Глава 17 (преступление и наказание)

=* Патина Игнис, принцесса *=

— Я ожидала, что пара дней в темнице пойдёт ему на пользу, да и обиженные им солдаты поуспокоятся, но стражники заметили неладное уже в первый день.

— Они у вас в высшей степени наблюдательные пони, — покивал лекарь, специализирующийся на душевных болезнях. — Как вы знаете, далеко не каждый может распознать симптомы подобных заболеваний.

Благодаря достаточно благополучной среде и принципам взаимовыручки, лошадки довольно редко страдали подобными недугами, а если и страдали, то были сильно социализированы и либо вели себя в рамках общепринятого, либо очень быстро выявлялись окружающими. Но часто так бывало, что лошадки понимали, что с ними творится неладное и сами шли к лекарям.

Учитывая то, как именно нерадивые лекари теряли право на ведение медицинской практики и удивительно научную обоснованность их знаний, как для античного, по сути, общества, лошадкам можно было только позавидовать. Даже если тебя и не смогут вылечить, то хотя бы помогут сгладить последствия. И ты не умрешь от переработок после этого, выплачивая кредит, взятый на излечение.

— Тут очень необычный и очень запущенный случай, — продолжило медицинское светило. — Пациент мало того, что знал о своих проблемах, он ещё и продолжительное время жил с ними, не обращаясь к лекарям. Ума не приложу, как кобылка Фрейя не заметила неладного. У неё же стоит «отлично» по душевным болезням, я это отчетливо помню.

— Тут много факторов, милейший Стоун, и нет, она догадалась, но жеребец демонстрировал очень высокий уровень устойчивости. Ну и мероприятие, которое он организовывал, стало своеобразным прикрытием.

— Но ведь проблема должна была быть замечена очень давно. Насколько я в курсе, они вместе с момента распределения на практику.

— Был случай непонятного поведения, сразу после приезда в подотчетный посёлок, но симптомы не соответствовали тем, которые должны были быть. Жеребец в течение недели был в подавленном состоянии, словно переживал из-за своего желания приехать в глушь. Потом это прошло. Да и жители посёлка списали некоторую странность жеребца на городское происхождение, тем более он проявил себя достойно.

— Ну да, не мне в других пони копытом тыкать, жизнь она куда сложнее, чем нам хочется, — покивал профессор. — Я правильно понимаю, что слухи о факте попадания этого жеребца в плен пониедов это не слух?

— Да. Он описал случившееся с ним довольно подробно.

— Простите, ваше высочество, но он рассказал длинную историю без углубления в подробности или короткую и рваную, но с огромным числом подробностей?

— Скорее короткую и очень подробную. Сначала мне, а затем продиктовал слово в слово моему секретарю.

— Два раза? — удивился лекарь. — Насколько эти два его рассказа отличались между собой?

— Ничем, — покачала головой принцесса. — Разве что во второй раз он уточнил несколько непонятых мною, в первый раз, моментов.

— Этот случай отличается от эксцесса десятилетней давности.

— Вы про спасённую нами кобылку, которая смогла сбежать от псов?

— Именно про неё я и говорю, — покивал пони. — Там мы, конечно, сделали что смогли, но разум бедняжки был разрушен пережитыми событиями.

— В случае с Греем сложно сказать, что его разум был разрушен, — фыркнула принцесса и ткнула копытом в кнопку под столом. Через мгновение в помещение зашла дежурная кобылка и, выслушав распоряжение о доставке чая, молча вышла.

— Вы, безусловно, правы. Личность жеребца если и пострадала, то его железная воля удержала осколки вместе. Не думаю, что сейчас стоит что-то с этим делать. Меня беспокоит другая его проблема.

— Вы про его навязчивые мысли на тему казни? И откуда ему такой бред в голову вообще пришел? Я что, кажусь такой безжалостной сволочью?

— Нет, ваше высочество, вы кажетесь очень понилюбивой и милостивой государыней, — ответил лекарь. — Мне кажется, и мои коллеги склоняются к той же версии, что пациент больше не способен бороться с проявившимся недугом и желает побороть его любыми методами.

— Но ведь… — принцесса даже передними копытам взмахнула. — Это так же бредово как лечить головную боль отрубанием головы. От головной боли это, положим, в самом деле, поможет, но ведь в результате этого ты умрешь.

— Теперь вы понимаете, насколько опасен этот недуг?

— Но… — принцесса задумалась и молчала всё то время которое потребовалось для того чтобы выставить два стакана с травяным чаем и корзинку со сдобой.

— Но? — переспросил лекарь, когда дверь за помощницей принцессы закрылась.

— Не могу понять логику происходящего, — повинилась Патина и отхлебнула из своего стакана. — Если желание побороть недуг так высоко, что пони готов умереть, почему же он просто не наложит на себя копыта?

— Та кобыла, которую мы с вами вспоминали, так и поступила, однако этот наш пациент даже не пытается, хотя возможности есть даже в темнице, — отпив чаю из своего стакана, лекарь сформулировал свою мысль: — Вот поэтому я и говорю, что даже если психика жеребца и пострадала, присущая ему самодисциплина не допускает подобных вариантов.

— Безумие… — вздохнула принцесса. — И что, ничего нельзя поделать?

— Отчего же? Конечно же, можно, — улыбнулся пони. — Я не считаю нужным лезть с грязными копытами в столь тонкую материю как разум, но нам и не требуется. Как мы установили, максимальное неудобство пациенту доставляют воспоминания о травмирующих событиях.

— Предлагаете стереть жеребцу воспоминания? — нахмурилась принцесса.

— Я не настолько безумен, чтобы предлагать такое непотребство, — фыркнул лекарь и пошутил: — Да и сомневаюсь я, что мне понравится висеть прибитым к кресту. Говорят это очень болезненный процесс.

— Вам не соврали, — на автомате ответила принцесса, задумчиво рассматривая свою чашку. — Так что вы предлагаете?

— Те приступы, из-за которых пациент не может нормально спать обусловлены тем, что он каждый раз переживает свои травмирующие воспоминания как в первый раз. Он воспринимает их не как какие-то неприятные события из своего прошлого, он переживает их заново при каждом приступе. Снова и снова. Изо дня в день.

— Да уж, — принцесса всё так же задумчиво смотря в свой стакан, передернулась всем телом. — И как тут можно помочь?

— Мы будем обрывать связь между воспоминанием и разумом.

— Эм… И чем это отличается от стирания памяти? — с сомнением уточнила Игнис.

— Сами воспоминания останутся и радости они тоже вызывать не будут, но они более не смогут так сильно влиять на разум.

— Хорошо, — улыбнулась кобыла. — Давайте выпустим Грейя из-под стражи и вы начнёте…

— Нет-нет, ни в коем случае, — запротестовал лекарь. — Нам необходимо очень четко понимать, когда именно пациент переживает необходимые для исправления события. Нам вообще повезло, что сей жеребец столь странно реагирует на темницу. Воспользуемся этим.

=*=

Я шел вслед за конвоиром и улыбался. Месяц заключения подошел к концу и мои мучения наконец-то закончатся. Чувствуя окончание этой истории даже мои кошмары как-то поугасли, не вызывая более столь жгучих эмоций как раньше. Да что там, я даже выспался вволю в последние два дня. Как узнал, что по моему делу приняли окончательное решение так и успокоился. Не моё это, видимо, всё это попаданство. Устал.

Заметив, что мы не свернули к площадке с крестом, я даже насвистывать начал. Значит принцесска не настолько злопамятная, чтобы казнить таким изуверским способом за нанесенное оскорбление. Решила, видать, проявить гуманизм.

— Надо будет крикнуть что-нибудь благодарственное, — подумал я и улыбнулся. — То-то черная охренеет, когда приговоренный к казни её поблагодарит.

— Мордой к стене! — скомандовал второй стражник и спросил хмуро: — Чему это ты радуешься?

— Ну как же! У пони только два способа казни. А так как мы прошли мимо крестов, значит остаётся второй вариант, — давясь от восторга, ответил я. — Ребята, очень вас прошу, глаза не завязывайте. Сделайте милость. Я честно буду вести себя хорошо.

— Больной ублюдок, — с каким-то даже испугом буркнули конвоиры и дальше меня повел только один пони. Он шел сзади и контролировал, чтобы я не попытался дать деру. Хотя, куда здесь бежать?

Выйдя из внутренней области, мы неспешно шли дальше, пока не случилось непредвиденное.

— Куда это ты намылился? — рявкнул конвоир, когда я свернул в нужную сторону без его команды.

— Так ведь… — начал было я.

— Заткнись и иди прямо! — взбешенно выкрикнула лошадка, и я лишь хмыкнул непонимающе. Впрочем, меня же в первый раз здесь казнят, наверное, я не знаю всей процедуры.

Передо мной открыли дверь в коротенький коридорчик, который заканчивался такой же дверью.

— Вторую дверь сам откроешь, — буркнул конвоир и втолкнул меня в темный коридорчик. Мгновение и дубовая дверь за мной закрылась. Судя по звуку, ещё и на засов.

Сглотнув враз ставшую густой слюну, я сделал шаг вперёд.

— Надо было не отказываться от повязки на глазах, — просипел я, подойдя к двери и упираясь в неё копытами. Самому идти на убой было всё-таки страшно.

Вдохнув поглубже, я зажмурился и толкнул створку. По ушам резанул гам множества пони, и я понял, что на экзекуции будет не только принцесса, но и зрители.

— Нельзя ударить мордой в грязь, показав свой страх. Выше голову, колбаса! — успел подумать я, перед тем как открыл глаза. — К… Ка… Какого *ера?!

Загрузка...