тихо, Петров.

Машина мчалась по заснеженным улицам Москвы, где фонари бросали тусклый свет на сугробы. Вольф, глядя в окно, обдумывал варианты: побег невозможен, оказать сопротивление — это верная смерть.

Моральная дилемма сжимала его: раскрыть часть правды, чтобы выиграть время, или молчать, рискуя всем? Он выбрал молчание, но напряжение росло с каждой минутой. Воспоминания о тренировках в Абвере, о холодных ночах в Берлине, где его учили держаться под давлением, всплывали в голове, но Лубянка была иным испытанием. Автомобиль остановился у мрачного здания Лубянки. Вольфа выволокли из машины, провели через узкий коридор, где сырость и холод пробирали до костей, и втолкнули в тесную камеру с железной скамьёй. Пол был ледяным, стены — серыми, свет тусклой лампы едва пробивал мрак. Дверь лязгнула, и сотрудник со шрамом, стоя в дверях, сказал:

— Садись, Петров. Расскажешь, кто ты и зачем здесь.

Вольф, сев на холодную скамью, ответил:

— Я Александр Петров, инженер. Вы ошиблись.

Сотрудник, прищурившись, шагнул ближе:

— Ошиблись? Назови имена, или пожалеешь.

Вольф чувствовал, как сердце колотилось, но его лицо оставалось непроницаемым, он ответил тихим голосом:

— Имена? Я не знаю, о чём вы.

Худой сотрудник, войдя в камеру, хлопнул ладонью по столу:

— Кто твой куратор? Что ты искал в Москве, шпионское отродье?

Вольф выбрав тактику не признаваться, ответил:

— Я инженер. Работаю на заводе. Вы зря тратите время.

Сотрудник со шрамом, наклонившись, шепнул ему:

— Время? У нас его много, Петров. А вот у тебя его нет.

Вольф, глядя в глаза сотруднику, молчал, он понимал, что допросы будут все жестче.