Заворг. Назад в СССР

Глава 10

Крупное корейское лицо Георгия Николаевича выражало глубокую задумчивость и безмерное удивление, а поэтому детскую растерянность.

— Но… Предлагаю, — продолжил я. — Уже сейчас в той половине, что отойдёт мне в аренду, начать ремонт. В таком виде, в каком оно сейчас я просто не возьму. В общем-то, я мог бы остановиться и на нашей общаге, арендовав помещение ленинской комнаты, но хотелось бы чтобы это было именно кафе, где можно было бы вкусно поесть. Я и сам могу неплохо готовить, но больше, всё-таки, люблю вкусно поесть. Найдём классных специалистов-поваров и будем там обедать.

— Хм! Вкусную еду и я уважаю. Про ремонт подумаю. Полагаю, можно будет устроить. И это ты ловко удумал. Не ожидал, не ожидал… Удивил ты меня, Михал Васильевич. Удивил. Если ты окажешься прав, с меня ящик коньяка. Но за информацию спасибо. Прозондирую я на эту тему почву в Москве. У тебя там, что ли, источники?

Я кивнул.

— На каком уровне?

Я показал на плечи, имея ввиду погоны и показал в сторону центра города, имея в виду улицу «Двадцать пятого Октября», где стояло здание управления КГБ по Приморскому краю.

Ким приподнял брови и чуть расширил свои узкие глаза. Я кивнул.

— На приличном, — заверил я.

— Хм! Подождём — увидим. У меня такой информации нет.

— И ещё, Георгий Николаевич. Не разрешили бы вы мне машину ставить в гараже, что в корпусе лаборатории гидравлики. Он же всё равно пустует. Ректор там машину не ставит. Мне на время. Тестю показать, что есть безопасное место, где хранить машину.

— Кхм! Гараж не пустует. Там автозапчасти разные. Тоже для «Волги», кстати. По сегодняшним ценам — тысячи на полторы. И, запомни, Михаил Васильевич, что нет ничего постояннее, чем временное.

— Сделаем опись-протокол, сдал-принял, отпечатки пальцев. А на счёт временного-постоянного… Я сигнализацию на машину поставлю, хрен кто дотронется. Буду под окнами ставить.

— Ха! — улыбнулся во весь рот Ким. — Сигнализация? Интересно, что за зверь такой?

— Никто не подойдёт, никто не откроет и никто не заведёт. Электронная блокировка зажигания.

— Тогда разобьют, Миша. Нельзя машину бросать на улице. У нас не Сан-Франциско, где, рассказывают, оставляют машину с ключами.

— Не верьте вражеской пропаганде, Георгий Николаевич.

Ким снова удивлённо расширил глаза.

— В Сан-Франциско в день угоняется сто автомобилей.

— Откуда информация?

— Читал статью в Газете «Вашингтон Пост». Правда, трехлетней давности газета. У штурмана «завалялась». А он у американцев почитать взял, да и «забыл отдать». Там приводилась статистика по городам США. Статистика двухлетней давности. Но не думаю, что за прошедшие пять лет они победили банды, занимающиеся угонами.

— Ловко ты аргументировал. Хорошо пойдёшь по партийной линии. Но про машину, я прав. Нельзя оставлять «Волгу» на улице, с сигнализацией или без. Но наличие такой, ха-ха, функции в машине не помешает. Решу я вопрос с гаражом, если мы, иногда будем использовать тебя для поездок. Подойдут такие условия?

— Если не каждый день и не через день, то — да, — смело глядя в глаза Киму, ответил я. — Мне эта машина не особенно им нужна. В конце концов я могу брать её, по необходимости из того гаража, где она сейчас стоит.

— А где она стоит?

— На Магнитогорской. Там у друга тестя гараж. Они же не Кирова живут.

— Магнитогорская и Кирова тоже не рядом, да-а-а. Вот и я пока машину не беру. Ставить не куда. Ладно! Обещаю тебе не докучать. Раз в месяц, может, два раза. Свозить меня по делам, будет достаточно. Это чтобы ректору объяснить.

— Согласен, — кивнул я головой. — В конце концов, у меня доверенность с правом передоверия. Когда буду отсутствовать, станете пользоваться. Если буду.

— Чем сейчас станешь заниматься?

— Пока повожу тестя, освоюсь с городом. Он уедет, поездим на Шамору. Август всё-таки наступает, а погоды ещё не было. Покупаться хочется. Вымотали бесконечные промывания организма…

— Да-а-а… Отдохнули вы… Полечились водичкой… Чем же отравились?

— Так и не определили, — скривился я, пожимая плечами.

— Это вас твои знакомые перевезли в Москву? — совсем прищурив глаза, спросил Ким.

Я кивнул.

— Иметь таких знакомых — дорогого стоит. Родственники, что ли?

— Почти, — ни на йоту не уклонился от правды я. — Фронтовой друг дедушки. Генерал полковник.

Глаза Кима раскрылись.

— Оттуда сведения?

Я кивнул.

— Дедушка там же служил?

— Кем дедушка на войне был, он не рассказывает. А после войны — главным уполномоченным по заготовкам в Приморском крае.

Глаза Кима часто заморгали. Когда волновался, он моргал.

— Потом его посадили на шестнадцать лет, но выпустили через два года. Тут он во Владивостоке в тюрьме сидел. Друзья вытянули. Ложный донос был. Это я из отцовской сестры, тётки моей узнал. Ни бабушка, ни дед о том не говорят. Но с тех пор, как вышел, дед пьёт. Такие дела…

— Суровые были времена, — покивал головой Ким. — Значит порешали?

— Порешали.

С тестем было ездить трудно. Он с утра начинал колесить по городу, объезжая знакомых. Как я понимал, тестя отправляли на «большую землю» за снабжением и он занимался им в своё отпускное время, решая поставленные руководством задачи, но и не забывая про семью. Он «сращивал» чужие темы, и удовлетворял чужие потребности, перевозя товар с места на место, выпрашивая, таким образом, нужное для себя. Он был «решалой». Хорошим «решалой». В лучшем смысле этого слова «решалой».

Он приезжал в организацию, имеющую то, что ему надо, узнавал, что нужно им, и ехал в другую организацию. Дело в том, что организации, порой, получали совсем не то, что им требовалось для решения их задач. Раздрай между министерствами и кумовство, мешали плановому снабжению. Порой на складах какого-нибудь «Дальзавода» лежали, например, запчасти для автомашин, или самолётов. А на складах пивзавода — подшипники огромных размеров, на этом заводе совершенно ненужные. Такое имущество считалось «неликвидным», а где-то в этих деталях сильно нуждались. Вот эти ресурсы тесть и перераспределял.

Мне приходилось ждать его часами в машине, но я не унывал и не скучал. Я медитировал, разбираясь в себе. Пытаясь разобраться с тем, что свалилось на мою голову, хе-хе. В мою голову. А свалилось много чего интересного, кроме знания будущего. Например, у меня наконец-то получилось перенаправить внутреннюю энергию в место удара. А раньше, фиг с маслом! Как я не настраивался при исполнении комплексов тайцзицюань, не получалось почувствовать перетекания «цы». Даже простой циркуляции.

А тут я и комплекс стал немного по-другому исполнять, с коротким импульсом и напряжением в конце формы, а не размеренно и плавно. Вот тогда-то я и почувствовал выброс «цы». Да такой, что газетка, которую я вывешивал на верёвке, предназначенной для сушки белья, лопнула не от моего прикосновения, а от потока, э-э-э, воздуха. Это я так тогда подумал. Но когда добился повторения эффекта и второй, и третий, и пятый разы, то понял, что воздух тут и не при чём совсем. Потому что, э-э-э, импульс импульсом, а газетка-то практически и не шевелилась. Просто лопалась и всё. Я офигел тогда, а сейчас в перерывах между вождением думал, размышляя, отчего это произошло?

Над энергией «цы» я «колдовал» лет пять, как впервые попал в секцию Александра Городецкого, тогда практикующего что-то типа ушу, но называл он сие искусство — каратэ. Тогда всё называлось каратэ. Потом, после запрета оного, Александр, опасаясь репрессий, стал давать «чистый тайцзицюань», без расшифровки для чего нужны эти перемещения и движения, придавая им лечебный смысл, объясняя циклическими потоками жизненной энергии.

— Количество перешло в качество? — думал я. — Вот так вдруг? Навряд ли! Скорее всего, это умение пришло в меня с чем-то ещё, привнесённым тем, другим «я», но с чем? Больше ничего в себе я разглядеть, или почувствовать не мог. Но оно точно было. Я же пришёл в себя после смертельной дозы какой-то дряни, название которой следователь произносил, но я даже запоминать не стал.

Пришёл в себя, когда прийти в себя не должен был, и потом полностью контролировал своё бессознательное состояние, слыша и чувствуя, что вокруг происходит, да-а-а… И что это? И как это? Что это было и как это можно объяснить? Сверх-способности? Тогда чем я думал? Чем контролировал тело, когда мой мозг был парализован заразой, которой меня опоили? Своих мыслей на эту тему не было, только чужая память подсказывала, что внутри человека имеется ещё какая-то энергетическая матрица, в которой и собирается всё: и память, и разум, и душа.

Память — памятью, её я изучил основательно и она мне не очень понравилась А вот «достучаться» до своей матрицы путём медитаций, чтобы понять, что это такое и «с чем её едят», у меня не получалось. В конце концов, погружения в «дзэн» стали приводить меня ко сну, но, как говорится, на здоровье. Полезный сон ещё никому не навредил. И это умение мне понравилось. В «дзэне» мне спалось очень хорошо.

Наконец-то тесть уехал и солнечные деньки участились. Постельное бельё, промокавшее от тумана до состояния «выжимай», перестало раздражать, прилипая к телу и тем будить. Мы стали ездить всей семьёй на Шамору. Когда они работали — без тёщи с Ларисой, а когда они отдыхали, выезжали все вместе. Вместе было веселее. Тесть тёщу и детей на море не вывозил. Считалось, что и возле дома тоже море, что же лучше? Но Шамора понравилась и теще, и Эле с Тимуром, и моей Ларисе с сыном. Песок, всё-таки, лучше, хоть и круглых, но камешков.

Хотя на Кирова стоял дядьки Саши лодочный гараж, и можно было на лодке заплыть подальше и не хлебать канализацию, всплывающую из подводной трубы метрах в пятидесяти от берега, ха-ха… Плюс (или минус) химчистка, сливающая свои стоки в море прямо перед домом. Море большое. Всё стерпит… В это время не стеснялись выводить нечистоты в море и, что это неправильно, я вдруг осознал отчётливо. А раньше принимал, как должное.

В середине августа рано утром за мной пришли. Постучали, Лариса открыла, и охнула.

— Шелест Михаил Васильевич, здесь проживает? — раздалось от двери.

Я выглянул из-за трёхстворчатого шифоньера, разделяющего нашу комнату на спальню и кухню. Выглянул и увидел офицера с погонами капитана и солдата с автоматом.

— Здесь, — сказал я. — Это я.

— Предъявите ваш военный билет и паспорт.

Я предъявил.

— Вы прописаны здесь в Первореченском районе. Почему не встали на учёт?.

— Э-э-э… Не успел. Мне сказали, что комендант должна была на учёт поставить.

— А в военном билете, кто штампы ставить должен о снятии и постановке? Собирайтесь. Вы призваны на военные сборы. Берите мыльно-рыльные принадлежности и что-нибудь перекусить. Форму вам выдадут в крайвоенкомате. Пятнадцать минут, чтобы оправиться и собраться.

— У нас мужской туалет этажом ниже, прошу полчаса.

— Не сбежите? — спросил капитан и ответил, постукивая паспортом и зелёненьким «военником», — Не сбежите.

— Лариса, собери: полотенце, трусы, носки. На какой хоть срок? — спросил я офицера.

— Стандартные две недели.

— Хрена себе, — подумал я. — А говорили — неделя.

Меня и других бывших «партизан», действительно, привезли на территорию краевого военкомата что расположен в районе остановки автобуса «Фабрика заря». Там построили.

— Художники среди вас имеются?

— Так точно, — выкрикнул я.

— Выйти из строя!

Я прикоснулся к впереди стоявшему и он выпустил меня. Я доложился.

— В распоряжение коменданта. Старшина забирай.

Меня забрали, доставили в первый отдел и передали в другие руки. Короче, примерно через два часа я находился на борту танкера в качестве пассажира. После загрузки девяносто вторым бензином, в четырнадцать двадцать, танкер отвязался от причала и вышел в море. На вторые сутки танкер, пройдя проливом Лаперуза, прибыл в район промысла сельди иваси и передал меня на транспорт-рефрижератор «Охотское море», одновременно заправив его дизельным топливом.

После дозаправки транспорт «Охотское море» взял курс на австралийский порт Сидней, где я сошел на берег, как представитель компании поставщика рыбопродукции. В ближайшем к нефтепорту «Макдональдсе» меня встретил связной с которым мы перекусили, сели в вызванное такси и приехав в аэропорт, зарегистрировались, сдали наши вещи, взятые с собой «дядей Томом» в багаж, погрузились в самолёт и через сутки, сделав пересадку в Дубаи, мы оказались в Лондоне.

Там мы с моим попутчиком, оказавшим мне огромную моральную и фактическую поддержу своим присутствием и взявшим на себя все формальности перемещения через три границы с заполнением всевозможных выездных и въездных документов. А я, как мне «рекомендовалось» перенимал его манеру поведения и вникал в процедурные нюансы заграничного пребывания. Мне легко удавалось обезьянничание. Я копировал не только походку и выражение лица моего сопровождающего, но и речь. Он мне много рассказал про Лондон и про родственников, которые там проживают. Это было вполне уместным даже в самолёте. Ведь я летел в Лондон впервые в жизни не только своей, но и играемого мной, э-э-э, «персонажа». Летел вместе с другом семьи «дядей Томом из Лондона», жившего в Сити. Поэтому в аэропорту мы взяли такси, которое довезло меня до обитания моего родственника «дяди Брюса» в Саутхоле, где меня встретили «родственники» и где «дядюшки» важно поздоровались за руку, а «дядя Том» поехал дальше.

Вместе с Брюсом меня встретил мой «кузин» Алан, парень лет двадцати. Кстати, и мне по австралийскому паспорту тоже было всего двадцать один год и носил я имя Джона Смита, семья которого, а именно сестра «дяди Брюса», около пяти лет назад уехала из Лондона в Австралию. Отсюда у меня и Лондонский английский, ха-ха, не успевший «испортиться» под влиянием внешних факторов.

— Всё удачно совпало? Или было тщательно продуманно, — всё время думал я, после того, как получил вместе со списком «австралийских» слов, свою «легенду», описанную мною же в дневнике, который «я» вёл с десяти лет. Очень удобная форма передачи информации «по наследству» это «ежедневная запись событий», встреч с подробным описанием тех, с кем встречался.

— Процедура подтверждения гражданства и получения британского паспорта займёт примерно две недели, — сказал дядя Брюс.

— Да, что за нах*й⁈ — возмутился я мысленно. — Какие, млять, две недели? Мне в Синиловский совхоз надо ехать! Слёт проводить!

Хорошо, что я получил в профкоме деньги и передал их секретарю комсомола. Под расписку, хе-хе. Он даже прих… Удивился, короче. Но, расписку написал и деньги взял.

— Так и что? Я тут в Лондоне, а там без меня слёт будет проходить и все помидоры соберут? — снова мысленно возмутился я. — Так я могу и на свои выборы не успеть.

— Завтра сходим в миграционную службу, заполним бумаги и потом Алан тебе покажет Британию. Ты же её фактически не видел. Тебя в тринадцать лет увезли из Лондона?

Я кивнул.

— О, брат, тогда мы с тобой так оторвёмся!

— Смотрите, только без особых излишеств и без залёта в полицию, чтобы не было повода для отказа.

— Мы аккуратно, — сказал Алан, блестя от возбуждения глазам. — Пошли я тебе твою комнату покажу.

Мы поднялись по деревянной лестнице на второй этаж.

— Это — моя комната, — толкнул Алан одну из дверей за которой открылся приличный «бардельеро» с разбросанными вещами на полу и диване, плакатами группы «Дип Пёрпл» на стене и электрогитарой «Фендер Стратокастер» и, разбросанными по полу, нотами.

— Играешь?

— А! Пытаюсь! Грёбаный Блэкмор! Не могу повторить его рифы!

— Да? — я удивился совпадению. — Могу показать

— Да ну, на! — не поверил Алан.

— Легко. Там всё просто.

Мы как раз на плавбазе пытались музицировать в своё удовольствие и я приноровился к узкому грифу электрогитары. А что, у меня имелась куча друзей-музыкантов. Причём несколько из них — профессиональных. И мне было как-то некомфортно среди них, хоть и играющем на гитаре, но очень посредственно. Вот я и напряг волю в освоении именно электрогитары. А тут ещё с новой памятью пришло и умение. Жена сильно удивилась, когда я ей стал исполнять песни под гитару. Она-то видела, как я рос в музыкальном плане, даже пытаясь освоить музыкальную грамоту и игру на пианино. У них дома стояло. Для Ларисы покупалось лет пятнадцать назад. Но тут я показал уровень мастера и по вокалу и по владению инструментом, чем, думается мне, приблизил наше «примирение».