Дочь Шамана

Глава 19

На чай, и вообще на любую пригодную к питью жидкость, Ковальский был совершенно согласен. Опираясь на руку Сорьонена, который был какой-то смурной и задумчивый, пошли они через торосы за гору, где краснела палатка Мэя.

Палатка оказалась и не палатка вовсе, как сперва издалека показалось Ковальскому, а самая настоящая юрта, хоть и маленькая. Юрты, насколько помнил командир, вообще были побольше, а в этой едва уместились они втроем – особенно трудно пришлось Сорьонену, рост которого приближался к метру девяносто. Сам Максим тоже не отличался миниатюрностью, но хотя бы смог в юрте сесть, не скорчившись, как эмбрион в материнской утробе.

Откуда-то из неведомых пространств появились чайник, исходящий паром, пиалы, пахнущий козьей шерстью жесткий творог и сухое мясо, видом и консистенцией напомнившее Ковальскому трухлявые доски.

- Угощайтесь! – объявил Мэй. – Из дому привез.

- А где ваш дом? – полюбопытствовал командир, силясь по возможности незаметно выковырять из зубов застрявшие волокна мяса.

Мясо было абсолютно пресное, без всяких приправ, и к тому же жирное, а на вкус почему-то отдавало цветущей степью.

- Очень, очень далеко, - развел руками монголоид. – Долго добираться.

- Тао Мэй кочует обычно по Бурятии, - пояснил доктор. – Иногда доходит до Монголии и стоит на озере Хубсугул.

- Кочует? – осторожно переспросил Ковальский.

Азиат кивнул.

- Вы, значит, бурят? Имя как-то не похоже.

- Думаю, технически, я скорее китаец, - улыбнулся Мэй. – Если соотнести мое происхождение с картой этого мира.

Последняя фраза Ковальского несколько озадачила, но он решил пока не вдаваться в подробности. Хватит уже и этой юрты посреди Арктики и ученых, пропавших прямо из самолета (не забыть бы расшифровать самописец перед тем, как его куда-то сдавать, а то как бы ни оказалось, что лучше его вообще было бы и не находить!).

- Пейте чай, - повторил китаец. – Разговор у нас будет сложный, надо подготовиться.

От чая и без того сопревшего сверх меры Ковальского бросило в жар, перед глазами поплыло – и юрта вдруг стала гораздо больше, а за откинутым пологом вместо арктического неба показался млечный путь в чернильной ночной синеве. Кажется, даже падающие звезды увидел Максим.

Потом его придержали за руку. Кажется, Сорьонен.

Ковальский вцепился в него в отчаянии. Соображалось ему с трудом, в голове стоял густой туман. Очертания вещей менялись так быстро, что он едва мог их узнать – юрта то увеличивалась, то сжималась до размеров спального мешка, у Сорьонена пытались отрасти то крылья, то волчья голова, а Тао Мэй периодически наряжался в шелковый халат и высокую шапку, а пару раз превратился в золотую статую какого-то многорукого божества, у которого наличествовали одновременно и груди, и внушительный фаллос.

Наконец, болтанка улеглась, и юрта снова стала юртой.

Звезды в дымовом отверстии перестали вращаться.

- Снимай куртку, - сказал доктор. – Уже тепло.

Ни крыльев, ни волчьей головы у него теперь не было. Тао Мэй сидел в шелковом халате ярко-синего цвета, с широким желтым поясом. На голове у него имелась шляпа с неширокими полями, такая, как была у всякого уважающего себя интеллигента в СССР.

- Приехали, - объявил он. – Наконец-то!

Ковальский с трудом разжал сведенные судорогой пальцы. Оказывается, он все это время цеплялся за Сорьонена так, что наверняка наставил ему синяков. Доктор, впрочем, ничего не заметил.

По лицу его трудно было вообще что-то понять.

Удивился он или нет, осталось загадкой.

Ковальский приподнялся, чтобы размять затекшие ноги, и осторожно выглянул из юрты.

Там, сколько хватало взгляда, пестрела красным и фиолетовым цветущая степь, вдалеке громоздились семь вершин неведомой, но очень красивой горы, а совсем неподалеку серебрилось озеро. На берегу его, встряхивая головами, паслись маленькие длинногривые кони.

- И тебя это совсем не удивило? – Ася, слушавшая Ковальского, раскрыв рот, наконец, нашла в себе силы прерваться и в этот самый рот забросить пару кусочков давно остывшей картошки.

Ковальский состроил милую рожицу и развел руками.

- Это да или нет?

- Удивило, еще как, - пояснил он. – Просто я на тот момент уже в целом так удивился, что еще сильнее, кажется, не мог.

- Знакомое ощущение, - со знанием дела заметила Ася. – Я с вашего появления примерно так и живу.

- С Тао Мэем, я думаю, ты еще встретишься, - добавил папин друг. – Он появляется ровно когда без него уже никак.

- Тетка про бурята меня спрашивала, - вспомнила девушка. – Значит, речь была о нем.

- Безусловно. И не могу я сказать, что они так уж сильно друг друга любят. В прошлый раз, помнится, она все норовила выгнать его жить в сарай и гоняла за водой, как поденщика.

Последнее слово Ася не поняла, но смысл уловила и так – с теми, кого не жаловала тетка, разговор обычно был короткий. Как-то завелся у нее мальчик, не бойфренд даже, а так, робкий воздыхатель. Пытался носить после школы за ней портфель, дарил купленные на базаре у бабушек цветочки и неловко читал стихи. От него и Асе было неловко, но прогнать надоедливого и откровенно убогого ухажера не хватало духу. В итоге с этим делом справилась тетка. Лена пригласила мальчика с ними на дачу, а там заставила таскать с ручья воду - идти было две улицы в горку, и поливать ею картошку.

- Картошку, ты понимаешь! – вслух сообщила Ася. – Которую вообще не надо поливать, она сама растет!

- Да? – удивился Максим. – То-то Ян про эту картошку с ужасом вспоминает, как напьется.

- Там другое, - отмахнулась Ася.

Ян и картошка были неделимы, впрочем, его тетка все-таки любила, потому что картошку бандит ни разу не поливал, а только помогал копать и вывозить, причем в качестве огромного исключения разрешалось привлекать на помощь своих подручных, и многочисленные сотки корнеплодов извлекались из земли быстро и безболезненно.

А вот мальчик, полив отсилы половину, побросал в сердцах ведра и отбыл в город на электричке. Больше Асю он не беспокоил.

Тетка, оперевшись на огромный бак с водой, все это время благополучно стоявший на участке, только криво улыбнулась и сказала:

- То-то же.

Ковальский, услышав историю об изгнании влюбленного пацана, снова вздохнул:

- Не меняются методы у Лены.

- А тетка – она тоже оттуда? – задала вдруг очень серьезный вопрос Ася.

Вспомнились ей теткины оговорки – про детство в лесу и церковно-приходскую школу, которой в советском союзе семидесятых годов быть не могло уж точно. Тогда она понять этого не могла, но теперь подозревала неладное.

- Возможно, - покачал головой Максим. – Мы все, как ты выражаешься, «оттуда», только не помним этого. Вот Ян, например. Он совсем другой стал.

- Культурным человеком был?

- Вот как раз бандитом, самым настоящим. Еще похуже нынешнего. Но у него еще классическое образование имелось.

- Этот Ян, между прочим, окончил «политех», - вспомнила Ася. – Хоть по нему и не скажешь. По какой-то очень сложной специальности. Но бить морды, кататься на джипе и материться ему нравится явно больше.

- Это всем нравится, - дипломатично сказал Ковальский.

- Даже тебе?

- А чем я, собственно, хуже?