Борьба за господство

Глава 24 Перелом

Казаков проснулся от резкого света и прикосновения к плечу. Он сначала не успел сообразить, что происходит, затем услышал короткие команды, и потом голос:

— Николай Петрович, у нас ЧП! Нужно отвести вас в безопасное место

Сопровождавшие его сотрудники ФСО действовали быстро и четко. Вывели президента из временной резиденции, посадили в бронированный автомобиль и повезли по пустому, залитому дождем городу. Кортеж несся по трассе в сторону штаба Северного флота.

Снаружи все выглядело спокойно, но на подъездах к объекту стояли усиленные наряды полиции и военных.

Въезд через основной КПП занял не больше минуты, первые ворота, затем вторые. Коридоры под штабом были прохладными из работающих систем кондиционирования и вентиляции.

Главу государства сопровождали в защищенный подземный бункер, откуда он будет руководить всем. Там же уже собрались офицеры и несколько чиновников из администрации президента. Лица у всех усталые, кого-то выдернули также, как и Казакова, а кто-то даже не ложился спасть…

Жданов, назначенный новым министром обороны, Сорокина арестовали, встретил президента в комнате совещаний. Он выглядел собранно, но на лице читалось напряжение. Дежурные телефоны звенели, а на один из экранов выводили последние оперативные сводки. Офицер, стоявший рядом, положил на стол пачку каких-то бумаг и отступил.

— Николай Петрович, — сказал Жданов. — Ситуация резко ухудшилась.

Президент кивнул и сел напротив.

— Докладывайте.

— Главная проблема сейчас — ситуация в Мурманске и окрестностях Североморска. Мы больше не говорим о локальных вспышках. Это беспорядок и неразбериха, которая нарастает каждый час.

Президент нахмурился. Жданов продолжил:

— После серии диверсий зараженных оказалось куда больше, чем предполагали наши эпидемиологи. И хуже всего то, что среди них — большое количество военных. Они смогли каким-то образом пройти через карантин, и никто их не выявил вовремя. Теперь мы имеем дело с полноценным мятежом, в котором участвуют не только омеги, но и обычные солдаты, переметнувшиеся на их сторону. Один из батальонов, охранявших карантинный лагерь в Мурманске, вчера вечером отказался выполнять приказы. Они выпустили всех гражданских, а те разбрелись по городу. Мы утрачиваем контроль. Несколько экипажей кораблей Северного флота заявили открытым текстом: воевать против собственного народа они не будут. В Мончегорске формируются самовольные группы ополченцев. В Апатитах и Заозерске стычки между верными нам частями и теми, кто перешел на сторону зараженных. База стратегической авиации Оленья потеряна, ее захватили местные формирования, бои шли меньше двух часов.

Президент и закрыл глаза.

— Как… — начал он. — Как мы докатились до такого всего за десять дней?

— Вирус лишь подлил масла в огонь, — ответил Жданов, стараясь не повышать голос. — Народу надоела неопределенность. Единство нам знатно, подгадило, обратив часть людей в омег и тем самым показав здоровым, кем они на самом деле являются. Это ломает картину, которую мы строили последние полгода.

Президент после короткой пазу вынес вердикт:

— Значит, больше никаких полумер. Если все катится в пропасть, пора использовать крайний аргумент. Мы сожжем Питер и Новгород до основания…

Жданов чуть заметно кивнул. Он не возражал, по его лицу было видно, что он тоже считает: без решительных действий их власть может рухнуть окончательно. В комнате повисла тишина такого рода, которая бывает перед решением, от которого уже не отступишься. Часы на стене тикали громче, чем обычно. Казаков оглядел генералов, адмиралов, начальника связи и дал отмашку:

— Начинаем.

То, что дальше последовало, было отнюдь не просто ритуалом, а строгой, поэтапной процедурой, продуманной десятилетиями, чтобы исключить ошибки, саботаж и самовольное применение ОМП.

В бункере привели в действие те механизмы контроля, которыми государство всегда разделяло ответственность: несколько человек по цепочке подтверждали одни и те же распоряжения, шифровальные устройства синхронизировали свои показания с центральным, телекоммуникационные узлы тестировали связь, а дежурные офицеры несколько раз все подтверждали.

Министр обороны отдал распоряжение, один из его адъютантов передал неприметный черный чемоданчик. Кем-то из дежурных офицеров был произнесен стандартный набор кодовых фраз.

Внешне все выглядело предельно формально и безэмоционально выполняли свою работу. Внутри каждого возникло тяжелое осознание, что дальше последуют не учения, не одиночный удар малой мощности, а применение стратегического калибра. В отличие от других стран ядерного клуба Россия до сих пор не отваживалась жечь атомом по собственным городам, это изначально считали бесперспективной мерой. Всех зараженных, ульи уничтожить не удастся, ионизирующее излучение им не особо страшно, а вот радиоактивные осадки могут создать здоровым куда больше проблем.

Процесс подтверждения шел по цепочке: приказы уходили в штаб РВСН, командирам подводных лодок, авиационных и ракетных баз.

На центральном КП звучали короткие реплики, связисты проверяли готовность пуску, тестировали линии связи. Везде двойная и тройная верификация, проверки и перепроверки.

Когда момент настал, руководители ВССР еще раз утвердили приказ на запуск ракет В тот самый момент, когда последние формальности исполнены, ожидалось подтверждение готовности от остатков ядерной триады.

Но этого не произошло. Пока обсуждались технические детали, и дежурные офицеры вели переговоры по спецсвязи, поступил первый тревожный доклад: экипаж двух АПЛ отказался выполнять приказ. За ним попытка связаться с двумя ракетными базами и никакого ответа. Сначала это приняли за технические неполадки, но вскоре стало понятно о систематическом саботаже.

Казаков приказал перепроверить связь, связаться по резервным линиям и срочно достучаться до исполнителей. Именно в этот момент стало ясно о несовершенстве процедуры управления ядерной триадой. Все авторизации пройдены, распоряжения отданы, но исполнение зависело от людей за пределами бункера, они уже начали действовать вопреки воле руководства…

— На связи КПП! — докладывал дежурный офицер, голос дрожал. — К воротам подошла колонна бронетехники. Танки и БМП. Требуют пропустить.

Жданов резко повернулся к экранам.

— Картинку с наружного наблюдения!

На большой плазменной панели загорелись мутные изображения с нескольких точек. Камеры фиксировали происходящее с разных углов. В объективы попадали Т-90 с наваренными решетками и БМП с бронеавтомобилями. Часовые на КПП не спешили оказываться сопротивления, никто не открыл огня, напротив, они сами отошли в сторону, пропуская колонну внутрь.

— Господи, — кто-то из офицеров не выдержал и тихо выдохнул.

По периметру рассредотачивались солдаты российской армии, не какие-то зараженные Хронофагом бунтовщики. Двигались спокойно, методично, занимая позиции у входов, брали под прицел окна, разоружали флотских, сотрудников ФСО. Все происходило организованно, словно так и должно быть.

Казаков поднялся из-за стола. Лицо у него побледнело, но голос оставался ровным:

— Все. Это конец. Сопротивляться бессмысленно. Приказываю сложить оружие.

— Товарищ президент, но… — начал было один из офицеров.

— Что непонятно? — перебил его Жданов. — Сопротивления не оказывать.

В тот же миг освещение мигнуло, один за другим гасли экраны, отключилась связь. Информация из внешнего мира перестала поступать. На мгновение помещение погрузилось в темноту, потом включились аварийное освещение. Загудели резервные генераторы. Красный свет ламп тревожного режима резал глаза.

Офицеры стояли, глядя друг на друга. Никто не знал, что сказать. С этими словами уже бывший президент медленно опустился обратно в кресло, будто вся тяжесть ответственности наконец придавила его к земле.

Вскоре дверь тяжелого бункера открылась, никто внутри не пытался выставить заслон. Солдаты и сотрудники ФСО переглянулись, но оружие так и осталось висеть у них на плечах. Приказ президента был предельно ясен.

Внутрь хлынул поток вооруженных людей. Сначала тяжело экипированные штурмовики, затем несколько офицеров

В зале КП кто-то машинально шагнул назад, кто-то резко поднялся из-за стола. Но настоящего сопротивления не было. Война с Единством, казалось, вышибла у них последние силы, а распоряжение верховного главнокомандующего лишило воли к борьбе.

— Всем оставаться на местах, без резских движений! — отчеканил вошедший майор.

Охрана президента подчинилась вскоре к Казакову подошли двое солдат и надели на него пластиковые наручники. Он даже не попытался возразить. В этот момент в зал вошел Сорокин. Он выглядел спокойным, даже усталым, но в его глазах читалась решительность.

— Ты понимаешь, что творишь, Степан Олегович?

Министр обороны на секунду задержал взгляд на президенте, потом медленно кивнул:

— Понимаю. Зараженные лишь ускорили то, что и так назревало. Эту бойню пора останавливать.

Жданов, сидевший за столом с руками, сцепленными в замок, хрипло произнес:

— Ты дурак, Степан. Мутанты всех нас превратят в своих ручных собачонок.

Сорокин пожал плечами.

— Видел я этих мутантов. Омеги живее многих из нас и рассуждают куда более здраво чем те, кто вцепился во власть и готов жечь оставшиеся города ради иллюзии победы.

Бывший министр обороны встал у длинного стола, на котором еще мигали мониторы и лежали папки с докладами. Его голос прозвучал ровно, без лишних эмоций:

— Первое. Приказываю немедленно в одностороннем порядке прекратить все боевые действия.

Дежурные офицеры переглянулись, но никто не возразил. Один из связистов машинально взялся за гарнитуру.

— Второе, — продолжил Сорокин. — Передать в Петербург и Новгород, что прежнее руководство ВССР отстранено. Мы готовы к переговорам и заключению долговременного перемирия. Без предварительных условий. Повторяю, без условий.

Даже те, кто еще минуту назад не понимал, что происходит, теперь осознали — война, которую они считали безальтернативной, закончилась. Сорокин обвел взглядом офицеров:

— Это не просьба. Это приказ. Хоть кому-то пора взять на себя ответственность за страну, а не за личные амбиции.

Жданов что-то пробурчал сквозь зубы, но на них никто не обратил внимание.

Офицеры начали передавать распоряжения нового руководства по закрытым каналам. Казаков, сидя с наручниками на руках, с усталой иронией произнес:

— Ну что ж, Степан Олегович… поздравляю. Ты выиграл.

— Все необходимые меры мне надо было принять сразу, — сквозь зубы процедил Сорокин. — Вы оба виноваты в том, что мы докатились до этого. Но, Жданов, ты особенно. Со своими зачистками и расстрелами мирняка. Ты мразь и урод, и кровь этих людей на твоих руках.

Жданов криво ухмыльнулся, словно слова бывшего министра не задели его.

— А ты, Сорокин, был тогда рядом. Ты мог мой план не принимать. Мог возразить, отказаться подписывать бумаги. Но ты молча все проглотил и даже поддержал. Так что не строй из себя святого. Мы все вместе это сделали.

Казаков, ссутулившийся в кресле, наблюдал за перепалкой с почти равнодушным выражением лица. Он уже ничего не решал. Власть утекла из его рук.

— Разница в том, что я сейчас готов остановить эту бойню. А ты, Жданов, будешь до конца твердить, что людей надо жечь и травить газом. Именно поэтому твой конец здесь и сейчас.

На командном пункте появился высокий черно-серый силуэт. Это был ульевой воин Единства — массивный, закованный в хитин, с блестящими под светом ламп панцирем. Некоторые солдаты направили на зараженного оружие, но Сорокин жестом остановил их. Воин остановился у входа, склонил голову и негромко произнес:

— Пророк готов к переговорам. Никого больше не будут насильно обращать в омег, та мера была вынужденной, и только. Теперь все изменится.

Сорокин ответил:

— Еще бы чуть-чуть и сейчас не было бы ни Питера, ни Новгорода. Мы еле предотвратили ядерные удары. Все адекватные люди понимают, кто настоящая угроза. Это не Единство, а Основатели. Их ИИ и его стремление построить «„чистый“» мир — вот чего стоит бояться. А соседство с разумными зараженными… — он пожал плечами. — Люди переживут.

В подземном убежище на станции метро радисты Единства ловили эфир, слушая в наушниках разрозненные переговоры. Вдруг один из них, побледнев, поднял голову и громко доложил:

— Передача от ВССР, обычный гражданский диапазон. Говорят, что все их войска отходят с позиций. Прекращают обстрелы и готовы к переговорам. Президент Казаков, генерал Жданов и все старое руководство арестованы. Власть захватил министр обороны Сорокин.

Слова эхом прокатились по залу. Люди застыли, не веря услышанному.

Вадим, сидевший за столом и изучавший письменные выкладки Исаева и Скворцовой насчет новорожденной альфы, медленно поднялся. На его лице не отразилось ни радости, ни облегчения, лишь холодное недоверие

— Это может быть дезинформация, — произнес он негромко, но так, что все в зале услышали. — Не нужно верить всему.

Радист повторил:

— Это открытый эфир, передача идет по всем каналам.

— Дождемся подтверждения с мест.

Вадим не стал терять времени. Он спустился в смежное помещение, где в нише стены стоял старый коротковолновый передатчик с антенной, находившейся на поверхности. Металлический корпус был потертым, но работал исправно. Радист настроил частоту, и через несколько секунд из динамика донеслось знакомое потрескивание эфира.

— Тринадцатый вызывает Второго, прием.

На линии послышалось хрипение помех, а потом голос Нижинского. Видимо выбран удачный момент и субальфа оказался поблизости:

— Тринадцатый, слышу вас.

— Что там у вас творится в полях? Федералы говорят о сворачивании всех боевых действий.

— Подтверждаю. Федералы действительно уходят. Артиллерия молчит, авиация не летает, обстрелов нет уже несколько часов. Наши разведгруппы наблюдают отход техники на север. Даже в Петрозаводске начали сворачиваться

Вадим молча слушал, глядя в пол.

— Повторяю, — продолжал Нижинский. — Они не закрепляются, не перегруппировываются. Просто уходят. Если это какой-то хитрый маневр, то слишком странный.

Связь снова зашипела. Вадим отстранился от аппарата, медленно выдохнул.

— Это уже не слухи, они действительно отходят.

— Второй Тринадцатому, нам их преследовать?

— Никак нет, — категорически возразил Вадим. — Пусть валят на здоровье, полагаю, наша диверсия на севере удалась.

Чтобы окончательно убедиться, Вадим приказал собрать все доступные донесения. В течение нескольких часов на его столе копились сводки: короткие радиограмм, донесения наблюдателей с переднего края, сообщения от групп, пробравшихся вглубь территории, недавно удерживаемой федералами. Картина складывалась в единое целое: колонны войск действительно двигались на север, бросая некоторые позиции без боя. Там, где еще вчера бушевали артиллерийские дуэли, наступила странная тишина. Даже беспилотники над Питером, Кронштадтом, Сосновым Бором больше не летали.

Вадим чувствовал, как напряжение в его голове постепенно ослабевало. Но доверять полностью этой картине он не спешил. Слишком много раз враг подсовывал дезинформацию, чтобы устроить подставу.

На командный пункт зашли связисты, держа в руках тяжелый спутниковый телефон. На дисплее устройства мигал значок устойчивого сигнала.

— Номер нам передали сами федералы, — доложил старший связист. — Канал защищен. Сказали, что хотят прямого разговора.

Вадим с нетерпением выхватил трубку. Впереди решающий момент, который определит дальнейший исход. Война или мир. Лидер Единства выждал несколько секунд и не удержался от сарказма:

— Ну что, товарищ Сорокин? Вчера вы нас газом пытались перетравить как тараканов. А сегодня бежите на север, сверкая пятками, и вдруг заговорили о перемирии. Смена погоды или совесть проснулась?

На другом конце повисла тишина, потом послышался усталый мужской голос:

— Вы добились своего, Пророк. В нашем тылу появилось слишком много омег. Сначала думали, что справимся — карантин, проверки. Но оказалось, что многие уже среди нас. Солдаты, офицеры, обычные люди. Мы не смогли вовремя их отследить, теперь они действуют открыто. И главное, они сохранили рассудок. Люди смотрят на них и видят не чудовищ, а таких же, как они. Это все перевернуло.

Вадим скривил губы в насмешливой ухмылке:

— А можно было сразу просто сесть за стол и договориться. Без газа, без зачисток. Но, как всегда, решили сначала все утопить в крови.

Сорокин вздохнул.

— Казаков и Жданов арестованы. Они готовили крайние меры. В том числе пытались нанести ядерные удары по Новгороду и Петербургу. Я не позволил.

Вадим нахмурился, ухмылка исчезла. По спине пробежал холодок, в голосе прозвучала резкая сталь:

— Ядерные удары? Вы реально дошли до этого?

— Они — да. Я остановил, — твердо ответил Сорокин. — Я не настолько безумен, чтобы бить по своим же городам. Но риск был реальным, мы буквально на час-два их опередили, успели перехватить управление ядерной триадой.

— Значит, угроза миновала?

— Да, — подтвердил Сорокин. — У нас общий враг — Основатели. Они смотрят на все это, ждут, когда мы добьем друг друга.

Вадим усмехнулся уже без веселья:

— До вас, наконец-то, дошло, дятлы. Поздравляю!

— Лучше поздно, чем никогда.

— Ну хорошо, допустим, вы признали очевидное. Но что дальше? Вы ж не просто так мне звоните.

Сорокин замолчал, будто собирался с силами.

— Дальше надо объединять усилия. Хотим мы того или нет.

Вадим хмыкнул:

— Объединять усилия? Красиво звучит. Но знаете, у меня есть вопрос с подвохом. Выдадите мне Жданова, Казакова и весь этот ваш Генштаб, который в начале пандемии занимался зачистками и пытался устроить нам геноцид? Или будете юлить, прикрывая их?

С другой стороны линии повисла долгая пауза. Слышалось только дыхание Сорокина и потрескивание эфира. Наконец он ответил:

— В принципе… можно. Но я бы их судил публично, нужна демонстрация справедливости.

Вадим скривился.

— Показной суд? Хорошо. Тогда подыщите еще циркового клоуна, чтоб представление довести до конца.

Сорокин не обиделся, только устало сказал:

— Считайте как хотите. Но люди должны увидеть, что за все содеянное будет ответ.

Вадим задумался, потом бросил с усмешкой:

— Ладно. Подумать над этим еще можно. А теперь скажите честно, зачем вам так важно именно перемирие?

— Потому что фронт трещит по вам, в тылу бардак, — без обиняков сказал Сорокин. — Если мы не остановимся, север падет.

— Так вот оно что. Значит, не из великой доброты душевной вы ко мне обратились. А потому что все посыпалось.

Сорокин коротко буркнул:

— Зато честно.

После короткой паузы в трубке снова заговорил Сорокин. Голос его звучал глухо, но твердо:

— Нам нужно встретиться лично. Радио и спутниковую связь могут слушать Основатели. Я хочу обсудить детали без лишних свидетелей.

— Лично встретиться? Вы серьезно? Думаете, я настолько глуп, чтобы ехать в лапы тем, кто еще вчера газом хотел нас травить?

— Не думаю, — спокойно ответил Сорокин. Но выбора нет. Если мы хотим хоть что-то согласовать, разговоры через провода не помогут.

Вадим постучал костяшками пальцев по столу, задумчиво глядя на связистов.

— Допустим. Но вот беда — доверия между нами нет и быть не может.

Сорокин тяжело вздохнул:

— Тогда у меня один аргумент, — и в трубке сменился голос. Говорил уже другой человек, коротко, ясно, без лишних слов:

— Я лейтенант Григорий Воробей, координатор группы, отравленной в Мурманск, — Вадим сверился через роевое сознание с памятью тех, кто знал Воробья лично. Голос, интонация действительно принадлежали ему. — Подтверждаю, ВССР больше не предпримет никаких действий без согласования. В Мурманске, Североморске слишком много омег, слишком много тех, кто уже перешел на нашу сторону. Сопротивляться бессмысленно.

— Принял, лейтенант. Отличная работа.

— Служу Пророку и Единству!

На линии снова появился Сорокин:

— Вот и все подтверждение. Теперь вы понимаете, что у нас нет вариантов. Так как насчет встречи?

Вадим медленно выдохнул, потом с иронией произнес:

— Ладно, убедили. Можете прилетать или приезжать в Новую Ладогу. Через три дня буду ждать вас там. Безопасный коридор обеспечим. Но предупреждаю: если кто-то из ваших попробует хитрить, я лично пущу вас в расход.

— Договорились, — ответил Сорокин. — Три дня. Новая Ладога.

Связь оборвалась. Вадим откинулся на спинку стула, криво усмехнувшись.

— Ну что, ребятки, похоже, у нас намечается великая пьянка. Только не факт, что с закуской.