Феникс. Напряжение

Глава 17

Глава семнадцатая.

Год «ч-1,75», территория бывшей России

Иванов Александр, школьник, страдающий раздвоением личности.

Революция — это весело. Во всяком случае, пока твой враг ошеломлен внезапным выступлением и, в первое время, не понимает, что надо сделать и как поступить.

Утром, того самого дня, откуда-то, из центральной части города, раздалась стрельба, причем, сначала стреляли не автоматы и пистолеты, к звукам выстрелов которых мы вполне привыкли, а что-то большое и мощное, а через двадцать минут в Телеграм-каналах посыпались сообщения, что в Городе полиция ведет штурм новой службы безопасности мигрантов, примерно две недели назад обосновавшихся в трехэтажном особняке бывшей резиденции митрополита, который, бросив свою паству без пастырского слова, умчался в столицу для консультации.

Эти сообщения я просматривал уже стоя во дворе, нацепив на себя все колющее и стреляющее, что у меня было. Старый японский грузовик. С кузовом и кабиной которого мужики возились последнюю неделю, вдруг вздрогнул и завелся, очевидно, сработал дистанционный запуск двигателя, а через пять минут из подъездов потянулись мужики, одетые в разномастный, самых диких расцветок, камуфляж.

— Ты куда собрался? — рявкнул на меня малознакомый мужик, развалившийся на скамейке у борта, в обнимку с навороченным, в камуфляжной окраске, «Вепрем».

— Я с отцом, а ты куда? — я, не обращая внимания на недовольного соседа, вскарабкался в кузов.

— Сосед, ты что, мальца своего за собой тащишь? — повернулся к папе неугомонный мужик: — И кто тебе разрешил? Я считаю, что…

— Я разрешил. — припечатал возмутителя спокойствия, садящийся в кабину, Виталий Ефимович, мой учитель по ОБЖ, отчего активный сосед заткнулся, и мы так и не узнали, что же он считает.

Грузовик, взрыкнув мотором, плавно тронулся с места, подъехал к пожарным воротам, которые, от обилия намотанных на ворота колец спирали Бруно и каких-то железяк и металлических уголков, казались приваренными намертво, но вот чудо — ворота вздрогнули и под гудение электромоторов, покатили по направляющей вбок.

Ни цели поездки, ни плана действий озвучено не было, очевидно, что это обговорили в тот момент, когда я был во дворе, в засаде. Расспрашивать и выглядеть глупо я не хотел, поэтому решил держаться позади отца.

Через несколько минут я понял, что наш боевой грузовик держит курс на старое здание районной администрации, в котором, после переворота сепаратистов, разделивших наш Город на две половины, расположился городской совет депутатов, что по факту, управлял двумя оставшимися на нашем берегу, районами Города.

После последних событий, репортаж о которых я видел, то ли по телевизору, то ли на экране смартфона, когда люди в черных повязках выкидывали отсюда депутатов, я даже не знаю, какой орган власти здесь располагается. Может быть меджлис или великий хурал, все равно, черные таблички, висящие у входа в здание, исписаны на, непонятном мне, языке.

Автопарковка перед четырехэтажным дворцом, выполненном в стиле Сталинский ампир, была перегорожена пикапами «тойота», в кузове одного из которых, на турели, был даже установлен какой-то большой пулемет, на который расслабленно опирался человек в черном комбинезоне.

Наша машина не стала смело рваться в атаку, подставляя молодецкую…кабину под пули чего-то очень опасного, а мирно свернула за угол, подкатив на задний двор областного невродиспансера.

— К машине. — Виталий Ефимович мягко выскользнул из кузова, несмотря на хромоту — следствие ранений, полученных на южных рубежах Союзного государства.

— Первое отделение справа, второе отделение — слева, начинаем без сигнала, ровно в пятнадцать минут. — четко отдавал команды бывший военный: — Сверим часы.

Судя по всему, отец был во втором отделении, и я пристроился за его спиной, сжав руками свой автомат.

Начать атаку в установленное командиром время не получилось — когда до угла здания оставалось всего с десяток шагов, нам навстречу шагнули два типа в черной униформе, с оружием на ремнях. Нам повезло, что первый боевик что-то весело рассказывал своему напарнику, просто содрогаясь от хохота. Он так и умер с веселой улыбкой на бородатом лице. Второй, смотревший под ноги, успел вскинуть голову, схватиться за кургузый пистолет-пулемет, висящий на груди, и даже сделать шаг назад, за угол здания, в попытке уйти из зоны поражения, когда говорливый сосед выстрелил в парня в упор из своего «Вепря», отчего боевика откинуло назад. Тут-то вся наша орава и вывалила на площадку перед органом власти…

Мгновенье назад стоявшие в картинных позах молодые и сильные мужчины, обвешанные оружием и подсумками, весело ржущие вслед, испуганно проходящим мимо здания, женщинам и девушкам, от такой смены обстановки немного растерялись. Кто-то бросился укрываться за машинами, причем, почему-то, с нашей стороны, кто-то принял красивую и мужественную позу с автоматом наперевес, готовые встретить врага сокрушительным ливнем пуль, благословленных Небесным отцом…

Видимо, муштра, которую устроил нашим добровольцам в последние два дня Виталий Ефимович, возымела какое-то положительное действие. Бойцы нашего отделения выскакивали из-за угла шустрыми рыбками, перекатывались и споро открывали огонь из положения «лежа». Через несколько секунд в дело вступили добровольцы из первого отделения, открывшие дружный огонь по врагу с фланга. Наибольшую опасность представлял собой пулеметчик с «крупняком» в кузове пикапа. Бородатый мужчина, что-то яростно крича, разворачивал длинный ствол своего оружия, способного снести не только нашу многочисленную группу, но и разобрать по кирпичику весь угол старого здания. Еще несколько градусов доворота и огромные пули устремятся в нас, разрывая слабые человеческие тела на части… Я вспомнил видео с окровавленными тазом и ногами, принадлежащими, якобы, какому-то знаменитому террористу с Ближнего

Востока, который якобы оказался в нашем Городе и был убит наповал именно пулей крупнокалиберного пулемета. Я в этом ничего не понимаю, но, в следующем видео, представитель государственного департамента США, пребывая в сильном душевном волнении, что-то воодушевленно вещал. Судя по корявости перевода субтитры под изображением давал пьяный китаец, потому как я с трудом смог понять смысл выступления. Американец, не знающий в чем сила, торопливо говорил, что вознаграждение за голову террориста в силе, и герой не должен переживать — награда обязательно найдет своего героя. Я тут-же про себя хохотнул — судя по репортажу, награда формально была обещана именно за голову знаменитого террориста, а, если смотреть на фотографию — головы, то, рядом с террористом, как раз, и не наблюдается. Не возникла бы правовая коллизия, черт бы ее побрал, независимо от того, что это слово означает.

Все эти мысли промелькнули у меня в голове, пока я одновременно перепрыгивал через труп, убитого первым, боевика, одновременно вскидывал свой автомат, пытаясь успеть поймать фигурку пулеметчика на мушку.

Нас спас кто-то из первого взвода, метко застреливший пулеметчика, который повис на своем оружии, свесив к полу бессильные руки…

А потом мы добили тех, кто еще был жив и ворвались в само здание. Сосед с «вепрем» лег прямо на пороге, попав под дружный залп охранников, укрывшихся в гардеробе, и закрыв меня своим широким телом. Отец, за которым я вроде бы бежал, куда-то пропал, и я оказался самым первым в дверном проеме…

— А-а-а! — я вскинул свой автомат и двадцать пистолетных пуль принялись пронизывать тонкий деревянный барьер гардероба и, неосмотрительно укрывшихся за ним, охранников. Щелкнул вхолостую курок и я, вспомнив, давно виденный где-то видеоурок, крикнул «Пустой!» и шагнул в сторону. На какое-то время в холле здания повисла хрупкая тишина, только поднимался к потолку невесомый дымок от сгоревшего пороха да тихонечко катилась по полу латунная гильза. А потом тишина взорвалась криками, несущимися из здания, ревом ворвавшихся в холл ополченцев из наших домов. Кто-то, заглянув за издырявленный, прилавок гардероба, выстрелил куда-то вниз, после чего, неловко перекинув ноги, перелез в гардероб, чтобы вытащить оттуда два больших пистолета. Я, почувствовав, что эти, мои по праву трофеи, мне не достанутся, просто из «хомячества» потянул за ремень, из-под тела соседа, его «вепрь». Судя по луже крови, что обширно растеклась под мужиком, карабин ему больше не пригодится, а я, когда все закончится, верну его в семью, жене или сыну на память.

Мои догадки относительно самочувствия с соседа подтвердил подскочивший учитель ОБЖ, что умело перевернул большое тело, приложил два пальца к шее, после чего, со злостью, выругался и заорал на нас, тупо сгрудившихся вокруг.

— Что стоим? На отделения делимся, и вперед, чистить здание!

Не скажу, что все, кто был убит в этот день в этом хурале, были вооружены, но все они вели себя неправильно. Тех, кто просто падал на пол, привычно раскинув в стороны руки, мы не трогали, просто потом пинками выгнали восвояси, посоветовав больше не встречаться с нами. Тех же, кто тянулся к оружию, стрелял в нас, или просто бросался с кулаками, не понимая, что это смертельно опасно, и нам глубоко плевать, какого он рода, и кто его дядя, мы… Нет, это я рассказывать не буду, только на Страшном Суде. К концу зачистки под окнами здания орали и корчились несколько тел, кто спасаясь, выпрыгнул из окошек, а мы замерли, разгоряченные схваткой и не знающие, что делать дальше…

— Погодите, я в сети погляжу…- еще один признак, что настоящей власти в Городе нет — несколько часов идет вооруженный мятеж, а никто не удосужился отключить ни связь, ни Интернет.

Пролистнув страницы нескольких новостных каналов, я доложил:

— Черную охранку зачистили. В подвалах обнаружили пару десятков пленников, которых не по-детски пытали, добиваясь доступа к их деньгам.

На площади героя-летчика с машин раздают оружие, у кого старая местная прописка, по предъявлению «военника». Телеканалы Союзного Государства сообщили, что эти беспорядки являются внутренним делом религиозно-территориальной автономии, с которыми она справится собственными правоохранительными органами, с соблюдением всех демократических процедур и общепринятых прав человека…

— Короче, нас слили и от России помощи не будет…- пробормотал кто-то сзади меня, но Орлов, гаркнув, прервал паникера.

— Оружие собрать и поехали за документами, может что-то получить из оружия получится. И раненых надо в больницу отвести.

Среди раненых оказался и папа. Когда, в какой момент он получил пулю в плечо я не знаю, но рана сильно кровила, а мне вообще было страшно на нее смотреть, ведь это истекал кровью мой отец. Кажется, я отключился, но в ситуацию вмешался сидящий в моей голове дед. Во всяком случае, когда я пришел в себя, меня очень хвалили за умело наложенные на отца и еще одного мужика, повязки. Всего раненых было четверо, и один, с замотанной головой, лежал в кузове грузовика без сознания.

Выгрузив меня и раненых возле больницы, оставив меня охранять пострадавших, грузовик умчался за документами и оружием. Я против выбора старших не возражал. По серому приписному свидетельству, полученному в военкомате в четырнадцать лет, никакого оружия мне никто не выдаст, а раненых наших надо охранять. Кареты «скорой помощи» метались по городу, как заведенные, привозя в приемный покой раненых и покалеченных, причем местных и мигрантов было примерно в равных пропорциях. Но вот количество родственников и прочих близких, что приезжали в больницу с каждым новым раненым или избитым мигрантом, начало превышать количество местных в разы. И эти ребята, женщины, мужчины и женщины, достигнув какой-то точки концентрации на одном квадратном метре, решили выплеснуть свое горе в месть, чистую, незамутненную месть. Кому мстить было неважно, главное, чтобы мстить чужому, не члену твоей стаи.

И вот три, злые как фурии, тетки, с выбившимися из-под глухих платков, жесткими как проволока, смоляными волосами сбросили с каталки окровавленного русого паренька. Девчонку, на вид лет шестнадцати, которая бросилась на помощь своему приятелю, сбили с ног и теперь рвали на ней волосы и царапали острыми длинными когтями лицо. Дежурного хирурга, что высунулся из смотровой на шум и попытался вмешаться, несколько крепких пареньков, схватив за ворот халата, принялись учить правильной жизни, перемежая моральное внушение на плохом русском с удушением. Я, скромно сидящий в уголке, понял, что если я не вмешаюсь, то толпа, распробовавшая вкус крови, сейчас пойдет по палатам и этажам, освобождая больничные койки для своих земляков, физически устраняя «неправильных больных».

Я вытянул из-за стула соседский карабин и встал в проходе:

— Ей вы… Валите отсюда на хер, а то я сейчас буду убивать!

Мне даже ничего не ответили. Две тетки, бросив терзать окровавленную, рыдающую девчонку, шагнули ко мне, мерзко что-то шипя и протягивая в мою сторону свои когти. Они прекрасно знали, что в России женщину считают человеком, а бить девочек — занятие постыдное. Они на это и рассчитывали. Женщины, самое прекрасное, созданное в этом мире, сейчас приблизятся ко мне, отберут у жалкого, кричащего срывающимся голосом, мальчишки — это большое черное ружье, а потом вцепятся ему в глаза, пока не подоспеют их юные джигиты, что затихли возле полузадушенного доктора… Эти русские, они такие глупые, каждый раз попадаются на эту уловку.

Возможно, я бы не выстрелил, прекрасно помня мамины слова, что настоящий мужчина не поднимет руку на женщину. Когда придет осознание того, что мама не всегда права, будет уже слишком поздно — скорее всего я буду уже умирать, изрезанный в десятке мест этими симпатичными, смуглыми парнями, спокойно ждущими, пока очередной русский совершит свою последнюю в жизни глупость. Но у моего прадеда, что накрепко засел в моей голове, воспитание было не мамино. Возможно он до сих пор верил в международную солидарность трудящихся, а «Интернационал» считал хитом всех времен, но война с басмачами в Средней Азии, сформировала у него, отличную от моей, оценку женщин Востока. Честное слово, на спусковой крючок нажимал не я, я бы не смог… Спасибо тебе, дед.

Я успел только подумать, что не посмотрел, какие патроны заряжены в магазине «Вепря», когда громыхнул выстрел.

Правая нога передней тетки, что шагнула ко мне с искаженным радостной злобой лицом, с треском подломилась, и замотанная в платок тушка упала на пол. Следующая за ней товарка схватилась за бок, но нашла в себе силы развернуться и броситься бежать к спасительному выходу. Молодые люди, бросив несчастного доктора, молча устремились к выходу, и через минуту, забитый народом приемный покой чудесным образом очистился. В нем остались только мы с помятым доктором и двумя медицинскими сестрами, избитая девчонка и раненые т покалеченные, что громко стонали или напротив, безучастно лежали на носилках или просто на полу, равнодушно глядя в высокий потолок, покрытый частой сеткой трещин.

Кстати, подстреленная мною тетка тоже молча лежала на полу, лишь часто –часто моргая удивленными глазами.

— Что здесь происходит? — со второго этажа сбежало несколько врачей, во главе с одним, особо представительным, в самом новом и красивом халате такого ослепительно белого цвета, что у меня резало глаза. Что удивительно, вслед за врачами появилось несколько мужиков в черной форме, с надписью «охрана». Интересно, где они были до этого? Хотя, с их снаряжением — баллончиками со «слезогонкой» и резиновыми палками, я бы тоже вел себя осмотрительно.

— Молодой человек, это вы стреляли? Вы, наверное, из этих… — главный врач замялся, но у меня в голове прозвучал полный презрения голос — «Из самопровозглашённых защитников, кто это все и устроил!». Так как я молчал, главный доктор продолжал распоряжаться:

— Охрана, пожалуйста, заберите у мальчика ружье… И второе тоже и вызовите полицию…

— Викентий Александрович, почему допустили бардак в приемном покое, почему у вас больные лежат на полу?

— Доктор… — я направил еще теплый ствол «Вепря» на сунувшегося вперед охранника, и тот понятливо отступил назад.

— Доктор…- повторил я: — Боюсь полиция не приедет. Те, кто остались на службе, сейчас штурмуют пыточную тюрьму новых властей, а остальные не работают. Кстати, доктор, вы богатый человек?

— А вам, молодой человек, какое до этого дело⁈ — окрысился мужчина, чуть-чуть смутившись.

— Мне никакого, только я сегодня видео видел, как богатым людям зубы напильником стачивают, чтобы они деньгами поделились. И если вы думаете. Что вас спасет ваш белый халат — не спасет. У новых властей свои доктора, правильные.

— Юноша, что за бред вы несете…- не унимался главврач: — Отдайте оружие и идите домой по-хорошему…

— Доктор, я выстрелил всего один раз, когда вон того больного — я ткнул пальцем в светловолосого парня, который продолжал стонать у колес каталки: — Сопровождающие другого больного лица сбросили с этой каталки и начали пинать, что ему, явно, на пользу не пошло. А вот этой девочке, что сопровождала вдвойне пострадавшего больного, эти же сопровождающие лица вырвали волосы и разодрали в кровь лицо… Доктор, а вы уверены, что эти лица этими двумя детьми бы удовлетворились, а не пошли бы убивать тех, кто им не нравится?

— Что за бред вы несете, юноша! — главврач покраснел от гнева.

— Боюсь, Андрей Яковлевич, что молодой человек вам правду говорит…- дежурный хирург наконец отдышался и вмешался в разговор: — Вы это все можете по камерам, из своего кабинета посмотреть…

— Какой потрясающий бред. — главврач оставил последнее слово за собой, величаво развернулся и сделал шаг к лестнице.

— Доктор. — в приемном покое отчетливо раздался щелчок предохранителя: — Я вас не отпускал…

— Вы что, молодой человек…- врач окатил меня потоком презрения: — В меня тоже стрелять будете?

— Господь с вами, Андрей Яковлевич. У меня, где-то у вас, в палатах, папа после операции лежит. Я перед врачами вообще преклоняюсь, просто хотелось бы вам совет дать и поэтому привлек ваше внимание. Рано или поздно сюда приедут эти, в черной форме, с оружием и их визит плохо закончится. Я сегодня уже убил несколько человек, но, в больнице и церкви я стрелять больше не хочу. Если не можете не принимать в больницу мигрантов, то хотя бы принимайте их отдельно от местных, в другом крыле, что ли, чтобы они не соприкасались между собой… Иначе кровь прольется, рано или поздно.

— Я подумаю… — серьёзно ответил главный врач и величаво удалился, в сопровождении свиты.

Время шло, а от нашей дружины никто не приехал. На моем попечении было четверо раненых, телефон Орлова Виталия Ефимовича, моего учителя, не отвечал, и я понял, что я застрял здесь надолго. Единственное, что я смог сделать, это собрать всех «моих раненых» в одном углу коридора второго этажа, нарисовать и повесить на въезде в больницу плакат на большом листе ватмана, где, как смог, изобразил автомат, перечеркнутый жирной линией и написал — «С оружием — стоп!». Здесь достаточно одного меня, лишних вооруженных людей здесь не надо.

Не знаю, послушал ли меня главный врач, или кто-то еще его надоумил, но больница открыла второй приемный покой в другом корпусе, где раньше принимали больных с кардиологией, во всяком случае, два мира здесь перестали пересекаться.

Вооруженные люди появились через три дня. Я уже успел прижиться в больнице, нашел самый удобный стул, в котором и сидел у входа в приемный покой, пребывая между сном и бодрствованием. Если бы не дед в голове, я бы все проспал или сошел с ума. Раненые, в том числе и папа, операции перенесли нормально и уже стали понемногу приходить в себя. Сестры приносили мне пайку больного с кухни, охрана демонстративно не замечала. Маме я сообщил, что отец сломал руку, я все время с ним и у нас все в порядке, дело идет к выздоровлению. Она рвалась прийти в больницу, но вокруг постоянно шла стрельба и я, после часовой ругани по телефону, смог ее переубедить, что безопаснее всего все оставаться на своих местах — ей дома, нам — в больнице.

Дед разбудил меня среди ночи. Я всполошено вскочил со стула и приник к стеклу окна. Во двор больницы медленно вкатился джип, совсем старой формы кузова, типа тех, что я видел в фильмах про Вторую мировую войну. Машина, в которой сидело несколько вооруженных человек, остановилась, после чего фара-искатель зашарила по фасаду лечебного учреждения. Затем через борт джипа перевалились четыре быстрые фигуры в камуфляже, которые медленно двинулись в входу в приемный покой. Камуфляж, береты, короткие автоматы — все у этих военных было чуждо мне, все было незнакомым и непривычным. Почему я начал стрелять? Мне очень не понравились висящие на их поясах, огромного размера, ножи, почти мечи. Это не были честные солдатские ножи, которые требуются для множества дел человеку опасной профессии. Нет, это были вызывающе агрессивные ножи, которыми не будешь резать колбасу на привале или вскрывать банку консервов. В вот картинка, как этим ножом отрезают пленнику голову, а потом гордо демонстрируют ее на камеру — такая картинка в моей голове рисовалась четко. Поэтому я и выстрелил под ноги первому солдату.

Не знаю, что меня спасло в тот раз, вероятно, что моя «сайга» была круче, чем их кунг-фу.

Короткие автоматики, со сложенными прикладами, возможно и выглядели круто, только при стрельбе длинными очередями нещадно задирались вверх, выбивая штукатурку и кирпичную крошку из старых больничных стен над моей головой, а вот мои одиночные выстрелы ложились вполне кучно, и шестой пулей я ранил одного из стрелков, которые, не переставая стрелять в мою сторону щедрыми очередями, подхватили своего раненого товарища за петлю на комбинезоне и побежали в сторону больничных ворот, вслед за шустро укатившим в темноту джипом.

Я снарядил опустошённый магазин, отправил своему учителю сообщение, что если сюда срочно не прибудет подкрепление, то к утру всю больницу вырежут, после чего осторожно двинулся в сторону лежащего посреди двора вражеского автомата, что бросили враги при поспешном бегстве. К моему изумлению оружие представляло собой смесь укороченного Калашникова и М-16, во всяком случае, ручка для переноски по верху автомата, была точно от американской винтовки.

Эпилог.

Все закончилось через неделю.

Россия равнодушно взирала на корчи своей восточной окраины, пространно рассуждая, голосами сытых экспертов в вечерних политических шоу, откуда у русского народа появилась такая, граничащая с фашизмом, ненависть к несчастным переселенцам, которые приехали поднимать экономику заброшенных окраин страны и просили только немного культурной и религиозной автономии. Горстка добровольцев, приехавших из-за Урала мгновенно иссякла, так как полиция снимала их с поездов, угрожая привлечь за участие в незаконных военизированных формированиях. Розданные на площади Героя — летчика автоматы нам не особо помогли. Большинство из получивших оружие ополченцев в точки сбора не явились, наверное, жены не отпустили.

Первые успехи восставших быстро сменились тяжелыми, затяжными боями. Бойцы в черной униформе, бесстрашно бросавшиеся в бой, долгого противостояния не выдерживали и начинали отступать. Те кучи беженцев, мигрантов и прочих туристов, что долго и упорно завозились в Город всякими международными фондами, бесконечными толпами устремились на Юг. Западная, да и Российская пресса, а также Сеть была заполнена изображениями бесконечных толп, уходящих из города. Ополченцы уже достигли стелы, обозначавшей городские границы, когда со стороны аэропорта показалась колонна танков незнакомых силуэтов, после чего линия боевого соприкосновения покатилась в обратную сторону. Попытка городских беженцев уйти за кордон, через Реку, по мосту, успехом не увенчалась. Колонна танков с плохо замазанными тактическими знаками, пользуясь отсутствием у повстанцев любого противотанкового оружия, прорвались к берегу и накрыли пулеметно –пушечным огнем толпу беженцев, что спешили к пропускным пунктам на противоположном берегу, убив и тяжело ранив около ста человек.

Город превратился в смертельную ловушку. С запада давили штурмовые группы кадровых войск нескольких государств, близких по вере к последователям учения Небесного отца. Мост в упор простреливался танками, а лодки и катера, пытавшиеся ночью вывезти людей по воде, расстреливались с помощью телевизоров.

А за штурмовыми отрядами иностранных военных отпускников, медленно, но неотвратимо прогрызавших линии обороны ополченцев, в город втягивались карательные отряды, сформированные из вчерашних беженцев, которые частым гребнем зачищали захваченную территорию, вскрывая двери запертых квартир и окончательно решая проблемы с теми, кто надеялся отсидеться дома до наступления лучших времен. Связь в Городе еще работала и на телефонах многих горожан остались записи последних «приветов» от оставшихся в квартирах родных и близких, сопровождаемые мольбами о помощи и милосердии и треском ломаемых дверей.

Конец кровавой вакханалии положили сепаратисты из-за Реки. Трижды краснознаменная ракетная бригада, что издавна располагалась на северо-восточной окраине Города, находящейся сейчас под китайским протекторатом, запустила во аэропорту, где разгружались иностранные отпускники и боевая техника с замазанными знаками, переделанную зенитную ракету С-300, которая случайно отправила на встречу с Небесным отцом две сотни отпускников, повредила, без возможности восстановления, два военно-транспортных «Гелекси» неизвестной государственной принадлежности.

Дерзкие сепаратисты потребовали в течении суток прекращения огня и обеспечения возможности эвакуации жителей Города на правый берег. В противном случае обещали нанести удары, находящимися на вооружении бригады старыми ракетами средней дальности «Пионер» удары по центрам принятия решений. Среди таких центров мелькали названия Стамбул, Исламабад, Лондон. Пока Европейский союз заваливал Китай нотами протеста и рассуждал, остались ли в трижды краснознаменной ракетной бригаде спец боеприпасы, кто-то успел нагадить напоследок, взорвав два пролета моста через Реку. Через сутки Евросоюз получил ответ от китайского МИДа, что правый берег Реки формально продолжает считаться территорией Союзного государства, где КНР только осуществляет наблюдение, поэтому все дипломатические демарши следует направлять в Москву. Боевые действия в Городе затихли и началась эвакуация через реку судами местного пароходства.

Иванов Александр, школьник, страдающий раздвоением личности.

Я стоял на крутом берегу я глядел вниз, где от дебаркадера, отваливал маленький катер, влекущий за собой старую баржу, заполненную людьми. Третий день шла эвакуация мирного населения через реку. В первую очередь переправляли раненых и больных, детей, женщин и прочих, нуждающихся в защите, граждан. Я числился бойцом третьей роты ополчения, поэтому я стоял на крутом берегу, нашей последней линии обороны, и смотрел на баржу, на котором переправлялись через Реку моя семья — раненый отец и мама. Судя по количеству людей, заполнявших гигантский временный лагерь на берегу, эвакуация будет идти еще не менее недели, а затем, к баржам, поротно, спустимся мы, ополченцы. Не знаю, что меня ждет на той стороне, под китайским протекторатом, но хуже, чем здесь, в сданном врагу Городе, точно не будет. Катер уже преодолел середину реки, когда резко ударил выстрел танковой пушки и неповоротливая, ржавая баржа расцвела в вспышке взрыва, разламываясь ровно посередине. На катере взревела сирена, он обрубил конец и застопорил ход, в воду полетели несколько оранжевых спасательных кругов, но слишком мало человеческих голов оставалось на поверхности воды, где только что неторопливо плыла огромная пузатая баржа…

Месяц спустя.

— Саша? Саша Иванов?

Я оглянулся. За моей спиной стоял смутно знакомый пацан, такой худой, грязный и оборванный, как и я, копающийся в куче мусора на задворках Левобережного рынка. Кажется, этого парня из моей прошлой жизни звали Глеб Хвостов. А его папа был начальником районной финансовой гвардии, а Глебка, соответственно, был крутым мажором, который в мою сторону даже не смотрел. А потом уважаемого папашу Глеба убили, и Глеб сам стал никому не интересен. И моих родителей тоже убили. Якобы, у наводчика танка неизвестной государственной принадлежности, совершенно случайно сорвалась нога с педали и фугасный снаряд, совершенно случайно, взорвался аккурат в борту старой баржи, разорвав ее пополам и утопив множество людей, в том числе моих папу и маму. После этого я тоже стал никому не нужен. Во всяком случае, на тот берег уходить я не стал, я живу сейчас в городе, который стал называться не Город, а какой-то там…абад. Местные сами не знают точного названия.

— Ты ошибся пацан. — я сплюнул тягучей слюной под ноги опешившего Глеба Хвостова: — Меня зовут Карымта.

Дед, который сидит в моей голове, сказал, что это хорошее имя. Во многих тюркских языках это слово означает «Месть». Сначала мне это слово казалось дурацким, а теперь понравилось.