Я – Товарищ Сталин 6

Глава 10

Дебре-Бирхан встретил Зевдиту пыльной тишиной, когда телега Абебе, скрипя колёсами, въехала в городок на закате. Солнце тонуло за холмами, окрашивая небо в багрово-золотые полосы, а воздух был пропитан запахом сухой травы, еле уловимого дыма от костров и слабого аромата эвкалипта. Зевдиту, прижавшись к мешкам с зерном, чувствовал, как пот пропитывает его рубаху, стекая по спине и слипая волосы на лбу. Его пальцы судорожно сжимали узел с золотыми монетами и драгоценными камнями — агатами и гранатами, завёрнутыми в старую ткань, пропахшую специями. Сердце колотилось, каждый шорох — треск ветки, крик птицы, далёкий лай собаки — заставлял его вздрагивать, а воображение рисовало тени британских солдат или немецких агентов, идущих по его следу. Он сбежал из Аддис-Абебы, но страх, как цепь, тянул его назад. Британцы знали его имя — ошибка, когда он назвался охраннику миссии, теперь висела над ним, как петля. Немцы ждали письма, которое он не доставил, и их холодные глаза обещали расплату. Дебре-Бирхан с его глинобитными хижинами был последним убежищем, но даже здесь Зевдиту чувствовал себя загнанным зверем.

Абебе остановил телегу у дома Асфау — низкой хижины с потрескавшимися глинобитными стенами, крышей из соломы и жести и дверью, сколоченной из старых досок, висевшей криво на ржавых петлях. Зевдиту спрыгнул, его ноги дрожали от долгой дороги и напряжения. Он бросил вознице ещё одну монету.

— Ни слова, — прошипел он. — Ты меня не видел.

Абебе поймал монету, его морщинистое лицо осветилось хитрой улыбкой, обнажившей щербатые зубы.

— Я вожу зерно, а не людей, — буркнул он, щёлкнул поводьями, и телега, подняв облако пыли, покатилась прочь, оставив Зевдиту одного в сгущающихся сумерках.

Он постучал в дверь, стараясь не привлекать внимания. Стук был тихим, почти робким. Дверь скрипнула, открываясь, и на пороге появился Асфау — сухощавый старик с лицом, будто вырезанным из старого дерева, и глазами, в которых читалась смесь любопытства, недоверия и лёгкой алчности. Его седая борода топорщилась, а в руках он держал палку, на которую опирался, словно готовясь к защите или к тому, чтобы прогнать незваного гостя.

— Зевдиту, — протянул Асфау, в его голосе сквозила настороженность. — Что за беда привела тебя сюда? Ты выглядишь, как человек, за которым гонится смерть.

— Без вопросов, дядя, — отрезал Зевдиту, протискиваясь внутрь, не дожидаясь приглашения. Мерон, жена Асфау, сидела у очага, помешивая варево в глиняном горшке; её движения были размеренными, но глаза внимательно следили за гостем. Двое молодых мужчин — двоюродные братья Зевдиту, Текле и Йосеф, — лениво лежали на циновках в углу, их взгляды были насторожёнными, почти враждебными. Они переглянулись, когда Зевдиту вошёл, и в их молчании чувствовалась угроза. — Мне нужно укрытие. Нужно побыть здесь несколько дней, может, больше.

Асфау прищурился, его пальцы крепче сжали палку, будто проверяя её прочность.

— Укрытие? От кого ты бежишь? Слухи из города дошли даже сюда, Зевдиту. Говорят, ты связался с чужаками — англичанами, немцами, кто их разберёт? Что ты натворил, племянник?

Зевдиту вытащил золотую монету из узла, стараясь не показывать, сколько у него ещё. Металл блеснул в тусклом свете, пробивавшемся через щели в стенах, и глаза Асфау на миг загорелись, выдав его алчность.

— Это за молчание, — сказал Зевдиту, вкладывая монету в ладонь дяди. — И за место для сна. Я не принесу беды, если ты сделаешь, как я прошу.

Асфау повертел монету в пальцах, его лицо смягчилось, но подозрение не исчезло.

— Спать будешь в задней комнате, — сказал он, кивнув в сторону узкого прохода. — И держи свои дела подальше от моего дома. Моя семья не должна страдать из-за твоих ошибок.

Зевдиту кивнул. Текле и Йосеф переглянулись снова, и Зевдиту чувствовал их насторожённость. Он прошёл в заднюю комнату — тесное помещение с земляным полом, соломенной циновкой и тонким одеялом, пропахшим плесенью. Он опустился на циновку, сжимая узел, и выдохнул, пытаясь унять дрожь в руках. Здесь он был в безопасности — пока.

Ночь в хижине была мучительной. Зевдиту ворочался на жёсткой циновке, сон приходил урывками, разрываемый кошмарами. Ему снились глаза лейтенанта Дитриха и голос майора Вёлькнера, обещающий смерть за предательство. Снилось, как британцы заходят в его лавку, выворачивая мешки с перцем и находя письмо, спрятанное под грудами ярких тканей. Он просыпался в холодном поту, прислушиваясь к каждому звуку — скрипу половиц, шуму ветра за окном, далёкому лаю собак. Хижина казалась клеткой, но за её стенами ждала ещё большая опасность — британцы, немцы, местные, подкупленные за горсть монет. Он сжимал узел, чувствуя тяжесть золота, и шептал молитвы, хотя вера давно покинула его сердце.

Утро пришло с запахом свежеиспечённой инджеры и горького кофе, который Мерон варила на очаге. Асфау сидел на пороге, покуривая трубку, его глаза следили за улочкой, будто ожидая незваных гостей. Текле и Йосеф ушли на рынок, бросив на Зевдиту взгляды, полные подозрения. Он ел молча, разрывая инджеру и макая её в жидкий соус из чечевицы.

— Сколько ты пробудешь? — спросил Асфау, выпуская облако дыма из трубки.

— Несколько дней, — ответил Зевдиту, не поднимая глаз от глиняной миски. — Я уйду, как только смогу. Мне нужно… собраться.

Асфау хмыкнул, его пальцы постучали по трубке, выбивая пепел.

— Уходи скорее. Люди говорят, что чужаки рыскают по дорогам. Англичане, немцы — кто их разберёт? Но они ищут кого-то. И я не хочу, чтобы они заявились в мой дом.

Зевдиту стиснул зубы, его пальцы сжали край циновки под собой. Он знал, что слухи из Аддис-Абебы могли долететь и сюда, как пыль, поднятая ветром. Меконнен, этот тощий предатель с рынка, наверняка разболтал его имя за ещё одну монету. Или кто-то из торговцев заметил его бегство, когда он пробирался к телеге Абебе. Он должен был затаиться, но сидеть в четырёх стенах было невыносимо. Страх и бездействие грызли его.

День тянулся медленно. Зевдиту то и дело подходил к окну, выглядывая в щель между ставнями, которые скрипели от каждого прикосновения. Улочка была спокойной: женщины несли воду в глиняных кувшинах, дети гоняли коз, старик с палкой ковылял к рынку. Он перебирал в уме планы: уйти на север, в Дэссе, где можно затеряться среди холмов, или дальше, в горы, куда война ещё не добралась, а люди не задают вопросов. Золото и камни в узле обещали новую жизнь. Но он знал, что деньги — это ещё и приманка для предателей, и Асфау, Текле, Йосеф, даже молчаливая Мерон могли продать его за меньшее, чем он заплатил.

К полудню жара стала невыносимой. Зевдиту сидел в задней комнате, пересчитывая монеты в тусклом свете, пробивавшемся сквозь щели в стене. Каждая монета была тяжёлой, холодной, её блеск манил, обещая безопасность, но каждый звяк металла напоминал ему о цене, которую он уже заплатил. Он спрятал узел под циновку, прикрыв его старой тряпкой, и попытался успокоиться, но его пальцы дрожали, а мысли путались. Асфау вошёл, его глаза были насторожёнными, как у ястреба, высматривающего добычу.

— Ты платишь хорошо, — сказал старик, садясь на корточки у порога комнаты. — Но я не дурак, Зевдиту. Ты вляпался в большую игру. Англичане или немцы — кто бы ни был, они найдут тебя. А я не хочу, чтобы мой дом стал их мишенью. Мерон боится, братья шепчутся. Ты понимаешь, что это значит?

— Я уйду скоро, — ответил Зевдиту. — Дай мне день-два. Никто не знает, что я здесь.

Асфау покачал головой.

— Люди болтают, Зевдиту. Торговцы на рынке, возницы, даже дети — слухи бегут быстрее ветра. Будь осторожен, племянник. Я не хочу твоей крови на своём пороге.

Зевдиту кивнул, но его мысли были далеко. Он представлял, как британцы перекрывают дороги, их автомобили пылят по тропам, а солдаты с винтовками проверяют каждого путника. Он видел, как немцы посылают своих агентов, их холодные глаза ищут его в толпе. Он должен был двигаться, но страх приковывал его к месту. Он провёл остаток дня в комнате, прислушиваясь к каждому звуку.

К вечеру напряжение стало невыносимым. Зевдиту решил разведать обстановку, чтобы убедиться, что городок всё ещё безопасен. Он выскользнул во двор, когда Асфау дремал на пороге, а Мерон хлопотала у очага. Улочка была пустынной, лишь козы бродили в пыли, да вдалеке слышался смех детей, играющих у колодца. Он прошёл несколько шагов, прячась в тени хижин, и остановился у старого забора, где женщины собирались по утрам, чтобы набрать воды. Никого. Только ветер шевелил сухую траву. Он вздохнул, пытаясь убедить себя, что опасность осталась в Аддис-Абебе, но в глубине души знал: она ближе, чем кажется.

Утро следующего дня началось с обычной суеты. Мерон готовила инджеру, её движения были такими же размеренными, Асфау сидел на пороге, покуривая трубку, его глаза следили за улочкой, будто он ждал беды. Текле и Йосеф ушли на рынок. Зевдиту проснулся с головной болью, его тело ныло от напряжения, а горло пересохло, несмотря на кружку воды, которую Мерон молча поставила рядом. Он поел быстро, почти не чувствуя вкуса, и решил остаться в хижине, пока не придумает план.

К полудню он услышал низкий гул мотора, далёкий, но приближающийся, как рокот надвигающейся бури. Его сердце сжалось, кровь отхлынула от лица. Он подбежал к окну, прильнув к щели в ставнях, и увидел чёрный автомобиль, покрытый пылью, остановившийся в конце улочки. Из него вышли трое: двое в штатском, но с военной выправкой, и один в форме британского офицера, его кепи было низко надвинуто на глаза. Зевдиту узнал его — тот же офицер, что допрашивал торговцев на рынке в Аддис-Абебе. Они нашли его. Паника захлестнула его, как волна, смывающая всё на своём пути.

Он схватил узел, сунул его за пазуху и бросился к задней двери, его ноги дрожали, но адреналин гнал его вперёд. Асфау перехватил его на пороге, его глаза горели гневом и страхом.

— Что ты натворил? — прошипел старик, хватая Зевдиту за руку, его пальцы впились в него. — Ты привёл их сюда, глупец!

— Пусти! — Зевдиту вырвался, толкнув дядю так, что тот пошатнулся. — Не говори ничего, если хочешь жить!

Он выскользнул в узкий переулок, заросший сорняками и усыпанный мелкими камнями. Жара давила, пот заливал глаза, но он бежал, пригибаясь к земле, его дыхание было рваным, будто лёгкие разрывались. Улочка вилась между хижинами, и он надеялся добраться до полей, где мог бы спрятаться среди высокой травы или акаций. Но шаги за спиной становились громче — тяжёлые, быстрые, уверенные, как поступь хищника. Он оглянулся и увидел двух агентов в штатском, их лица были суровыми, а руки сжимали оружие, поблёскивающее в солнечном свете. Зевдиту свернул за угол, споткнувшись, и бросился к низкой стене, надеясь перемахнуть через неё и раствориться в лабиринте переулков.

Но третий мужчина, широкоплечий и быстрый, перехватил его. Он схватил Зевдиту за запястье, вывернув руку так, что тот вскрикнул от боли, которая пронзила его. Узел выпал, монеты звякнули, рассыпаясь по пыли, их блеск был насмешкой над его надеждами. Офицер шагнул вперёд.

— Зевдиту Гобезе, — сказал он на ломаном амхарском. — Ты едешь с нами. Хватит бегать.

Зевдиту попытался вырваться, но второй агент схватил его за другую руку, их хватка была железной, и они поволокли его к машине, его ноги скользили по пыли, оставляя борозды. Асфау стоял в дверях, его лицо было смесью страха, гнева и бессилия, а Мерон и вернувшиеся с рынка Текле и Йосеф наблюдали из тени, их взгляды были пустыми, будто они уже отреклись от него. Офицер поднял узел, взвесив его в руке, и его губы дрогнули в лёгкой усмешке.

— Неплохой улов для торговца специями, — сказал он, бросая узел одному из агентов. — Объяснишь в миссии. И лучше говори правду, если хочешь жить.

Зевдиту засунули в машину. Мотор взревел, и автомобиль рванул прочь, поднимая облака пыли. Зевдиту сидел, его мысли путались, а сердце колотилось так, что казалось, оно разорвёт грудь. Он был в ловушке, и выхода не было. Британцы знали слишком много, а немцы, узнав, что он у них, не остановятся, пока не доберутся до него. Он закрыл глаза, пытаясь вспомнить лицо матери, её тёплую улыбку, но видел только лица Дитриха, Вёлькнера, британских солдат, окружавших его, как волки.

Поздно ночью в Дебре-Бирхан появился другой автомобиль — чёрный «Мерседес», его двигатель тихо урчал в тишине. Лейтенант Ханс Дитрих вышел, его пальцы нервно теребили ремень. Фриц, коренастый агент с лицом, будто высеченным из камня, следовал за ним. Они приехали по наводке Меконнена, который проболтался о родственниках Зевдиту в пьяной болтовне на рынке. Дитрих чувствовал, как время ускользает — если Зевдиту поймали британцы, он мог заговорить, и вся операция с заложниками, тщательно выстроенная Вёлькнером, рухнет, как карточный домик. Берлин не простит, а Вёлькнер сделает так, что Дитрих пожалеет о своём рождении.

Они подошли к хижине Асфау. Дитрих постучал, его рука лежала на кобуре, пальцы были готовы выхватить пистолет. Дверь открыл Асфау, его лицо выражало страх, глаза метались, как у загнанного зверя. Он сразу понял, кто перед ним, и его голос дрожал, когда он заговорил, не дожидаясь вопроса. — Зевдиту нет, — сказал он, его руки поднялись, будто защищаясь. — Его забрали. Часов шесть назад. Англичане. Чёрная машина, трое мужчин. Я ничего не знаю!

Дитрих сжал кулаки, его очки съехали на кончик носа, и он поправил их резким движением.

— Куда они его увезли? — рявкнул он, его амхарский был грубым, но понятным. — Говори, старик, или пожалеешь.

Асфау пожал плечами, его руки дрожали.

— Не знаю. Они не говорили. Взяли его и уехали. Клянусь, я ничего не сделал!

Фриц шагнул вперёд, его массивная фигура заполнила дверной проём, и Мерон, стоявшая у очага, вскрикнула, прижав руки к груди. Текле и Йосеф напряглись, их пальцы сжались в кулаки, но они не двинулись, замерев под тяжёлым взглядом Фрица.

— Ты врёшь, старик? — прорычал Фриц, наклоняясь ближе, его дыхание пахло табаком. — Где он? Что ты скрываешь?

Асфау покачал головой, его голос стал выше, почти жалобным.

— Клянусь, они забрали его! Я сказал ему, чтобы он ушёл, но он не успел. Англичане пришли слишком быстро!

Дитрих кивнул Фрицу, и тот ворвался в хижину. Он перевернул циновки, вытряхнул корзины с зерном, разбросал старые тряпки, но нашёл только пыль и несколько медных монет, валявшихся под циновкой, где спал Зевдиту. Никаких следов письма, никаких улик. Дитрих выругался про себя, его лицо побелело, а пальцы сжались так, что побелели костяшки. Они опоздали. Британцы были на шаг впереди, и это означало, что Зевдиту, вероятно, уже в миссии, под допросом, его язык развязывается под давлением британских офицеров.

— Он у них, — сказал Дитрих, повернувшись к Фрицу, его голос был низким, в нём дрожала ярость. — Если он заговорит, мы потеряем Грейсона. Надо доложить Вёлькнеру. Немедленно.

Фриц кивнул, его лицо было мрачным, как грозовая туча. — А что с этими? — Он указал на Асфау и его семью, которые стояли, замерев, словно боясь дышать.

Дитрих посмотрел на старика, чьи глаза метались от страха, на Мерон, прижимавшую ладони к лицу, на Текле и Йосефа, чьи кулаки были сжаты, но взгляды опущены.

— Оставь их, — сказал он. — Они ничего не знают. Нам нужно в Аддис-Абебу. Быстро.

Они вернулись к машине, и «Мерседес» умчался в ночи. Асфау рухнул на пороге, его руки дрожали, а Мерон обняла его, шепча что-то утешительное. Текле и Йосеф молчали, их лица были напряжёнными, глаза следили за удаляющимися огнями автомобиля.

В британской миссии в Аддис-Абебе ночь была жаркой и душной. Зевдиту втолкнули в комнату для допросов — голое помещение с деревянным столом, двумя стульями и лампой, чей резкий свет бил по глазам. Его руки были связаны верёвками, которые врезались в кожу, пот стекал по спине, пропитывая рубаху, а сердце колотилось так, что казалось, оно разорвёт грудь. На столе лежал конверт — тот самый, что он спрятал в лавке под грудами тканей, его края были помяты. Рядом был его узел, разобранный, с золотыми монетами и драгоценными камнями, разложенными на столе, как улики. Их блеск был насмешкой над его надеждами на спасение. Лейтенант Брукс и капитан Резерфорд сидели напротив, их лица были суровыми, но в глазах читалась усталость — они тоже не спали, их нервы были натянуты, как струны. Консул Келсфорд вошёл последним, его усы дрогнули, когда он бросил на Зевдиту тяжёлый взгляд, полный гнева и нетерпения.

— Ты влип, Зевдиту, — начал Брукс, постукивая пальцем по конверту. — Это твоё письмо. Склад, полночь, «Тень орла». Три саквояжа с золотом. Ты работаешь на немцев. Назови нам имена и место. Где держат сэра Эдварда Грейсона?

Зевдиту сглотнул, его горло пересохло, слова застревали. Он знал, что ложь не спасёт — они нашли письмо, нашли золото, и его бегство в Дебре-Бирхан только укрепило их подозрения. Но правда была смертным приговором. Если он назовёт Дитриха или Вёлькнера, немцы найдут его, даже в тюрьме, их длинные руки достанут его из-под земли. Если промолчит, британцы не пощадят — их терпение истекало.

— Я… я только курьер, — выдавил он. — Мне дали письма, сказали доставить. Я не знаю, где заложники. Клянусь, я ничего не знаю!

Резерфорд наклонился ближе, его глаза сузились.

— Не лги, Зевдиту. Ты сбежал с мешком золота. Ты знал, что мы тебя ищем. Кто твой хозяин? Дитрих? Вёлькнер? Или кто-то выше?

Зевдиту вздрогнул, услышав имена, его пальцы сжались в кулаки, ногти впились в ладони. Они знали слишком много, их сеть была шире, чем он думал. Его глаза метнулись к Келсфорду, который стоял у стены, скрестив руки, его лицо пылало от гнева, пот блестел на висках.

— Хватит тянуть время! — рявкнул Келсфорд, ударяя кулаком по столу, от чего монеты подпрыгнули. — Немцы знают, что ты у нас. Они обыскали твою лавку, пока ты бегал. Если ты не заговоришь, мы отдадим тебя им. И поверь, они не будут так добры, как мы.

Зевдиту почувствовал, как кровь отхлынула от лица, его кожа стала холодной, несмотря на жару. Немцы уже искали его. Он представил Вёлькнера, его голубые глаза, холодные, как лёд, и голос, обещающий смерть. Он был между двух огней, и оба были готовы сжечь его дотла. Его мысли путались, страх сжимал горло, но он знал, что молчание — это конец. Он должен был дать им что-то, но что?

— Я не знаю, где Грейсон, — повторил он. — Дитрих… он дал мне золото. Сказал доставить письмо и молчать. Встречались в таверне, на рынке, в задней комнате. Это всё, что я знаю.

Брукс записал что-то в блокнот, его перо скрипело по бумаге.

— Хорошо. Таверна. Назови её. Кто ещё был там? Что ты видел?

Зевдиту заколебался, его глаза метались по комнате, ища выход, которого не было. Он открыл рот, но замер, когда дверь распахнулась, и вошёл солдат с листом бумаги, его лицо было напряжённым.

— Сэр, — сказал он, обращаясь к Келсфорду. — Срочное. Наши люди на рынке сообщают: немцы ищут Зевдиту. Они были в Дебре-Бирхане, но опоздали. Теперь они возвращаются сюда, и, судя по всему, они в ярости.

Келсфорд сжал кулаки, его лицо побагровело.

— Чёрт возьми, Брукс, они близко! Заприте его. Мы вытрясем правду позже. И удвойте охрану — если немцы попробуют его достать, мы будем готовы.

Агенты схватили Зевдиту и поволокли его по коридору в подвал, где холодный каменный пол и ржавая решётка уже ждали его. Дверь камеры захлопнулась с лязгом, эхо ударило по ушам, и он остался один, в темноте, с запахом сырости. Он опустился на пол, обхватив колени, и закрыл глаза, его тело дрожало, как лист на ветру. Его жизнь висела на волоске, и он знал, что следующий допрос будет жёстче. А он — лишь пешка, которую скоро смахнут с доски, и в темноте камеры он шептал молитвы, но слышал только голос собственного страха, отмеряющий его последние часы.