Я, Великий И Ужасный

Глава восемнадцатая

— Хорошо, Сонаваралингатаки — повторяет, наверное, двадцатый раз за не столь уж и долгий разговор мой собеседник, согласно пожимая плечами.

— Что ты должен сказать почтенному Кушме-Шушче? — экзаменую напоследок своего агента.

— Я должен сказать сотнику Кушме-Шушче, начальнику охраны господина Мудаи-Хитвы, посланника Повелителя Четырёх Берегов Тишпшок-Шшивоя, да будут благосклонны к нему боги, следующее: "Старший писец Тхурва-Шурым и его родич Падла-Шурым занимаются воровством и перепродажей в Страну Чёрных чибаллы, коею богами хранимый и опекаемый господин наших судеб делится со своей младшей и любимой сестрой, местной правительницей. Будучи верным слугой Повелителя Четырёх Берегов, да пребудет с ним благословение богов, я считаю своим долгом донести о данном обмане. Обращаюсь к сотнику Кушме-Шушче, будучи уверенным в его честности и непричастности к этому воровству".

— Как ты узнал о нехороших делах с чибаллой, Чиншар-Шудо? — продолжаю проверять, насколько хорошо выучил свою роль худощавый вохеец с бегающими глазами.

— Я служу капитаном на фошхете, принадлежащем типулу-таками Раминаганиве. Мы перевозим разные грузы. В том числе, часто чибаллу в Тин-Пау, на юге острова. И там недавно увидел, как её грузят на тагирийский корабль.

— Ладно. Иди — говорю. Чужеземец, известный по всему западному побережью Пеу как Чиншар-Шудо, встал с циновки, поклонился и исчез за дверью. Я же остался сидеть в классной комнате "вохейского дома". Занятий в Обители Сынов Достойных Отцов пока не было: шли "длинные" каникулы, ученики отправились практически в полном составе в ознакомительный поход по рудничной зоне. А первый выпуск моего "питомника элиты" приступил к служению Великому Пеу.

В общем-то, официально именно на торжественное мероприятие в связи с выходом во взрослую жизнь тринадцати будущих офицеров и чиновников, а также священника и "ботаника" мы с Солнцеликой и Духами Хранимой и прибыли в Мар-Хон. Ну а что попутно я имел множество бесед с самыми разными людьми, вполне естественно — работа у Сонаваралинги-таки такая.

Приём капитана одного из принадлежащих казне кораблей каботажного плавания выглядел на фоне череды посетителей вполне буднично. Как и отсутствие при разговоре моего верного секретаря — ну не всегда Кутукори может быть возле босса, ему и поесть нужно, и в туалет сходить. А что общение с Чиншаром-Шудо затянулось несколько дольше обычного — так все знают о любви полубезумного полусоная к рассказам заморских чужаков о далёких землях.

Ведь как будто чуял я, когда в первые же месяцы "дружбы" с Тушхами перестроил систему работы с оловом. Все те, кого окружающие знали как "моих людей", от контроля над его перевозкой из Мар-Хона в Тин-Пау и погрузкой на тагирийские корабли были отстранены. В Тинсоке заведовал всем Падла-Шурым, двоюродный брат старшего писца при вохейском посольстве. А здесь отправкой металла на юг рулит Тубомуй, один из самых горластых поборников независимости Вэйхона. Причём распоряжения об отгрузке слитков он получает от помощника посла.

Разумеется, на всех этапах транспортировки было кому приглядеть за подставными фигурами, мнящими себя важными шишкам. Непонятной национальности и неясной биографии чувак, назвавшийся при появлении в мархонском порту Чиншаром-Шудо, один из таковых. Большинство из сталкивающихся с ним купцов, тенхорабитов и служащих нам наёмников были уверены, что назвавшийся вохейским именем не то тоутец, не то ещё кто, ранее промышлял непостыдным для настоящего мужа промыслом "берегового пастуха". А на Пеу он оказался, скорее всего, спасаясь от властей. Что выглядело вполне правдоподобно. Для пиратов Внутриморья настали нелёгкие времена: вохейцы, практически запертые в Шщукабе тюленеловами, от этого зверели и вымещали злобу на бедных "джентльменах удачи", мешающих, дескать, торговле. Добавьте к этому массовое вооружение царских кораблей пушками, в случае меткого выстрела разносящими в щепки баркасы бронзововековых флибустьеров, и "береговым пастухам" можно было только посочувствовать. Но это, если бы я не помнил ощущение бессилья и отчаяния, когда где-то возле Тоута смотрел на приближающиеся пиратские лодки, стоя на палубе попавшего в штиль парусника. Так что не жалко мне тамошних "флинтов" с "сильверами".

Чиншар-Шудо оказался в Мар-Хоне в самый подходящий момент — только что на воду спустили первый фошхет, и шёл набор команды. Шонек оповестил меня, что должен прибыть надёжный человек, сведущий в морском деле. А я как раз искал тайного агента для присмотра за перевозкой чибаллы. Потому после беседы с новеньким тенхорабитом в присутствии Вестника предложил ему поработать в таком качестве. Тот тут же согласился.

Дальше осталась сущая формальность: Хурак-Чикна, дослужившийся в Оловянной компании до капитанской должности на одном построенных в Тоуте шухонов, и как раз находящийся на Пеу, проэкзаменовал вновь прибывшего и выдал своё заключение — кандидат вполне способен справиться с обязанностями командира каботажного судна.

Возил он разные грузы: корнеплоды из Тинсока, медь с бронзой и железо из Талу, соль из Ванка, ну и частенько олово из главного порта нашего острова — как поближе к рудникам, так и на юг, на перевалочные склады в Тин-Пау. Будучи человеком общительным, легко заводил друзей по всему побережью, а потихоньку оброс и клиентурой: одному привезти пару металлических ножей, для другого передать связку ракушек или редких перьев дальнему родственнику в нескольких днях пути, третьего подбросить до Мар-Хона.

Делал человек свой маленький бизнес помимо работы на Солнцеликую и Духами Хранимую, слушал и смотрел, что где происходит. И, разумеется, никто не знал о его связях с Людьми Света и Истины, а также то, что чужеземец, которого всюду принимают как своего, по заданию Сонаваралинги-таки собирает информацию, особенно внимательно следя за всем, что связано оловянной контрабандой. А теперь пришло время запустить отставного пирата-тенхорабита в игру.

Я решил отказаться от первоначальной идеи слить информацию о роли подчинённого в перепродаже чибаллы непосредственно Мудае — пусть Чиншар-Шудо скормит выгодную мне версию событий третьему чину в посольской иерархии. А уж Кушма-Шушча, принадлежащий к той же придворной партии, что и господин посол сам думает, как поступить — докладывать непосредственному начальнику или же действовать через его голову.

Разумеется, я не мог не оповестить о грядущих событиях Хиштту. Ему уже послано подробное послание. Не от моего имени, конечно, а от лица некоего местного контрагента из числа тенхорабитов, который пишет своему единоверцу, что, дескать, оказывается, нехорошие люди из числа вохейцев и жителей острова несколько лет обманывали Повелителя Четырёх Берегов и его любую младшую сестру, присваивая и похищая для перепродажи врагам Вохе большую часть чибаллы, которую позволением господина наших судеб разрешалось закупать для нужд бронзолитейного дела Пеу-Даринги. И он предупреждает Хиштту и прочих, связанным с доставкой олова из Кабирши на Пеу, как бы и им не пострадать из-за воровства и измены этих негодяев. Так, что, дескать, будь острожен, собрат.

Хоть и было немного боязно начинать операцию "Слив", но, по здравому рассуждению, особых неприятностей для себя лично и населения острова ожидать не приходилось. Последние три года я сам и открыто связанные со мной люди от всех махинаций с оловом держались подальше: здесь, на Пеу всем рулили Шурымы и несколько привлечённых ими местных, Тушхам их долю за крышевание передавали через тагирийские меняльные конторы в Тоут, Хиштта также получал нашу долю расписками, превращая их в звонкую монету на родине Вестника Шонека. А на наши нужды деньги по Внутриморью перемещались в основном в виде портретов Повелителя Четырёх Берегов, переходя через несколько посредников, о чьей связи с тенхорабитами зачастую никто не подозревал.

В Стране Чёрных же концы искать вохейцы замучаются. А даже если лазутчики из Охраны Царских Печатей и смогут что-то нарыть, то всё будет указывать на семейство Тушха и неких мутных личностей, возможно, связанных с тенхорабитами. Ну а Людям Света и Истины не привыкать выступать в роли козлов отпущения. Я ещё, небось, и выиграю от возможных репрессий против сектантов — гонения на "тагирийских шпионов" запросто могут усилить миграцию на Пеу.

Если же потянуть за ниточку, ведущую через старшего писца и его кузена, то и здесь далеко не раскрутят: эти двое вроде бы не идиоты, чтобы тащить за собой высокопоставленных лиц. Но чтобы было наверняка, я уж постараюсь при аресте довести до их сведения версию, коей следует придерживаться — всё равно начальник посольской охраны не станет задерживать подозреваемых без моего ведома. Если с Тхурвой Кушма-Шушча чисто теоретически ещё мог попробовать разобраться сам, то на двоюродного братца крысёныша, потребуется санкция типулу-таками или Сонаваралинги-таки, поскольку тот официально работает заведующим государственными складами в Тин-Пау. Учитывая, что "паковать" всех подозреваемых нужно одновременно, чтобы никто не успел удариться в бега, мимо меня ничего произойти не сможет.

Ну и даже если дело примет совсем скверный оборот, и всплывёт информация о причастности властей Пеу к контрабанде стратегическим сырьём, то самое страшное, что грозит мне и острову — разрыв дипломатических и торговых связей с Вохе. Вряд ли Тишпшок-Шшивой станет посылать экспедицию, чтобы покарать обманувших его варваров — не в том сейчас его держава состоянии. Что до Тушех, то, как они будут выкручиваться при самом неприятном сценарии — это их проблемы. Если огребутся "по полной", плакать не буду: в конечном, счёте, они сами навязали нам свои услуги по "крышеванию" оловянной афёры.

Завтра Солнцеликая и Духами Хранимая намерена отправиться в прогулку по акватории Хонского залива. На корабле Чиншара-Шудо. С заходом в несколько прибрежных поселений и пикником. Так что обсудить с капитаном его роль время ещё раз будет.

После тайного агента пошли косяком хонские и вэйские обыватели со своими нуждами и предложениями. Сегодня среди них преобладали желающие известить об очередном месторождении помёта летучих мышей. Оказалось, не такая уж и редкость это на Пеу: и сами рукокрылые, и места их гнездования — как обитаемые, так и заброшенные. Самое забавное, я сам не раз сталкивался и с живыми ночными летунами, и кости их имел возможность лицезреть, но принимал их за каких-то мелких птиц: в темноте или сумерках попробуй, разбери, кто там проносится мимо тебя на бешенной скорости, а в анатомии я не настолько силён, чтобы, бросив взгляд на скелет, понять, какой живности он принадлежал.

Попытка сохранить всё шито-крыто, разумеется, провалилась: кто выболтал абсолютно секретные сведения про "мышиные" пещеры, так и осталось не известным, но уже через неделю после того, как письмо юного Хчита-Дубала с сопроводительными бумагами ушло к Чираку-Шудаю, остров накрыла эпидемия "селитроискательства". Попытка выяснить виновника "утечки" ничего не дала — по иронии судьбы мои папуасы, не умея держать язык за зубами в отношении государственных тайн, обладали просто удивительной способностью не сдавать тех, кто разглашает эти самые тайны. Иногда даже начинало казаться, как в том анекдоте, что "место проклятое", и сам остров или его духи-покровители не умеют хранить секреты.

Так что до вохейского посольства информация о наличии на Пеу запасов селитры уже дошла. И Мудая-Хитва с подачи своего зама успел заявить: "Делиться надо". Ну, то есть, выразился отставной гвардеец несколько более витиевато. Но смысл такой. Ничего не оставалось, кроме как пообещать представителю Старшего Брата — когда добыча нитратов будет поставлена на поток, часть их непременно пополнит арсеналы Тишпшок-Шшивоя. В обмен же я попросил "хороших громовых жезлов". Под последними подразумевались ружья, изготовленные с использованием ирсийских труб. На это Тхурва-Шурым в частной беседе пообещал донести просьбу "младшей и почтительной сестры" Повелителя Четырёх Берегов до вышестоящего начальства. Причём шансы на положительное решение вопроса (в случае регулярных отгрузок выделенной из помёта летучих мышей соли) крысёныш оценивал довольно высоко.

Такое ощущение, что вохейцы селитру готовы приобретать на любых условиях, коль согласны даже самое современное оружие поставлять в обмен. Я поинтересовался между делом у Чирак-Шудая, не известны ли ему какие промышленные способы связывания азота. На что тот ответил, с демонстрацией соответствующей страницы из учебника по химии. Мельком увиденные уравнения реакции несколько озадачили: из карбида кальция получали какой-то нитрид или что-то похожее, а из него уже выделяли аммиак. Температуры высокие, но никаких запредельных давлений и замудрёных катализаторов не требуется. Непонятно, почему в моём родном мире такой простой метод не применяли вместо Габера-Боша. Вот только данная технология в условиях Пеу малоприменима из-за намечающегося дефицита древесного угля и полного отсутствия каменного.

На четвёртом или пятом обращении, касающемся "нитхурати", я не выдержал и приказал: "Хватит. Просмотришь потом все письма, касающиеся обиталищ ночных летунов. И передай их Турваку-Шутме, пусть тот сам разбирается со всем этим и устраивает сбор и очистку "горючей соли". Насчёт вознаграждения для нашедших залежи я подумаю. Если у Турвака нет времени, пусть привлекает на помощь… ну хотя бы Хчита-Дубала. Парнишка толковый вроде бы".

Кутукори согласно пожимает плечами: юный Дубал удостоился моей личной аудиенции, впечатление произвёл самое благоприятное — довольно смышлёный и образованный. Статью же обещает пойти в папашу Дуака — тот, конечно, при небольшом росте, в плечах раза в два шире, чем отпрыск. Ну, какие его годы. В своей родной деревне Хчит развернул целую мануфактуру по очистке селитры и переводу её в калиевую форму, вот пусть и в более густонаселённых местах организует новую отрасль ремесла.

Мой секретарь, уловив мысль босса, чиркнул себе несколько иероглифов и уставился на меня: дескать, с "нитхурати" всё понятно, что дальше?

— Что с ирсийским подарком? — задаю вопрос.

— Все две тысячи букварей, привезённых в этом году, розданы ученикам школ — отвечает бунса. Семена и клубни разбирает юный Тинимуй.

— Когда он с ними закончит? — несколько раздражённо интересуюсь: дорвался наш доморощенный ботаник до интересной игрушки, который день сидит, изучает, даже есть-пить забывает временами.

— Мудрый не погодам Тинимуй не хочет спешить, боится испортить — Кутукори недоумённо смотрит исподлобья.

— Что там такого ценного?

— Я точно не знаю, но, с его слов, там несколько разновидностей этеша, подходящего к условиям Пеу. Также кой с баки и множество других корней, семян и отростков. Ко всему есть описания на вохейском, из коих следует, что данные растения дают обильные урожаи. Поскольку семян каждого вида мало, Тинимуй и опасается погубить их при неправильном уходе.

— Ладно, пусть дальше разбирается — махаю мысленно рукой — Только передай ему, чтобы до конца сухого времени закончил, иначе останется дома до следующего года.

— Хорошо — пожимает плечами секретарь.

Если честно, по возвращении на Пеу я о состоявшемся с представителем Ирса насчёт учебников разговоре почти не вспоминал: дал своим грамотеям команду разрабатывать папуасский букварь, через несколько месяцев получил на утверждение его текст с перечнем и прикидочным указанием мест расположения картинок-иллюстраций, просмотрел повнимательнее, нашёл пару ошибок, после чего санкционировал отправку сего не то черновика, не то макета в Вохе, для дальнейшей передачи ирсийцам. Тут же мне пришло в голову: если уж использовать доброту загадочных обитателей Заокраинного Запада, то по полной, и распорядился готовить учебники по элементарной математике и папуасскому языку (за основу взяв текокскую его разновидность).

Но они ничего, оказывается, не забыли. И в этот навигационный сезон среди прочих грузов прибыла первая партия азбук. Кроме букварей была ещё куча литературы по сельскому хозяйству и технике. Ну и дополнением к книгам шёл семенной материал с подробными инструкциями по посадке, уходу и применению выращенного, которые, как я понял, отчасти дублировали содержимое агрономических справочников. Всё это богатство, разумеется, на вохейском языке.

Причём две тысячи школьных учебников — это только десятая часть присланного. Похоже, ирсийцам действительно печать таких тиражей ничего не стоит. Ну, или не считают каждую копейку для своего "пырг-хырш" среди отсталых народов. Хотя и у их благотворительности, как погляжу, есть пределы: ради одного контейнера для каких-то дикарей теплоход не стал делать крюк в тысячи километров, и вывоз подаренного из Шущим-Вохе исключительно наша забота. Так что остальное дожидается следующей навигации на складе ирсийского посольства. Но и на этом спасибо.

Тем более, что и в дальнейшем не отказываются печатать учебники — по крайней мере, в письме полномочного посла Ирса "Хакобо Смита" на имя Солнцеликой и Духами Хранимой типулу-таками, полном пожеланий успехов правительнице острова в деле просвещения своего народа, упоминалось, что макеты "Математики" и "Начал родного языка" (так незамысловато были названы новые учебники для второго-третьего классов начальной школы) получены и, в течение ближайших трёх месяцев книги будут напечатаны в количестве тех же двадцати тысяч и доставлены в посольство. Насчёт тиража я решил не скромничать: хоть на данный момент общее количество учащихся всех школ Пеу не превышало трёх тысяч, но желающих-то было в разы больше.

Письмо ирсийского посла я изучил со всех сторон. Сам текст на безупречном вохейском высоким стилем, принятым в официальных документах, особого интереса не представлял — разве что сначала принял его за работу каллиграфа, но при более внимательном рассмотрении оказалось, что вязь иероглифов отпечатаны на принтере: воображение моё сразу показало картину гигантской клавиатуры метр на метр, вмещающей в себе все три или четыре тысячи знаков "старого письма".

А вот шапка бланка, содержащую несколько слов на языке обитателей Заокраинного Запада, равно как и синий оттиск печати, вызвали кучу вопросов: латинским алфавитом напечатаны были слова явно славянского языка. По крайней мере, "POSOL''STWO RESPUBLIKI IRS" и "SHREZWYSHAJNYJ I POLNOMOSHNYJ POSOL SMIT J. T. W." не оставляли никакого иного толкования. Хотя у какого славянского народа в ходу может быть фамилия Смит, оставалось только гадать.

Внимательное изучение послания ясности не добавила — появился только ещё один вопрос. В конце письма господин посол поставил подпись с расшифровкой как на вохейском, так и на своём родном. По-вохейски его имя однозначно читалось как "Хакобо", поскольку первый его слог передавался соответствующим иероглифом, используемом и в папуасском алфавите для того же "ха". А вот "по-ирсийски" написано было "Jacobo". Хорошо ещё хоть свои "T" и "W" этот "Смит" не удосужился развернуть, а то, чует, моё сердце, меня бы ожидала ещё пара ребусов.

В надежде выяснить хоть что-то дополнительно, я тщательно прочитал последнюю страницу букваря — ту, где в родном моём мире содержится информация об издательстве. Увы глаз мой натыкался на сплошные аббревиатуры и сокращения: "Tip. N14. Оsh-23770134004 `Shhbity Bizony'", "Zak. N000023587", "Tir. 20000 ex.". В общем, ничего нового: то же самое загадочное "Osh" c неизменным набором цифр и те же "Сбитые бизоны", что и на прочих книгах ирсийского происхождения — не то адрес, не то название издательства или типографии. Кому и зачем понадобилось сбивать парнокопытных обитателей прерий, оставалось только догадываться.

"Что за…" — вырывается у меня. Кутукори поворачивает недоумённое лицо от двери, из-за которой доносится приближающийся шум, ко мне: дескать, сам не знаю. По мере приближения звуки слышны всё четче. Похоже, попахивает ссорой или скандалом: кто-то грозится кого-то прибить, кто-то верещит, требуя убрать подальше "этого наглеца, а то я за себя не отвечаю". В следующее мгновенье дверь резко открывается и агрессивно шумящая компания вваливается в комнату. Окинув взором нарушивших размеренное изучение обращений подопечного населения, я обречённо вздыхаю…. Мой секретарь же с трудом прячет улыбку.

— Чего на этот раз натворил этот недоумок? — интересуюсь у честной компании, окружающей худого и длинного вохейца в туземной набедренной повязке. Фанатичный блеск в глазах, растрёпанная, давно нечесаная борода и куча синяков с ссадинами — как старых, так и новых — дополняли картину.

— Оскорблял предков и духов-покровителей жителей Нохоне — отвечает Томонуй, тамошний "сильный муж" — Из-за чего был ими бит. Но не унялся, а продолжал сыпать своими оскорблениями вперемежку с заморскими колдовскими заклинаниями. Во избежание смертоубийства я со своими людьми решил схватить Хоху-Кони и доставить к тебе, Сонаваралингатаки, дабы ты сам решил его судьбу.

Да, если человек дурак, то это надолго…. Полтора года назад, появившись в Мар-Хоне, Хошчай-Кхшунар доставал только своих единоверцев-тенхорабитов, обвиняя в неправильном толковании трудов Первого Вестника и отступлении от заветов основателя религии. Причём делал это в столь категоричной и вызывающей форме, что "огребался" неоднократно даже от Людей Света и Истины, которым заветы Творца Всего Сущего предписывают избегать насилия. Последнее время же, по мере освоения папуасского языка, этот недоделанный проповедник перешёл к обличению неправильной веры и проистекающего оттуда греховного образа жизни местных. Ну а поскольку он торопился пополнить собой список великомучеников, то приступил к своей миссии среди дикарей, едва овладев хонско-веэйским наречием на бытовом уровне. Потому Хошчай постоянно сбивался на свой родной вохейский. Учитывая вычурную манеру речи кандидата в святые (посмертно), изобильствовавшей религиозными и философскими терминами, а также экспрессивный стиль изложения с бешенной жестикуляцией и чуть ли не приплясываньем, ничего удивительного, что туземцы частенько принимали сии проповеди за колдовские обряды. И если пустую ругань из уст сумасшедшего чужеземца они стерпеть, может быть, ещё могли, то ворожбу, затрагивающую предков и духов-покровителей, стремились предотвратить всеми подручными средствами — во избежание серьёзных последствий. В общем, удивляться приходилось не регулярным скандалам с участием этого клоуна, а тому, что он до сих пор ещё жив.

— Хоху-Кони, Тономуй говорит правду? — спрашиваю равнодушно, чисто для проформы — Ты опять оскорблял предков и духов-покровителей дареоев Мар-Хона и творил ворожбу?

За последние месяцы процедура обращения с неутомимым обличителем отработана до автоматизма: снятие показаний со свидетелей и самого нарушителя спокойствия, затем сразу же вынесение приговора. Обычно я ограничиваюсь тем, что после десятка лёгких ударов розгами энтузиаст-проповедник на три-четыре дня отправляется ворошить селитряные кучи. Главное, чтобы работал Хошчай-Кхшунар в одиночку — в противном случае он начнёт доставать своими инвективами коллег-штрафников. Что чревато очередными неприятностями для неугомонного ревнителя веры: в последний раз, например "заморского колдуна" не уследившим караульным-надзирателям пришлось вытаскивать за ноги из той самой кучи, над которой тот трудился в компании пятёрки нарушителей благочиния и спокойствия из числа местных.

— Я говорил им, что они поклоняются кускам дерева и внимают наущениям прислужников Тёмного, но никакого колдовства я не творил — отвечает вохеец стандартной фразой.

— Свидетели утверждают, что ты, Хоху-Кони, творил непонятное колдовство — столь же стандартно продолжаю — Благодари своего бога, что твоя ворожба не причинила никому ущерба. В противном случае с тобой бы разговаривали совсем по-другому.

Тономуй на последних моих словах презрительно скривился: среди папуасов колдовством балуется каждый второй, и неумелость ворожбы чужака могла только повеселить народ. ботанва

— Кутукори. — обращаюсь к своему секретарю — Пиши: десять ударов по спине и три дня "на дерьме". Свободен — говорю Хошчаю-Кхшунару.

— Истинный бог покарает нечестивцев, поклоняющихся идолам, и падёт гнев божий на правителей, попирающих истинную веру и потакающих идолопоклонникам! — затянул свою обычную шарманку приговорённый к принудработам, распаляясь. За те месяцы, что упорный ревнитель чистого тенхорабизма проходит через мой суд, скорый и беспристрастный, я уже успел выучить большую часть используемой им вохейской религиозной терминологии: кое-что было понятно по контексту, а насчёт остального выяснял у Шонека.

Поскольку ничего нового ожидать от фанатика (подумать только, пару лет назад таковыми казались Сектант или Вестник) не приходилось, а выслушивать очередную порцию религиозного бреда вкупе с оскорблениями никакого желания не было, я скомандовал: "Заткните кто-нибудь ему пасть". Тономуй с удовольствием выполнил распоряжение, скупым тычком локтя под дых прервав буйное словоизлияние горе-проповедника. Одобрительно посмотрев на хонского "сильного мужа", я хотел ещё добавить, что отрабатывать наказание возмутитель спокойствия будет на селитряницах в Нохоне, освобождая от обязательной отработки кого-то из тамошних обитателей. Но тут в комнату ворвался Раноре.

"Ралинга, там, это… дымами моргают" — от волнения начальник моей охраны даже совершенно жутким образом обрезал моё именование.

"Так. С начала" — командую — "Медленно и понятно".

Через пять минут суниец сумел внятно изложить: по линии оптического телеграфа "Тин-Пау — Мар-Хон" пришло "тревожное" сообщение. То есть, сигнал был просто "тревога". Не мятеж тинса-бунса, а именно некое непонятное происшествие. На данный момент технические средства и квалификация кадров, сидящих на ретрансляционных станциях, позволяли передавать довольно длинные сообщения, относящиеся к стандартным ситуациям: от наводнения или пожара до прибытия очередного каравана чужеземных купцов. И абстрактная тревога, сопровождаемая примечанием "подробности с гонцом", могла означать только то, что гарнизон Тин-Пау столкнулся с чем-то из ряда вон выходящим.

Вот теперь сиди, гадай, что там, в Тин-Пау, случилось. Нохонцы с интересом рассматривали задумавшегося в растерянности Великого и Ужасного Сонаваралингу-таки. Даже неугомонный обличитель пороков языческого социума притих. Впрочем, не надолго. Едва отдышавшись, Хошчай-Кхшунар принялся пророчествовать, обещая погрязшему в мужеложстве и прочем разврате вкупе с неверием в Истинного Бога острову и его правителям всяческие кары и бедствия.

"Заткните его!" — на этот раз я уже рявкнул. Тономуй повторил процедуру прерывания словоизлияния, теперь уже не жалея сил. Самоназначенный пророк коротко всхлипнул, на глазах его навернулись слёзы, но на ногах устоял — крепкий парень, однако.

"Идите уже" — командую — "И этого полубезумного с собой заберите. Щас свои десять ударов по спине получит, и забирайте. Пусть ворочает дерьмо у вас, в Нохоне. А если будет рот понапрасну раскрывать, разрешаю за каждое слово, задевающее предков или духов-покровителей, пару раз хлестнуть по спине лианой. Ты всё понял, Хоху-Кони?" — уточняю у жертвы языческих предрассудков и властного произвола — "Если тебя до новой луны опять приведут ко мне на суд, то оправишься в медеплавильню на месяц. И я прикажу Чирак-Шудаю поставить тебя на самое грязное и вонючее место, чтобы испарения, происходящие при плавке руды, медленно, но неотвратимо, прикончили тебя. Всё. Идите".

Наконец я остался только в компании Раноре и Кутукори. Несколько минут сидел и думал. С трудом выдавливаю из себя, обращаясь к начальнику охраны: "Позови сотников и полусотников".

Командиры "макак" собрались быстро, благо все они находились в Цитадели.

"Из Болотного Края огнями передали тревожную весть. Что именно там случилось, не известно" — начинаю — "Вряд ли новый мятеж, в этом случае так бы и сообщили. Если бы случилось нападение огов с востока, тоже было бы понятно. Тем более, никаких признаков, что тамошний народ намерен идти на кого-то войной или набегом, всего поллуны назад не наблюдалось. А о мелкой шайке молодёжи Киратумуй не стал бы сообщать в столь странном виде. Да и вообще не тратил бы дрова сигнальных костров — послал бы уши или головы паршивцев с очередным караваном". Офицеры заулыбались.

"Значит, случилось что-то необычное и опасное" — продолжаю — "Потому всех бойцов собрать во всеоружии. Первой и второй сотням готовиться выступить в поход на юг. Третьей сотне — оставаться сторожить Мар-Хон. Также оповестить старост городских концов и деревень по берегу о неизвестной опасности. Пусть сторожат море. Что-то подсказывает мне, что беда может прийти оттуда. Когда завтра утром доставят вести из Тин-Пау, и станет ясно, с какой опасностью предстоит иметь дело, будем решать, как действовать".

Отцы-командиры согласно пожимают плечами. Совещание закончено, и я вновь остаюсь один в полутёмной комнате — снаружи уже смеркается. Сейчас бы поспать, чтобы утром выслушать на свежую голову посланного Киратумуем гонца. Да сон не идёт от непоняток.

Рассвет встретил с чугунной головой. Пришлось обратиться к деду Токурори, дабы тот выписал мне чего-нибудь для взбодривания. Шаман-лекарь, выслушав проблему Сонаваралинги-таки, кивнул и принялся запаривать, заунывно напевая наговор, какой-то пряно пахнущий отвар. Через полчаса колдования мне была предложена плошка тёмной жидкости. На вкус горькая гадость — быстро запиваю кружкой воды. Подействовало тонизирующее почти сразу же — сознание ясное, в теле лёгкость. Теперь можно и гонца с юга дожидаться.

Тот вломился в ворота Цитадели практически одновременно с восходом солнца. Запылённая фигура, освещаемая кровавыми лучами настраивала на весьма тревожный и мрачный лад. Получив бамбуковый пенал с письмом, я, оценив измотанный вид вестового, распоряжаюсь: "Иди, смой с себя дорожную грязь и поешь. До полудня можешь отдыхать, а потом жду тебя, Гихуту, с подробным рассказом. Никому о принесённых тобою вестях ни слова" — заканчиваю на строгой ноте. Посыльный согласно пожимает плечами и двигается в сторону общей купальни.

Я же разворачиваю трубку бумаги — целых три листа. Ничего себе, что же там такое случилось.

С первых же строк никаких мыслей — одни эмоции…. Приплыли…. Причём в буквальном смысле. Приплыли на "большом железном корабле". Вот только кто — непонятно.

В письме каллиграфическим почерком штатного писца при Киратумуе (кажется, какой-то не то двоюродный, не то троюродный племянник моего Кутукори, а, может быть, и его дядя — я начинаю вникать в родственные отношения подчинённых только тогда, когда подозреваю кого-нибудь в сговоре по хищению государственной собственности) излагалось, что "вечером второго дня полной луны" (позавчера, то есть) в Тинсокский залив вошёл "большой корабль (употреблено вохейское слово), сделанный будто бы из железа (опять вохейский термин), посреди торчала труба, из которой шёл дым". Ночью чужаки, как я понял, не рискнули плыть по неизвестным прибрежным водам, а утром продолжили движение, добравшись к обеду до селения тинса вблизи Тин-Пау. С корабля спустили две лодки, высадившие на берег "примерно два десятка человек в странных одинаковых одеждах". Далее шло описание (со слов наших данников, обитавших в указанном поселении) сих "одежд". Судя по дословному изложению косноязычных пояснений свидетелей, моряки с неизвестного судна носили какую-то униформу, состоящую из штанов и курток, а на ногах ботинки или сапоги. Вооружены же они были "железными штуковинами, разной длины, некоторые из которых заканчивались тонкими мечами или ножами".

Потоптавшись немного по прибрежному песку и не сумев объясниться с местными, десант погрузился обратно в лодки и отбыл на корабль до прибытия отряда "макак", возглавляемых самим Киратумуем, прихватившего с собой Падлу-Шурыма в качестве переводчика (наместник, подтверждая моё мнение о его сообразительности, сумел "допетрить", что если чужаки и не вохейцы, то вероятность того, что могут знать язык наших северных друзей, отнюдь не нулевая).

На этом письмо, написанное по итогам опроса жителей Лом-Оке, и заканчивалось — по состоянию дел на вторую половину вчерашнего дня чужаки стояли на якоре в паре десятков "перестрелов" от берега, занимаясь какими-то своими делами.

Итак, кто же такой заявился в нам в гости? Ирсийцы? Палеовийцы? Вохейцев можно смело отметать: Повелитель Четырёх Берегов только приступал к строительству современных кораблей, сопоставимых с тюленеловскими. Да и направились бы моряки Старшего Брата нашей правительницы в Мар-Хон, а не в тинсокскую глушь.

Впрочем, подумать над этой загадкой времени мне никто не дал — я только дочитал послание с юга, как в кабинет ворвался Раноре с воплем: "Это война!" Тут же, однако, суниец опомнился и принялся докладывать: "Сонаваралингатаки, из Тин-Пау сообщают, что там был бой. Много убитых и раненых. Только наших, из "пану макаки", больше десяти человек, и местных без счёта".

Под ложечкой нехорошо засосало — как всегда в преддверии больших неприятностей.

"Раноре" — командую, старательно пряча растерянность — "Сзывай "олени" и сотников с полусотниками". Мой верный сподвижник помчался выполнять приказ. Я же лихорадочно соображал, что делать: шансов на то, что копья, мечи да топоры с луками бойцов гарнизона Тин-Пау смогут противостоять винтовкам чужаков, никаких. Не говоря уж о местных тинса, всё оружие которых каменные топоры да палицы со вставками из акульих зубов. Причём больше я переживал даже не за членов нашего братства, а за отправленного в тамошний отряд выпускника Обители Сынов Достойных Отцов Патихики, сына Патуирегуя из Сунуле: гибель молодого кадра, обученного письму, счёту, четырём математическим действиям и началам геометрии, а также основам местной мировой политики с экономикой и военной теории, казалась мне более неприятной вещью, чем смерть хоть всех сорока пяти откомандированных в Тинсок "простых" папуасов. Поймав себя на такой нехорошей по отношению к верящим в своего "пана-оленя" "макак" мысли, я успокоился, и собравшиеся подчинённые получили серию коротких распоряжений привычно уверенного в себе Сонаваралинги-таки.

"Выступаем немедленно. Надеюсь, вчера за вечер и сегодня с утра бойцы уже успели собраться?". Нестройный гул оповестил, что все готовы. "Хорошо" — продолжаю — "Тогда выступаем сразу же, как только я закончу говорить. Всё без изменений: первая и вторая сотня под моим началом движется в Тин-Пау. Третья остаётся охранять Мар-Хон. Слишком много воинов из Мар-Хона и селений Вэйхона с собой брать не будем. Пусть лучше ждут беду дома. Зато берём все "громовые жезлы" и все запасы огненного зелья".

"Слушаюсь" — ответил Шхуртой, наёмник с какого-то небольшого острова между Вохе и Укрией, командующий на данный момент немногочисленными нашими стрелками — "Большой жезл брать?" — уточняет он. "Берите. Оба" — разрешаю.

Данное чудо тенхорабитской военно-технической мысли являлось чем-то средним между небольшой пушкой и ружьём солидного калибра: переносилось силами двух человек, обслуживалось стрелком и помощником. Стреляло как ядром (или пулей?) соответствующего калибра, так и картечью, причём убойная дальность была раза в полтора выше, чем у ручного нашего огнестрела, а большое количество мелких элементов в заряде вкупе с широким рассеянием позволяли надеяться, что неизвестному противнику будет нанесён хоть какой-то урон. Снаряжение орудия, правда, занимало в несколько раз больше времени, чем для ружья, но пару сюрпризов враг получить успеет.

Пара часов сборов, и семнадцать десятков "макак", полсотни мархонских добровольцев и пятёрка наёмников-инструкторов выступает в путь. Типулу-таками со свитой провожают нас до самого подножья Цитадели. "Фрейлины" повелительницы испуганны — несмотря на мой строжайший приказ гонцу хранить молчание, слухи о чужаках уже поползли. Рами старательно не показывает виду, но я-то вижу, что и ей не по себе. Причём, в отличие от дочерей "сильных мужей", занятых по большей части кавалерами и нарядами, тэми понимает, что же может ожидать нас в ближайшее время — о ситуации во внешнем мире представление имеет — меня или Шонека с Хишттой в его недолгие визиты на Пеу бесёнок мой слушает внимательно и выводы делает.

На голове по столь торжественному случаю как отбытие на войну самого Сонаваралинги-таки у Солнцеликой и Духами Хранимой сегодня новый убор — корона из золота, украшенная отборными жемчужинами. Идея у меня возникла в двухлетней давности поездке, когда я думал, что же делать с тем жемчугом, что дала мне Рами в дорогу — как-то так получилось, что продавать его нам тогда не пришлось. Вот и подумалось: а чего наша правительница обходится каким-то плащом из перьев, иностранцами в качестве монаршего одеяния не воспринимаемого. Посоветовавшись с Хишттой, на Тоуте я выбрал время для общения с тамошними ювелирами и оформил заказ. Год ожидания и сотня "повелителей", зато теперь у правительницы Пеу есть собственная корона, в которой не стыдно и чужеземных гостей принимать.

По Мар-Хону наше воинство провожала толпа зевак. "Сильные мужи" интересовались, не нужна ли Сонаваралинге-таки помощь. Отвечал коротко — мы идём в разведку, да и вообще, нужно готовиться к незваным гостям здесь. За городом зрители и желающие присоединиться к походу отстали.

До самой жары успели пройти пару деревень, в третьей, стоящей у развилки дорог на Тин-Пау и Вэй-Пау, остановились отдохнуть и переждать солнцепёк. До сумерек добрались до Укулету-Хопу. Колония хонско-текокско-ласунгских ганеоев на землях бунса встретила дымом очагов, коровьим мычаньем и запахом навоза — как раз шло время массового вывоза его из загонов на поля.

Пока бойцы обустраиваются в Мужском доме и построенной рядом школе, я, не теряя времени, слушаю отчёт Тумрака-Гыршыная о местных делах: осушили ещё сорок пиу земли, за последний месяц отелилось пять коров, в школе сейчас учат буквы по новым букварям без малого сотня разновозрастных школьников — от восьми до тридцати лет. Учебников, правда, не хватает — приходится заниматься двум-трём ученикам по одному. Я успокаиваю старосту-тенхорабита, что через год дефицита азбук не будет. Затем коснулись взаимоотношений поселенцев с местными бунса. "Мы к ним не лезем, они к нам" — коротко охарактеризовал Тумрак суть отношений с соседями. Больше его заботило, как оказалось, отношение Сонаваралинги-таки к тому, что жители деревни вдруг надумали массово перейти к Свету и Истине. С одной стороны, старосту, как и всякого добропорядочного адепта веры, радовал такой успех его миссионерской деятельности, но с другой, опасения вызывала реакция со стороны Великого и Ужасного меня.

"Это ваше внутренне дело, кому поклоняться" — успокаиваю старосту — "Мне главное, чтобы вовремя и полностью положенное количество еды отправляли в Мар-Хон, да жили мирно с соседними бунса". Вохеец после моих слов сразу же успокоился.

Я меж тем интересуюсь о причинах, подвигнувших обитателей Укулету-Хопу принятие новой религии. Вряд ли дело в желании угодить Тумраку-Гыршынаю — в отличие от обычных деревенских боссов, окружённых шайкой прихлебателей, которых тот подкармливает с общественных запасов, и всегда готовых расправиться с неугодными предводителю односельчанами, чужеземец служил всего лишь передаточным звеном между подопечным населением и вышестоящим начальством, то есть мною. Реальная сила здесь у неформальных лидеров племенных общин: народ был надёрган с разных селений, но уже на новом месте все сгруппировались по "национальному" признаку — текокцы держались с текокцами, вэи-хоны с вэями-хонами, ласу с ласу. В немалой степени своим постом вохеец был обязан именно ревности, с какой все относились к возможности занятия должности сельского главы представителем другого племени — одинокий чужак же худо-бедно устраивал всех. Ведь, распределяя переселенцев, я проследил, чтобы ни в одной из основанных колоний выходцы из разных областей не составили большинства, надеясь, что в будущем все они перемешаются. Отчасти так и происходило — межплеменные браки в Укулету-Хопу не столь уж и редки.

Как оказалось, именно этническая пестрота и подтолкнула в итоге обитателей деревни к принятию новой веры. "Хозяева" — говорил староста, подразумевая глав семей — "И решили: народ у нас самый разный живёт, и вэи, и хоны, и текоке, и ласу, и бунса окрестные приходят. А чтобы сильных ссор и вражды не было, нужно что-то, объединяющее всех их. Духи-покровители и предки у каждого свои. А жить в мире друг с другом нужно. Вот они подумали, и сказали — будем тенхорабубу, коль у них все братья по вере, а не по крови".

— А в других деревнях переселенцы не думают о принятии вашей веры? — вопрос напрашивается сам собой.

— Есть такое — соглашается Тумрак-Гыршынай — Но за остальных говорить не готов.

— Откуда священника возьмёте?

— Вестник Шонек обещает посылать людей, сведущих в Заповедях. А потом, глядишь, кого из наших обучат — отвечает староста.

— Сами решайте — повторяю — От меня в этом деле ни помощи, ни помехи не ожидайте.

Здесь я на самом деле лукавлю: переход папуасов в тенхорабизм как раз вполне соответствует моим планам, вот только показывать этого нежелательно — не хватало ещё, чтобы туземцы принялись принимать новую веру не по зову сердца, а дабы угодить ужасному Сонаваралинге-таки. Да и сектантов нечего поважать.

Утром ни свет, ни заря (в буквальном смысле, на востоке ещё только-только зарозовело у самого горизонта) меня разбудил Раноре. "Сонаваралингатаки, из Тин-Пау сообщили о победе".

— Что-ооо? — я моментально проснулся.

— Передали только "победа". Больше ничего — терпеливо повторил суниец.

Мысли в голове мелькали самые разные: от "чужаки уплыли, вот Киратумуй и рапортует об одержанной над ними победе" до "чужаки захватили наш южный оплот и заставили сигнальщиков передавать дезинформацию". Впрочем, последнее я тут же счёл совершенным бредом — экипажу корабля для этого нужно было мало того, что захватить цитадель Тин-Пау, так ещё и догадаться, что укреплённая камнем от осыпания вершина холма не просто дозорная площадка, и что дрова приготовлены не для обогрева караульных, а для передачи сообщений. Но и этого недостаточно — нужно было поймать кого-нибудь из сигнальщиков и заставить его передать нужную последовательность знаков. В общем — совершенно нереально.

Оставалось только предполагать, что чужаки уплыли восвояси, а наместник Болотного Края счёл и это победой. В вариант с потоплением или захватом судна силами гарнизона Тин-Пау и местных ополченцев верилось ещё меньше, чем в то, что агрессивно настроенные иноземцы взяли штурмом крепость и разобрались в нашей системе сигналов.

Утром поднялись, едва только начало сереть небо. Всё наше воинство по быстрому перекусило, справило физиологические потребности, и потопало дальше на юг. В дорогу Тумрак-Гыршынай выдал "сухпаёк" — пальмовые лепёшки и завяленную до каменного состояния рыбу. Я скрупулёзно подсчитал употреблённые бойцами продукты, пообещав вохейцу зачесть их в выплачиваемую деревней дань.

Старались нигде не задерживаться: только среди дня устроили привал на "полстражи" — пообедать и переждать самую жару в тени деревьев. На закате были уже в поселении тинса всего в паре десятков "перестрелов" от Тин-Пау. Местные охотно подтвердили победу над чужаками с "большой серой лодки" и огромные потери и разрушения по берегу залива. При попытке выяснить подробности виктории староста бесхитростно ответил: "Зять мой утром приходил, говорил: некоторых чужих убили, а остальных вместе с их лодкой захватили в плен".

"Точно?" — не веря, переспрашиваю.

"Зять своим глазами видел — и лодку ту, на которой твои "макака" лазили, и чужаков в дурацкой одежде: и убитых, и связанных".

С пресловутым зятем деревенского начальника поговорить не удалось — тот, передав последние новости и отдав тестю связку свежей рыбы, уже успел уйти домой, к "вечернему лову". Не верить словам старосты резона не было, но я всё же приказал Гоку отправить пару воинов из его "разведкоманды" — посмотреть своими глазами, сообщить Киратумую, что подмога уже близко, выслушать версию наместника о произошедшем, и вернуться сюда для доклада.

Бегали разведчики недолго: два последних десятка бойцов ещё ужинали. Слова старосты полностью подтверждались: корабль стоит напротив Тин-Пау, убитые чужаки лежат на берегу у крепости, живые — связанными сидят под охраной "макак". Гарнизон крепости и местные обитатели, несмотря на понесённые потери, гордятся одержанной победой.

В кратком пересказе гонцов-разведчиков выглядело всё так: вторая высадка чужеземцев на берег окончилась ссорой с жителями деревни из-за вызывающего поведения пришельцев. Подошедшему к началу драки отряду под командой Киратумуя не оставалось ничего, кроме как вступиться за вассальное население. Первые минуты в рукопашной "макаки" и ополченцы-переселенцы при поддержке местных тинса одерживали верх — пока чужаки не начали стрелять. Но и тогда мои орлы не растерялись — в тренировках с "палеовийскими жезлами", благодарение предкам-покровителям, поучаствовали все. Помня из наставления инструкторов, они только усилили натиск, стремясь не дать стрелкам реализовать своё преимущество. Не выдержав столь бешенного напора, моряки отступили к своим лодкам. Будь у Киратумуя не три десятка обстрелянных бойцов, а хотя бы сотня, хрен бы чужаки вообще ушли, но, увы, от пары сотен помощников, большинство из которых с действием огнестрельного оружия сталкивались впервые, толку было мало — хорошо ещё, что не все из них разбежались при первых выстрелах, а кое-кто и вовсе последовал примеру "макак".

В общем, из примерно двух десятков чужаков восьмерых папуасы уработали — кого сразу насмерть, кого тяжело ранили. Остальные сумели запрыгнуть в шлюпку и принялись работать вёслами — вторую же бросили на берегу. "Макаки" принялись метать камни из пращей и бить из луков. Может быть, кого из чужаков и задели. Те в ответ открыли огонь, добавив к пяти убитым "макакам" и дюжине гражданских ещё несколько трупов. А затем по деревне начали стрелять и с корабля — была сожжена и разрушена добрая половина хижин, число погибших увеличилось ещё на полтора десятка человек.

Тут, как я понял, юный Патихики вспомнил, чего им там вдалбливали в головы в школе тузтские инструкторы, и, преодолев робость перед старшими и более опытными, сказал, что нужно эвакуировать население с побережья вглубь, да и воинам тоже нет особого смысла подставлять головы под вражеские выстрелы, достаточно оставить наблюдателей, дабы те следили за действиями чужеземного корабля.

Киратумуй вынужден был согласиться с сопляком, знающим о войне только в теории. Так что следующие несколько часов, когда вражеская железная посудина металась вдоль берега, щедро поливая огнём и свинцом видимые с воды деревни, больших потерь удалось избежать, чего нельзя сказать о разрушениях — жилья лишились десятки, если не сотни семей.

Утолив жажду мести, агрессивно настроенные пришельцы встали как раз напротив Тин-Пау. Крепости досталось достаточно сильно — видимо чужаки сочли данный объект заслуживающим своего внимания. Оставшиеся там бойцы и гражданское население, правда, успели до начала обстрела благополучно перебраться на противоположный от моря склон.

Там же, под прикрытием холма, собрались остальные воины под командой Киратумуя. Со всей округи стягивались тинса и переселенцы из Вэйхона и Текока. Явленная чужеземцами мощь народ скорее не напугала, а только разозлила. И теперь все требовали от наместника покончить с врагами.

Тут вновь вылез Патихики. Озвучил он, впрочем, всем очевидную вещь — как показала первая и пока что единственная стычка чужаками, их легко одолеть в рукопашной и, следовательно, неожиданно нападение под покровом темноты на корабль имеет некоторые шансы. Тем более что враги почему-то так и стояли менее чем в десятке "перестрелов" от берега.

Дальше уже пошло предметное обсуждение. Луна зайдёт после полуночи. Хороших пловцов в ближайших деревнях наберётся не одна сотня. Махина корабля на фоне звёзд видна хорошо. Всякого разного хлама, по Тинскоскому заливу плавало и так немало, а стараньями чужеземцев его ещё добавилось — здесь распространено ставить лодки в сухой сезон у уходящих в море мостков, вот теперь немало их болтается по воде — как в целом виде, так и обломками. Так что условия были довольно благоприятные. А уж бесшумно грести и подкрадываться в темноте местные тинса умеют. В общем, какие проблемы.

Сказать, что всё прошло гладко, трудно — караульные на корабле всё-таки что-то почуяли и принялись освещать воду в сторону берега. Увидели они там что-нибудь или просто палили в тёмну ночь, как в копеечку, не понятно. Немало пловцов нашло свою смерть. Вот только стреляли чужаки в одном направлении, а приближались бойцы сразу со всех сторон. Как папуасы сумели взобраться на палубу, загадка. Но, тем не менее, как-то с этой задачей справились. В итоге установление контроля над судном обошлось в полусотню погибших — в основном добровольцев-тинса. Экипаж корабля, на удивление, пострадал не сильно — с десяток убитых. Такое ощущение, что чужаки, не ожидавшие от каких-то дикарей подобной прыти, просто растерялись и позволили себя скрутить без серьёзного сопротивления. Подоспевшему на лодках Киратумую с "макаками" только оставалось следить, чтобы разгорячённые ополченцы не поубивали всех пленных.