Баоцан Золотой Цикады

Глава 14. Стратагема 混水摸魚. Лови рыбу в мутной воде

Создание хаоса, неразберихи, безвластия,

бесконтрольности, а также замутнение перспективы

и сеяние сомнений, неясности,

двусмысленности, туманности и неточности

позволяет решать множество вопросов.

Докопаться до истины ни Цзиньчану, ни Бяньфу в следующую неделю не удалось, но не по их вине. Приближался седьмой день седьмого лунного месяца, праздник Двойной семерки, и его ожидание изменило размеренную жизнь студентов Гоцзысюэ. Каждый с упоением предвкушал этот день влюблённых, готовясь к нему, как к экзамену на высший государственный пост.

Загодя было оглашено, что на празднике состоится большой спектакль, подготовленный театральной труппой «Лунный сад» и был объявлен набор студентов для подготовки зала к спектаклю. Цзиньчан, услышав об этом, сказал Бяньфу, что это их шанс самим попытаться вызнать что-либо о связи убитой Лю Лэвэнь с членами труппы, и оба записались в число статистов. Но в первый день, за неделю до премьеры, когда пришлось просто сбивать доски для лавок зрителей, Бяньфу ничего узнать не удалось.

Цзиньчану повезло больше. Он старательно громоздил театральные декорации, сбивая ширмы и укрепляя доски помоста, но, как ни старался, не успел к первой репетиции, отложив работу до её окончания. Впрочем, он и не старался успеть, желая воочию поглядеть на того, в кого была влюблена Лю Лэвэнь.

На репетиции он впервые увидел артистов труппы и вынужден был признать: кто бы ни собирал их вместе, он знал толк в театральном деле. Трое студентов факультета словесности — Му Цао, Бао Сю и Линь Чжэн — были как на подбор: стройные, с холёными длинными волосами и столь же ухоженными лицами. Не красавцы, но они умели носить одежду любых веков, легко запоминали свои роли и играли как мужчин, так и женщин, мастерски гримируясь.

Бай Цзян и Хэ Гунмин с факультета алхимии тоже красавцами не были, зато великолепно выступали в роли злых духов и колдунов. Мао Вэй с их факультета боевых искусств всегда представлял на сцене мечников, умело вращая в руках клинки, а его сестрица Мао Лисинь, оказавшаяся, к удивлению Цзиньчана, особой симпатичной, похожей на хитрую кошечку, любила играть старух, даосских монахинь и лисиц-оборотней. Цзиньчан, слышавший, что в спектаклях участвуют и первые красавицы Чанъани, оглядывался в поисках Чжэнь Чанлэ, Сюань Янцин и Ши Цзинлэ, но никого из них не увидел.

Пока Линь Чжэн и Бао Сю, надев позолоченные заколки шуфа-гуань для волос, разыгрывали первый акт, появился Исинь Чэнь, молодой гений факультета словесности. Как сразу понял Цзиньчан, он оставил себе главную роль в пьесе, которую нашёл случайно в куче векового библиотечного хлама, и первые полчаса после прихода величественно вещал о важности сохранения традиций. Актеры, полные желания поскорее отыграть репетицию и отправиться в чайную, внимали с притворным благоговением, мысленно посылая Чэня на обед к голодным духам, но не смея возразить вслух.

— Надеюсь, ты не собираешься трепать языком до полуночи? — звучный женский голос, перекрывший шум передвигаемых декораций и голос Исинь Чэня, раздался из глубины сцены и на ней появилась Ши Цзинлэ в сиреневом халате с серебряными украшениями. — Цао! Музыку! Начали.

Ши походкой богини прошла на край сцены, остановилась там, где декорации, созданные руками подмастерьев, старались сверкать великолепьем, и запела. Бяньфу, сидевший в углу зрительного зала, замер с молотком в руках. Цзиньчан тоже в изумлении поднял голову. Голоса такой красоты он никогда не слышал. Казалось, в воздухе распускается тончайший шелк, сотканный из лунного света и утренней росы. Каждая нота порождала лишь трепет и восхищение. Забыв обо всем, Цзиньчан, зачарованный, стоял, не смея даже дышать. В зале воцарилась абсолютная тишина. Казалось, даже воздух замер. Лишь мерцание свечей, отражаясь в лакированных волосах Ши Цзинлэ, создавало иллюзию движения. Ши, лишь слегка касаясь струн цитры, пела, и звуки лились, рассказывая историю любви и утраты, надежды и отчаяния.

Когда последняя нота стихла, Цзиньчан очнулся от оцепенения. Бывшие в зале тоже пришли в себя, но девица вовсе не ждала похвал, но, резко развернувшись, обрушилась на Исинь Чэня. Отборная ругань летела в его сторону, предрекая ему бесславное будущее в роли уличного музыканта, играющего на сломанном гуцине для голодных крыс на рынке Западного квартала! Исинь Чэнь съежился под этим словесным градом, тщетно пытаясь оправдаться, но его голос тонул в яростном потоке, словно жалкая лодчонка в бушующем океане. Он знал, что виноват, но, в конце концов, это была всего лишь репетиция, а не выступление перед императором!

— Ни слуха, ни голоса! А туда же, на сцену влез! Если во втором акте снова сфальшивишь, я заменю тебя первым попавшимся прохожим! И тот лучше споёт!

— Я просто волновался…

— Волнение что, оправдание для фальши? — перебила его Ши Цзинлэ. — Хочешь опуститься до уровня уличных балаганов?

Вопрос был риторическим, и Исинь промолчал, а Ши, закончив свою тираду, величаво окинула взглядом остальную группу. Музыканты, затаив дыхание, молчали, стараясь не встречаться с ней взглядом, делали вид, что увлеченно рассматривают свои инструменты. Что делать? Ши Цзинлэ была известна неумолимой требовательностью, и все знали, что девице лучше не попадаться под горячую руку.

Покрасневший Исинь Чэнь, понурив голову, молчал. В зале повисла гнетущая тишина. Нарушил её Му Цао, кашлянув и призывая музыкантов к продолжению репетиции. Напряжение, однако, никуда не делось, и каждый звук, извлеченный из инструментов, казался теперь пропитанным нервозностью и ожиданием новой вспышки.

Цзиньчан усмехнулся. Вот значит как… Девица, оказывается, имела тут вес и была примой. А Исинь Чэнь и слова ей поперек тявкнуть не мог, при этом в его взгляде на приму Цзиньчану померещилась не только вина. Он смотрел на неё, как побитый пёс, но… любому было ясно, что Исинь Чэнь явно боготворил Ши Цзинлэ, был влюблён в неё!

А сама девица об этом и словом не обмолвилась…

Репетиция продолжалась. Одной из лучших сцен в пьесе была встреча главного героя, которого играл Исинь Чэнь, и Лисы-оборотня. Цзиньчан отметил, что девица Мао Лисинь — отличная комедийная актриса, она разыгрывала свою партию талантливо и убедительно, а вот Исинь Чэнь не блистал, ох, не блистал. Братец Лисинь Мао Вэй, появившийся затем на сцене, только и мог, что браво вращать клинком. Бай Цзян и Хэ Гунмин, игравшие прихвостней Лисы, справились с ролью отлично, Му Цао, Бао Сю и Линь Чжэн, исполнявшие роли трёх святых даосов, тоже нареканий не вызывали.

И тут наконец подоспели Чжэнь Чанлэ и Сюань Янцин. С их приходом репетиция прервалась, девицы ринулись к Исинь Чэню, заговорили о том, как он хорош был на вчерашней репетиции, а Чжэнь Чанлэ сообщила всем, что скоро станет женой Ли Бао, своего наречённого. Ши Цзинлэ поздравила её и быстро удалилась к себе в гримерную. Му Цао, Бао Сю и Линь Чжэн тоже, проговорив дежурные слова пожеланий всех благ, разошлись по уборным, Бай Цзян и Хэ Гунмин, воспользовавшись перерывом, вытащили из сумки несколько пирожков и уписывали их за обе щеки. А вот Мао Лисинь даже не кивнула подошедшим красавицам, но сразу ушла за Ши.

Цзиньчан задумался. Исинь Чэнь вовсе не был одарённым артистом, не обладал талантом и красавцем мог быть назван с большой натяжкой. Тогда почему именно он стал руководителем театра? Почему в него была влюблена Лю Лэвэнь? Да и две остальные красавицы явно неровно дышат в его сторону! Но почему так зло смотрела на девиц Мао Лисинь? Неужто ревнует?

И Цзиньчан, облачённый в чёрный безликий ханьфу и чёрный головной платок, тихо юркнул за ширмы и пошёл вперёд почти наощупь. Запах благовоний и приглушённые голоса скоро вывели его к задней стене гримерной Ши Цзинлэ. Мао Лисинь была с ней. Девицы негромко разговаривали.

— Нет, это точно. Канцлер Ли Дэю, едва узнал о гибели Лю Лэвэнь, облачился в траурное платье и нанёс визит Чжао Гуйчжэню. Но это официоз и притворство. Однако, папашин человек, стражник Ма Лин, рассказал, что канцлер, когда только узнал о смерти девицы, в ступоре был, пошевелиться не мог, потом разъярился, как чёрт. Оказывается, он давно с Чжао Гуйчженем мосты навёл и рассчитывал породниться: хотел, чтобы эта Лю Лэвэнь вышла за его племянника. И Лю Лэвэнь сразу согласилась: она всегда с Исиню неровно дышала! А вот он заартачился, но дядюшка так его по морде хлопнул, что он три дня на улицу выйти не мог. Так что, сама понимаешь, не Ли Дэю виновен в смерти Лю Лэвэнь. Ему это совсем не на руку было.

Потом послышался тихий голос Мао Лисинь.

— Так не Исинь ли тогда и пришил девицу, чтобы не жениться на ней?

Ши покачала головой, явно не веря в это.

— Нет. Он дядю как огня боится. Поперек никогда не пойдёт. Понудит, поканючит — и на любой женится, на кого Дэю укажет. И, кроме того, убийце мизинец отрубили, а у Исиня все пальцы на месте. А нанять кого-то — у него ума не хватит. И он согласился жениться на Лю Лэвэнь.

— Согласился? — удивилась Лисинь.

— Да, это я от отца знаю. Канцлер сказал, что скоро будет свадьба его племянника, надо обеспечить порядок и безопасность гостей. Отец, как всегда, простачком прикинулся и поинтересовался, кто же невеста. Ли Дэю не скрыл, что племянница самого Чжао Гуйчжэня. Так что договор состоялся.

— Забавно… Что там за шум?

На сцене и вправду выкликали имена Ши и Мао.

— Репетировать зовут.

— Опять с этим бездарем на сцену выходить! — вздохнула Ши.

— Ты сегодня здорово на нём оторвалась, — от души восхитилась Мао.

— Бесят такие мужчины. Если то, что тебе воздают, больше того, что ты стоишь, — либо стань выше, либо исчезни вовсе. А этот купается в незаслуженной славе, и даже не краснеет. Кем бы он был, если бы не дядюшка-канцлер?

— Но он же влюблен в тебя…

— Есть любовь, которая унижает. Будь добра, дай мне вон тот большой веер с попугаем. Если Исинь опять сфальшивит, я его по морде огрею, — в голосе девицы проскользнули плотоядные нотки. — Пошли. Поможешь мне?

Послышался легкий шум и звук шагов. Девицы ушли. Цзиньчан снова задумался. А Ши, оказывается, многого не рассказала… Исинь Чэнь, выходит, племянник самого всесильного канцлера Ли Дэю? Так вот почему он считается красавцем и умницей! Вот почему возглавляет театральную труппу! И Исинь Чэнь был женихом покойной Лю Лэвэнь? Зачем же тогда девица пыталась заставить Чэня ревновать? Не потому ли, что понимала, что чувств к ней у жениха нет? И она должна была ревновать его к Ши, если хоть раз видела их вместе… Но с кем она тогда говорила перед турниром?

В зале заиграла музыка, Цзиньчан опомнился и поспешил вернуться в зал. И успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ши Цзинлэ продуманно осуществляет свой дерзкий план огреть веером по физиономии Исиня, если он сфальшивит. Мелодия, которую предстояло исполнить, была мотивом народной песни «Прогулка по Лунси», впоследствии песня была дополнена стихотворением Цао Цао «Каменная стела», а сейчас на этот мотив пели стихи Юлань «Одинокая орхидея».

Лицо Ши Цзинлэ выражало абсолютную уверенность. Чэнь, бледный как полотно, судорожно сглатывал. Он знал, что этого ему просто не спеть. Ши играючи взяла самый высокий тон, вызывая у одних восхищенный вздох, у других — завистливый шепот, а Исинь Чэнь сжался, голос его задрожал жалким подобием вопля кота, провалившегося в колодец, и9 сорвался. Ши Цзинлэ, торжествующе ухмыляясь, решительным шагом направилась к Исиню Чэню. В глазах её плясали озорные искорки, она явно предвкушала момент возмездия, и, схватив Чэня за шиворот, с наслаждением огрела его по щеке веером.

— Ты думал, что на сцене петь, — это то же самое, что по ивовым кварталам шляться?

В тишине, повисшей над ещё не установленными декорациями, можно было расслышать, как трепещут шелковые рукава актеров и как тихонько покашливают музыканты. Чэнь, известный своим высокомерным нравом и сомнительными вокальными данными, камнем свалился вниз, его расшитый золотом халат взметнулся, словно крылья подбитой птицы. Чжэнь Чанлэ и Сюань Янцин закричали от испуга.

Нет, Исинь не ударился, но приземлился на мягкие подушки, предусмотрительно положенные возле сцены Мао Лисинь. Он вскочил, красный от гнева, но прежде чем он успел что-либо сказать, Цзинлэ продолжила петь, ее голос заполнил зал, завораживая и заставляя забыть о произошедшем.

Лишь немногие заметили, как она едва заметно подмигнула Мао Лисинь.

Му Цао, руководивший музыкантами и, видимо, имевший некоторое влияние на приму, по окончании арии нашёл в себе смелость спросить красотку Ши, что же они будут делать на премьере? Кто будет петь мужскую партию? Ши вздохнула.

Неожиданно рядом со сценой раздался голос.

— Может быть, я попробую, красавица Ши?

Ши Цзинлэ резко обернулась. У сцены стоял высокий худой юнец в чёрном халате с молотком в руках. Лицо его, лишенное и капли грима, было весьма красивым, но это не главное. Оно было ей знакомым, и Ши несколько секунд молча оглядывала наглого красавца-подмастерье, который решил, что может петь, а не сбивать декорации.

За спиной девицы послышался шепот музыкантов.

— Это же победитель турнира мечников… Ученик Ван Шанси…

— Да, это же Фэн Цзиньчэн! Золотая Цикада…

Девица тут же вспомнила его. А, тот самый…

— А ты что, умеешь петь? — высокомерно поинтересовалась она.

— А ты, красотка Ши, когда-нибудь видела цикаду, которая петь не умеет?

Девица, если и растерялась, виду не подала, тут же обернулась к Му Цао и велела начать сначала.

Цзиньчан поднялся на сцену, взял бумагу со словами «Одинокой орхидеи» и стал рядом с Ши.

И кто бы мог подумать?! Девица запела, как соловей, но вступивший после нее Цзиньчан неожиданно оказался божеством вокала. Музыканты и Му Цао обернулись к нему и внимали в благоговейном молчании, играя и наслаждаясь магией пения. В его голосе слышались отголоски древних легенд, шепот ветров, доносившийся с вершин гор, и плеск волн, омывающих берега далёких морей. Они были зеркалом, отражающим душу, и ключом, открывающим двери самые сокровенных уголков человеческого сердца…

Ши Цзинлэ с уважением посмотрела на юношу. Петь с таким партнёром было удовольствием, и хоть теперь ей надо было подстраиваться под Цзиньчана, она смогла заставить свой голос слиться с его голосом и оттенить его. Едва пение смолкло, раздались аплодисменты. Хлопали актеры, музыканты и даже подмастерья! Мао Лисинь даже завизжала от восторга. Ошеломлённый Бяньфу тоже смотрел на Цзиньчана с удивлением. Он понятия не имел о таких его дарованиях!

Но в восторге были далеко не всё. Волком смотрел на невесть откуда взявшегося горлопана Исинь Чэнь, причем бесило его в этом парне всё: красота, стройность, рост, талант! Да кто он такой и откуда взялся? Чжэнь Чанлэ и Сюань Янцин тоже смотрели на нахала довольно пренебрежительно. Выскочка! Что он себе позволяет? Состязаться с самим Исинь Чэнем?

— Да, Цикада петь умеет, — охотно признала Ши Цзинлэ. — Ты талант, приятель. Хочешь выступать с нами?

Цзиньчан сделал вид, что сконфужен похвалами.

— Вы смущаете меня, красавица Ши. Но удовольствие петь с вами столь велико, что я просто не в силах отказаться, — не заставил себя долго упрашивать певец.

— Но он не успеет выучить все арии к премьере! — взвизгнул Исинь Чэнь.

— Не волнуйтесь, господин Исинь. Стоит мне раз услышать арию — и я легко повторю её, — успокоил его Цзиньчан, взбесив того ещё больше.

Прима приняла решение вводить нового актера в спектакль. Исинь опять пытался возражать, но его никто не слушал. Теперь актеры подлинно воодушевились и ожидали триумфа. Ведь с такими артистами им удастся увековечить свои имена в Гоцзысюэ по крайней мере на целый месяц! Попробовали репетировать сначала, звуки гуциня и флейты сплетались с мелодичными голосами. Теперь все понимали, что премьера обещала стать событием!

Обратно Цзиньчан и Бяньфу возвращались вместе. Бяньфу не переставал восхищаться пением Золотой Цикады, но тот быстро умерил его восторги.

— Всё это вздор. Я умышленно привлёк к себе внимание, чтобы кое-кого разозлить. Но на премьере, боюсь, быть беде, Бяньфу. Я не прошу тебя быть осторожнее, потому что тебе ничего не угрожает, но смотри в оба. Что-то непременно произойдёт.