Дом Франциса Шарка

Глава 1

— Итак, Августовский Евгений Евгеньевич? — Медсестра просматривала регистрационный журнал. Она прикоснулась к стетоскопу и взглянула на Женю: — Ну, давай, упитанный, скидывай футболку. Буду тебя слушать.

Евгению было пятнадцать, и его, вместе с мужской половиной его 9 «А» класса, как и с другими парнями из школы, в этот день отвезли на прохождение допризывной приписной медицинской комиссии. По просьбе медсестры, Женя снял футболку. Он был худощавым, и то, что медсестра назвала его «упитанным» — лишь чуть позже до него дошло, что это она его поддразнила. Пока снимал футболку, девушка приговаривала: «Показывай-ка свой животик. Вот, молодец». Женя немного засмущался. Ему даже показалось, что он покраснел. Медсестра вогнала его в краску. Зачем она это сделала? Поиздеваться? Вроде непохоже… Пока она прослушивала Женю с помощью стетоскопа, Евгений её разглядывал. Симпатичная, лет, наверное, двадцати пяти. А может чуть старше. Голубые глаза, пухленькие губки, светло-русая коса, и всё остальное при ней (медсестре)… Евгений испугался, что сейчас у него всё поднимется, и тогда будет совсем уж неловко и стыдно. Он в ускоренном порядке стал прогонять мысли о медсестре и думать о чём-то будничном, менее приятном. С другой стороны, сами виноваты: такую красотку посадили перед пятнадцатилетним парнем. Ещё бы заставили её проводить не терапевтический осмотр парней, а хирургический: чтобы она сейчас ещё и ощупала Евгения со всех сторон — сзади и спереди…

— Ну а дальше-то что было? — поинтересовался Максим, когда Женя, призадумавшись, прекратил рассказ о своей медкомиссии.

— Ты о чём? — Августовский взглянул на одноклассника.

— Ну, ты только что сказал, что у тебя всё поднялось и встало. Она же это увидела? Приласкала тебя, полагаю?

— Ты глухой? — нахмурился Женя. — Я тебе сказал, что у меня ЧУТЬ всё не поднялось. И вот это была бы лажа.

— Да нет, лажа — это то, что она тебя не приласкала.

— Ты беленов объелся?.. Она — просто врач, который делает свою работу. А мне ещё шестнадцати нет. Да и ты вроде не похож на извращенца, чтобы что-то там домысливать. Или я ошибаюсь?

— Ну ладно, ладно, — наигранно извиняющимся тоном произнёс Макс. — Взрослые тётки пока ещё не для тебя. Ты ещё маленький, несовершеннолетний подросток — что поделать. Вот завтра ночью мы с тобой и с ребятами, как договорились, сходим на прогулку в старую лесную заброшку — сразу повзрослеешь и достигнешь совершеннолетия. И три года до наступления восемнадцати ждать не придётся.

Максим улыбнулся. Женя взглянул на него и тоже улыбнулся. Евгений Августовский и Максим Бадин были одноклассниками с самого первого дня в школе. Макс не отличался кичливостью, надменностью или чем-то в этом роде. Но поболтать любил. Он прекрасно понимал, что во время вчерашней медкомиссии это был всего лишь стандартный осмотр женщиной-доктором подростка, и не более того. Но ведь это неплохая тема, чтобы поддержать дружескую весёлую беседу. Однако сейчас Макс напомнил об их общей завтрашней ночной прогулке к заброшенной авторемонтной станции здесь, в лесу, неподалёку. Это так некоторые из ребят их 9 «А» класса проверяли на прочность своё мужское нутро. Мол, ты можешь уже считаться взрослым (ну или почти взрослым), окрепшим психикой мужиком, если в полночь прогулялся по кладбищу или по тёмному лесу, зайдя в какую-нибудь заброшку. Максим и Евгений тоже подписались на такую прогулку. Только Жене было как-то не по себе. Не любил он подобную дичь. Зачем тогда согласился? Сам толком не мог ответить. Но, во-первых, как-никак, а всё-таки приключения (на свою ж…). А, во-вторых, теперь уже поздно идти на попятную. Отказываться надо было сразу. Сейчас любой отказ считался бы просто отмазкой и отговоркой.

Да, текущий 1989 год был просто переворачивающим всё с ног на голову. И дело не только в том, что Евгению Августовскому в этом году впервые по-настоящему довелось водить два легковых автомобиля, хотя возраст Жени пока ещё не позволял ему не то, что получить права на вождение легкового автомобиля, но даже права на управление мотоциклом. К тому же в этом году Женя впервые в жизни обнимался и целовался с представительницами противоположного пола своего возраста. Дело в том, что Августовский интересовался информацией о том, что происходит вокруг, в мире — причём, возможно, даже интересовался чересчур щепетильно для парня его (молодого) возраста. Например, было приятно узнать, что прошедшим маем семнадцатилетняя москвичка Юлия Суханова была избранной «Мисс СССР». И в то же время было очень грустно от тех фактов, что перестройкой всё больше олицетворялись предатели России и СССР, продолжающие кичиться и заявлять о себе. И к чему всё это, интересно, приведёт в конечном итоге? Многих волновали подобные вопросы. К какой ситуации в России могло привести то, что Горбачёв перед вторым туром выборов народных депутатов СССР начал выводить часть советских войск из ГДР и вообще то, что данный советский лидер всё больше ложился под запад и Америку. Да, Евгений именно так это трактовал — ложился, будто намеренно пытаясь направлять ситуацию в русло превращения России в очередную колонию США. Слишком много снисхождений в угоду западно-европейским и другим ненавистникам России и СССР и слишком уж мало заботы и поддержки по отношению к своей собственной стране и государству исходило от этого пятнистого… Непонятно, зачем прошедшим июнем советский лидер подписал с Гельмутом Колем в Бонне документ, декларировавший право восточно-европейских государств самим решать, какая политическая система будет определяющей в их странах. Неужели Горбачёв был настолько наивен? Вряд ли… Ведь, к примеру, не вчера народившиеся на свет США не позволяли себе подобных «наивностей», скажем, в подписании документов со странами НАТО. А почему? Часто ли люди задаются подобным вопросом? Или ещё вопрос: зачем в конце июня текущего 1989 года секретариат Союза писателей СССР принял решение о восстановлении членства и публикации произведений предателя и охотника за европейскими наградами (которые он получал за очернение и перевирание истории Советской России, за прославление власовцев — нацистов и т. д) — некоего А.И Солженицына? Ну и прочее.

Отчим Евгения к подобным вещам относился тоже щепетильно. Однако он (отчим) привык всё трактовать в качестве сплошной кары небес, посылаемой нашему миру и его обитателям за всё «хорошее», что эти обитатели творят. Согласно последней книге Нового Завета Библии, которая называется «Откровение Иоанна Богослова (Апокалипсис)», небесные божьи силы во главе с архангелом Михаилом сражались с драконом, древним змеем, называемым дьяволом и сатаной (клеветником и противником). Данное существо (дьявол) однажды заявило о своей претензии на место Бога. Но дьявол не смог победить, и не нашлось больше для него и последовавших за ним ангелов-предателей, отвернувшихся от Бога (которые впоследствии стали демонами), места на небе. Они были сброшены на землю, где и находятся теперь. Рай же на земле Бог закрыл после грехопадения людей. Отчим Жени принадлежал к той религиозной касте, представители которой видят этих демонов чуть ли не во всех окружающих их людях — просто потому что эти люди живут/находятся в этом мире. Отчима звали Геннадий, и он часто выпускал свой иеговистский гнев на Женю и маму Жени. Во всяком случае, пытался выпускать, так как Евгений последнее время Геннадию спуску не давал и старался не позволять обижать себя и маму. Если поначалу Женя к назидательным и поучительным речам отчима относился терпимо и даже иногда прислушивался к ним, то теперь он недолюбливал Гену за жизненно-религиозную позицию того. На попытки рукоприкладства отчима реагировал стойко. Но Инна, мама Евгения, была влюблена в Гену. Она не планировала с ним расставаться, несмотря на то, что её религиозные взгляды не совсем, так сказать, совпадали с религиозными взглядами Геннадия. За день до того, как отправиться с друзьями на заброшку, Женя пришёл со школы домой, поприветствовал маму и увидел, как Геннадий в очередной раз зачитывает текст из «Перевода нового мира», представляющего собой вольный перевод Священного Писания. Геннадий вдруг прекратил чтение и обратился к Инне, которая собиралась уходить на работу:

— Погоди.

Женщина остановилась и взглянула на мужа.

— У тебя же выходной сегодня?

— Да. Но мне необходимо отлучиться, так как работы очень много. Нужно разбираться с бухгалтерией.

— Я, по-моему, тебе говорил, что выполнять сверхурочную работу — это одна из разновидностей потери необходимого для свидетельствования времени. Помимо этого, в свободное от работы время ты слишком обширно общаешься с соседями. Это неправильно. Поддержание пустых мирских связей нужно сокращать. Ты ведь говорила, что попробуешь приобщаться к моему религиозному мировоззрению?..

— Да, Ген. Вот именно попробую. Но я не обещала тебе, что приобщусь. Ты упомянул, что неправильно работать сверхурочно и много общаться со знакомыми. Так ещё я занимаюсь спортом, имею высшее образование, люблю смотреть лёгкие нерелигиозные фильмы — и что же, теперь…

— Перестань юродничать! — спокойно, но жёстко прервал её Геннадий. — Тебе необходимо отказываться от всего этого и многого другого, чтобы стать чистой души человеком. Не подводи меня, хорошо?

— Милый, я не принадлежу к твоей организации. Извини, но ты не можешь мне приказывать, — Инна развела руками.

— Ты мне жена или нет?.. Я имею ввиду, мы близкие с тобою люди или нет? Что-то невидно этого.

Инна глядела на него внимательно и, впервые за время их семейной жизни, действительно недоверчиво.

— Тебе необходимо стать чистой души человеком, — повторил Гена, всё приближаясь к женщине. — И нашему сыну тоже, — он указал на комнату Евгения, где Женя находился в данный момент. — Вы должны понять, что молитва — это смиренный разговор с Богом. Хотя Иегова безмерно велик и могущественен, он слушает наши молитвы! Вы с Женей должны регулярно молиться Богу. Молиться нужно только Богу — Иегове, а не кому-то другому. При этом все молитвы следует произносить во имя Иисуса.

— Гена, пожалуйста, не нужно заходить слишком далеко. Я многое тебе прощала и, вопреки всему, даже считала, что понимаю тебя. Но теперь говорю уверенно: давай уважать мнение друг друга и быть благоразумными, хорошо?

— Ты права. Я и говорю о благоразумии. — Он, приблизившись к Инне вплотную, схватил её за плечо. — Не предавай меня. Я не хочу лишний раз повышать голос и поднимать руку на тебя и нашего сына. Не вынуждай меня, хорошо?

— Отпусти её! — раздался спокойный, уверенный и строгий голос Евгения. Женя схватил руку Гены и сбросил её с плеча мамы. Несмотря на разницу в возрасте (Геннадию было тридцать четыре, а Евгению — пятнадцать), они были одного роста.

— Ты, глупец! — прикрикнул отчим, глядя в лицо пасынка. — Ты ещё руку на меня подними, сопляк! С таким поведением тебе спасения не видать как собственных ушей, понял? Ни тебе, ни твоей матери… Вы не попадёте под апокатастасис и у вас не будет шанса унаследовать вечную жизнь на небе!

— Ты знаешь, кто такие Саттвикасы? — будто игнорируя словесный выпад Гены, спокойно, собранно и по-прежнему уверенным, строгим голосом молвил Женя. — Есть очень интересная книга Генри Миллера «Аэрокондиционированный кошмар», где сказано, кто такие Саттвикасы… Величайшие люди мира прошли незамеченными. Мы знаем Будду и Христа, но они — герои второго порядка в сравнении с теми величайшими, о которых мир не знает ничего. Сотни таких неведомых героев жили в каждой стране, трудясь в молчании. В молчании живут и в молчании уходят; наступает время, и их мысли находят свое выражение. Наиболее возвышенные люди не гонятся за тем, чтобы прославляли их мудрость, они не создают себе имён. Они оставляют свои идеи миру; они ничего не хотят для себя, не создают ни школ, ни систем своего имени. Это было бы противно их природе. Они — чистые Саттвикасы, которые никогда не возбуждают общего интереса, но просто растворяются в любви… Так вот, ТЕБЕ и ТАКИМ, как ты, Саттвикасами никогда не быть в принципе. Знаешь, почему? Вы обвешиваетесь дурацкими шаблонами, словно новогодние ёлки игрушками и гирляндами, и навязываете всем свои «хотелки»… именно НАВЯЗЫВАЕТЕ — и неважно, прикрываясь ли религией, философией, духовностью, моралью, или просто тем, что кто-то виноват, потому что вам всем хочется кушать… Скажи мне, Гена, ты чётко понимаешь, чем отличается понятие «институт» от понятия «институционализация»?

Геннадий в свою очередь ответил цитатой, бесцеремонно уперев указательный палец в грудь Евгению:

— И пойдут сии в мýку вечную, а праведники — в жизнь вечную («От Матфея»). Одумайся, Женя, ты ещё слишком юн и недоразвит, чтобы вести себя подобным образом с теми, кто умнее и лучше тебя знает, что именно тебе надо, а что нет. Праведники должны пойти в жизнь вечную, а грешники — на вечные мучения…

Едва Гена хотел ещё что-то произнести, как Женя его перебил:

— Да, в обоих этих предложениях из Евангелия от Матфея, Первой Книги Нового Завета, используется понятие «вечный». И, исходя из этого, можно якобы утверждать о наличии в Библии учения о вечных мýках. Но твоё заблуждение, Гена, в том, что греческое слово «кóлосис» означает не «мучение», а «наказание». Исходя из этого неоспоримого факта, суть данного стиха в Священном Писании, в обход неточности донесения переводчиками, на самом деле звучит как «сии пойдут в вечное наказание, а праведники — в вечную жизнь («Евангелие от Матфея»)». Соответственно, Гена, нам с тобой сообщается, что грешники будут подвергнуты не вечным страданиям, а НАКАЗАНИЮ, повлекшему за собой вечные последствия. Разницу улавливаешь? Или будешь по-прежнему твердить о своём всезнайстве?.. В «Послании к Римлянам от апостола Павла» из Нового Завета эта же мысль выражается так: «Ибо возмездие за грех — смерть, а дар Божий — жизнь вечная во Христе Иисусе, Господе нашем». То есть, подводя итог, и исходя из ДОСЛОВНОГО, а не допустимого и вольного перевода данного эпизода Библии, и праведник, и грешник после жизни получат своё вечное. Только праведник — вечную ЖИЗНЬ, а грешник — вечную СМЕРТЬ. И это логично. Ни о каких вечных муках после окончания жизни человека речи не идёт, — Евгений схватил отчима за руку с приставленным к груди Евгения пальцем и оттолкнул того от себя. Гена едва устоял на ногах, чтобы не упасть. Женя же тем временем продолжил свою речь: — И таких объяснений в Библии много. И про вечно сжигаемый Иерусалим, вечно наказуемые Содом и Гоморру и так далее. Только вот ты, Гена, и такие, как ты, спешите сделать из Бога и Иисуса кровожадных маньяков, а из любого окружающего вас человека — злобную тварь.

— Откуда у тебя столько информации и знаний? У тебя ещё молоко на губах не обсохло! — скривив лицо и одновременно удивлённо пробормотал Гена.

— От верблюда, — спокойно ответил его пасынок. — Книги, к счастью, в нашем мире пока никто не отменял. Саморазвитие тоже. Ещё раз тронешь маму или попытаешься навязать ей или мне своё религиозно — фанатичное визжание, я с тобой буду разговаривать по-другому.

— Ах ты сопляк!..

— Ты меня слышал, — кивнул Евгений.

До этого смотревшая на мужа и сына округлившимися глазами Инна молвила:

— Ребята, успокойтесь. Я вас прошу. Мы ведь — семья. Команда. Мы — близкие друг другу люди. Не враги.

Евгений, несмотря на свои грозные манеры в разговоре с отчимом, сомневался, что тот воспримет всерьёз слова и объяснения Жени. Но таких, как Гена, с их повадками и привычками, нужно всегда стараться ставить на место. При этом приводя в объяснении самые весомые аргументы. Однако на Гену слова его пасынка подействовали (Женя, признаться по правде, был этому удивлён). Собираясь в школу на следующее утро, Женя услышал в другой комнате приглушённый разговор мамы и Геннадия. Геннадий пытался убедить Инну, что ему лучше уйти и оставить её и её сына в покое, прекратив им навязывать свои религиозные убеждения. Инна же пыталась донести до сознания мужа, что её чувства к нему (Геннадию) по-прежнему сильны, и она не хочет, чтобы он уходил. Просто, по её мнению, Гене необходимо быть менее категоричным и требовательным в своих взглядах по отношению к окружающим. Но Геннадий настаивал, что прямо сейчас пойдёт собирать вещи.

— Соплячок — хомячок… — с улыбкой пробубнил Женя и вышел из дома.

На большой перемене Женя с Максимом обедали в столовой.

— Ты сегодня какой-то задумчивый и молчаливый. Всё нормально?

Женя кивнул. Сказал:

— Я как-то упоминал в разговоре, что мой отчим помешан на религии.

Макс кивнул.

— Так вот, — продолжал Августовский, — вчера на очередные его заскоки я ему вежливо объяснил, что он не прав. И что нужно с людьми, да ещё и с близкими, вести себя по-человечески, а не выплёскивать на них свой гнев в виде религиозно-фанатичной дичи. Сегодня утром я подслушал, как он объяснял моей маме, что не хочет больше нас с нею терроризировать и намеревается уйти от нас. Прикинь…

— Ну, хорошо, что всё закончилось хорошо. А то, исходя из твоего тона, я уж подумал, что ты отчима замочил, и теперь пытаешься узнать моё мнение, правильно ли ты сделал. Да, тебе всего пятнадцать. Но по телосложению ты уже взрослый и сильный бугай!

— Всё шутишь. Ты в своём репертуаре, Макс.

— Слушайте, ковбои! — раздался женский голос. Женя и Максим взглянули на подошедшую девушку. Это была сестра Максима по имени Лиза. Елизавете нравился Женя Августовский, и она всячески пыталась заставить его приударить за ней. Именно Лиза была одной из тех девушек, с которыми в этом году Женя целовался. — Я узнала, что вы сегодня в полночь попрётесь куда-то там в лес, чтобы посвящаться в мужчины?

Женя с Максом посмотрели друг на друга.

— В лес ночью? Вы что, совсем дебилы, мать вашу?! У вас гормоны что ли чересчур обильно играют? — выражение лица Елизаветы было отнюдь неласковым.

Женя оглядел её. Стройная, хорошенькая. Чёрные распущенные волосы. Привлекательное лицо. Синие глаза. Почему-то именно в данный момент Евгений подумал, что, возможно, стоит обратить на Лизу более пристальное внимание.

— Чего ты хочешь? — развёл Макс руками. — Да, мы сегодня идём на ночную прогулку. И? Хочешь — айда с нами.

— Ну-ну, — девушка повернулась и ушла.

— Кто из наших ей проболтался? Лёха? Стас? Или ещё кто?

Макс пожал плечами.

Часто ли пятнадцатилетние люди могут чётко отличить, где заканчивается их подростковая глупость и начинается что-то серьёзное? Как отличить констелляцию взрослеющего сознания от обычной подростковой прихоти? При этом ещё недавно ты считал, что Дед Мороз реально существует, а вождение автомобиля и встреча с девушкой по-взрослому — это нечто запредельное, и тебе до таких вещей очень далеко. И вот проходит не очень много времени, и теперь для тебя вера в Деда Мороза и в истинные чудеса становится чем-то запредельным и жутко глупым. А вождение автомобиля и встреча с девушкой наедине — это пришедшая в твою жизнь настойчивая реальность. И теперь не все твои поступки будут смотреться уместно для окружающих. Хотя для тебя и кучки твоих однокашников данные поступки считаются нормой в вашем возрасте. Пятеро девятиклассников шли по тропе ночного леса. Они прошли через парк и вошли в лесную глушь. В глуши находились развалины старой станции по ремонту автомобилей.

— Ну, чего ползём как черепахи?! Живее! — скомандовал Алексей, парень среднего роста и с грубым, хриплым голосом.

— А где наш Валера? — задал вопрос Женя. — Он ведь тоже был в списке полуночников! Что, зассал и слился?!..

— Ну да. Получается так, — отозвался Алексей. — Валера говорил сегодня, что он чем-то отравился и поэтому не сможет участвовать в нашем деле, так как ему не очень хорошо.

— Мда. Очень «грамотная» отмазка, — промолвил полный парень по имени Дима. — Он мог с тем же успехом просто намекнуть, что у него случился понос, потому что он испугался ночной прогулки.

— Очень смешно и остроумно…

Тем временем компания уже подошла к заброшенному строению. Эта заброшка под рыжим оком луны, в ясной, глубокой тишине окружающих зарослей выглядела каким-то странным, загадочным осколком прошлого, помещённым в несвойственное ему окружение. Будто бы история намеренно не стёрла следы прошлого при смене рубежей своих эпох, а создала некую не очень удачную эклектику, то есть неуклюжее сочетание между собой различных элементов. И этот эклектический ночной пейзаж сейчас, с одной стороны, будто бы стремился привести ночных искателей приключений в замешательство. С другой стороны, он жаждал показать, ЧТО в нём таилось, будто намекая — мол, подойдите ближе, пилигримы, и тогда у меня с вами будет диалог. Парни подходили всё ближе и…

Ничего не происходило.

Лишь стояла та же самая ясная, глубокая ночная тишина.

— Женька, давай. Ты первый. Иди! — Алексей махнул в сторону калитки.

— Раскомандовался… — Августовский окинул Лёшу неодобрительным взглядом. При этом всё же направился через входную дверь во двор заброшки.

Едва Женя прошёл через калитку, как заорал, и, отскочив в сторону, сильно стукнулся о какой-то столб. Упал на землю. Всё это произошло, потому что на Августовского набросилось какое-то непонятное существо. Оно было немного выше Евгения и выглядело жутко. Одетое в какой-то тёмно-коричневый балахон, оно вытянуло вперёд зеленоватые руки с длинными уродливыми когтистыми пальцами и двинулось к Августовскому. Морда существа, выглядывающая из-под капюшона, напоминала физиономию вампира из фильмов ужасов. Зеленоватая физиономия была покрыта какими-то шишками или наростами, отвратительно подёргивающимися при передвижении этого монстра. Нос был маленький. Огромные желтоватые выпученные глаза с чёрными зрачками вращались из стороны в сторону. Из приоткрытого рта торчали жёлтые клыки и раздавалось хриплое рычание.

— Твою мать!!! — заорал корчащийся на земле Женя, держась за ушибленное правое плечо.

Четверо оставшихся за воротами парней, включая Максима Бадина, заливались смехом. Кто-то даже упал на колени, держась за живот. Августовский удивлённо переводил взгляд с приближающейся твари на своих одноклассников и обратно. Он ощущал, как его сердце билось в груди бешено и отчаянно, словно у маленького перепуганного котёнка. Существо в балахоне остановилось прямо перед Евгением. Затем сбросило с себя одеяния. На землю, вместе с балахоном, также упала резиновая маска с головы и накладные резиновые когтистые руки-лапы. Над Августовским возвышался его одноклассник по имени Валерий Баринов. Тот самый Валера, который якобы «зассал и слился», как было упомянуто ранее.

— Ну что, Женька, понравилась тебе наша ночная прогулка? — спросил стоящий на коленях и держащийся от смеха за живот одноклассник Стас. — А заброшка с призраком как тебе?

— Вы что, реально дебилы?.. — Августовский медленно поднялся, держась за ушибленное плечо.

Валера, улыбаясь, направился к калитке. Женя, сморщив нос, взглянул на валяющиеся на пыльной земле балахон и телесный реквизит. Презрительно пнул это всё ногой.

— Вот вы приду-у-урки… — Женя вздохнул и закатил глаза, подняв голову к небу.

— Да ладно. Мы ж тебе приключения обеспечили и воспоминания на всю оставшуюся жизнь. Будет что на старости лет из памяти достать-то да поностальгировать, — улыбнулся Лёха.

— Да вы ж просто на всю голову больные! — нервно улыбнулся Августовский.

— Ну ладно, Жень, не обижайся, — Макс подошёл и коснулся плеча товарища. — Что, сильно ударился?

— Макс!!! А ну быстро домой!

Компания парней оглянулась на женский голос. Увидели приблизившуюся сквозь заросли Лизу Бадину. — Ты же пообещал, что не пойдёшь с ними! Пошли. Родители ждут. Щас таких люлей дома получишь.

— Что ты тут делаешь? — возмутился Максим. Ты что мне, взрослому человеку, нянька?

— Взрослый какой… Посмотрите на него. Я — твоя старшая сестра, между прочим.

— Да ладно, Бадин, давай домой. А то Лиза тебя ремнём отстегает и в угол поставит, — схохмил Лёха. И на эту его хохму остальные парни ответили смехом.

— Давайте все по домам отсюда на четвёртой скорости, если не хотите проблем! — прикрикнула Елизавета.

— Ты только это… будь добра, не ябедничай особо, — молвил Максим сестре, удаляясь от ворот заброшки с четырьмя остальными товарищами. — Все уже почти из наших ребят претерпели разные розыгрыши. Сегодня вот очередь Августовского подошла.

— Эх! — горестно крикнул вслед одноклассникам Евгений. — А ещё друзья называются. А ты, Макс… Уж от тебя я такого точно не ожидал! Друг сраный.

— Жень, извини, — Макс обернулся к нему, приложил к груди ладонь, — не обижайся. Ты же знаешь наших ребят. Сам же помнишь, как я в своё время с завязанными глазами летучую мышь жрал. Хорошо, что хоть неживую… Подобное у нас теперь уже в порядке вещей. Я имею ввиду розыгрыши школьных соплеменников. Мне тогда тоже было неприятно, зато впечатлений и ощущений — на всю оставшуюся жизнь.

— Ладно, гуляй. Ну тебя в жопу! — негромко произнёс Евгений, махнув рукой.

Лиза стояла во дворе заброшки, рядом с Женей. Она увидела рядом на земле тряпьё, маску и накладные лапы монстра.

— Тьфу, идиоты! — выругалась девушка. Она аккуратно взяла Августовского за руку и спросила: — Ты в порядке? Что они с тобой сделали?

— Да так, ничего особенного, — отозвался Евгений. — Просто напугали меня до дерьма в штанах, с помощью маскарадного костюма. Это ж надо такое выдумать! Ночью… У меня чуть по-настоящему не разорвалось сердце. На моё место бы сюда какого-нибудь семидесяти шестилетнего мудреца — и пиздец ему! Помимо этого, при столкновении с этой ряженой чучундрой я отскочил в сторону и ушиб плечо. Болит, потому что я врезался в этот чёртов столб. Но я благодарен судьбе, что врезался в него не головой хотя бы. Пусть лучше уж плечо поболит, чем болела бы рассечённая башка и…

— Идиоты… — повторила Лиза. — Такое ощущение, что большинство из мужской половины нашего класса в последнее время становятся всё более инфантильными. Кажется, когда они были помоложе, то вели себя поспокойнее. Как-то более по-умному что ли. Но чем взрослее становятся (девятый класс всё-таки), тем больше впадают в детство. В одном месте оно у них что ли играет…

— Ну…

— И ты хорош, — перебила его Лиза. — Попёрся с ними в ночи искать приключений. Ну вот и нашёл. Вывиха нету-то хоть?

— Да вроде нет. Ушиб.

— Так и останетесь вы все Томами и Джерри, ребята… — грустно и задумчиво пробормотала девушка.

— Скорее, станем гвельфами и гибеллинами. Точнее даже «чёрными» и «белыми»…

— Кем-кем? — Взглянула на одноклассника Лиза.

— Да, не обращай внимания, — ответил Евгений. — Это я так. Мысли вслух.

— Ну, объясни. Мне же интересно. Кто такие гвельфы и гибеллины, «чёрные», «белые»?

— Были такие две могущественные группировки в Италии XII–XVI веков: гвельфы и гибеллины. Это примерно как, спустя несколько веков, в России-матушке позже появятся «белые» и «красные». Так вот, гвельфы хотели, чтобы правление в Италии возглавляли религиозники и церковники, а если быть точнее — Папа Римский и его подручные. Гибеллины же, напротив, презирали влияние церковников и всецело мечтали видеть во главе правления Италии императора Священной Римской империи. Естественно были постоянные стычки и распри в тогдашней Италии, так как данные фракции распространяли по стране и порождали два противоположных, враждующих друг с другом, общественных течения. И особенно во Флоренции (которая когда-то была центром Флорентийской Республики), так как данный город на тот момент был самой многонаселённой частью тогдашней Италии. Италии, представляющей из себя поделённый на части между голодными мировыми хищниками кусок окровавленного мяса… Каждый житель тогдашней Италии, от мала до велика, был, точнее ОБЯЗАН БЫЛ БЫТЬ, либо гвельфом, либо гибеллином. И каждая определённая семья (как богатая, так и бедная) принадлежала либо к гвельфам, либо к гибеллинам. Ну и, когда гибеллины потерпели поражение перед гвельфами, то эти самые гвельфы благополучно начали враждовать и начали войну между собой, разделившись теперь на «белых» и «чёрных». А в последствии и «белые», в определённый период до 1303 года, когда их сила и власть во Флоренции превосходили силу и власть «чёрных», вновь разделились между собой на приверженцев закона и оппозиционеров. И вот тех самых оппозиционеров возглавлял известный в наше время на весь мир поэт Данте Алигьери, написавший свой великий, бессмертный труд под названием «Божественная комедия». В общем, это долгая история, и до момента, когда Папа Римский Бонифаций VIII покончил с собой, а перед этим событием тщательно имел во все дыр… в общем, использовал по-полной в своих личных корыстных целях как «белых», так и «чёрных» (прикрываясь красотой религии, праведностью и политическим экзистенциализмом) — до этого момента ещё рассказывать и рассказывать. Но к чему я это всё? Просто хотел сказать, что чем больше люди за свою жизнь взрослеют, чем больше их разум крепнет и избирает своё видение окружающего мира, жизни и системы, чем больше у них появляется весомых аргументов для создания чего-либо и чем больше их руки дотягиваются до рычагов правления чем-либо, тем больше происходит несовпадения мнений, грызни и отсутствия взаимопонимания — даже между узким кругом друзей и товарищей, которые когда-то были на одной стороне и шли к каким-то целям вместе. Синдром пауков в банках, гвельфов и гибеллинов, а точнее даже пауков в банках и «белых и чёрных», к сожалению, присущ большинству населения нашей планеты. И подобные синдромы в людях как раз-таки и зарождаются со школьной скамьи (даже, наверное, ещё раньше — может быть, с детского садика). Они зарождаются, например, с дружных ночных походов на совместную прогулку под луной. И эта прогулка заканчивается рассечённой башкой… Ну или (к счастью в данном случае) ушибленным плечом. Если бы в любой группе людей, в социальном пласте, политической фракции и так далее, большинство членов были бы интровертами, с ярким внутренним миром, предпочитали бы заниматься тем, что им интересно (в творческом смысле или же на благо развития социума), меньше бы грызли глотки другим, а предпочитали бы получать удовольствие от своей (творческой) работы да наблюдать и созидать, а не создавать глупую суету и участвовать в ней, то мир бы изменился лишь в лучшую сторону.

Августовский закончил говорить.

— Ты уверен, что он бы изменился? — спросила Елизавета, которая внимательно слушала изречения Евгения.

— Ну, во всяком случае, попробовать стоило бы.

— Твои мысли интересно послушать, Женя. — В голосе Лизы присутствовало благоговение, рассудительность. Казалось, девушка продолжала переваривать информацию, преподнесённую ей Евгением. — Пойдём из этого мрачного места. Давай как-нибудь выберем время и встретимся в более приятной и располагающей к себе обстановке. У меня такое ощущение, что нам будет о чём поговорить и не будет скучно вместе.

Она приятно улыбнулась. Взяла Евгения за руку, намереваясь выйти со двора заброшки. Однако Августовский не сдвинулся с места, его взгляд был устремлён в сторону.

— Ты чего? — девушка обернулась к Жене. Проследила, куда он смотрит и оторопела.

— Так, в целом, и до психушки допрогуливаться можно… — промолвил парень. — Интересно, кто на этот раз нарядился?

Метрах в тридцати от ребят, у полуразрушенного строения, стоял силуэт. Это была очень худая и высокая фигура в тёмных одеяниях: чёрном строгом костюме — двойке (пиджак и брюки). Из-под пиджака сверху виднелась белая рубашка. На человека данное существо было похоже. Однако при более внимательном рассмотрении становилось ясно, что это и не человек был вовсе. Слишком уж нескладно как-то оно для человека выглядело. Конечно, можно на такое ответить, что бывают люди с необычной, неказистой внешностью, очень худые, под три метра ростом и так далее. Но, в данном случае, Евгений и Елизавета разглядели ещё одну необычную деталь: белого, как простыня, цвета лицо и голову. При этом на голове не было ни волос, ни ушей. А на лице — ни глаз, ни носа, ни рта. Длинные пальцы виднеющихся из рукавов мертвенно-бледных рук оканчивались жуткими чёрными длинными когтями.

— Давай-ка сваливать отсюда?! — Лиза более настойчиво потянула Евгения за руку. — Что-то стремновато это всё выглядит.

Августовский ощутил, как рука девушки дрожит. Двигаясь к калитке, Евгений по-прежнему глядел на незнакомца в костюме. Существо продолжало стоять не шевелясь, словно статуя, по-прежнему глазея (если уместно было так выразиться) в сторону школьников. Как только они вышли сквозь дверь наружу и Августовский вновь оглянулся к ночному гостю, то вздрогнул и вскрикнул. Лиза тоже обернулась и вскрикнула. Существо теперь находилось прямо у проёма калитки со стороны двора. Получается, оно каким-то образом телепортировалось от строения к воротам за те пару секунд, что ребята отвернулись и выходили со двора. Оно было и вправду высоким, и жутким. Только теперь на необычно бледной морде появились два огромных чёрных глаза и огромный хищный рот, растянувшийся в жуткой улыбке и обнажающий стиснутые между собой зубы-колья.

— Бежим! — заорала Лиза. — Мамочки! Что это за хрень?!

— Если б я знал!.. — пропыхтел Женя, бегом пробираясь вместе с одноклассницей через заросли. Сейчас его сердце вновь превратилось в бешеный грудной моторчик перепуганного до усрачки котёнка. — Мне эта ночь точно на всю жизнь запомнится… ёб её мать!