Амулет мертвеца

Глава 20. Три смелых зверолова

«Растут ли у покойников в гробу ногти и волосы?» — читал когда-то Данил умные научно-неаппетитные книги, где вампиров не бывает, просто ткани усыхают, вот вам и эффект. Открывают гроб, у графа борода и когти. Его, конечно, сразу колом. Упырь, рятуйте! Может, человек в летаргии. Палкой тыкать ума не надо.

У Данила росли. Медленно, много-много медленнее чем при жизни, но отросли явственно. То есть он не совсем покойник? Зомби? Даже в упыри не пускают, что делать.

Бриться он изрядно отвык, думал поначалу, не придется. Даша вчера укололась.

Готово. Он сполоснул гладкую прохладную кожу, накинул верную куртку, глянул еще раз на спящую подругу жизни, а теперь смерти, и вышел, осторожно защелкнув дверь.

Во дворе вскочил на мотоцикл, тронул клавишу старта, и надел черный с золотом шлем — попадаться работникам большой дороги и полосатой палки в нынешнем виде не стоило, хоть и с документами. «Зеро» прянул и понесся к Малой бухте, низко гудя и присвистывая охлаждением. Пляж галечный, но теперь-то что. Ноги не сотрешь.

Мотоцикл он оставил у парка, почти там, где когда-то ночью говорил с Майей. На берегу Данил поднялся на вытянутый в море бетонный язык пирса, за сломанным забором с ржавой табличкой «Прохода нет». Шершавый бетон в лужицах, ночью была гроза. Последняя в году, наверное. Жаль. Грозы Данил любил. Кстати, нечисти грозы положено бояться, и долго потом сидеть как мышкам на выставке кошек.

«Ну шарахни!» — непонятно кому сказал Данил. Не дождался. Не достоин.

Сбросил одежду и оглядел бледное свое бедное тело. Да ничего, примут за приезжего, эти купаются даже в конце осени. Понюхал прохладный соленый ветер, языком, когда-то проколотым цыганской иглой гробовщика, слизнул соленые брызги с губ, вытянул руки и прыгнул в воду.

Бултых! Холодная, но это он отметил чисто автоматически, тело не испытало неудобства. Открытые в зеленоватой глубине глаза видели куда отчетливее живых, соль им не мешала. Только без воздуха в легких тело тянуло ко дну, приходилось гребками поддерживать себя в равновесии. Пожалуй, грузила ни к чему. Кой Ктулху, ему и акваланг не нужен. Хотя открывать рот ради эксперимента и хлебать морскую воду он все же не стал. Да, как и проверял раньше. Теперь под водой можно сидеть часами. Идеальный диверсант или дайвер. Сокровища, что ли, на дне поискать? Не спросил у Оле, часто ли тот тонул после смерти, когда еще был берсерком?

Вовремя упыри провели свою варварскую хирургию. Потерять талисман в море и растечься в волнах было бы досадно теперь.

Послежизнь ему нравилась. Особенно по сравнению с могильной тьмой. Данил не часто вспоминал первые минуты воскрешения, вонь, гроб, мерзкое шевеление в волосах, в память врезалось только безумное и счастливое Дашкино лицо. Довольно и того.

И уж тем более не тянуло помнить историю бегства из Питера. «Потеря морали и совести великое благо, ты живой труп, значит, долги природе оплатил и закрыл», сказал он себе, выныривая и вспоминая рассказ Твена. Счастливец, кто убил свою совесть. А он еще и выиграл долгий, очень долгий срок на земле.

Кстати, сколько ему предстоит? Увидеть, чем весь этот бардак кончится, конечно, соблазнительно, а как Даша? Согласится в свой срок стать такой же? Он так ее пока и не убедил, даже разговор толком не начинался, она отшучивалась и избегала темы. Вот любовь и страх за нее — остались. И даже, акула побери, усилились. И ведь даже не поклянешься, мол, коли разлюбишь, умру. Заковыка.

Он выскочил на поверхность, с куда большими усилиями, чем раньше. Ну ладно, плата невелика. Выбрался на бетон парой легких движений, попрыгал, вытряхивая воду из ушей. Дивное дело, удовольствие от купания не пропало.

Данил подкатил к воротам роскошных хором викинга как раз вовремя. Там, во дворике перед гаражом, уже стоял футуристичный красный мобиль индейца.

Призывать нечистую неведомую силу в гараже самое место, подумал Данил, уж он-то у Ольгера точно не освященный… как он сам, и хмыкнул.

В урочный час под плафонами дневного света чудо случилось. На бетонном полу сконденсировалась тень, загустела, запахло той живой канифолью, что ли, и сэкка, встрепанный и наглый, уже был тут.

Он не стал здороваться, просто сказал:

— Хорошо, подходите, я лучше покажу что знаю, чем молоть языком как у вас принято. Положите руки мне на спину.

Они послушались, хоть берсерк и проворчал что-то про «псиной».

Невысокие грязно-белые строения с бурыми крышами, обнесенные сетчатым забором. Зеленые с бурым горы и дальше — голубая морская гладь. Вывесок или указателей нет, только мрачноватая серая будка на въезде и тяжелый красно-белый шлагбаум. Казенным духом веяло от картины. Кто-то, кто смотрел и передавал изображение, двинулся вдоль забора, потом поднялся выше, на горный склон, оттуда уже была понятна планировка то ли базы отдыха «для своих», то ли учебного центра. Ага, ну, это жилые корпуса, вон застекленная столовая, что ж еще, гараж… асфальтированные дорожки и светильники на столбах… перед гаражом черный внедорожник, марку так далеко не понять… пара зданий поодаль с узкими окнами, да, подсказал кивком неведомый наблюдатель, в одном из них.

Спирали Бруно над кромкой забора, вышек с пулеметами нет, положим, но выглядит все солидно и недоступно.

— Ночью хорошо освещено, — сказал сэкка, когда они вынырнули из его кино. — И ходят патрули с собаками. Да еще и в неровные промежутки.

— Боятся, — сказал индеец.

— Опасаются, — возразил Оле.

Сэкка человечески вздохнул. Единственный из присутствующих, кому это надо, и близко не человек, подумал Данил.

— Жаль, мы связаться с ней больше не можем. Если бы она знала, ищут, идут. Вас-то ей никак не услышать.

— Погоди, — сказал Данил, ощупывая карманы куртки, — склеротиком я был, и мертвым таким остался, забыл отдать!

И он достал из нагрудного свистульку, черного котика с зелеными глазками.

Подул — раздалось тонкое мяуканье.

— А ведь пойдет! — сэкка забил хвостом и уселся совсем по-собачьи, — Одан… Следопытка услышит, такой-то мерзкий звук! Ты азбуку морзе знаешь?

— Я знаю, — сказал Ольгер, — у меня тоже подобная есть.

— Знаю, — сказал Данил, — чего совсем-то меня позорите. В детстве выучил.

— Попробуй передать «жди помощи», скомандовал полузверь.

Данил помедлил… и извлек из котика череду неблагозвучных, но точно пронзительных звуков.

— Отлично! Даже из вашей умственной глухоты есть польза!

— Спасибо, — сказал Аренк, — ты нас эпично вдохновляешь.

— Не за что, обращайтесь! — сказал сэкка. Настоящего имени которого Данил не узнал.

На сей раз Ольгеров пикап грузили куда дольше. Коробки, ящики, вьюки какие-то Словно на небольшую войну собирались. Хотя как еще повернется.

Аренк достал из кузова черный матовый шлем с прозрачным забралом, оскалился:

— Вот почти в таких мы брали… хотя уже и неважно.

Данил тоже заглянул под брезент: кроме шлемов-сфер там лежали короткие немецкие пистолет-пулеметы, рации и черные бронежилеты с серыми надписями СОБР.

— Форма тоже есть, — бросил Ольгер.

— Ну ничоси, — Данил слегка, ибо имел с ними дело, но опешил. — И сработает?

— Раньше работало, — Аренк положил шлем назад, — правда, в другие времена в других странах. Эффект нокаута, шок и трепет.

— Пусть повозбухают против властей, — сказал грубый викинг, — если не зассут. Документы на вас тоже есть, поддельные, правда. Времени не было выправлять что-то через хм, структуры.

— Жаль, газ внутри не применить. И леди-зверь отравится, и на упырей не подействует. — Аренк уже просчитывал варианты, пернатый змей. — Но сначала надо взять пленного.

— Языка? — Данил представил допрос в ацтекско-скандинавском стиле, «кровавый орел» с вырезанием сердца.

— Ну да, кто-то там ездит со снабжением, эту толпу кормить надо. Вот его и… — индеец сделал кошачий жест, словно ягуар схватил пташку лапой. — Да ты не журись, государство все равно инструмент насилия, ну, наденем его маску ненадолго.

— А сажает оно за такое надолго, — сказал Данил. — Хотя, оно конечно, нас поди поймай. А потом удержи.

— Вот именно, — ответил Аренк, — да тут и не расстреляют, кишка тонка.

Всю дорогу они подпевали «Сабатону», особенно удачно выходило у Ольгера. Ну так родственные души. К свороту на «базу отдыха «Лазурный бриз» (дурацкое все же название) подкатили часам к шести, засветло.

Название узнали из интернета, на повороте ни указателей, ни модной при СССР бетонной или стальной стелы не нашлось. Ну да, ну да, пошли вы на фиг, отдыхающие, не для вас полянка росла, подумал Данил.

Переоделись в черные костюмы, удобные, просторные, с разными карманами-застежками, и, подозревал Данил по качеству ткани, немного не те что у настоящих собровцев. Броню и шлемы пока доставать не стали, Аренк дал ему черную флисовую балаклаву, себе сунул в карман такую — мол, не светись зря.

Пикап отогнали с дороги в кусты, викинг приказал сидеть тихо, натянул балаклаву на лицо и пропал.

— Пусть сам бегает. Ему же надо, — сказал индеец, щелкнул затвором курц «Хеклер-Коха», сел на теплую еще землю, примостил оружие на колени и привалился к колесу.

— Нам не надо спать, забыл? — сказал Данил.

— А я пред боем взываю к духу предка-ягуара, древнее вашей бестолковой цивилизации. Отзынь, малолетка, растерзаю.

Викинг вернулся в сумерках. На поясе у него Данил заметил кожаный чехол очень уж характерного вида — не иначе — топорик прихватил?

— В общем, как я и думал, — сказал Оле, — не профессионально, но не дураки сидят. Там кто-то готовился уезжать, грузил вещи, не фургончик, легковушка, значит, человек свой, не наемный возница. Подъем!

Северянин подхватил оружие и закинул на плечо.

— Будем брать? — Данил сначала спросил, потом понял глупость вопроса.

— Брать, колоть и потрошить. Надевай намордник, пошли. Ты просто постоишь на стреме, новик.

— Обрати внимание на его терминологию, — Аренк, уже на ногах, подпрыгнул, проверяя, не брякает ли, — клянусь удесами Тескатлипоки, я с уголовниками не дружил, где он нахватался только!

— Шилка и Нерчинск, — буркнул викинг, когда они уже бежали вдоль растрескавшейся асфальтовой ленты, — мои университеты. Сам-то с малышами Че не болтался по Боливии?

— То были идейные бандиты! Вива политико!

— В джунглях тебя не тронул прожорливый зверь, пуля не догнала… а как жаль!

Данил предпочел промолчать. Маленький «Хеклер-Кох» неудобно подпрыгивал на плече, но перевесить не было времени.

Они увидели фары за поворотом.

Ольгер обернулся, ткнул рукой на обочину — сиди тут. Они с индейцем не сговаривались, не махали пальцами, показывая загадочные военные знаки. А ведь в кузове были рации, вспомнил Данил.

Взвыл изношенный слабосильный мотор, защелкали передачи — Данил все разбирал отчетливо, и дорогу высветили фары обычной «Шеви-Нивы», серой в полумраке «Шнивы».

Машиненка притормозила на повороте, две черные тени метнулись справа и слева к передним дверям. Машина стала. Данил успел увидеть, как распахнулась водительская дверь, кто-то темный, похожий на огромного паука выдернул оттуда человечью фигуру и вскинул на плечи. Второй запрыгнул за руль и врубил передачу, свернул примерно туда, где стоял их пикап. Данил побежал за первым, едва поспевая, хоть Оле (по ширине плеч судя) волок на них довольно крупного пленного. Да уж, девицу бы он утащил через окно на три счета.

«Шнива» уже стояла в кустарнике, «ДжиЭмСи» отсюда не увидеть, хорошо.

Ольгер, на снимая балаклаву, сбросил ношу, заломил руку пленного и аккуратно, даже как-то нежно врезал ему ладонью по лицу. Привел в чувство. Заворочался, заморгал. Индеец уселся на капот внедорожника, и теперь казался лесным демоном.

Вряд ли зрелище троих безликих бандитов успокоило бедолагу. Обычный парень лет двадцати пяти с виду, белобрысый, очень коротко стриженый, в клетчатой рубашке и камуфляжных штанах с берцами. Не атлет, совершенно. Но и не задохлик.

— Вы кхто? За что?!

— Он еще нас допрашивает! — сказал Оле, нажал парню на локоть, тот почти взвизгнул. — Павианчик, колись до пятки. Кто, что там делал, кто ваш начальник…

— Звание, воинская часть и пароль! — Аренк издевался.

— Леша, Коников я! Я не военный!

— Все вы под пытками мирные голуби, Леша, — сказал викинг, достал фонарик и включил на секунду, подсветив свои багровые глаза, — ты такого как я уже видел, верно? Он у вас главный. Давай остальное, пока я твою кровь не высосал.

— Н-не надо! — вякнул парень. — Не-не знаю я ничего!

— Ну если правда не знает. — Данил развел руками, — На что он нам? Вот разве что…

— Голову долой, кровь выпьем, мясо поделим, — сказал индеец совершенно спокойно. — Машина хлам, но на запчасти продам, есть кому. Пять минут запирается, кончаем

— Э, печень моя! Печень врага святое! — вмешался берсерк, достал из поясного чехла ладный, отточенный топорик и смерил взглядом конечности парня, — делить буду я, ты неровно кости рубишь.

— Тогда сам печень и доставай, — сказал Данил, — я умываю руки, раз бестолковый попался. Прости, камрад, зря мы тебя ловили. Судьба. Ну хоть добыли свежинки.

— Пожааал…ста… пожж… — парня проняло, да и викинг с индейцем, подумал Данил, шутили ладно если наполовину. — Меня уб… убьют!

— Нет так нет, убьем мы, здесь и сейчас, — индеец щелкнул пальцами, — надоело покупное мясо, длинный ты наш поросеночек.

Он раскололся, конечно.

Рассказал сколько их (десяток), кто, откуда, как вооружены (охотничьи сайги стволов пять, пара пистолетов у охраны), когда обходят периметр, все с самого начала, опустив разве историю знакомства с упырем, только помянул «вытащил из поганого положения».

Антон Иваныч, может, имя и настоящее. Собирал молодежь под крыло аккуратно и неспешно. Свою истинную суть показал, когда «гаврики» зависели от него полностью.

— На кладбище нас созвал. Заставил могилу раскопать, какой-то девчонки.

Они собрались в полночь, как и полагалось. Антон прибыл с шофером и телохранителем в черном джипе. Остальные кто как, главное не привлекая внимания. Леша приехал последним автобусом, долго болтался по окраинам, ждал, пока стемнеет, и боялся. Но пошел. Долги и надежда, вечные аргументы.

Горели факелы, потрескивая и распространяя дизельную вонь. Человек десять, от семнадцати до тридцати, одетых просто, хоть и не бродяжьего вида. И он — существо высшего порядка, в расстегнутом черном кожаном плаще поверх серого дорогого костюма.

— Сила от него идет… не знаю как сказать. Не из нашего времени. Мастер и есть.

Повелитель приветствовал паству кивком и словами «Все собрались, пора и мне силу показать», указал затянутой в замшу рукой на невзрачный памятник, по датам — девица лет пятнадцати, умерла больше года назад.

— Копайте. дети!

В четыре лопаты самые дюжие врубились в твердую землю.

Гроб сохранился довольно хорошо, обитый дешевой буровато-серой материей, когда-то, неверное, красной.

— Поднимите, да чтоб не рассыпался!

Принесли веревки, подняли невеликий граненый гробик. Антон Иваныч подошел, склонился и положил изящно ладонь в перчатке на грязную крышку. Именно этот момент Леша запомнил лучше всего, а потом покатилось такое, ладно вовсе память не отшибло.

Гробик качнулся, упырь легко сорвал крышку, откинул, и оттуда выглянула темноволосая девчонка в лохмотьях. Толком ее Лешка не разглядел, слишком ошарашило, но глаза как у Антона, темно-красные, и очень белые худые плечи запомнил.

— Воскре-есшая! Как тебя зва-ать! — нараспев спросил Мастер-Антон.

— Таня, — сказала девчонка, оглядывая окружающее — факелы, странные типы в коже и камуфляже, было отчего испугаться. — Понырева. А вы кто? Где мы? Откуда… тряпки? Фу, грязюка. Я вроде в больнице была.

Даже не столь само чудо поразило Лешку, сколько отчаянье на ее скуластом, не сильно привлекательном личике.

— Тебе незачем знать. Все ее видят? — обратился упырь к компании.

— Видим, Мастер! — факелы закачались неровной цепочкой.

— А теперь покажу, что будет с предавшими меня. Запомните!

Он коснулся грязных волос девчонки, Лешке показалось, с едва скрытым отвращением, встал и отошел от гроба, указывая на живую покойницу.

— Мраком хаоса и изначальной смертью живого! Прощай, вырванная моей силой из небытия тварь.

Девчонка хотела что-то сказать, протянула к нему худую иссиня-бледную руку… мгновенно взорвалась, растеклась бурой жижей, до половины наполнившей гроб.

Лешку передернуло от отвращения и стылого ужаса.

— Финис! — возгласил Антон. — Из праха вышла на миг, в прах вернулась! Кто желает такого конца?

Желающих, понятно, не нашлось.

Упырь достал из-под одежды длинный кинжал со сложной серебряной гардой, распахнул плащ, пиджак, сорвал галстук и бросил в гроб, с треском порвал рубашку. И ударил себя в бледную грудь. Клинок вошел на палец.

Мрачный и яростный, он вытащил кинжал из раны… та тут же закрылась на глазах у всех.

— Подойдите, начиная со старшего!

И каждый подошел, и каждый взял кинжал за лезвие, раня ладонь и смазывая металл кровью. Боли Алексей не ощутил, рука заболела потом.

Он показал ладонь с тонким белым шрамом. Не врал.

— Вы кровные братья теперь! И лучшие станут подобными мне, а слабые канут во тьму, — сказал Антон, целуя и убирая оружие. — Идите, скоро я вас позову.

И позвал. Вот, сюда.

Пока только пожить и охранять базу. Как и с кем договорился насчет нее Антон, никто из подчиненных не знал.

Коников поехал за разными мелочами, бытовой химией, постельным бельем, новыми сетками от комаров, база досталась далеко не в идеале. Машина тоже не его, одного из Антоновых приближенных.

Про захваченную дикую тварь Лешка только слышал, держат в дальнем здании, да, те два, побольше, тут сэкка угадали.

Индеец наклонился к пленнику и похлопал его по щеке:

— Умница, не запирался.

Сделал быстрое движение у шеи парня, тот осел и свесил голову.

— Есть не будем? — спросил берсерк.

— Там поймаем кого поумнее. Оставим его тут, к полудню оклемается. А машина пригодится. Да, Даниэль, ты спрашивал про связь? В шлемах наушники. Наденем как будем подъезжать. Волна уже настроена. Дикарь, командовать парадом будешь ты.

— Наденем шлемы, так привяжите языки, я скажу когда начнем, — викинг убрал топорик, поднялся.

— Через ворота? — спросил Данил, ощущая легкое покалывание в висках. Вот еще, остаток жизни. Трусить не хватало.

— Кавалерийским налетом. Свою машину пустят. А потом ничего не успеют.

— Набрехал им упырь, — сказал Ольгер, — нету у него больше амулетов, ясно же.

— Может, рассчитывал добыть? — индеец содрал балаклаву, достал откуда-то украшенную янтарем расческу и прихорашивался. Кто его знает, зачем. Для аутотренинга? Или предок-ягуар проявился? — подумал Данил.

— Кое-что перегрузим в трофей, последний инструктаж и двигаем, — Ольгер хлопнул по дверце «Шнивы», металл загудел и, кажется, прогнулся.