Апотекарий

Глава 4

Я держал в руках одну из книг, основательно закопавшись в свою память. Из искомых понятий в записях было только о чёрных алхимических ожогах. Другие «чёрные раны», как и «Ахирская проказа», миновали мои обучение и опыт. Но слабым зацепом мне удалось выудить из неё хотя бы узнаваемое название — Ахир.

Точнее, Ахирский остров, где-то у побережья огромного континента Халифа. О нём я точно что-то слышал от охотников, примерно четыре года назад. Сам тот год я запомнил, потому что случилось из ряда вон — Каша слегла. Да так сильно, что я успел многократно усомниться в нашем ремесле, пока её выхаживал и занимался хозяйством. Но что было вовне, в самом мире? О чём тогда говорили? Кажется, там что-то серьёзное произошло. Но что именно? Воспоминания скрывались, словно звери в ночной тьме, отказываясь давать ответы.

Я хотел узнать у проводницы, но, оторвавшись от записей, обнаружил, что её нигде нет. Видимо, отлучилась по своим делам или потребностям. Но я точно знал, или скорее чувствовал, что она где-то рядом. Это оказалось странное и новое для меня ощущение, отличное от того, как оно было прежде.

Ну да пусть. С этим разберусь позже.

Я вновь углубился в свою память, пытаясь вытянуть образы: цеплялся похожими словами, своими ощущениями и настроем на тот момент хоть за что-нибудь из них. И чем больше я туда погружался, тем больше чувствовал важность тех разговоров и этого нового для меня понятия «Ахирской проказы».

Нет, бесполезно. Память окончательно захлопнулась от такого чрезмерного давления. Я с досадой шикнул, помотав головой и разминая шею. Она слабо хрустнула, и я ощутил, как мне стало легче мыслить. Убрал книгу в сторону, оставляя её раскрытые страницы на записях об исследовании взаимодействия разных видов гнили и стихийных элементов. Стоит начать с этой основы. А уже от полученных результатов смогу оттолкнуться и двинуться дальше.

Потёр ладонями лицо, смахивая остатки образов перед внутренним взором, и окончательно вырвался из своих размышлений к настоящему.

На чистом листе угольным пишущим пером начал записывать всë, что успел накопить, так и оставив название "Ахирская проказа" и поставив годовую дату. Бабка хоть и умалчивала причины, но всегда стояла на этой маленькой, но важной детали.

Описал вид на листьях и на теле; запах, подчеркнув о том, что или от времени, или от наличия и отсутствия живой ткани он меняется. Дополню это, когда проверю отдельными опытами.

Отложил эти ещё краткие записи на раскрытую книгу, осматриваясь вокруг: пламя в костре слабело, одинокими лепестками вспыхивая от ветра и под его порывами выбрасывая в воздух пепел и сажу. Я обратил взгляд в древесную полость и поднялся с места — лучина истлела, значит, пришло время для тщательного осмотра раны. Взял с собой в помощь несколько чистых лоскутов.

Присел рядом с девушкой, поднял и встряхнул лампу, заставляя этерий вновь засветиться, и чуть не выпрыгнул обратно, пятками в костёр — девочка-мухоморчик сидя дремала у изголовья человека, полностью скрывшись в темноте древесной полости.

Приложил руку к сердцу, заглушая и успокаивая его частный стук. Это ж надо было так напугаться! Я отметил при этом, что в какой-то момент упустил ощущение её присутствия, но не придал этому значения.

Нужно держать при себе внимательность, особенно во время концентрации на внутренних рассуждениях и занятиях. Иначе так и буду подпрыгивать от внезапности окружающих перемен.

Освободил руки, отставив лампу на землю и положив лоскуты на бурдюк. Листья кувшинки, окончательно высохшие и сдутые ровным дыханием, нашлись на плече девушки. Я скинул их в костëр и аккуратно стал развязывать шнур, освобождая ногу от припарки.

Старался шелестеть как можно тише, но девочка-проводница всë равно проснулась, потирая глаза, и с заметной грустью произнесла:

— Ещë спит.

Я подумал, что она истосковалась по компании человека, и поддержал, осторожно снимая подсохшие и промасленные листья с ноги:

— Уже скоро проснëтся.

И робко добавил то, что собирался узнать, стараясь упростить вопрос:

— Что произошло на Ахире?

— Прорыв, — после долгого молчания тихо ответила она, пересев по другую сторону от раненой, напротив меня, и внимательно глядя на рану. — Тяжëлый. Страшный. Больной.

Я вздохнул, качнув головой — к моим раздумьям добавилось новых вопросов.

"Остановись с расспросами, иначе получишь снежный ком, который тебя задавит", — поучал сам себя, снимая последние листья с ноги и беря в руку лампу.

Нашим взорам открылся розовеющий крестовой шов, с редкими отсветами остатков масла на коже. Сама она ещë пятнилась, морщинилась и краснела, особенно в местах напряжения. Но внешне выглядела чистой.

— Подержи, — мягко попросил я, протянув девочке лампу. Она подтянула назад свою шляпу, поднимая передний край выше, полностью освободив лицо из мухоморной тени, и взяла еë обеими руками, выставив перед собой и с интересом крутя. Наши тени заплясали по древесным стенам, я улыбнулся: ей становилось проще и свободнее, то ли она уже привыкла ко мне, то ли от того, что видела, или чувствовала, что девушка идëт на поправку.

— Красивая. Как шишка. Лесная, — произнесла проводница и замерла в одном положении, возвращая пристальный взгляд на раненную ногу.

Я смочил лоскуты холодной водой из бурдюка, принимаясь вытирать ими остатки обезболивающей смеси, от колена вниз. Мухоморчик направляла лампу вслед, давая ровный свет и возможность всë хорошо осмотреть.

— Смотри, — произнëс я, пальцами через влажную ткань проводя по шву и коже. — Вокруг всë чистое. Нить вся порозовела.

Девочка вопросительно наклонила голову. Я продолжил:

— Это значит, что регенерация успешна. Её организм полностью принял зелье.

Дальше я лëгкими нажимами прощупал всё место, где была рана. Просадки и пустоты отсутствовали, что явственно говорило о полностью восполненных тканях. Это очень хороший результат.

Но это была только первая часть. Я думал, как решить следующую задачу так, чтобы и мне окончательно разогнать свои сомнения и тревогу мухоморчика, и при этом не сгореть от смущения.

Она отреагировала на моë замешательство, выглянув из-за лампы. Мне показалось, что она его поняла.

— Внутри?

— Проверишь?

Одновременно спросили мы друг у друга.

Она, замешкавшись, кивнула, отставляя лампу на землю возле себя.

— Тебе нужно как можно внимательней осмотреть всë еë тело. Ищи под кожей серебристую паутину. Если встретишь хоть маленькую — сразу говори. Света от лампы должно быть достаточно, чтобы её высветить, — напутствовал я, поднимаясь и отходя к своему месту, отвернувшись от них. Гуляющий порыв ветра принёс на полянку едва различимый запах грибов и свежескошенной травы. Я с наслаждением вдохнул полной грудью, вспоминая дом. Интересно, смогу ли я сам создать похожее место? Узнаю, когда возьмусь.

Исходя из бесплодных поисков и рваных ответов по поводу Ахира, я решил, что пока уберу гнильцу с листьев в стеклянный сосуд — окрепшие ветрá могут в своей бесконтрольной игре раскидать её вокруг. И боюсь даже представить, к чему может привести её распространение, а с учётом слов проводницы, эта зараза может статься крайне опасной. Поэтому изучать её придётся внимательно и аккуратно. Хорошо, что для такого у меня есть с собой подходящие инструменты, но для подготовки места понадобится чуть больше времени и пространства. А сейчас важнее позаботиться о раненой.

Достал колбу величиной с ладонь и широким горлом. Длинным щупом перенёс все кусочки гнильцы и, осторожно свернув лист, слил туда же остатки её жидкой формы. Резкий тошнотворный запах ударил в нос. Я держался до момента, как последняя капля упала на дно, а после громко и сильно расчихался — аж слёзы выступили. Запах ушёл глубже в лёгкие, заставляя морщиться и отфыркиваться. Я ощутил, как он осел внутри раздражающим привкусом. Отложив листья, попытался отсморкаться, плеснув на руку воды из фляги и промыв нос. Поначалу будто бы получилось, но с новым вдохом запах вернулся.

«Какая въедливая зараза», — думал сам себе, умывшись и вытерев рукавом лицо, после чего плотно заткнул колбу. Для верности стоило бы залить края воском, чтобы полностью отсечь её от воздуха. Но от этой мысли я отказался, поскольку его мои запасы были очень ограничены. А если я её возьмусь сейчас изучать, то на постоянную закупорку этого воска будет мало.

Подписал на маленьком обрывке бумаги «Ахирская проказа» и, прикрепив на еловую смолу вдоль горлышка, убрал её в чемодан.

Собрался отнести листья к костру и сжечь, но заметил потемнение в середине. Забыв про всё вокруг, я с замирающим сердцем их расправил и вскинул руки выше головы, чтобы пляшущие солнечные лучи просветили насквозь.

И оцепенел.

От чёрных пятен, где за это время впиталась гнильца, она расползалась, основательно захватывая прожильную сеть. Медленно, едва различимо, но просвет позволил рассмотреть и заметить это движение.

Я опустил руки, упёршись пристальным взглядом в листья. Без прямых лучей они выглядели лишь местами потемневшими, без выраженной черноты.

«Опасения мухоморчика правдивы?»

Нужно проверить реакцию с чистоцветом. Потому как у меня он единственное, что может остановить и очистить внутреннее заражение организма.

Я кинулся обратно к чемодану, доставая мешочек с пыльцой. Листья уложил на развёрнутый лоскут и, в маленьком, с палец толщиной, флаконе навёл концентрат из чистоцвета, добавив заячьей крови. Закрыл пробкой и сильно встряхнул, ускоряя процесс соединения и оставляя его доходить наверху чемодана.

Вытащил из крепления в глубине кожаный плотный свёрток. В нём у меня были завёрнуты специальные увеличительные стёкла в медной оправе, которые крючками надевались на уши и позволяли держать руки свободными (Каша их как-то называла, но я забыл), и три разного объёма стеклянные пипетки. Это всё было редкое и дорогое приобретение, потому хранилось очень бережно.

Надев приспособление, я наклонился к листьям, беря концентрат и самую маленькую пипетку. Стёкла позволили мне рассмотреть движение, которое, как мне показалось, ещё замедлилось от попадания в тень от моей головы. Для подтверждения я потянулся к костру и длинным щупом вытащил уголёк. Подул, нагнетая ему жар, и приложил к жилкам, где заканчивалась чернота. Та, словно вспугнутый зверь, разлилась по всей части листа, ускоряя свой захват. Отложил щуп с углём в сторону, наклонился, давая больше тени, и её скорость начала замедляться, возвращаясь к едва заметной первоначальной.

Насосал пипеткой концентрата и нанёс по паре капель на разные участки: на края прожилок, на центральную жилу и на листовую полость. И стал ждать реакции глядя во все глаза, чтобы отметить даже малейшие изменения.

И они произошли. На краях, где заражение только распространялось, оно отступало и обесцвечивалось, полностью выедая цвет из самого листа и жил. У меня внутри засвербело от наступающей дурнины: процесс очищения происходил, но результат умертвлял растение. Иссушал его, делал хрупким и ломким. Даже осенние сухопады и те крепче!

На двух других участках процесс шёл в точности такой же, только значительно медленнее. Сказалась глубокая въедливость гнильцы в тех местах.

Мне стало дурно. Мысли о возможной совершённой ошибке ворвались в голову. Она закружилась от опасений. Я, бросив всё, подскочил зайцем, кинувшись к древесной полости и каким-то чудом проскочив костёр.

Девочка-проводница, осматривавшая под светом лампы спину перевёрнутой и нагой девушки, встретила меня встревоженным взглядом.

— К-как?! — дрожащим голосом вопросил я.

Она нахмурилась, прикрыв подолом своего платья её чресла.

— Чисто. Дышит. Спит.

Я сел там, где стоял, протяжно выдохнув.

— Большие глаза, — она указала пальцем на моё лицо. Я, коротко ухнув, снял приспособление, сложил вместе «ушки» и положил в ладонь. Второй вытирал лицо и выступивший холодный пот со лба.

Закрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. Возможно, эта реакция концентрата и гнильцы случилась из-за того, что исходный материал был растительный? Может быть, с живыми кровотельными веществами она иначе взаимодействует? Но как тогда? На нынешний момент всё говорит о том, что пыльца чистоцвета в регенерирующем зелье помогает человеческому организму. Может быть, дело в самой крови? В формуле? В чём?!

С обречённостью понимал, что у меня нет ответов. И нет знаний в этой области. А то, что есть, лишь скудная часть, и её ужасающе мало.

— Чисто… — эхом повторил я, открывая глаза и отворачиваясь. Коленки предательски подрагивали, ноги отказывались слушаться.

Сейчас я перепугался сильнее, чем когда-либо. Потому что по глупости и случайности мог стать убийцей.

Я вдруг понял, почему бабка всегда отставляла меня от лéкарства — моя молодость и безопытность на этом поприще сгубят раньше, чем помогут. Это ответственность за чью-то жизнь. По силам ли мне такое?

Это осознание камнем навалилось на меня, окончательно выбивая почву из-под ног и мешая собраться с духом, мыслями и силами.

— Твоя трава. Помогает. Чувствую.

Слова мухоморчика долго стучались и наконец пробрались в мой замутнённый рассудок. Когда я распознал их смысл и её воодушевлённый настрой, напряжение начало спадать. Но тяжесть осталась.

"Ахирская проказа", — много больше, чем надуманная детская тревога. И внимания она требует соответствующего. Моë легкомыслие едва не стало чьей-то погибелью… Погибель?

"Что одному благо, иному погибель, — прозвучали в голове слова бабки. И следом добавили уже насмешливым эхом: — Трухать будешь, когда об дело споткнёшься".

Ну, Каша! Ведьма старая! То ли и впрямь поведала, то ли сама направила. Поди теперь разбери, что — моя судьба, а что — еë напутствие.

От этого эмоционального всплеска я очнулся, собирая себя в единое целое. Вернулся к своему месту, убрав в чехол приспособу со стёклами, достал восковую свечу и «гнилую» колбу.

"Я тебя изучу. Вдоль и поперëк, до самого основания! Только попробуй от меня скрыться. Достану и из-под земли, и из самого Ан'чала! И с неба выскребу, если потребуется!" — с удивительной, словно чужой злостью внутренне зубоскалил на проказу, заливая расплавленным над огнём воском шов между пробкой и горлышком и добавляя надпись: "Опасно".

Закончив с этим и дождавшись, пока пробка застынет, я почувствовал, как ароматы вокруг посвежели. Видимо, выветрились остатки того запаха, что я хапнул от гнильцы, пока еë перемещал. Вместе с этим мои эмоции стали ровнее, спокойнее и мягче. Я вернулся к своему обычному состоянию, ошалелым взглядом оглядываясь вокруг.

Что это всë только что было? У кого спросить? С кем посоветоваться?

Убирая в чемодан закупоренную ёмкость, я ощутил себя таким растерянным, как в далёком детстве. Потерявшимся. Как в самом начале пути, когда Каша велела собирать травы, но в моих руках они тогда попросту гибли.

По этой ниточке воспоминаний я выбрался на поверхность душевной пучины, жадно вдохнул летнего ветра и поставил мысленно точку, блуждая взглядом по ящичкам и мешочкам.

Пути и подходы. В то время мне помогли лесные духи и договорная связь. Они научили меня искать решения и развиваться. А что есть сейчас? Что может стать моей опорой в этом чужом краю и столкновениях с его дарами и бедами? Чувствительный мухоморчик, со своими знаниями и обрывочной речью, удивительно опекающая раненую девушку и передающая её ощущения?..

Мой мыслительный процесс начал замедляться, становясь осторожным.

Может ли быть?.. Такот всё-таки. Их место…

И её брошенные слова о магии и сам эффект уменьшения и обратного роста. И постоянное ощущение присутствия, замолчавшее, только когда она задремала. Её способность общаться с лисой. И та деталь, которую я упускал с самого начала: она ни разу меня не коснулась, но спящую держит и крутит обеими руками…

Я осёкся от подступающих выводов, замирая испуганным зайцем под направленной стрелой охотника. По спине пробежал холодок.

Девочка-проводница больше, чем простой обитатель или лесной дух. Она — Сиитал. А раненная девушка — её человек.

Кажется, моё сердце пропустило удар.

Зáмершие — так их называют. Вечные люди, лишённые возможности взросления и наделённые могуществом Сииталов — сущностей, божественных потомков. Я слышал о них. Слышал многое и разное, на упоминание всего и двух жизней мало будет. Эти мысли добавляли мне растерянности и напряжения. Прежде встречи с зáмершими меня миновали, но, исходя из россказней, я с самого детства их боялся и старался обходить десятой дорогой.

А сейчас, возможно, столкнулся со своим страхом лоб в лоб. И как быть? Как себя вести? Мне противна даже тень мысли о том, чтобы сбежать и бросить раненного человека. Вдруг я в корне ошибся в наблюдении и выводах?

«Будь что будет, Элей. Будь что будет» — успокаивал сам себя, выравнивая дыхание и разминая трясущиеся пальцы рук.

Эти простые действия я подкреплял растущей из сердца решимостью: я — алхимик, в чьих силах помочь нуждающимся. Это моё ремесло, моя жизнь, вся моя суть. И бросаться им из стороны в сторону только от маленьких перепугов — ниже любого достоинства. Я приму свои страхи и перестану делать поспешные выводы. Всё относительно. И каждое создание в нашем мире отличается друг от друга, каким бы оно ни было. Языки у людей длинны и гибки, каждый разрисует картину по-своему. Я буду идти вперёд и, познавая, собирать свою правду, чтобы в конце получить истину.

От такого всплеска воинственной решительности я весь подобрался и поднял поникшую голову. Жизнь длинна и мир огромен, и куда увлекательней его будет изучать и понимать, вместо трусливых пряток и боязненных дрожаний.

Я осторожно коснулся пальцами обесцвеченного чистоцветом листа. Он рассыпался сухим белым пеплом по ветру, улетая с нашей полянки в туманную пропасть.

Ошибки, знания, навыки, сила воли и духа, чтобы подняться после падения на ноги и вновь пойти вперёд, извлекая уроки. Этому и многому другому годами наставляла меня бабка Каша. И она же решила, что именно сейчас я готов отправиться в свой путь, свою судьбу.

Я поднял голову, улыбнулся исполинским деревьям и шальному ветру вокруг. В душе, как от печной тяги, разгорелась уверенность, прежде подбитая стрелами нового, неизведанного и опасного.

Значит, что бы ни случилось и что бы ни произошло, я буду идти только вперёд. Ведь жизнь — она в этом.

Разобравшись с самим собой, я потянулся к узелку с едой на поясе и вытащил медовый ореховый шарик. С наслаждением распробовал его и запил сладость водой из фляги. Вспомнил про камень, что передала мне бабка, и пришёл к абсолютной внутренней гармонии — мой дом, моё детство и моя память — они со мной. Я даже вспомнил, как она называла ту приспособу с увеличительными стёклами — очки.

Поднял с земли флакончик с концентратом чистоцвета и пипетку. Да уж, «бережливый» из меня алхимик. От собственного страха с лёгкостью мог раздавить ногой хрупкое стекло.

Второй лист, на котором была гнильца, я решил оставить как есть. С его помощью попробую вызнать у девушки про Ахир и проказу. Убрал всё по местам и, аккуратно свернув его трубкой, сунул в подходящую колбу для безопасности и поставил её рядом с чемоданом.

Выудил из держателей заготовленные настойки. Растительные основы полностью растворились, прозрачные, без осадков, отличимые друг от друга насыщенностью и цветом. Я удовлетворённо кивнул сам себе — они готовы. Закрепил их в специальных кармашках на поясе, достал заготовленную притирку и положил еë в мешочек рядом.

Осмотрев и проверив порядок внутри, собрал дверцы, закрыв его на замок и вернув ключ на шею.

Тихое шуршание одежды за спиной говорило мне о том, что мухоморчик закончила со своим заданием. Она продолжала молчать, и в моём понимании это значило, что в крови девушки заражение отсутствовало.

Я, полностью успокоившись, по свежей памяти взялся за записи, подробно передавая бумаге пережитые наблюдения и опыт, отмечая и весь эмоциональный настрой.