Апотекарий

Глава 11

Я закупорил очередной флакон, убирая к остальным двум готовым снадобьям, и с непередаваемым удовольствием потянулся. Поднялся с места, прохаживаясь вокруг костра и задаваясь вопросом о том, почему он всё ещё горит, если его никто за всё время не подкармливал?

— Капелька походной магии, — улыбнулась мне зáмершая, когда я спросил об этом, в третий или четвёртый раз подтачивая ножом карандаш и убирая его в карман. Нож она отложила в сторону и, пока я разминал затёкшие мышцы, пролистала исписанные страницы, захлопывая книгу.

Она поднялась с места, довольно потягиваясь:

— Кажется, я ни разу в жизни столько не писáла, — усмехнулась она, протягивая мне свои записи.

Я с вопросительным взглядом их принял, держа в руках. Девушка улыбнулась, разминая шею:

— Я выписала, что мы испробовали на Ахире в борьбе с проказой за прошедшие годы. Тебе, как алхимику, это будет понятно и полезно.

У меня глаза расширились от изумления. Гия продолжала:

— Там списки названий, пропорции, соотношения — то, что мы собирали и что у меня получилось вспомнить. Думаю, если ты решишь заняться изучением проказы, эти записи основательно сберегут тебе время, силы и ресурсы.

Она внимательно смотрела на меня, улыбаясь и мягко добавляя:

— Считай это моей благодарностью. За всё, что сегодня случилось.

Я находился в немой растерянности, с полным отсутствием понимания как быть и как вести себя в такой ситуации.

— Но… А… Как же?.. — я пытался хоть как-то сформулировать свои вопросы и выразить эмоции, но слова с мыслями были против меня. Они предпочли безмолвное потрясение.

Гия взяла котелок с остывшим бульоном и направилась в сторону сидящей неподалёку лисы. Поставила рядом с ней и вернулась обратно.

— Не переживай. К грибникам мы точно тебя отведём. Записывать будешь или так запомнишь? — Она снова потянулась, облегчённо выдохнув.

— Постараюсь запомнить, — я вернулся на своё насиженное место, положив книгу возле рецептурника и, признаться, боясь её пока открывать. Это же настоящее сокровище, которое мне захочется всецело изучить, да так, что за уши не оттащишь. Вместо этого я, стоически борясь с собственным любопытством, принялся наводить порядок после алхимических приготовлений. Гия подошла ко мне со спины, наклоняясь над плечом.

— Ух ты! Я даже не заметила, сколько ты всего наварил. Что это? — в её голосе я услышал искреннюю заинтересованность.

— Как же? Ты сама ведь спрашивала о зельях, — я вытащил из держателя один флакон с прозрачно-белой жидкостью и легонько взболтал. — Это отвар для лёгкого шага. Почти зелье бесшумности, но у меня недостаточно для него ингредиентов. Про полноценную «тишину» я вообще молчу, — я ухмыльнулся, меняя флаконы и беря следующий, с ярким сиреневым отливом, стараясь его держать ровно. — Это — настой рефлекторной чувствительности. Оно усилит восприятие и добавит подвижности. А это, — я вытащил густо-зелёный флакон с тёмно-белыми вкраплениями, полностью осевшими на дне, — снадобье храбрости на восемь глотков, чтобы организм не успел к нему привыкнуть.

Я закрепил все флаконы на местах, продолжая говорить:

— Их стоит выдержать до утра. Для насыщенности, чтобы эффект получился ровнее и дольше.

— Ты удивительный, ты знаешь об этом? — восхищённый шепоток прозвучал на выдохе, заставляя меня печально усмехнуться.

— Я так не думаю. За сегодня я понял, что ещё сильно глуп, чтобы получать такую похвалу.

— Ну-ну, — хохотнула зáмершая, отходя от меня и садясь на своё прежнее место у костра. Мне почудилось, что мои слова она от себя отмела, оставаясь при своём мнении. Я открыл было рот, чтобы попытаться её убедить, но подумал «а зачем?» — и рот закрыл. Если она считает меня удивительным — пусть так. Я же останусь при своём понимании начинающего алхимика.

Мы некоторое время просидели молча, я убрал всё по своим местам, складывая дверцы чемодана, но замок оставил открытым — мало ли что ещё нам на голову свалится?

— В общем, слушай, — заговорила Гия, привлекая моё внимание. — Грибники, к которым мы пойдём — это Опята, — она подняла руку, крутя ладонью. — Их суть — в кучности. Ты сталкивался в лесу с опятами?

Я неоднозначно кивнул:

— Сам не встречал, но я знаю, как они растут.

— Семействами. Почему я начала именно с этого: чтобы тебе с ними ужиться, необходимо, чтобы кто-нибудь принял тебя к себе в семью или в «кучку», как некоторые любят говорить. Иначе, они будут называть тебя «чой-чой» — на их наречии это значит «чужак». И прислушиваться они к тебе не будут. Равно как и помогать в чём-либо. Могут даже обвинить в проказах, которые сами устроят.

Я фыркнул, скорее от удивления, чем насмешки. Гия поддакнула, продолжая:

— Те липучки, что тебе принёс Кеш, можно сказать, дадут тебе пропуск в поселение.

— Как ты узнала имя лисёнка? — я вновь изумился.

— Морель сказала, — девушка повела плечом, продолжая крутить рукой и возвращаясь к Грибникам: — Эти липучки — их любимое лакомство, об этом уже говорили. За десяток таких ты можешь выторговать у них себе местечко. Но поселят тебя, скорее всего, на окраине. Потому что учуют меня.

— Как это?

— У каждого зáмершего свой запах, а нам они не очень-то рады. И к тебе, вероятней всего, буду относиться с опаской. Но поскольку ты апотекарий…

— Кто-о-о?! — я случайно слишком громко воскликнул, заставив нас вздрогнуть.

Девушка после паузы заливисто расхохоталась от моей реакции.

— Апотекарий, — повторила она, — лекарь-алхимик. Мы вас так называем, — она пожала плечами.

Я покачал головой, с трудом соглашаясь с её словами и удивляясь тому, что у зáмерших даже отдельное название есть для нашего ремесла. Я поразмыслил и пришёл к тому, что меня больше устраивает обычное обращение.

— Лучше просто алхимик. Мне так привычнее.

Гия развела руками, ухмыляясь:

— Как хочешь. Так вот, — она подбирала слова, — поскольку ты сведущ в своём ремесле, тебя примут и будут обращаться за помощью, хоть и не сразу. Им нужно будет к тебе привыкнуть, понять, что ты за человек. И если ты им понравишься, то какое-нибудь семейство возьмёт под своё крыло. Или пригласит на свой пенёк, — она хихикнула.

— А чем они живут? Занимаются?

— Ремёслами. Они очень любят работать с деревом, мхом и всякой растительностью. Можно сказать, это будет тебе дополнительным подспорьем для разных задач. Раньше в их поселении случались ещё и ярмарки, но как стало после Прорыва, я не знаю, они гонят почти всех нас прочь, как увидят.

— А это всё тебе откуда известно?

— Я же тебе говорила — мы жили в этом лесу. И с разными Грибниками дружили, а потом уже отправились познавать мир.

— А их много тут?

Девушка задумалась и начала перечислять, загибая пальцы:

— Опята, Грузди, Поганки есть, Лисички где-то на севере и Цветные-Шляпки (Сыроежки). А! На юго-западе вроде как ещё Мухоморы живут, но они постоянно перемещаются. Этакие жители-кочевники по лесу, — она засмеялась, я улыбнулся в ответ. — Но Мухоморы, в отличие от остальных, занимаются исключительно костяным ремеслом. М-м-м, — мечтательно протянула она, — видел бы ты, какие они делают украшения! Некоторые зáмершие, кто как-то смог сохранить свои отношения с Грибниками, специально приносят им различные кости, чтобы получить неповторимые изделия.

— Какой удивительный народец, — восхитился я, с робким трепетом в сердце предвкушая утреннюю встречу.

— К слову о костях! — вспомнила Гия, подскочив и озираясь вокруг, прочёсывая взглядом траву. — А что с когтями? Их вихрем разметало? Я ни одного не заметила. — Её голос звучал расстроенно.

Я поднялся с места, унося чемодан к кулю и выискивая в своей поклаже мешочек, куда их прибрал. Вернулся с ним, протягивая девушке:

— Я их собрал. Те, что остались.

«Значит, тот ветряной столб называется вихрем? Стоит запомнить», — напутствовал сам себе, наблюдая, как девушка вытряхивает когти из мешочка, виновато кривясь — один из них вспорол кожу, приводя его в негодность. Гия пригласила меня присесть рядом, чтобы показать, как делают из когтей ножи, и спросила, нужно ли мне рваное вместилище. Я качнул головой, но перед тем, как сжечь мешочек, вытащил лоскуты птичьей кожи.

— Хочешь изучить её свойства?

Я подтвердил, она на мгновение призадумалась, после сказала, что снимет со спины джимпа кожу, чтобы я её мог использовать. Меня искренне поражала её отзывчивость, но, помня о нашей договорённости, я понимал, что она действительно готова подсобить мне всем, чем сможет.

Это вдохновляло, призывая прикладывать усилия для ответной помощи ей самой, и напоминало мне о доме: такие поддерживающие отношения складывались у нас с охотниками.

Гия с силой вогнала птичий коготь в землю, подтянув вниз, закрепляя его на манер крюка и подняла свой нож, второй рукой прощупывая остаток пальца. Я разогнал свои почти затосковавшие мысли и сосредоточенно наблюдал — интересно же!

Она рассказывала, что верхняя пластина — как защитный покров для внутренней, уходящая как раз до первой фаланги пальца. Вспоров кожу, она показала, как аккуратно отделить весь коготь от кости, сохранив его целостность. После этого она вытащила его из земли и, крепко держа в одной руке, стала точными мелкими движениями подрезать изнутри, остриём словно выковыривая зубчатую часть, отделяя её.

Я наблюдал за этими кропотливыми действиями, поражаясь ловкости рук зáмершей. Мне постоянно казалось, что либо её нож соскользнёт и пронзит ей руку, либо она когтём сама её вспорет. Но эти мои опасения оказались напрасны и, через время тщательных трудов и очистки, Гия протянула мне выуженный внутренний серп. Я принял его, крутя и рассматривая в отблесках костра, с удивлением обнаруживая, что вся эта часть — продолжение пальцевой кости. Выглядел и чувствовался в ладони он крайне удобно.

— Попробуй, — предложила девушка с улыбкой. Я собрал худой пучок травы возле себя и резанул под корень серпом, поражаясь лёгкости его сечения. Опасный инструмент, но крайне эффективный.

— Если правильно вываривать и обрабатывать, кость можно выпрямить и получить ровное лезвие. Но это трудоёмкий процесс, им кузнецы-костяники занимаются.

Она задумчиво перебрала оставшуюся пару когтей и добавила:

— Думаю, двадцать-тридцать серебряных за них дадут. А этот, — она кивнула на тот, что я всё ещё крутил в руках, — тебе. Для сбора пригодится.

— Да, — восхищённо выдохнул я, думая, куда приспособить такой инструмент. Крепления на ботинке для простого ножа, такой серп опасно будет так носить. Попробовал пристроить его на поясе, но серп лезвия постоянно кренился к телу. Я его снял и решил хранить в чемодане вместе с остальными инструментами.

Пока я выбирал место новому подарку, Гия успела притащить туловище птицы ближе к костру и, усевшись поудобнее, принялась за очистку спины, на удивление аккуратно выдирая перья и раскладывая их: целые — в одну сторону, мятые и ломаные — сразу в пламя.

Задаваясь немым вопросом о том, куда подевались конечности пернатой добычи вместе с хвостом, я взял этерий и пошёл к древесной полости — проверить состояние ран Скитальца.

С трудом разыскав дегтярные закупорки на тёмной чешуе и убедившись, что раны закрыты, без свежих кровяных потёков, я вернулся обратно, убирая этерий в мешочек на поясе и садясь у костра.

Наблюдая за пляшущим пламенем и размышляя о змее, я сам не заметил, как заклевал носом — этот насыщенный день меня окончательно уморил.

Мне показалось, что я только закрыл глаза, как плеча коснулась рука Гии. Я встрепенулся, вздёрнув голову и потирая пальцами тяжёлые веки.

Осмотревшись, я с непередаваемым удивлением обнаружил светлеющий лес и добродушную улыбку девушки, стоящей рядом. Я обратил внимание на её раненную ногу: розовеющий шов с кожей вокруг ещё побледнел за это время. Я удовлетворённо хмыкнул — заживление идёт хорошо и, судя по бликам, она недавно её притирала.

— Скоро первый рассвет, — с лёгкостью в голосе произнесла Гия, — Скиталец просыпается.

Она указала на древесную полость, я перевёл взгляд туда, замечая в предрассветных тенях, как массивный хвост вместе с кольцами приходят в медленное движение.

Я внутренне облегчённо вздохнул, разгоняя осадочную тревогу — Скиталец жив, и это главное. Помня о последнем скрывшемся от нас ранении, я сходил и забрал узелок с остатками смесей в ступах, унося их к чемодану, чтобы змеиное тело случайно не раздавило, когда потянется наружу.

Гия подошла ко мне, протягивая туго свёрнутую серую кожу. Я поблагодарил её, принимая материал. На ощупь кожа была значительно мягче, чем те лоскуты, что я поснимал с пальцев. Интересно, и как она успела за ночь так хорошо очистить и обработать такой кусок?

Я задал ей этот вопрос, на что получил только загадочную улыбку:

— Охотничьи хитрости.

Я вернул девушке улыбку, полностью понимая и соглашаясь, что у каждого ремесла свои секреты.

Мы занялись приведением в порядок полянки, собирая и раскладывая по местам вещи. Затянув узлы походного куля, я вернул съестной узелок на пояс и с досадой покачал флягу — воды осталось очень мало. Гия предложила пополнить мой запас из их, порядком исхудавшего бурдюка, на что я с благодарностью согласился. После чего она принялась запрягать Морель, что-то полюбовно ей нашёптывая.

Я умылся и, закрепив флягу на поясе, составил заготовки на чемодан, а после вытащил из держателей три настоянных снадобья. Их, для чистоты, стоило бы снять с осадка: процедить через плотную ткань и прогнать по угольной крошке…

С недовольным сопением от такого незавершённого итога я подошёл к костру, присаживаясь и вороша ножом золу и всё больше погружаясь в сомнения, что найду хоть один древесный уголёк. Костёр зáмершая складывала точно не из дерева.

Я убрал нож в ботинок, поднимаясь и оглядываясь на девушку. Она почти закончила с упряжью, затягивая седельные ремни.

Подойдя к ним, я протянул флаконы Гии:

— Они готовы, хоть и не очищены, — я виновато скривился, сетуя на свою некачественную работу. Но, на моё удивление, девушка пришла в полный восторг, осматривая каждый флакон.

— Если я опять тебя нахвалю, тебе не понравится, да? — хохотнула она, пристраивая две ёмкости по своим карманам на куртке. — Но…

— Проверишь по эффективности, — перебил я её, оборачиваясь на шорох смятой травы от древесной полости. Скиталец поднял голову, прощупывая языком воздух вокруг.

— Вот сейчас и проверим. Пей, тебе его лечить, — Гия откупорила снадобье храбрости и протянула мне. Я сделал маленький глоток, ощущая равномерный травяной привкус. Горло обдало мятной прохладой, и внутри словно распалили костёр. На мгновение мне даже почудилось, что я слишком мало добавил успокаивающего, но нет: состояние выровнялось, удерживая внимание и мысли на одном уровне. Проанализировав свои ощущения, я пришёл к выводу, что снадобье удалось так, как нужно.

Взглянул на выползающего на полянку Скитальца и только успел удивиться тому, насколько спокойно я воспринимаю его устрашающий вид.

— Годнό, - кивнул я, уходя к чемодану за смесями и инструментами. Змей вытягивал своё тело навстречу новому дню, поднимая голову и с неизмеримым спокойствием наблюдая за моим движением.

Я взял в руки ступы, ложки с щупом и лоскут, без тени сомнения и прежнего страха приближаясь к необъятному опасному зверю. Он в первое мгновение ощерился, раскрывая пасть, я в ответ, освободив одну руку, вынул из мешочка Янтарник и протянул ему на ладони. Чешуйчатая голова склонилась к руке, пробуя языком воздух и почти касаясь камня.

— Показывай последнюю, — твёрдо и строго произнёс я, убирая янтарь обратно и поудобнее перехватывая свою поклажу. Змей склонил голову направо, помедлил, глядя на меня. Я, вопросительно вскинув брови, тихонько присвистнул, подстёгивая его раздумья. Скиталец шикнул, отворачиваясь, и начиная активнее двигаться. Его кольца обвивались вокруг, а я стоял в ожидании: то ли его ответности, то ли собственной гибели. Сомкни он сейчас своё тело — и меня попросту раздавит его весом и силой. Но эта мысль была спокойной, я оставался уверен, что этот ужасающий и восхитительный зверь пойдёт мне навстречу.

И действительно, спустя долгие и основательные развороты колец (часть хвоста ему пришлось перебросить через корень), он замер, головой указывая направление.

Я глубоко вдохнул и, на резком выдохе, решительно полез по змеиному телу. Затылком ощущая на себе внимательный отвлекающий взгляд, я добрался до той части, котораяэ по моему предположению, находилась у самой земли во время его сна.

Стало ясно, почему мы её упустили, но теперь задача заключалась в другом: стрела, плотно зажатая его же массой и тугими кольцами, продавилась внутрь настолько, что снаружи остался лишь пенёк от древка.

Я в растерянности обернулся, вопросительно глядя на Скитальца:

«И что мне делать? Вытащить её, не вспоров часть окружающей чешуи и плоти, нет никакой возможности».

Мне показалось, что змей в ответ надо мной посмеялся, выразив это взглядом и наклоном головы. А после он тряхнул телом, подбрасывая и сбрасывая меня с себя. Я упал, пороняв всё, что было в руках, и навзничь скатился на траву.

Скиталец наклонил ко мне голову, коснувшись языком груди и, пробыв так мгновение, отвернулся, устремляясь в другую сторону. Поднявшись по корню, он тяжело и неотвратимо пополз дальше, в рассветную тень исполинского дерева, сминая собой остатки быстрорастущих кристаллов. Я еле скрыл свой разочарованный вздох — больше с этого места урожай не собрать. Глядя на движение огромного зверя, я подскочил, успев только схватить щуп и одну ступку, как остальное оказалось смято змеиным телом.