Дом Франциса Шарка

Глава 8

Ближе к вечеру Григорий сообщил Дмитрию Ивановичу, что с наступлением темноты пойдет «на охоту». Он так это окрестил — «охота за аномалиями». Старик отреагировал весьма спокойно, правда предупредил, чтобы его молодой квартирант был осторожен. Может быть, он и правда ни о чём не знает? Возможно, действительно не ведает о том, что по глухим проулкам Волгарска ползают чудовища? Хотя, с другой стороны, вполне вероятно, что старик темнит и не хочет говорить правду из-за боязни того, что поселившийся у него гость сочтёт его психом и будет в тайне насмехаться над ним. Но есть ли в этом смысл, если постоялец представился тем, кого верить во всякие сказки обязывает его работа, профессия? Во время предстоящей прогулки Бережной действительно решил не терять бдительность, дабы не натолкнуться на каких-нибудь странных соседей. Его машина стояла во дворе. Когда он заехал во двор, огромная немецкая овчарка по имени Макс свободно разгуливала по двору взад-вперёд, привязанная цепью к толстой и прочной проволоке, протянутой через весь двор от ворот до калитки в сад. Даже после того, как хозяин привязал собаку в саду, та ещё долго не унималась. И лишь спустя время Макс уморился, свесив длинный розовый язык к земле и на время забыв о госте. Погода хоть и не изменилась, но дождь прекратился, так и не перейдя в ливень. Уже очень скоро мог позвонить Тигов и поинтересоваться, как продвигаются дела. Распаковав вещи в своей комнате, детектив стал готовить к походу портативное аудиоустройство: достал небольшой параболический рефлектор в виде металлической тарелки, облепленной матовым скотчем, с встроенным микрофоном и проводом для подсоединения к аудиоустройству. Также он положил рядом на пол бинокль, записную книжку и заряженный, поставленный на предохранитель, пистолет Макарова. Когда большая спортивная сумка была полностью освобождена от одежды, всё перечисленное выше отправилось внутрь неё за исключением пистолета. Его Григорий решил потом заткнуть за пояс джинсов. Своё служебное удостоверение и врученные Тиговым фотографии он держал во внутреннем кармане пиджака. Он ещё не знал точно, действительно ли недостроенное, заброшенное строение напротив дома Ельцова является удобным объектом для наблюдения, но тем не менее присоединил рефлектор к аудиоустройству и убедился, что всё исправно: что запись ведётся не на самой маленькой скорости, а напряжение в источнике питания устройства находится на допустимом уровне. В записной книжке он отметил дату, время и обозначил свои действия, дабы не упустить в будущем любую малейшую деталь. Всё то же самое он наговорил в микрофон, включив запись, а также подробно охарактеризовав свои похождения текущего дня.

Будильник сотового телефона зазвенел в половине восьмого вечера, однако Григорий проснулся раньше. Он пробудился, словно бы сквозь сон ощущая на себе чей-то пристальный взгляд. И, хотя в комнате кроме него никого не было, всё равно стало немного не по себе… Он перевёл телефон в тихий режим и убрал в карман висящего на стуле пиджака. Дмитрий Иванович сидел на кухне, во рту его дымились остатки сигареты. Рядом с ним на скамейке лежало старое одноствольное ружьё, а сам он был занят изготовлением самодельных патронов: брал из целлофанового пакета пустые гильзы, засыпал в них дробь, затыкал заранее набитыми из картона пыжами. В том же пакете лежала целая кучка капсюлей — пластинок, которые с помощью специальной иглы вставлялись в дно гильзы.

Старик взглянул на Григория.

— А я как раз хотел Вас к ужину звать.

— Спасибо. На охоту собрались, Дмитрий Иванович?

— Ну, в общем-то, нет. Просто решил боевых зарядов наделать. Подумал — раз решили сюда прислать уфолога, значит ситуация совсем выходит из-под контроля. Лучше подготовиться заранее. Так, на всякий случай. К тому же тут ведь если не гуманоиды, то другие звери шастают… — Старик взглянул на детектива, снисходительно улыбнулся и молвил: — Люди, Гриш. Сами люди. Газеты пестрят заголовками о грабежах, убийствах, насилии, и неясно, что с нами будет завтра.

Солнце скрылось, а красноватая полоска света над горизонтом привносила нотки мистичности. Недостроенный дом из шлакоблока находился метрах в ста от дома Романа Ельцова. Вокруг он изрядно зарос высокой дикой травой, а на первом этаже через неё приходилось в буквальном смысле продираться. Внутри строения пахло болотом и плесенью. Возле противоположной от бездверного входа стены стояла высокая деревянная лестница, которая, по-видимому, когда-то служила проходом на верхний этаж. Лестница была шаткая, и один раз, когда Григорий уже был под самым потолком, показалось, что перекладина под ним треснула и сейчас он вновь окажется на земле — будет лежать и корчиться от боли. Однако судьба проявила к нему благородство, и он почувствовал, что Бог в этот вечер был на его стороне. Конец лестницы едва доставал до верха. Бережной снял с плеча сумку, поднял и затолкал её наверх. Руками ухватился за край пыльного деревянного пола второго этажа. Вновь под ногами сердито качнулась и заскрипела лестница, но он крепко держался за прибитые к балкам доски. Когда он подтягивался на них, то подумал, что спускаться потом, позже в темноте будет труднее; нужно экономить расход батареек в фонаре и не щёлкать его без надобности. На втором этаже сплошь и рядом господствовала пыль. Она ощущалась, ею пахло, она чувствовалась под руками и ногами; всё вокруг было пропитано ею. Григорий осторожно ступал по полу, боясь ненароком напороться ногой на ржавый гвоздь, торчащий из доски, или споткнуться обо что-нибудь. В углах между тёмно-серыми бугристыми стенами и потолком луч фонаря чётко вырисовывал большие забитые опилками и сгустками пыли полотна паутин. Широкие, липкие и густые они создавали образы глубоких грязных трясин, скрывающих в себе что-то своё, отдельное от этого мира. Казалось, — засунь туда руку, и её непременно кто-нибудь оттяпает. Под ногами постоянно кто-то копошился: под старым тряпьём, большими обрывками плёнок и рабочего материала. Это были крысы. Несмотря на то, что Григорий был всегда силён духом и крепок телом, он вдруг почувствовал лёгкую муть внутри. Любой американец или немец уже бы блеванул, выплёвывая себе на бутсы расщеплённый желудочным соком гамбургер или большую франкфуртскую сосиску в куске теста, но только не русский детектив. С неба на городок утомлённо глядела луна, словно надзиратель, бесстрашно и холодно окидывающий взглядом запертых за решёткой заключенных. Большое окно выходило прямо на стоящий невдалеке дом. В окнах горел свет. Григорий достал бинокль и стал разглядывать объект. Дряхлый деревянный забор и покосившиеся жалкого вида ворота контрастировали с большим, красивым, стильно и элегантно отделанным одноэтажным жилищем. По всей видимости, хозяин уже в скором времени собирался ставить новое ограждение и соответствующие манере дома, вписывающиеся в общую картину, ворота. В противном случае у того, кто здесь жил было нездоровое чувство юмора. Занавески внутри были сдвинуты, однако же не настолько, чтобы закрыть обзор того, что творилось в комнатах. Бережной сразу обратил внимание на форточки: они были открыты в двух из трёх фасадных окнах, несмотря на неважную погоду. Это облегчало дальнейшую задачу, связанную с записью разговоров, если, конечно, таковые состоялись бы в доме. Ветер шевелил ветки растущих вокруг дома яблонь, а их листья серебрил лунный свет. Где-то пела ночная птица, мерное и раздробленное пиканье которой «тьва…тьва…тьва» ассоциировалось с чем-то мистическим и непонятным. Голос этой птицы, скрытой от случайных глаз пеленой темноты, напоминал посвист играющего в недрах души страха. Страха перед неизведанным… Григорий разглядывал окна, точнее — обстановку за ними. Наконец в одном из них появились двое — мужчина и женщина. В груди тут же проснулось волнение, поскольку Григорий узнал в них ту самую пару, о которой ему столько рассказывали. Да, все сомнения отпадали сами собой: это были Роман и Марина.

— Одиннадцатое сентября. Восемь сорок семь вечера. Я нахожусь напротив дома Романа Ельцова.

Детектив остановил запись, закрепил рефлектор на извлечённой из сумки пластмассовой подставке, вставив изогнутую в виде угла ручку параболы в выемку на поверхности подставки. С помощью глазка для наведения параболы на цель направил микрофон точно на дом Ельцова. Покрутил регулятор уровня идущей записи: поставил стрелку на указателе записывающего устройства посередине между положением «тихо» и «громко», чтобы улучшить качество записи насколько было возможно. Затем достал маленькую цифровую видеокамеру и включил её, увеличил масштаб съёмки на полную мощность. Расстояние между домами отвечало требованиям удачного манёвра и манипуляций ночной съемки. Марина была красивой, очень привлекательной тридцатилетней женщиной с русыми распущенными волосами и изящной фигурой. Роман — сорокалетним сутулым здоровяком с далеко неатлетичными и неидеальными, но внушительными формами тела. Казалось, несмотря на уже немолодой возраст и исчезновение некоторого количества волос на голове, он стал выглядеть лучше после того, как был запечатлён на снимке, лежащем у детектива в кармане. Записать разговор удалось, хотя он был коротким, а сразу после него Ельцов с Мариной занялись любовью. Камера записывала всё — от обнажения Романом и ласкания зрелых, полных грудей его спутницы (которая в свою очередь запускала раскрепощённые пальцы к мужскому достоинству её ухажера) и до последнего движения любовников, обнимающихся, целующихся и предающихся утехам на диване.

Луна висела уже над тополями, вовсю извещая о том, что ночь вступила в свои права. Жёлтый лунный глаз то и дело скрывался за плывущими по небу облаками, гонимыми прохладным ночным ветром. Из предшествующего соитию диалога стало ясно, что встречаются Ельцов с супругой Тигова уже давно и прекращать свои тайные похождения не собираются. Вдруг Григорий резко поднялся с корточек и едва не выронил камеру. То, что он увидел в её глазке, заставило встрепенуться его нутро. Спустя пять минут после страстного оргазма Роман поднялся с дивана и начал… меняться. Когда детектив выключил камеру и положил её на пол, он взял бинокль и через него вновь воззрился на окно. Его тело пробила крупная холодная дрожь, которая, казалось, ударила током по клеткам мозга. Рядом с укрывшейся покрывалом улыбающейся девицей, глаза которой в прямом смысле слова горели кроваво-красным огнём, стояло жуткое, сгорбленное существо серого цвета, напоминающее какого-то пришельца из космоса с большой головой. Когда тварь повернула свою морду с тяжело моргающими, поблескивающими глазами-блюдцами, в сторону окна, детектив отступил назад, словно чудовище глядело прямо на него и знало о его присутствии. В ту же секунду раздался треск, и Григорий почувствовал, как под ним ломаются гнилые доски, а он стремительно летит вниз.

Когда глаза Григория открылись, ему показалось, что он мёртв, что перед тем, как отправиться в мир иной человек переживает (так принято) самые запоминающиеся события жизни заново. Он вновь в них участвует, вновь примеряет на себя всё происходящее, вновь получает моральную травму, психологическое потрясение или же переживает ни с чем не сравнимое, почти астральное чувство восторга, радости и волнения, которое когда-то уже довелось испытывать. Какое-то время он лежал, не двигаясь, боясь пошевелиться, опасаясь того, что с ним может произойти в следующий момент.

Теперь он осматривал пространство над собой более осмысленно. Странное место… В голове пульсировала боль. Немного тошнило. Воздух был какой-то свинцовый, было трудно дышать. Если необходимо было собраться с мыслями, то этот момент уже наступил. Хотя зачем мёртвому собираться с мыслями?

(Нужно, если ты пока ещё живой. Нужно!)

Вспомни «Привидение» с Патриком Свейзи, герой которого до последнего момента не мог понять и поверить в то, что он мёртв. Будучи призраком, он ещё некоторое время пребывал на земле. У него были незаконченные дела, которые нужно было выполнить. А когда он с ними разобрался, двери рая раскрылись перед ним. У Григория вроде бы тоже были дела. Он выполнял служебное задание, вёл расследование. Он наблюдал за странной парой людей… Нет, не людей, а каких-то существ там, в доме.

Ну конечно!

Так всё и было. Потом он наступил на прогнившие насквозь доски пола…

Голова болит! Её словно железом залили. Дышать с каждой минутой всё тяжелее, будто воздуха становится всё меньше, и ты ничего не можешь с этим поделать. Это было похоже на какое-то мрачное подземелье. Мозг Григория лихорадочно работал, но он ничего не мог понять. В обе стороны тянулся источающий какое-то непонятное красноватое свечение, заполненный лёгким туманом, коридор. Мужчина долго смотрел на стены глазами, исполненными страха, и чем больше он пытался подавить в своём сердце прорывающуюся наружу панику, тем меньше оставалось сил отличить явь от кошмара. Стены… это были даже не стены, а что-то вроде твёрдого густого сплетения непонятного вещества. Отверстия, что были образованы на нём, походили на разных размеров дырки в стенках гигантского сыра. А за ними — темнота.

Он чувствовал запах… странный запах, исходящий из пространства этого жуткого коридора. Запах, не похожий ни на что другое. Это уже точно был не тот дом, откуда Григорий наблюдал за трахающейся парой странных любовников. Здесь пахло не так, как там, дышалось не так, как там; здесь всё, абсолютно всё, было по-другому. Когда Бережной поднялся, с трудом двигаясь и часто дыша, и осторожно подошёл к «окнам», чтобы посмотреть, что находится за ними, то долго стоял в оцепенении. Когда же оправился от шока, понял, что это сон — страшный и мучительный. Он хотел в это верить, чтобы поскорее проснуться и вернуться в реальность. Но всё не возвращался. Не возвращался и продолжал пребывать здесь, в этом сне — затянувшемся и неприятном, душном и затхлом, невероятном и пугающем.

— Там… снаружи… ничего нет, — Григорий делает глубокие вдохи после каждого слова. — Пустыня… Просто пустыня до самого горизонта, а в чёрном космосе… с бесчисленными звёздами синий… шар, почти… наполовину скрытый… тенью. Это Земля. Это наша… планета. Она там. Она там, а я здесь… Где я нахожусь? Что здесь происходит?