Апотекарий

Глава 5

Я настолько углубился в писанину, что с позорным гарканьем подпрыгнул с места, вжимаясь в корень, когда моего плеча коснулась чья-то рука. Ох и долго же мне воспитывать свою выдержку.

Тяжело дыша и пороняв все письменные принадлежности, я обернулся и дикими глазами уставился на стоящую в наклоне девушку. Уже на ногах?!

«С пробуждением, хорхой тебя раздери!» — говорил ей весь мой вид. Она улыбнулась, пронизывая меня цепким взглядом чистых глаз, красных в белую крапинку. От неë веяло густой неосязаемой силой, и вокруг тела я заметил воздушное марево.

— Всё-таки?.. — я потерял слова.

— Зáмершая? Ага, — её звонкий бодрый голос удивлял сейчас даже больше, чем десятки всех прочих вопросов.

— Как у тебя получилось? — она выпрямилась, отставила зажившую ногу и, крутя её на пятке, с довольным видом разглядывала розовый шов. — На прокажённых регенеративные зелья почти не работают. А если и работают, то в непотребно огромных количествах. Сплошное разорение. Да ещё и зашил так аккуратно. Мне нравится. Ты — чудо-лекарь!

— Я алхимик, — проблеял в ответ, стараясь понять, как на всё это реагировать. Понимание отсутствовало.

— Я Гия, — она приложила левую ладонь к правому плечу и наклонила голову. Я кивнул в ответ, отмечая, какое странное у неё это жестовое приветствие.

— Я…

— Элей, — перебила она с безмятежной улыбкой, усаживаясь на траву и выпрямляя правую ногу, — Муха мне всё передала. Моë дорогое, нежнейшее создание, — она обняла себя за плечи с такой тёплой улыбкой, что мне стало ясно — девочка-проводница, её Сиитал, вернулась в свою духовную форму и теперь вместе со своим человеком.

Я кое-как собрался с мыслями, отодрав свою вжатую спину от корня и сделав дрожащий шаг к девушке. Как бы ни было боязно и дико, начатое дело нужно довести до конца.

— К-как ощущения? — я головой указал на ногу, подходя ещë чуть ближе и дрожащими пальцами доставая заготовленные настойки с притиркой и протягивая их ей.

— Тянет немного. И щиплет внутри. Но терпимо, — девушка приняла флаконы, покрутила в пальцах и вопросительно посмотрела на меня.

— Это… — голос упал, я прокашлялся, — это восстанавливающие настои. Они помогут с восполнением кровопотери и укреплением организма.

“А нужны ли они теперь?“

Слишком уж сомнительно я звучал, глядя на бодрую зáмершую. Она кивнула, молча опрокидывая в себя обе настойки и возвращая мне пустые сосуды. Я вернул их на пояс.

— А это?

— Притирка. Для заживления и обеззараживания места раны.

— О! — она искренне восхитилась, раскупоривая флакон и принюхиваясь. — Ромашка и орехи. Точно не еда? — хихикнула, аккуратно макнув пальцы в густую смесь и потерев их друг об друга.

Я кивнул. Осторожно, бочком, присел рядом, рассматривая её.

Это же настоящая зáмершая! И она выглядит вполне добродушно. И весёлая. И какая-то слишком бодрая для её состояния. Хоть и бледна, как голодная моль.

Гия начала втирать смесь в ногу, всё больше поглядывая по сторонам и на меня. Такое изучающее открытое внимание меня смущало и пугало. Даже на городских ярмарках-фестивалях взгляды были лёгкими и обыкновенными. Привычными.

— Боишься? — она улыбалась, наклонив голову точно так, как это делала мухоморчик.

— Боюсь. О вас много говорят. Разного.

— Больше плохого. Мы для всех как стихийные бедствия, — с лёгкостью подхватила она, словно они смирились с этим уже очень давно и им на это как будто бы всё равно.

Я смутился, пряча глаза наклоном головы, и произнёс:

— Вас судят по россказням и слухам. Длинные языки любят приукрашивать то, что им нравится и нет.

— Не с пустого места берутся сплетни и слухи, — она закончила с притиранием и замотала лоскутом флакон, протягивая обратно мне. Я покачал головой.

— Оставь. Натирай ногу, когда кожу будет тянуть. Смесь успокоит её, и заживление пойдёт лучше.

— Хорошо, — она спрятала ёмкость в набедренный карман штанов и пристально на меня посмотрела. Мне захотелось отползти назад. — Ты спрашивал про Ахир. И эту гадость, — она скривилась, кивком указав на шов.

Я понял, что она о проказе.

— Могу рассказать, наверное… немного… — её весёлость словно ветром снесло и в пропасть скинуло. В воздухе появился тяжёлый грибной запах. Мне стало душно и дурно. Я судорожно вдохнул, отодвигаясь. Это что такое? Её сила? Грибная? Споры в большом количестве? Удушающие и дурманящие. Это плохо.

Опасность возникла так же внезапно, как и весь эмоциональный настрой девушки. Я с трудом поднялся на ноги, отходя в сторону и ища хотя бы глоток свежего ветряного порыва.

Она подняла голову, медленно вдохнула и выдохнула. Грибной аромат рассеялся. Я жадно глотал чистый лесной воздух, вновь опёршись спиной о корень. Жуткая сила, аж коленки дрожат.

— Четыре года назад случился Ахирский прорыв. Тьма протравленных тварей с острова кинулись на Халиф. Мы… — её голос задрожал, срываясь, взгляд остекленел, — там… как могли… так долго… тогда…

Она опустила голову и замолчала. Её плечи поникли, я заметил, как они подрагивают. Она обхватила себя за руки, сжимаясь в комок, словно напуганный ребёнок.

И вновь я растерял все слова. Какие ужасы принёс им Ахир? И, думается мне, что проказа — лишь следствие. Отпечаток, оставленный теми событиями.

— Вы отбивали остров? — я пытался составить картину с её слов.

— Почти так, — тихо произнесла она, смахивая ладонью слёзы, — всё-таки, это очень больно. Говорить. И вспоминать.

Она долго молчала, преодолевая собственные всхлипы.

— Но это нужно. Хорошо, что ты спросил. Наверное. Говорят, так лечат раны. Жëстко, выдирая с мясом, без сожаления. Да? — она посмотрела так, словно я действительно знающий лекарь, который может помочь ответом или советом.

Но смысл еë мысли крайне верен. Я подтвердил, еë глаза прояснились, и она закивала, вытирая лицо плечом и ладонями. Несколько раз шумно выдохнула и продолжила:

— То была бойня. Кровавая и тяжёлая, и больная. Я до сих пор не знаю… как… Очень много погибших. Но, — судорожный вздох, — мы отстояли побережье. Каким-то феерическим чудом.

— К-каким чудом? — я округлил глаза, столкнувшись с совершенно новым, чуждым мне словом.

— Феерическим, — повторила она, с таким же удивлением глядя на меня. Я заëрзал, пытаясь скрыть своë смятение: в бабкиных книгах и разговорах не было таких слов. Но на это мгновение Гия даже про слёзы забыла.

— Сказочным, волшебным, — она слабо улыбнулась, поведя плечом, — можно даже сказать — божественным.

— Разве не вы сами этим были? — я успокоился, хмурясь и усиленно стараясь понять связь еë расхожих слов. — Вы отстаивали берег своими силами, при чём здесь какое-то иное чудо? Вы же сами все волшебные. Ну, магические, из-за Сииталов. И, выходит, прорыв на Ахире вашими руками и жизнями остановлен.

Её выражение сменилось на растерянное и очень удивлённое. Она с немым сомнением оглядывала меня с головы до ног, замерев в одном положении. Через несколько мгновений шевельнулась, слабо рассмеиваясь сквозь остатки слёз.

— Да ты сам как чудо, — добродушно произнесла, приободряясь и вновь вытирая лицо. — Я даже и не думала, что на это можно посмотреть с такой стороны. Но да, ты прав. Ни Цветные Боги, ни Покровители напрямую в это не вмешивались. Поддерживали, конечно, но не вмешивались, — повторилась она, делая глубокий вдох и уже менее судорожный, долгий выдох.

Я от этого вспомнил, как Каша выхаживала меня в детстве, когда я от кашля занемог. Да так тяжело, что кровью плевался. Пока восстанавливался, стал обращать внимание на дыхание: и своё, и чужое. Сам процесс этого наблюдения со временем стал привычным и меня по-своему успокаивал: дышит — значит, живой; ровно дышит — значит, здоровый; глубоко — спящий. А если слышатся отклонения, значит, нужно принимать меры.

Из размышлений меня выдернул уже спокойный и серьёзный тон девушки:

— Мы сами виноваты в том, что случилось. И сами с этим справлялись. Несмотря ни на что, — она поджала здоровую ногу под себя, пальцами коснувшись шрама на голове и задумчиво посмотрев сквозь меня. Отняла руку, принимаясь крутить и отщипывать траву перед собой.

— А проказа… — новый тяжёлый вздох, — это то, что осталось. Грязь и кровь тварей, вцепившихся в наш мир. Её трудно вывести, — горький смешок, — мы пытаемся. Ищем средства, но всё впустую. Её ничто не берёт.

Она замолчала, я упорядочивал информацию, беря записи и добавляя её к уже известному. Перечитал и спросил:

— А заражение? Как оно происходит?

Девушка пожала плечами:

— Кто бы знал. Оно просто растекается по земле. Медленно и губительно. Поглощает всё живое. Друиды с шаманами стараются держать оборону, возрождая растительность на границе и выставляя барьеры. Но с каждым сезоном прокажённая черта всё равно продвигается. За эти четыре года она захватила, — зáмершая замахала пальцами, что-то высчитывая, — да, метра три примерно.

И с печалью в голосе добавила:

— Тогда-то мы победили. Но сейчас проигрываем. Почти никто не хочет возвращаться к Ахиру, слишком больно и, как бы сказать… подавляюще.

— Но вы боретесь! — с искренним восхищением воскликнул я, откладывая в сторону заметки, и взял колбу со свёрнутым в ней прокажённым листом. Он ещё сильнее потемнел. Я переместился ближе к девушке, показывая ёмкость. Она фыркнула, отведя взгляд.

— Я сбрасывал на эти листья гнильцу… — начал я, но она мягко перебила, улыбнувшись.

— Я знаю. Всё, что впитала моя Муха, всё передала. Даже твою панику.

— Тебя это не беспокоит? — я снова хмурился, силясь понять. Хотя с трудом скрыл своё удивление от обширности восприятия Сиитала. Насколько оно глубоко и тонко? Хотел бы я знать.

— Нет. Тебя надурили листья, — она говорила так же мягко, но внутри меня уязвлённо кольнуло.

— Как это?

— Как, как… это же кталис. Знаешь о таких?

Она посмотрела на меня и прикрылась ладонью, сдерживая смех. У меня аж рот открылся и, если б стоял, то так бы и сел.

— Великая Матерь… Кталис! — простонал я, роняя колбу на траву и хватаясь за голову. Натурально, дурак дураком! Это же впитывающее растение. Его и используют-то для уборки. Разлил воду, чернила или масло? Пустяк: поклади поверх надрезанные свежие листья, и они всё бесследно впитают.

— Ты ведь недавно на Такоте, поэтому его и не опознал, — заключила она. — Эти промокашки только тут на южных болотах растут. Вокруг руин Джайсолура.

Я вскинул брови с тихим «ого!» — я краем уха слышал об этих руинах. Точнее, о том, каким прекрасным и удивительным был этот город зáмерших до своего падения. Город художников, Сердце которого погибло по неизвестным причинам. Но о другом сейчас, отвлекаться буду потом. Что важнее — это вновь подбитая уверенность в собственных знаниях.

— Но я же читал о них! — больше для себя, чем для девушки, попытался убедить себя. Она в ответ назидательно подняла руку, привлекая внимание.

— Ну, одно дело — читать, и совсем другое — сталкиваться самому. Ты, кстати, откуда?

— С Эмасса, — после паузы ответил я. В её словах ведь есть правда. Даже, помню, бабка похожее говорила. Только самостоятельно столкнувшись с чем-либо, можно лучше понять и запомнить. Действия и практика подкрепляют устные и прописные, книжные слова.

Такие размышления помогли мне успокоиться и напомнить себе, что я только начинаю своё знакомство с миром и его разнообразием. Вновь убеждал себя, что лучше всего вместо тревог и паники собирать информацию, обрабатывать её трезвой холодной головой и развиваться.

Девушка взяла колбу с прокажённым листом и, крутя во все стороны, рассматривала. Она о чём-то глубоко задумалась, а я вернулся к своим книгам, описывая знакомство с кталисом и оставляя пометку о его местах роста.

— Скажи, Элей, — после затишья её голос звучал твёрдо и тяжело. У меня волосы на затылке зашевелились, я весь замер, напрягшись. — Ты хочешь её изучать?

Я тут же поник, думая, как ответить. И честно признался:

— Хотел. Но моих навыков, знаний и опыта очень мало, чтобы взяться за это.

Я повернулся, с обречённой тоской посмотрев на ёмкость в руках девушки.

— Вдруг, пока я буду заниматься исследованиями, наворочу таких дел, что потом не исправить? Я знаю, что путь состоит из проб, ошибок, учений. Но… Насколько опасны эти ошибки могут стать для окружающего?

Я помолчал и, взглянув Гие в глаза, мрачно добавил:

— Я по этой своей глупости мог случайно тебя убить.

Она в ответ молча покивала, поджимая губы и отвела взгляд от меня. О чём-то снова задумалась, продолжая крутить колбу. В воздухе накапливалась гнетущая тишина.

Я оглянулся вокруг: тени насыщались и вытесняли собой тёплый розово-золотистый солнечный свет.

«Закаты», — обозначил сам себе, поднимаясь с места. Малая нужда потянула меня уединиться, но одолевшие сомнения мешали уйти с полянки.

А могу ли я ей доверять? Чтобы спокойно отлучиться и быть уверенным в сохранности своих вещей. Девушка увидела мои нервные топтания и фыркнула:

— Я буду последней вонючкой, если грабежом отвечу на твою помощь.

Мне послышалась обида в её голосе, на что я только собрался ответить, но она опередила меня, уже улыбаясь:

— Не переживай. Все вы, алхимики, одинаковые — печётесь о своих чемоданах пуще собственных жизней. И неважно, зáмерший это или кто-то иной. Иди уже, вижу, что прижимает.

Она хихикнула, я смущённо покраснел, бочком отходя к выходу с полянки.

Обошёл почти всё дерево, осторожно перелезая через массивные закостенелые корни: здесь участки земли были значительно ýже и соскользнуть в пропасть было гораздо проще.

Выкопав маленькую ямку на клочке мягкой земли и пристроившись по своей нужде, крепко призадумался о том, что узнал про Ахир и проказу, и о вопросе, заданном девушкой.

Действительно ли я хочу взяться за еë изучение? Дело, с которым даже у зáмерших трудности и проблемы. Чем я-то им смогу помочь? Я ведь простой человек, алхимик. И очень начинающий, стоит помнить об этом. Мне бы опыта и знаний набраться, а потом уже притрагиваться к столь опасной заразе. Но если всё же за это браться, то для безопасности нужно обзавестись местом, где я смогу проводить исследования без возможного влияния на окружающее. И тогда да, тогда степенно и аккуратно я смогу её изучать.

С этими мыслями я, сполоснув руки водой из фляги, тем же осторожным путём вернулся на полянку. Девушка заканчивала с переодеванием, облачившись в свежий походный костюм и сбросив кучкой потрёпанную одежду. Я обратил внимание на дорогие материалы: куртка без рукава и укороченные до колена штаны из очень мягкой тёмной кожи, а нательная рубаха из какой-то коричневой ткани, по виду — такой же мягкой. На рукавах вышиты светлой нитью узоры, почти такие же, как на платье девочки-проводницы. Но что больше всего удивляло — это наличие карманов на одежде — их было больше десятка! И это только тех, что я смог разглядеть. Наверняка где-то есть и потайные. Многие говорят, что зáмершие их очень любят.

Как по мне, то её наряд выглядел слишком тёплым и плотным для летних путешествий. Язык зачесался, я спросил об этом.

Она встретила меня короткой улыбкой, продолжая шуршать в своих рюкзаках:

— Нет, не жарко. Это дэсатская кожа, устойчива к температурам. Да и выделка лёгкая, — она поводила плечами, — удобно.

И с расстроенным вздохом отвлеклась от своей поклажи, распрямляясь и упирая руки в бока. Потом резко повернулась и с задором поинтересовалась:

— У тебя, вот совсем случайно, запасной обуви нет?

Я отрицательно качнул головой, отходя к своим вещам и убирая всё, что оставалось на полянке, кроме лампы. Она нам может пригодиться в подступающей ночи.

— Жаль, — Гия хохотнула и вдруг серьёзным тоном добавила: — Я, пока падала, ботинки потеряла. Дурной знак.

— Почему? — изумился я.

— Вылетевший в падении из обуви, считай, что мертвец. Такое поверье… Эх, ладно.

Она вновь вернулась к поискам чего-то, а я как сидел с ошалелым видом, держа в руках книги с кулём, так и оцепенел — насколько же близким к правде стало её высказывание. Тряхнул головой, укладывая книги. Нет, думать о том, как могло бы сложиться — лишнее. Всё идёт своим чередом и складывается им же. Так и вьётся путь человека, я сам себе хмыкнул, так бабка Каша мне ещё в детстве рассказывала.

Победоносное «ага!» со стороны заставило меня вздрогнуть и повернуться. Девушка держала в руке увесистый кожаный мешок, распираемый изнутри чем-то тяжёлым и твёрдым. Она подошла ко мне, протягивая его. Я только вопросительно хлопал глазами.

— Это тебе. Плата за лечение и помощь.

— Что это? — я принял его и охнул от тяжести. Развернул узелки и ещё больше удивился — он весь битком был набит разными монетами. Я разглядел и серебро, и медь, и золото, всё в одной куче. Челюсть свело от возмущения — неправильно это так с материалами обращаться. К тому же такие чувствительные металлы очень разнятся и мешают друг другу, их всегда нужно держать порознь.

Гия прошлась по полянке, попрыгала, давая своим ногам нагрузку. Я хотел заикнуться о том, что ей нужен покой, но передумал. Её состояние чудесным образом перескочило этап длительного заживления. А румянец на её щеках подсказывал, что настойки и без помощи печёночного отвара справились с поддержанием и восполнением кровообращения. И теперь, я полагаю, она полностью готова к новым свершениям. Я улыбнулся — зáмершие это умеют.

Она и без питания, судя по всему, хорошо обходится. Но я понял, что ошибся, когда донеслось нетерпеливое и протяжное:

— Скорей бы Морель вернулась, — девушка продолжала кружить по поляне, попутно приводя её в порядок: остатки травяной лежанки и припарочных листьев оказались сброшены в костёр и съедены свежим раздутым с углей пламенем, а прочие вещи — убраны по рюкзакам.

— Охота идёт к терпеливым, — улыбнулся я ей, на что она согласно поддакнула.

— Да я знаю, но кушать хочется. И запасов почти не осталось, уже всё подъели.

Я предложил ей свой узелок с едой. Она с интересом его развернула, усевшись рядом. Напахнуло грибами, но слабо, ненавязчиво. По-своему даже приятно.

Она отломила кусочек сыра с хлебом и покатала на ладони один ореховый шарик. Закинула в рот и, жуя, с восхищённым «м-м-м» посмотрела на меня:

— Хах фкусно! Фам делал? — я протянул ей флягу с водой.

— Нет. Это моя наставница приготовила на прощание, — я улыбнулся. Она кивнула и словно что-то вспомнила, подскочила, снова закапываясь в свои вещи. Я только удивлённо за ней наблюдал — она в своих действиях как маятник, качается из стороны в сторону, хватая то то, то это. И всё у неё ладно получается: и находит, что ищет; и порядок наводит; и за округой приглядывает.

ЧуднЫе они, эти зáмершие, если все такие.

Пока девушка отвлеклась, я открыл чемодан и достал ещё два пустых мешочка, прикрыв дверцы. Сел поудобнее и, высыпав всё перед собой, начал перебирать монетную кучу.